Консервы

Последние несколько лет я существовал как в режиме энергосбережения. Телевизор стал моим окном в мир, который я перестал посещать. Это было удобно: зачем толкаться в метро, стоять в очередях, тратить время на дорогу, если любой концерт, любая выставка, любая прогулка по парку доступна в FHD-качестве, не вставая с дивана?

Потом это стало привычным. Потом нормальным. А потом — обязательным.

«Сидите дома. Здоровее будете. Так безопаснее».

Эта мантра лилась из каждого экрана. И мы сидели. Сначала из-за той «пандемии», которая больше походила на грандиозные учения по смирению.

Ничего особенного не происходило.

Курьеры привозили еду, интернет-банкинг решал все финансовые вопросы, а виртуальная реальность стала куда ярче и интереснее настоящей. Мы стали тихими, домашними, удобными.

Потом они устроили войну и начали грести солдат. Добровольцы кончились довольно быстро, практически сразу после первых наглухо запаянных гробов, в которых, если решались вскрыть и похоронить по-человечески, находили пакеты с костями от нескольких скелетов и тухлым фаршем.

Выпустили на улицы патрули, хватавшие всех подряд. В квартиры не лезли. Можно было сидеть дома, как и при карантине, со светом, с газом, с интернетом, с доставкой, с банкингом, с телевизором...

Пенсионерам было легче, им платили. Кому не платили, выходили из дому и попадались.

Дальше на выбор: повоюешь и пойдёшь на органы, завалят на месте и пойдёшь на органы. Но тогда то, что от тебя оставят после вскрытия, хотя бы похоронят дома, а не спишут в пропавшие без вести и не запаяют в чужой гроб. Можно в тюрьму, но это только возврат к циклу, как в стареньком фортране.

Банкиры ждали, когда закончится срок твоей карточки, и отменили доставку на дом. Врачи терпеливо ждали, когда ты заболеешь, и не приходили на вызов. Могильщики ждали, пока ты умрёшь, а вербовщики ждали, когда тебя пойдут хоронить годные к строевой родственники.

Изолированный по квартирам мир сложился и затих. Так было, пока не кончились выходящие на улицу. В квартирах сидели здоровые, сытые, выдержанные, не любопытные.

Началось отключение.

Мой будильник больше не звонил. Его давно заменил навязчивый, слишком бодрый джингл из рекламного ролика, встроенного в умную колонку. Но сегодня не было и его.

Я потянулся к телефону, чтобы заказать кофе с булкой, но экран был черным. «Сел», — лениво подумал я. Вставил в розетку — ничего. Лампочка-индикатор не загорелась. Тишина стала вдруг абсолютной, гнетущей. Не гудел холодильник, не мигал роутер, черный прямоугольник телевизора висел напротив, как шедевр Малевича.

Сердце ушло в пятки. Я подошёл к окну застеклённого балкона и осторожно раздвинул плотные рулонные шторы, которые когда-то установил, чтобы свет не мешал мне смотреть кино и не нервировал бдительных соседей. «Свет в окне - помощь врагу». Глупость в наше электронное время, когда даже снаряды летят по GPS.

Улица была пуста. Ни машин, ни прохожих. Лишь у подъезда стоял армейский грузовик с зашторенным брезентом кузовом. И трое в сером камуфляже без опознавательных знаков. У одного в руках был планшет, он что-то бормотал, водя пальцем по экрану. Двое других, покрупнее, с автоматами на груди, смотрели на входную дверь моего подъезда.

Дверь открылась. Из нее вышел Петрович с третьего этажа, с сумкой в руке, за хлебом. Один из серых сделал ему знак рукой: «Стой». Петрович замер. Человек с планшетом подошел, посветил ему в лицо сканером, сверился с данными.

— Иван Петров. Годен. В машину, — бросил он через плечо.

Один из охранников взял старика под локоть. Тот не сопротивлялся, лишь беспомощно оглянулся на родной подъезд. Его мягко, но настойчиво подтолкнули к открытому заднему борту с откинутой лесенкой. Петрович исчез в темноте.

По спине пробежал ледяной холод. Это началось. То, о чем шептались на забытых форумах, что казалось параноидальной сказкой. Они выключали «цифровые блага». И мы, отвыкшие от жизни без благ, вылезали из своих нор прямо им в лапы. Даже не как крысы, которым заливают нору, никто ведь не врывался и не тащил за шиворот.

Как тараканы из-под плинтуса, когда свет гаснет.

Я отпрянул от окна, прислонился спиной к холодной стене. Дышал часто и прерывисто. Что делать? Ждать, пока кончатся крохи еды в холодильнике, который вот-вот разморозится? Или они всё-таки не вытерпят и выбьют дверь?

Слева послышался шорох, звук приоткрываемой форточки. Я снова подкрался к окну и посмотрел. На улицу торчал нос. За стеклом угадывалось бледное лицо моего соседа, Сергея.

Мы иногда пересекались, кивали друг другу. Он поймал мой взгляд. Его глаза были полны такого же животного ужаса.

Мы сошлись у разделяющего наши балконы стекла. Хорошо, что обычного, а не стеклопакета, если практически прислониться к нему, можно было негромко разговаривать.

Он говорил так тихо, что я почти не разбирал, больше читая по губам:

— Видел?

Я кивнул.

— У меня жена… дети… — его голос сорвался.
Вдруг его лицо исказилось паникой. Он резко захлопнул форточку. Серые на улице взглянули в нашу сторону, но не сдвинулись с места.

