Конфедерат: Бросок на Балканы

Пролог

Апрель 1867 г., Санкт-Петербург

Весна… по календарю, в то время как за окнами дворца российского императора Александра II дождь вот уже вторые сутки нещадно хлестал землю и каменные мостовые, крыши экипажей обычных, то есть конных, и новомодных паромобилей, что в последние месяцы завозились в столицу империи - и не только в неё - уже десятками в каждой новой партии. А тут ещё и закладываемые два завода – недалеко от Гатчины и в Подмосковье – которые должны были производить по лицензии как собственно паромобили просто и грузовые, так и предназначенные для строительных работ и работ на земле.

- Прогресс, - проворчал самодержец, вроде бы ни к кому не обращаясь, но услышали все четверо находящихся в личном кабинете Его Императорского Величества.

Кто были эти самые четверо? Канцлер империи и по совместительству министр иностранных дел граф Игнатьев, военный министр Милютин, морской министр Краббе и. разумеется, цесаревич… Цесаревич Александр Александрович. Ставший из просто Великого князя и «второго наследника» наследником первоочередным из-за печальных событий, о которых Александр II просто не хотел вспоминать. Не хотел, а приходилось. Оказавшийся предателем ещё со времён мятежа «декабристов» канцлер Горчаков, его – но не только – влияние на старшего сына императора, из-за чего Николай был мягко, но решительно отрешён от наследования и отправлен наместником на Дальний Восток, в Приморье, а именно во Владивосток. Не просто так, а под надежным присмотром тех, кто поддерживал взятый империей новый, основанный на смеси консерватизма и прогресса курс.

- Прогресс даёт силу империи, Ваше Величество, - отозвался на всякий случай канцлер, по своему дипломатическому опыту поболее многих понимающий ход мыслей императора. – Но что именно вы имели в виду, говоря это слово именно сейчас, именно нам?

- Изменения в империи. И то, как они влияют на окружающие нас страны. Разные. По-разному. Всего несколько лет прошло, а выезжаю прогуляться по улицам «града Петрова» и удивляюсь. Вроде старое осталось, ничего не исчезло, зато и нового… глаза не знают, куда смотреть и не помстилось ли всё увиденное.

Присутствующие, как и сам император, знали, о чём тот говорит. И дело было отнюдь не в паромобилях, которые действительно стали довольно часто встречающимся явлением на петербургских улицах. Просто они были лишь одним из множества факторов - как материальных, так и духовных. Из-за океана, а точнее аккурат из Ричмонда, от американского императора шёл настоящий поток подарков и просто выгодных предложений отцу и брату, всё крепче и крепче связывающих и без того переплетённые общими интересами империи. Установленные в Зимнем дворце, Гатчинском замке и министерствах империи новомодные телефоны. Нового типа электрическое освещение, позволяющее пользоваться им комфортно, а не меняя то и дело перегорающие и неудобные для собственно замены лампочки. Иные мелочи и не только, делающие жизнь удобнее и ярче по меркам любой европейской столицы.

Быстро меняющиеся женские наряды, что встречалось прекрасными дамами, особенно из высшего света, с большим энтузиазмом. И не только дамами, поскольку новизна радовала и мужской взгляд, благо открывала и подчёркивала то, что ранее было чересчур скрыто. Ну а недовольное брюзжание некоторых ревнителей особой старины… У императора это отклика не находило, поскольку его любовь к женской красоте и конкретным красавицам если для кого секретом и являлась, то исключительно для крестьян из глухих деревень. И другое, и иное…. В общем, с материальными веяниями прогресса всё было ясно, они устраивали если не всех видных персон в Российской империи, то их подавляющее большинство.

