Вечерело. Над промышленным районом висел густой смог, перемешиваясь с ароматом жареного лука из шаурмичной. Славик, с руками в карманах изношенных штанов «Адидас», переминался с ноги на ногу у входа. Зубочистка в уголке его рта ритмично покачивалась в такт музыке из дешевого динамика.
— Двойную, с острым, — сказал он, разглядывая заляпанный ценник.
Рядом появилась тень.
— Здесь хоть что-то съедобное? — голос прозвучал холодно, но с ноткой любопытства.
Он обернулся. Перед ним стояла девушка с длинными черными волосами, спадающими на лицо. Ее губы были ярко-красными, а в глазах читалась скука, скрывающая интерес.
— Попробуй, — он протянул ей жирный сверток.
Девушка помедлила, отломила кусочек и медленно прожевала, как дегустатор вина.
— Приторно, — сказала она, но уголок ее рта дрогнул.
— Эвелина, — представилась она, вытирая пальцы о кожаную куртку.
— Славик, — ответил он.
Так началось их знакомство.
Они встречались у старого гаража, пропахшего бензином и ржавчиной. Эвелина приносила кассеты с «Агатой Кристи», а Славик — теплое «Клинское» и «Петр I». Они курили, смеялись, и в какой-то момент его губы коснулись ее шеи, сладкой от «Колы» и карамели.
— Ты как конфетка, — пробормотал он, а она, рассмеявшись, прижалась к нему.
Письмо пришло внезапно.
— Славик… — Эвелина сжала листок, и ее пальцы побелели.
Его глаза выдавали внутреннюю борьбу, но он стоял, опустив голову.
— Всего на год, ладно? — прошептала она.
Не ответив, она крепче вцепилась в его куртку, как будто боялась, что ветер унесет его прочь.
Поезд на восток уходил в пять утра.
Эвелина не пришла.
Славик стоял перед вагоном, сжимая в кармане смятый «Твикс» — последний подарок перед их ссорой.
Затем последовали казарма, снег, чужие голоса. Но по ночам, когда город стихал, он закрывал глаза и вспоминал: сладость ее губ и шепот: «Вернись».
Эвелина стояла на балконе, курила и слушала песню о конфетном мальчике, ветре и ком-то, кто далеко…
Она достала из кармана записку: «Жди». И ждала.
***
Прошёл Два года
Через год они снова встретились у того же киоска. Он был в дембельской форме, она — в черном платье, как всегда.Шаурма оказалась пересоленной, но это их не смутило. Они смеялись. С этого момента их пути больше не расходились.