Надо ждать. Как всегда, это всегда выручало. Сидеть тише воды, ниже травы. Может, пронесёт.

Не пронесло. Через час в квартире стало холодно. Батареи остыли.

А еще через час мне захотелось пить. В кране не было ни капли. Они отключили всё.

Я решился. А куда тут денешься? Нашел старую канистру для воды, из тех времён, когда мы ещё делали запасы, боясь отключений, которых не было, пока мы не расслабились. План был идиотский и единственный: пробежать сто метров до аварийной колонки за хлебным магазином, набрать воды и вернуться. На обратном пути взять хлеба. Я молился, чтобы серые ушли на обед, сменили пост, загрузили уже свою машину и повезли наловленных.

Я вышел в подъезд. Дверь закрылась за мной с тихим щелчком, который прозвучал как бы выстрел, работай сейчас электрозамок. Я затаился, прислушиваясь. Тишина. Сердце колотилось где-то в горле. Я сделал шаг, потом другой, притаился у входной двери.

И тут позади послышались шаги. Быстрые, нервные. Это шел на выход Сергей. Он был без пальто, с пустыми руками, его глаза бегали.

— Ты куда? — выдохнул он.

— Воду добыть. Кончилась.

— Они же на улице! Тебя увидят!

— А ты куда? — прищурился я.

Он замешкался, потом его взгляд стал хищным, чужим.

— Мне карточку нужно в банке поменять. Денег нет. Курьеры не приезжают. А у меня дети… им есть нечего.

Мы смотрели друг на друга в полумраке подъезда. Два загнанных зверя в ловушке. И в его глазах я прочитал не только страх, но и расчёт. Он думал, что его уважительная причина — дети — будет уважительной для людоловов. На фоне моего наглого похода за водой могло и прокатить.

Я не стал его останавливать.

Он решительно толкнул дверь и вышел на улицу. Я прильнул к глазку.

— Стой! — немедленно раздался окрик. — Документы.

Сергей что-то говорил, голос его дрожал, он показывал рукой в сторону банка, потом на наш дом. Человек с планшетом поднес к его лицу сканер.

— Сергей Ветров. Годен. В машину.

— Нет! Вы не понимаете! У меня двое детей! Им есть нечего! Мне только в банк! — Сергей заверещал, пытаясь вырваться.

Его жестко придержали. И тогда он совершил ошибку. Оглянулся на нашу дверь и крикнул:

— Он тоже выйдет! Он там! В подъезде! Он пошел за водой! Берите его, а меня отпустите! Мне же к детям надо!

Ледяная волна прокатилась по моему телу. Предательство. Ради призрачного шанса.

Серые сразу насторожились. Один из них направился к подъезду. Сергея потащили к грузовику. Он бился и кричал: «Нет! Я же все сказал! Я же предупредил! Я же сдал уклониста! Мне бонус положен! Отпустите!»

В дверь подъезда громко постучали.

— Вылезай. Не заставляй ломать двери.

Что было делать? Бежать в квартиру? Или наверх? На крышу? Но это отсрочка лишь на минуты. Они вцепились как бульдоги, не отстанут.

Я вышел, подняв руки. На пороге стоял серый с автоматом. Крупный, с пустым, невыразительным лицом. Второй появился откуда-то сбоку, умело обыскал меня, швырнул на мостовую мой телефон и ключи.

— Годен, — буркнул человек с планшетом, мерцая сканером мне в лицо. — В машину.

Меня подтолкнули к лесенке, помогли переступить через борт.

Пространство под тентом было тускло освещено люминесцентными лампами. Вдоль бортов и на скамейке по центру сидели люди. Десятки людей. Они молча смотрели на меня пустыми глазами. Некоторые были в домашней одежде, один мужчина — даже в тапочках на босу ногу. В воздухе висел запах — стерильный, больничный, с примесью пота и страха.

Сергей сидел в углу, обхватив голову руками, и тихо плакал. Он не посмотрел на меня.

С краю сидел ещё один серый, без автомата, но с резиновой дубинкой. Он указал ею вглубь кузова:

— Пристраивайся. Места хватит на всех. Скоро поедем.

— Куда? — сорвался у меня вопрос.

Охранник усмехнулся, коротким движением показав на сидящих в грузовике:

— На переработку. Богатым буратинам запчасти нужны. А ты что думал? Просто так вас кормили все эти годы, развлекали, телевизоры показывали? Все как консервы на складе. Все на учете. А теперь твой срок годности подошёл. И их тоже. Вскрываем банки. Если это тебя утешит, когда вы закончитесь, вскроют и нас. А вот потом... друг друга они начнут жрать или придумают чего? Даже интересно... Заходи уже, тушёнка!

Охранник заржал над своей шуткой. Задний борт с грохотом захлопнулся. Ключ повернулся в замке. Мы тронулись. Я смотрел на спины уходящих серых через маленькое пластиковое окошко в брезенте. Они уже сверяли планшет, высматривая добычу в следующем доме. Из-за поворота подъезжал армейский грузовик, близнец нашего.

Я прислонился к холодному металлическому борту и закрыл глаза. Он был прав. Мы и были консервами.

Долгохранящимися, стерильными, удобными, выдержанными. С утраченным иммунитетом, так органы лучше приживаются. И наш срок годности почти что истёк.

Один охранник, водитель не в счёт... Без оружия... Полный кузов людей, которым нечего терять... Нет, мы не способны на насилие. Только на предательство, но даже оно уже не сработало, не поможет...

Но я ведь сейчас рассказываю вам эту историю. Значит, не настолько уж неспособны?...