Иное дело с прогрессом в сфере… духовной. И не в смысле религиозной, хотя и тут имелись свои особенности. Взять хотя бы ситуацию с раскольниками-старообрядцами разных течений, которые до недавнего времени были сильно ограничены в правах, имеющихся у других имперских подданных. Чего стоило непризнание их детей законнорожденными! Около года тому назад это изменилось, равно как и запрет старообрядцам возводить свои церкви, проводить «крестные ходы» и все в этом роде. Реформа вызвала было ожесточённое сопротивление некоторых церковных иерархов, но император, будучи к этому времени достаточно озлоблен на весь мир вокруг после предательства того, кого считал доверенным из доверенных, просто растоптал недовольных, уподобившись африканскому носорогу. И не просто растоптал, апредельно воспользовался властью императора в отношении церкви, которую в полной мере проявили разве что Петр I и Екатерина II, не зря прозванные Великими. Благо инструмент, созданный Петром Алексеевичем, Святейший синод, а точнее контроль за его деятельностью, он позволял многое… если только правитель России находил в себе достаточно воли, чтобы воспользоваться имеющейся у него не только светской, но и духовной властью. Что ни говори, а именно император являлся для Святейшего синода тем лицом, которое отдавало приказы, обязательные к исполнению, что нельзя было нарушить, не став самым обычным бунтовщиком. «Обязательно и обжалованию не подлежит!» - пожалуй, именно эти слова лучше всего подходили для приказов императора Всероссийского своим «князьям церкви».

Крики некоторых митрополитов и иных, ниже церковными чинами, включая президента Синода, он же первенствующий член? Александру II оказалось достаточным даже не лично цыкнуть на распоясавшуюся часть духовенства, а всего лишь сменить обер-прокурора Святейшего синода, назначив вместо недавно занимавшего сей пост графа Дмитрия Андреевича Толстого – переведя того в министры народного просвещения, к чему тот имел куда больше тяги и таланта – князя Александра Ивановича Барятинского, генерал-фельдмаршала, героя Кавказской войны и тамошнего наместникана протяжении почти десятка лет. И не просто назначить, а с заметным расширением обер-прокурорских полномочий. Ранее относительно независимый, имеющий собственное мнение, но со временем склонившийся к союзу с панславистами, то есть «игнатьевцами», князь-фельдмаршал охотно ухватился за возможность вновь окунуться в дела близ имперского трона, причём занимая важное место в планах императора. То что ради этого требовалось немного урезонить слишком много о себе возомнившее духовенство… Это для прошедшего кавказский ад фельдмаршала особой проблемой не стало.

Впрочем, дела духовные религией не ограничились. Тот самый прогресс, о котором изначально заговорил со своими министрами и наследником император, протянул свои невидимые, но цепкие крючья и в иные сферы. Например, в дела государственного управления и, как ни странно, самой концепции самодержавия. Именно теснейшие связи расположенных по разные стороны Атлантики империй, на тронах которых восседали Романовы, не мог не поставить – при ненавязчивой, но заметной инициативе кое-кого особо хитрого – и вопрос об управлении. Самодержавие тут. Монархия, но с определёнными противовесами-регуляторами в виде Конгресса и Сената там, в Ричмонде.

- Времена меняются отец, - цесаревич Александр Александрович был одновременно и уверен в себе и немного робел, но вовсе не по причинам ведущегося разговора. Причины были совсем иные, но о них разговор если и мог зайти, то не в присутствии тех, кто не относился непосредственно к Дому Романовых. – Мой брат и его советники предлагают упрочить свою власть, сделать её такой, чтобы ни у кого не получилось перехватить те нити, посредством которых приводится в движение… всё.

- Знаем мы, кто любит и умеет плести эти самые твои нити, - незло, но с заметной иронией усмехнулся самодержец. – В них уже и Испания с её считающей себя слишком умной королевой запуталась, и к мексиканскому, прости, Господи, императору нити вплотную подобрались. Про обычных, некоронованных особ вовсе лучше молчать. Много их. Самых разных. А предложение этих Станичей, так любящих принимать решения, скрываясь за спиной моего сына-императора, оно, как и всегда, мешает лекарство от революций и террора на основе сильного яда. Как бы не принять его слишком много.

