Конец властелинов тайги

1969 год.

Западно - Сибирская равнина ниже шестидесятой параллели.

В одном из таежных селений близ притока реки Иртыш.

16 часов 38 минут по местному часовому поясу.

— Когда, говорите, пропал сынишка?

— Три дня тому, товарищ инспектор! Как ушел в те чащобы, больше не видали. Ох, горе-то мне какое! Кровиночка моя ненаглядная!

Пожилая, сморщенная от трагедии женщина, заливаясь слезами, не отрывала платок от воспаленных глаз. Рядом, примостившийся на стул инспектор Громыко, понимающе хмурил брови, стараясь, как можно деликатнее задавать вопросы. В его обширном егерском уголке тайги подобный случай был уже третьим за нынешний год. Вначале бесследно исчез один из охотников за пушниной. Следом, спустя два месяца — заблудившийся, очевидно, грибник, так и не вернувшийся назад. Теперь пятнадцатилетний парнишка, ушедший позапрошлым утром, да так и пропавший, казалось теперь, навсегда.

— Н-даа… — протянул Громыко, скорбно оглядывая внутреннее убранство избы. Аккуратно сколоченный стол со скатертью, иконки в углах стен, фотографии в рамочках, сервант, печь в кухне. В спальне проглядывалась массивная кровать. Все как везде. Настроение было ни к черту. Из областного УВД утром звонили как раз насчет исчезнувшего грибника, интересовались, нашлись хоть какие улики, следы, остатки одежды? Что он мог ответить? Розыски велись почти месяц, были привлечены даже части военного гарнизона, расположенного неподалеку, однако все напрасно. Как в воду канули, что охотник, что грибник. А мужики-то были взрослые, не раз ходившие в тайгу.

— Так ничего и нет? — спросили из области.

— Мы обшарили несколько десятков квадратных километров, — доложил Громыко утром по телефону. — Делали непрерывные облеты на вертолетах, задействовали даже кинологов с собаками. Но сами понимаете, товарищ полковник, тайга в этой местности слишком густая и непроходимая. Тропинки и знакомые места знают разве что старожилы да рыбаки, промышляющие уловом. Кругом сплошные массивы непролазных чащоб, заросшие овраги, болота, холмы с впадинами и ручьями. Собаки даже не всегда могли ориентироваться. Грибник исчез бесследно, как и тот охотник, двумя месяцами ранее. — Громыко поморщился. — К тому же, начальник гарнизона дольше не мог отвлекать от учений своих солдат. К ним как раз нагрянула инспекция с проверкой, так что поиски пришлось свернуть. Дело закрыли.

Полковник дал указания ставить его в известность, затем отключился.

И вот теперь новая беда. В этих же массивах тайги исчез пятнадцатилетний мальчишка, хотя, по разговорам с матерью, майор Громыко сделал вывод: парень часто уходил в тайгу, знал близлежащие районы местности как свои пять пальцев, брал с собой бутерброды, армейский нож и термос с чаем. Ходил недалеко, всегда возвращаясь к вечеру, чтобы одинокая матушка не имела причин волноваться. Отец давно покинул семью, и в этой избе они проживали вдвоем. Парня звали Михаилом. В селении его дожидалась милая девчушка Соня, но теперь, как выяснил Громыко, этой очаровательной парочке не суждено больше встретиться.

— И вы, Марья Ильинична, говорите, что Михаил зачастую уходил, не предупредив вас?

— А почто ему было предупреждать, ежели он почти ежедневно пропадал в тех лесах?

— Но всегда возвращался к ужину, хоть и поздно. Верно?

— Да. Так у нас завелось. Я же одна тут остаюсь, а наша изба самая крайняя в селении, как вы могли заметить. Сразу за порогом и забором начинается сплошной лес. Мы на окраине. Вот он и не задерживался никогда, чтобы я не оставалась одна. Наш свет из окошка — последний в селении. Дальше — тайга.

Женщина всхлипнула, утирая слезы. Сморщенные натруженные руки говорили о непосильном труде, когда ведешь хозяйство в одиночку, без мужского участия. Майор заметил во дворе нескольких кур, собаку на цепи, в сарае клетки с кроликами. Одним словом, вдвоем бы с супругом как раз и вести такое хозяйство пока подрастает наследник. Но муж оставил семью, когда Михаил был еще подростком.

— В этот раз он брал бутерброды на один день? Не заметили?

