Комната Эха

Запах скипидара в мастерской Дамиана был таким едким, что, казалось, разъедал не только слизистую, но и сами мысли, оставляя после себя стерильную пустоту. Он стоял перед огромным белым холстом, но смотрел не на него, а на свое отражение в темном стекле окна. Видел человека, которого едва узнавал — измученного, с лихорадочным блеском в глазах. Испробовал всё: алкоголь, бессонницу, боль. Но его внутренний колодец пересох. Ему нужна была не просто вода. Ему нужна была гроза.

Дверь за спиной открылась без стука. Он не обернулся. Знал, что это она. Её приход всегда менял саму плотность воздуха.

— Три месяца, — произнес он, обращаясь к своему отражению. — Три месяца эта белая дрянь насмехается надо мной.

— Вы ищете вдохновение не там, — ответила Элиара. Голос ее был лишен сочувствия, голос диагноста, который ставит диагноз не пациенту, а самой болезни. — Вы пытаетесь выжать его из себя. А себя вы уже выжали досуха.

Она сделала едва заметный знак…

…и в дверном проеме появилась другая женщина.

Вошла Ева.

И вакуум в мастерской Дамиана взорвался жизнью.

Она была полной противоположностью Элиаре. Если Элиара была острой, как лезвие, то Ева — плавной, как река. На ней было легкое платье из тонкого хлопка, которое не скрывало, а ласкало пышные формы. Иссиня-черные волосы собраны в небрежный пучок, из которого выбивались влажные от дождя прядки. С собой она принесла запах озона и мокрой листвы. Улыбнулась Дамиану — не кокетливо, а открыто, с дерзким любопытством.

— Это Ева, — представила ее Элиара. — Она будет вашей музой.

Дамиан издал резкий, ржавый смешок.
— Я не работаю с натурщицами. Последняя пыталась анализировать мои работы по Фрейду. Пришлось сжечь и портрет, и её конспекты.

— Она не натурщица, — поправила Элиара. — Она — катализатор. Будет жить здесь. В вашей мастерской. Вы будете видеть ее каждый день. Как она ест. Как спит. Как читает. Ваша задача — не нарисовать ее тело. Ваша задача — снова научиться видеть.

Ева подошла к одному из старых диванов, смахнула с него пыль ладонью и с комфортом устроилась, поджав под себя ноги. Достала из плетеной сумки яблоко и с хрустом откусила кусочек, не сводя с художника своих медовых, смеющихся глаз.

— Но есть одно правило, — добавила Элиара, и ее голос стал ледяным. — Вы не прикасаетесь к ней. Никогда.

Дамиан посмотрел на Еву, на сок, блестевший на ее губах, на плавный изгиб бедра. Затем на Элиару — на ее холодные, всевидящие глаза. И понял, что это не предложение помощи. Это был вызов. Изысканная, жестокая пытка, созданная специально для него.

— Зачем вам это? — спросил он.

— Я коллекционирую произведения искусства, Дамиан, — ответила Элиара. — Особенно те, что созданы на грани безумия. Вы вот-вот создадите свой шедевр. И он, конечно, будет принадлежать мне. Считайте это моей платой за аренду музы.

Она повернулась, чтобы уйти.

— А вы? — окликнул ее Дамиан. — Тоже будете заходить на чай?

Элиара обернулась у двери. На ее губах появилась едва заметная, загадочная улыбка.

— Я всегда здесь.

Дверь закрылась, оставив его наедине с белым холстом и женщиной, похожей на ожившую картину. И с невыносимым напряжением, которое уже начало гудеть в воздухе, как натянутая до предела струна.