- От намерений до исполнения проходят годы, - парировал слова отца цесаревич. – Зато одними намерениями мы выбьем табурет из-под ног тех, кому нужно быть подвешенными за шею до тех пор, пока ногами дрыгать не перестанут! Их ещё много, хотя часть бежала из России. Герцен с Огарёвым, кое-кто из окружения покойного канцлера, уцелевшие охвостья «Земли и Воли», последователи террориста Бакунина и он сам. Сброшенную нами на стол карту они будут долго пытаться покрыть какой-то из своих, но у них не получится.

- Хотела лягушка корову покрыть, надулась от важности, квакнула… и лопнула, - - морской министр фон Краббе был, как всегда, груб, но вместе с тем деловит. А ещё не мог не поддержать цесаревича, к воспитанию которого невольно приложил немало усилий. Порой сам того не сознавая. – Бросьте им кость, государь, пусть пытаются её обглодать. Пока они это делают, мы своими делами заниматься продолжим. Строится флот взамен утерянного на Чёрном море. На Балтике особенно. Даже верфи Архангельска, на кои вы выделили немалую сумму, скоро начнут давать немало нужного и важного. Там и очередь Владивостока придёт. Четыре главных моря у нас в империи, четыре флота, что из морей должны на океанские просторы вырваться. Вот что сейчас главное. России не только на морях, но и в океанах гордо флаги на флагманах могучих эскадр нести!

- Флот есть проекция силы, внушающая страх и трепет тем, у кого он слаб или и вовсе смех вызывает, - вторил единомышленнику в делах военных граф Игнатьев, уже прочно устроившийся на посту канцлера империи. - И помощь армии., которая идёт как по суху, как и частью может быть с кораблей транспортных на берег выгружаема. А у нас есть куда её выгружать. Время сейчас удачное. И союзники, сына вашего империя с королевством Испанским, они обязательно помогут. Другие, такие как Пруссия, мешать не станут, выгоду свою видя в том, что мы своими делами их собственные планы от чужих глаз прикроем. Бисмарк и Мольтке с Рооном только и ждут того, чтобы последний, третий свой шаг сделать, чтобы их Пруссия Германией стала. Не королевством, а большим.

- Армия сильна, государь, - добавил и свои веские слова военный министр Милютин. – Перевооружение себя показало и при подавлении польского мятежа, и в туркестанских пустынях, и на Кавказе, где после попытки бегства бывшего имама Шамиля некоторые попытались было старые времена вспомнить. Прошедшие все эти кампанииофицеры с солдатами к новым сражениям всегда готовы. Если к вере в вас и отечество добавляется и понимание что чинами и золотом не обделены будут – наши чудо-богатыри, как их ещё великий Суворов называл, горы свернут и по морю, как посуху пойдут. Готова армия, в том моё слово офицера.

Император Всероссийский только и мог, что тяжело вздохнуть, глядя то на сына-наследника, то на трех других, канцлера и двух министров. А ещё поневоле отгонять мысль, что вроде в кабинете, помимо него, находятся всего четверо, а отнюдь не шестеро «сильных мира сего». Только вот нет-нет, да и сплетались из тех самых незримых нитей перед внутренним взором силуэты, мужской и женский, причём оба носили одну фамилию… Станичи.