— Нет. Взял с печки пироги, сунул в рюкзак вместе с термосом, вышел, кликнул собаку, и…

— И пропал, — кивнул сострадательно майор. — Ушел с собакой?

— Да. С Лёшкой.

— Простите?

— Лёшка. Так он зовет нашего второго пса. Тот, что в будке, всегда на привязи. А с Лёшкой они постоянно уходят вдвоем. Без пса он не решился бы бродить по тайге.

— Ясно. Коля, пометь в блокноте: ушел с собакой.

— Ох, горе мне-е! — заголосила бедная женщина, бросая взгляд на настенные фотографии. — Он же у меня единственный. Подрастал, кормильцем, думала, будет!

— Вы позволите? — решительно встал инспектор, указав глазами на снимок в рамке. — Это Михаил?

— Он, родименький! Вместе с Сонечкой, невестушкой своей. Все о свадьбе мечтали, когда вырастут.

Громыко подошел к бревенчатой стене, кивком подозвав помощника Казанского. Старший лейтенант прекратил записывать беседу, сложил блокнот.

— Глянь, Коля, на эти влюбленные лица, — сочувственно вздохнул Громыко. — Им бы свадебку через пару лет играть, а парень пропал. Девчушка знает? — обернулся к матери, пока помощник внимательно разглядывал снимок.

— А как не знать-то, голубчик? Все три дня не отходит от меня, только недавно пошла подремать. Измаялась ожиданием, бедняжечка. Выходили в лес, кричали, искали следы. Мы и плакали-то вместе, и к сельскому голове ходили, Прохору Сергеевичу.

— Да-да, — сострадательно поспешил прервать ее инспектор. — Знаю. Он нас как раз и вызвал сюда. Те двое пропавших, охотник и грибник, были не из вашего села, но территория поисков одна. С точки зрения географии — один и тот же квадрат.

— Сонечка показывала мне овраг с ручьем, где они с Мишей часто гуляли, — всхлипнула, горем убитая женщина. — Раков ловили, костер жгли. Может, и обнимались. Молодость ведь, чего уж там…

— Вы о том овраге, что уходит к притоку реки? Весь поросший ельником?

— Да. Их любимое местечко было. От дома полчаса ходьбы, рыбаки туда не заглядывают — глухое болото вокруг. О, господи! — всплеснула она вдруг руками. — А может его, бедненького, в трясину засосало? Захлебнулся в жиже?

— Не похоже, — отрезал Казанский. — Паренек знал болото, и овраг как свои пять пальцев: он же вырос в этих местах. Все детство провел, считай, в тайге.

— Вот что… — направляясь к двери, молвил Громыко. — Тот овраг в прошлое исчезновение грибника вдоль и поперек обнюхали собаки. Но мы снова поднимем на ноги военный гарнизон, вернемся в тот участок, обыщем каждую кочку, деревце, яму, холмик, ручей. А вы, Марья Ильинична, поспите хоть пару часов — на вас лица нет. Как вернется Соня, попросите ее к завтрашнему утру собрать во дворе всех соседей, кто мог знать, куда ежедневно уходи Миша. Друзья у него, я полагаю, имеются?

— Костя с Валериком. Одного возраста. Но Миша последние дни был какой-то скрытный. Возвращался под вечер хмурый, озабоченный чем-то. Даже с Сонечкой не делился.

— Вот и опросим утром всех соседей. Пусть Соня позовет друзей. Дело предстоит нешуточное — искать парнишку в таком обширном районе тайги! Мы пока свяжемся с гарнизоном, вызовем для поисков вертолеты, поднимем мое учреждение.

— Вы ведь из ведомства егерей? — слабо поинтересовалась женщина.

— Да. Если угодно, я числюсь старшим егерем вашего района. А Казанский, мой помощник, он прибыл из областного центра. К завтрашнему утру соберется порядочная команда, присоединятся кинологи с собаками, местные старожилы, знающие эти места. А вам необходимо поспать. Причем, немедленно!

Они попрощались до утра, но женщина так и не сомкнула глаз. Вскоре вернулась Соня. Предстояла длинная ночь ожидания. Четвертая ночь слез, тревог и скорби.

Утром во дворе собрались все участники спасательной группы. В небе над тайгой закружили два вертолета.

Поиски начались.

А начиналось все, собственно, вот так…

***

Мишка спешно пробирался сквозь заросли ельника уже третий час, боясь сбиться с ритма, чтобы успеть к вечеру домой. Пять дней назад, забредя в этот угол тайги впервые так далеко от дома, он с удивлением обнаружил под ногами заросшую тропу, которой тут, в общем-то, и не должно существовать. Промысел охотников за пушниной был в стороне, и люди сюда не забредали, сколько Мишка помнил себя. Не тот участок, не та местность. Некогда промышлявшие старатели золотых приисков тоже находились далеко, у реки, да и старательское дело было давно прикрыто: все, что можно раскопать или намыть у берегов, давно раскопали и намыли. Прииски закрыли. Рыбаки вообще здесь не появлялись. Не их промысел. Они большей частью на притоках и самом Иртыше: там артели, там Рыбхозы, там их вотчина.

— А здесь только мы с тобой… — делился с умной собакой Мишка. Пес был старый, видавший тайгу с самого рождения. Лёшку подарил отец прежде, чем покинуть семью навсегда. Хоть какая, но память.

— Так откуда здесь тропа, друг мой? — обращался он к собаке. Та виляла хвостом, принюхивалась, но первые два дня была спокойной, тревоги не проявляла. Гоняла мелких грызунов, задирала голову к мохнатым еловым веткам, огрызалась на снующих белок. Тайга была для разумного пса вторым домом. Впрочем, как и для Мишки.

На третий день они пробрались по тропе вглубь, но вернулись к ужину домой. На четвертый продвинулись еще дальше, а на пятый, захватив больше еды, углубились почти до самых скал, поросших лишайником, где тропа внезапно обрывалась. Нужно было немедленно возвращаться, иначе пришлось бы ночевать в лесу, чего оба никогда не делали. Быть застигнутыми ночевкой в тайге — не лучший выход даже для опытных охотников. Извилистую, теряющуюся в кустах тропу, они пометили условными знаками, чтобы на следующий день вернуться, испросив у матушки разрешения задержаться. Все эти дни Мишка никому не рассказывал о своей находке, даже не делился с Соней, своей лучшей подругой. Ему не давала покоя мысль: откуда в этих богом забытых местах могла появиться относительно свежая, протоптанная кем-то извилистая дорожка, и самое главное, куда она вела?

Потому и был Мишка озабочен, потому и казался скрытным. Уходя сегодня утром, на шестой день своей находки, он так и не предупредил мать, что может задержаться. Набил рюкзак, сунул нож и компас, кликнул Лёшку. Пройдя несколько часов по уже знакомой таежной местности, миновав овраг, болото, ручьи и привычные холмы, они, наконец, вышли к подножию скал. Вчера тропинка здесь обрывалась. Сегодня они спешили, и прибыли на место раньше намеченного срока. Часы показывали только двенадцать полудня. До возвращения назад, чтобы не застигла темнота, еще можно пару часов оглядеться.

— Похоже, здесь недавно кто-то был, — вслух раздумывал Мишка, как следопыт, вглядываясь в относительно свежие следы. — Сорок пятый размер, ничего себе дяденька тут прошел! — делился он с псом, который начинал нервничать. Лёшка припал брюхом к земле, вытянулся, прижал уши, втягивая ноздрями неприветливый запах.

— Что-то учуял? — встревожено наблюдал за ним хозяин. — Кого?

Собака глухо зарычала, пятясь лапами к сзади стоящему дереву. Впереди были скалы, тайга здесь на время отступала, обнажая обширные нагромождения каменных монолитов. Мишка мельком вспомнил, что где-то в этих скалистых породах издревле располагались каменные бабы неведомых истуканов, а сама долина представлялась в древних шаманских поверьях неким Царством усопших предков. Потому и не забредал сюда никто, а если какому энтузиасту - путнику доводилось проходить этими местами, о нем больше никто никогда не слышал. Одним словом, гиблое и жуткое место, погубившее многих одиночек – первопроходцев.

Тем временем Лёшка всё больше начинал волноваться. Урчание переросло в утробный рык, шерсть встала дыбом. За скалами кто-то был. Кто-то неизвестный, невидимый, тихий, и оттого жуткий по своей сути.

— Назад не пойдем, пока не выясним, кто там укрывается от людей, — решил Мишка, шёпотом ставя собаку в известность, словно Лёшка являлся настоящим полноценным компаньоном. Впрочем, если посудить, так оно и было. — Там, за скалами, начинаются пороги реки с бурным течением — туда и двинем! — осторожно пошел он вперед, кивнув собаке. Пес неохотно, едва семеня лапами, последовал за хозяином.