Помимо прочего, имелся императорский указ, лежащий на столе, содержание которого он за последний месяц чуть ли не наизусть выучил. Указ, ставить под которым подпись ему очень не хотелось, но одновременно присутствовало понимание, что пользы от подобного может оказаться куда больше, нежели проблем. Да и проблемы решить легко, в то время как выгоды неоспоримы. Для него самого, для всего Дома Романовых, причём по обе стороны океана, да и Российская империя от этого станет только сильнее. Указ о подготовке к созданию Государственной Думы – по сути выборного парламента наподобие британской Палаты Общин или там риксдага. Пусть Дума должна была «мариноваться» до своего создания лет так несколько, пусть ни о каком «равном и всеобщем» избирательном праве и речи идти не могло, пусть у него, как у монарха, имелось право вето, преодолеть которое было бы ой как непросто. Все равно, само нутро самодержца, память об отцовских наставлениях, они протестовали против подобного. Холодный расчёт и удачный британско-германско-американский опыт на одной стороне. Чувства и эмоции с другой. И разум побеждал, поскольку к нему присоединялись тоже чувства, родом не из детства с юношеством, а недавнего времени, когда делом было доказано, что и из республик получаются хорошие крепкие монархии. Для которых никакой парламент не помеха. Более того, он даже полезен, не давая сидящим на тронах забывать о подстерегающих монархов опасностях.

Потянуться за ручкой, обмакнуть ту в чернильницу, после чего вывести внизу документа размашистую, а ещё несколько небрежную подпись. Дескать, подписываю, но вместе с тем… И промокнуть, чтобы чернила не расплылись, заодно прижав пресс-папье, выполненным в форме плывущего по волнам новейшего башенного броненосца, из малахита. Красивая безделица, но вместе с тем ещё и напоминание, что флот, он сейчас важен для Российском империи так, как был… да часто, очень часто. Просто никогда не следовало забывать как о собственно важности, так и о том, что оружие полностью проявляет себя, лишь будучи как минимум не уступающим соседскому. А то в русской истории всякое случалось, не всегда хорошее и достойное увековечивания на скрижалях.

- Это было необходимо, государь, - Игнатьев бережно принял столь ценный для империи в целом и проводимого им политического курса лист, после чего убрал оный в украшенную гербом папку. Сделав это, добавил. – Работа по подготовке к учреждению Думы начнётся со следующей недели. Будем смотреть, слушать, делать выводы. Покажут себя как желающие отечеству блага, так и те, кто мечтал бы превратить её в ту, республиканско-якобинскую Францию. Пусть покажут себя даже самые осторожные.

- И твой указ теперь никто не посчитает слабостью, отец, - подхватил цесаревич. – Если бы империю сотрясали бунты, пусть на окраинах – тогда да, нашлись бы злые языки. Но не теперь, когда кавказским горцам напомнили о железной руке, а в Туркестане Черняеву осталось покорить только Хиву. Коканда с Бухарой больше нет, остались только земли и покорённые силой железа и крови инородцы. Ты силён, империя могущественна, а значит можно позволить быть… щедрым и готовым сделать новые шаги.

- Ты прав, сын, - согласился Александр Николаевич. – Внутри империи всё хорошо. Идут реформы, шагает вперёд прогресс в науке и не только, дела духовные укрепляют нашу власть. А что вне империи? Я не про наших союзников, даже не про соперников и придерживающихся нейтралитета. Вспомним о просящих помощи против тех, кто был и остаётся врагами. Я ничего не забыл. Было трое, унизивших империю десяток лет тому назад. Один получил своё, осталось трое. Последний, - император поморщился, - он никто, пешка в богато украшенном мундире и с яркой короной на пустой голове. И если правы те, кто плетёт паутину по обе стороны океана, мы сможем - не без помощи, конечно – ударить сразу по двум из оставшихся целей. Сильно, больно. И с пользой для нас!

Собравшиеся понимали, о чём изволил вести речь император. Крымская война и её до сих пор аукающиеся последствия. Коалиция из Британии, Франции, Турции и того, что позже стало Италией при явной и недвусмысленной угрозе нападения ещё и Австрии, император которой просто предал своего благодетеля Николая Романова. Вот те, кому Александр Николаевич пусть не публично, а в душе поклялся воздать за содеянное. И если раньше, в силу многих обстоятельств и, чего греха таить, недостаточной решительности, воздаяние виделось одним, то теперь… Полученная пуля от террориста Каракозова, бунты по окраинам империи, а главное показательный пример, как этого можно не просто избегать, но ещё и добиваться любых своих целей. Теперь император хотел большего, нежели раньше. Более того, часть он уже получил – Австрия, лишившись влияния на германские земли и заметно усохнув после отпадения от неё Венгерского королевства, утратила то, что делало её одной из великих держав, полноправным членом «Европейского Концерта», который теперь правильнее было бы назвать Мировым, учитывая резко и внушительно возросшую роль Конфедеративных Штатов Америки, почти сразу же по историческим меркам ставших из республики монархией.