…Тут-то все и произошло.

— Ты ч-чего? — запнулся Мишка, бросив взгляд на собаку. Та внезапно метнулась к расщелине скалы, завыла, захлебываясь в истошном лае. Парень не успел еще сообразить, как вдруг из-за каменного, нависшего над головой монолита, вывалилась огромная тень. У Мишки все замельтешило перед глазами, бешено сменяя картины одна другую. Только что Лёшка был на месте, утробно урча, как вдруг оказался впереди, в десятке шагов, исступленно рыча на вырастающий из скалы громадный силуэт. Дикий рев раздался в ушах, перемешанный с жалобным скулением и визгом его четвероного друга. Все смешалось в один миг: и рык и рев и визг, и его дикий истошный крик.

— А-аа! — заорал Мишка, выкатив от ужаса глаза.

То, что на них надвигалось, невозможно было представить в те первые секунды, когда их застали врасплох. Что-то гигантское, мохнатое, вздыбившееся на задние лапы, с разинутой пастью окровавленного зева, навалилось на них. Неимоверно мощные клыки и когти уже дробили шейные позвонки собаки: Лёшка скулил, бился в конвульсиях, но громадный зверь, это исполинское чудовище из Преисподней, кромсал и раздирал Лёшку на части. Вывалив язык с кровавой пеной, пес издавала протяжный хрип, а хруст перегрызаемых позвонков смешался с последним предсмертным бульканьем, словно в растерзанном горле кипел прощальный угасающий звук собачьего стона.

Так мог стонать только человек.

…Невероятных размеров медведь, настоящий колосс в мире зверей, присев на задние лапы, раздирал кровавой пастью то, что еще секунду назад было Лёшкой.

— А-аа… — продолжал дико орать Мишка, остолбенев на месте, в оторопи наблюдая, как от его верного друга отдирают целые куски мяса. Под мощными челюстями захрустел позвоночник, минута — и все было кончено. От Лёшки остались ошметки растерзанной плоти, да вмиг обглоданный со всех сторон череп. Всё! Больше ничего от его друга не существовало в этом мире.

— Как же… это, — пятился Мишка, чувствуя, как его выворачивает наружу. Перед выпученными от страха глазами расползалось красное бесформенное пятно какого-то кровяного сгустка, похожего на комок дрожащего пудинга. — Как же так… как же… о, господи! Лё-ёёшка-аа!

Предательски отнявшиеся ноги не позволяли бежать, повернувшись спиной к рычащему исполину. Тело парня колотила крупная дрожь, руки ходили ходуном. Еще миг, и огромный монстр нависнет над ним всей своей чудовищной массой.

— Не на-адо-оо! — заорал пятнадцатилетний парень, падая навзничь с прикрывающими лицо руками. Рев раздался уже над самой головой. Дохнуло смрадом и тяжелым свинцовым запахом свежей крови. Той крови, что минуту назад текла внутри его четвероногого друга. От этой стремительной мысли Мишке окончательно стало плохо. Заваливаясь набок и теряя сознание, последнее что услышал, был грозный окрик откуда-то сзади:

— Назад!

Мишке этот возглас, казалось, почудился. Сознание уже покидало его. Окрик куда-то отдалялся все дальше и дальше.

— Нельзя! Назад!

Гигантская туша медведя, нависавшая на жертвой, тотчас замерла, издав недовольное урчание. Помедлила, опустила мохнатые лапы с когтями, закрыла пасть и смирно отступила. Мишка этого уже не видел. Где-то на задворках его воспаленного разума мелькали обрывки незнакомой речи, произносившей команды:

— Нельзя! Назад! Сидеть!

Потом вроде бы:

— Вот так! Умница, малыш. Молодец. Этот мальчишка мне еще пригодится.

Потом…

А потом наступила темнота. Сознание Мишки провалилось в небытие.

***

…Прошло какое-то время.

Когда начал приходить в себя, сразу в нос ударил запах сырости с примесью тошнотворных разложений. Плесень была повсюду. Мишка повернул голову, незрячим от слез взглядом уставился внутрь чего-то темного, бесформенного. Где-то сочилась вода, каплями стекая ему под воротник куртки.

— Лё… Лёшка! — слабо позвал он, но тут же был пронзит всплеском нахлынувшего ужаса. Сознание только восстанавливалось, послав в мозг страшную картину растерзанной плоти. Его Лёшки больше не существовало. Сквозь помутившийся рассудок, парень на секунду удивился, каким образом он сам-то остался жив? Громадный медведь мог растерзать его одним махом своих когтей, полоснув ими по горлу. Мишка перевел затуманенный взгляд на светлый проем среди камней, сквозь который в лицо бил дневной свет. Все ясно:

…Он в пещере!

И этот жуткий запах трупных испарений! От них выворачивало желудок.

— Где я? — почти беззвучно издал он шепотом. — Кто… кто здесь?

В темном углу послышалось шевеление. Исполинская тень отделилась от скальной стены, закрывая часть светлого прохода, донеслось утробное рычание, отразившееся эхом от каменных монолитов. Пещера была огромной: Мишка уже приметил ее колоссальные размеры. Здесь запросто мог разместиться целый ангар для вертолетов. Противоположную стену он не видел. Она терялась где-то во мраке, недоступном его взору.

— Назад! — услышал он команду. Мощная туша медведя нехотя повиновалась, оседая всей чудовищной массой в угол. Мишка повернул голову на источник звука. Только теперь он смог, наконец, различить неясный силуэт, похожий на человека.

— К-кто вы? — слабо запнулся он. — Как… как я сюда попал? Я в пе-пещере?

— Да. Ты в пещере. В нашей! — подчеркнул он, — пещере.

Голос был хриплым, с каким-то неясным акцентом, никогда прежде Мишке не попадавшимся.

— И принес тебя я.

— А… а кто вы?

Сил хватило лишь, чтобы подняться на локте и слеповато уставиться в темноту. Организм постепенно приходил в себя, но понадобится еще некоторое время, чтобы из памяти исчезли бешено плясавшие картины раздираемой плоти Лёшки.

— Кто я, дело десятое, — поднялся с камня в сумраке незнакомец. Блеснуло солнечным зайчиком по стене, видимо, отражаясь от циферблата наручных часов. — Лучше скажи, малец, кто ТЫ?

Слово «ты» было произнесено с ударением.

—Я? Я Миша. То есть… Ми-Михаил.

— Вот как? Даже Михаил?

Теперь незнакомый, едва уловимый силуэт приблизился почти вплотную. В углу донесся звук возни. Громадный зверь поднял голову, оскалив пасть.

— Лежать! — приказал хриплый голос. — Лежать, малыш. Успокойся.

Мишка попытался сесть, но тут же отпрянул от страха. Ноги его зацепились за…

— О, господи! — вырвался из груди истошный крик. — Эт… это что?

— Остатки завтрака, — с издевкой хохотнул незнакомец. — Моему другу тоже надо чем-то питаться, как и твоей собаке. Лёшкой, говоришь, звали?

У Мишки едва не выкатились глаза. Бешено громыхавшее сердце готово было вырваться наружу. То, что он поначалу принял в темноте за какую-то кучу мусора, на самом деле были…

— Мамочки! — взвизгнул он детским фальцетом.

…Это были кости.

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ кости!

Ногой Мишка зацепил фрагмент обглоданного до блеска… человеческого черепа. Рядом вперемежку валялись кости позвонков, тазобедренных суставов, кисти рук. Мишка как раз проходил в заключительных классах анатомию, поэтому смог безошибочно различить ключицу, исторгая из себя позывы рвоты. Обильная пена желудочного сока вырвалась наружу, забрызгав куртку. Незнакомец поспешно отступил.

— Ничего. Еще привыкнешь. Времени у нас теперь хоть отбавляй. Давно я не слышал живой человеческой речи. Разве что издалека.

— К-кто… они?

— Скелеты? А бес их знает. В этом году попались. Один был с винтовкой, наверное, охотник, другой с грибным коробом. Мой малыш наткнулся на них здесь, у пещеры, как с тобой и твоим псом.

— Так это… это медведь их сожрал?

— Ну, почему же «сожрал». Просто позавтракал. Как твоим псом. Хорошо я вовремя подоспел, а то бы он полакомился и тобой.

В углу засопело что-то громадное как локомотив. Мишка сразу вспомнил о пропавшем в начале года охотнике, и следом через два месяца — грибнике, о которых трубили все местные радиоточки. Были организованы поиски с привлечением воинских подразделений. Он, разумеется, сейчас не догадывался, что спустя два дня его самого будут искать и гарнизон и собаки и вертолеты.