Император Франц-Иосиф получил своё. Правящая Британией королева Виктория, как ни странно, тоже, хотя сама могла об этом не догадываться. «Как так?» - могли бы спросить у русского императора многие даже приближённые и неглупые люди. И получили бы ответ, заставивший бы всерьёз задуматься о том, что великий флорентиец Никколо Макиавелли хоть давно и умер, но дело его продолжает не просто жить, но и находить вполне достойных последователей. К тому же королева Виктория и император Наполеон III, в отличие от Франца-Иосифа, были просто врагами, а не предателями. Ведь каждому по делам его, как было сказано в великой книге.

И Турция с её султаном. Сам Абдул-Меджид за это время успел умереть, оставив престол родному брату Абдул-Азизу, но это мало что меняло. Россия в результате Крымской войны лишилась не только Черноморского флота, но и частичного контроля над Босфором и Дарданеллами, а также утратила тщательно подготовленные позиции среди балканских славян. Не все, но утратила. И вот это следовало исправлять. Тщательно подготовившись, заручившись поддержкой одних, нейтралитетом других, подготовив ловушки и отвлекающие дымовые завесы для третьих.

- Союзники готовы, отец, - не дал цесаревич слишком долго задумываться Александру II. – Испания завершает очередную свою возню с возвращением под власть короны очередной колонии. Месяц, два и больше ничего не станет отвлекать как саму Изабеллу, так и её армию. В Испанское Марокко уже перебрасываются дополнительные войска, как и в метрополии армия готова приблизиться к Гибралтару. Это заставит гарнизон и базирующуюся на Гибралтарскую Скалу эскадру британцев вести себя умеренно, когда американские эскадры будут идти через пролив, стремясь в Средиземное море. Брат писал, что новые океанские башенные броненосцы теперь могут выдерживать даже сильные шторма. А про их боевые качества мы все знаем. Флоту Османской империи нечего будет им противопоставить.

- Нечестивый союз, - недовольно проворчал фон Краббе. Напоминая о том, что случилось тогда, в Крымскую войну.

- Не успеют, - улыбнулся Александр Александрович, хотя ничего нового и неизвестного для присутствующих не открыл. Скорее просто хотел успокоить морского министра, стремящегося предусмотреть все варианты, даже самые неблагоприятные. Как говорят Станичи: «В Европе пришло время последнего большого передела, предшествующего прочному миру, который всем в итоге пойдёт во благо».

Зная про остроту языка и предельный цинизм обоих по уши завязших в политике представителей семейства, Виктора и Марии, присутствующие кто покивал, кто проворчал нечто одобрительное. Действительно, хоть методы «отвлечения» Британии и Франции от происходящего с Османской империей и были диаметрально противоположными, но эффективность обоих обещалась быть предельно эффективной. Разве что…

- О делах связанных с Османской империей и творящимся на Балканах мы поговорим завтра, к четырём пополудни, может к пяти, - решил император. – Господа, я доволен. И надеюсь, что это таковым и останется. Саша, задержись. Раз уж снова и снова звучат имена Станичей, пришло время поговорить и о другом, связанном как с тобой, так и с одной из них.

Цесаревич нервно сглотнул, прекрасно зная тему разговора. Она поднималась за последние пару недель уже не первый раз, только вот отец так и не мог окончательно решить для себя, какой из вариантов будет лучше как для Дома Романовых, так и для империи… империй, на тронах которых восседали их представители.