Константин. Сталь и Кровь

Если посмотреть на знаменитую акварель придворного живописца Михая Зичи «Коронация ЕИВ Александра II в Успенском соборе Московского Кремля», среди угодливых фигурок придворных в расшитых золотом ливреях и представителей священства в парадных облачениях можно разглядеть одну, стоящую чуть поодаль. Парадный мундир хоть и увешан орденами, но выглядит скромно. Спина прямая, вид независимый… причем передано это все буквально несколькими мазками!

Это я – великий князь Константин Николаевич сын покойного государя Николая Павловича и брат ныне царствующего на славу нам императора Александра II, коему суждено войти в историю как «Освободитель». Генерал-Адмирал, шеф флота, победитель английского и французского флотов и прочая, и прочая, и прочая…, и никто не знает, что в теле великого князя – человек из будущего.

Пышная и баснословно дорогая церемония венчания моего брата на царство прошла, что называется, на высшем уровне. Все чинно, благородно и никакой давки на Ходынском поле. Страстно желающий спасти свою карьеру Меншиков сумел проявить себя прекрасным организатором.

Для угощения простого народа были заготовлены 12 тысяч кур, 3 тысячи бараньих туш, 3 тысячи пудов ветчины, 900 пудов колбасы, и более 65 тысяч пирогов, ватрушек, калачей и других яств, выставленных на длинные столы по всему полю. Но главными достопримечательностями стали винные фонтаны, из которых мог выпить каждый желающий. Для чего московские мастеровые изготовили 15 тысяч ковшей с двуглавыми орлами и соответствующей торжественности момента надписью.

Для развлечения публики были устроены катальные горы, воздушные театры, балаганы, конские ристалища, качели. Несмотря, а может быть и благодаря легкому морозцу еще с раннего утра начали подтягиваться самые продуманные и нетерпеливые, говоря, что идут «к царю на обед». В итоге собралось более 150 тысяч человек, которые, едва гвардейские караулы открыли проходы, мгновенно смели почти все угощение со столов и умудрились растащить даже посуду. Запрятать под тулуп блюдо или тарелку много ума не надо… на крайний случай годились и золоченые бараньи рога. Люди хотели сохранить хоть что-то на память о встрече с "помазанником Божьим".

Хлебного вина, слава Богу, не подавали, а тысяча ведер красного крымского и три тысячи ведер пива лишь подогрели настроение москвичей и «гостей столицы».

В общем, когда во главе своей роскошной свиты появился государь, все были немного выпивши и чрезвычайно счастливы. Особенно, конечно, те, кому достались те самые ковши, мгновенно разошедшиеся по рукам в качестве сувениров, с которыми москвичи категорически отказывались позднее расставаться даже за большие деньги. А тем, кому не повезло обзавестись тарой, пили прямо из фонтана.

Ходили слухи, что кто-то из приближенных лорда Гренвиля пытался выкупить один из них на память и даже преуспел, но вскоре выяснилось, что ковш ему продали самый обыкновенный, купленный в ближайшей лавке, не постеснявшись содрать за трехкопеечную поделку с наивного иноземца сторублевый кредитный билет.

Завершил праздник блестящий, продолжавшийся больше 20 минут фейерверк, устроенный вечером на Лефортовом поле. Залпы салюта звучали под игру огромного хора и оркестра из тысячи певчих и двух тысяч музыкантов. Апофеозом стало первое исполнение на коронациях гимна "Боже, Царя храни!". Зрителей это победное во всех отношениях зрелище собрало просто немыслимое число, став объединяющим для всех, кто смотрел в полное огня темное небо и кричал от восторга, встречая каждый залп.

Единственным, что могло бы омрачить торжество, стала неловкость императрицы Марии, ухитрившейся во время коронации слишком резко выпрямиться, отчего ее корона соскочила с головы и едва не покатилась по полу. К счастью, я в этот момент оказался рядом и подхватил ее, мгновенно вернув на голову августейшей невестки, так что большинство присутствующих даже не поняли, что случилось.

Что, впрочем, не помешало им рассказывать впоследствии о случившемся так, будто видели все своими глазами. Как это часто бывает, мнения разделились. Одни сочли это безусловно дурным предзнаменованием, другие решили, что Господь в неизбывной милости подсказал не только опасность, но и способ ее избежать. Иными словами, пока я буду рядом, с императорской четой ничего не случится…

В остальном празднества прошли как нельзя лучше. В Кремле и на окраинах, в шикарных ресторациях и убогих трактирах верхи и низы российского общества праздновали, на краткий миг позабыв о вековых распрях. Опубликованный в день коронации манифест сообщал не только о награждениях, но и об амнистии декабристам, петрашевцам и некоторым другим категориям заключенных. Включая, увы, и участников Польского восстания 1830–31 годов.

Я, к слову, предостерегал брата от последнего шага, прямо сказав, что ничего кроме нового бунта эта милость не вызовет, но решившего облагодетельствовать всех своих подданных императора было не остановить.

Но как бы то ни было, праздники скоро закончились. Императорская фамилия и двор вернулись в Петербург, после чего наступили рабочие будни. Доверие, неизменно выказываемое государем, выражалось помимо всего прочего тем, что я стал членом сразу нескольких важных органов. В первую очередь, конечно – «Секретного комитета по крестьянскому вопросу».

Августейший братец лично подбирал членов этого учреждения, отчего в его состав вошли довольно-таки замечательные личности.

Главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии князь Алексей Федорович Орлов – весьма посредственный жандарм, сваливший все дела в корпусе на своего начальника штаба Дубельта, но толковый дипломат и военачальник. Увы, при всех своих положительных качествах, убежденный сторонник крепостного права.

Министр двора и уделов граф Владимир Федорович Адлерберг – храбрый офицер, отличившийся еще во время войны 1812, неплохой администратор. Близкий друг моего покойного отца и хотя бы в силу этого консерватор. Впрочем, большинство его имений находятся в Остзейском крае, где крепостное право отменено еще при Александре Благословенном, отчего крестьянский вопрос в великорусских губерниях его совершенно не занимает.

Главноуправляющий Вторым отделением собственной его императорского величества канцелярии граф Дмитрий Николаевич Блудов. Довольно известный литератор и бывший министр внутренних дел. В молодые годы славился либерализмом, во времена правления Николая I превратился в консерватора. Сейчас, кажется, вспомнил о прогрессивных устремлениях юности и принялся сочинять проект судебной реформы, предусматривающий отход от сословной системы и отделение судебной власти от исполнительной.

Член Государственного совета, председатель негласного цензурного комитета и одновременно директор Публичной библиотеки камергер барон Модест Иванович Корф. Помимо всего прочего однокашник Пушкина. В свое время он преподавал нам с братьями юриспруденцию. Блестящий администратор и, судя по тому, что совсем недавно подал записку о полезности упразднения возглавляемого цензурного комитета, либерал.

Член государственного совета действительный тайный советник князь Павел Павлович Гагарин. Человек, не лишенный способностей, но при этом резкий и неприятный с подчиненными. Крупный помещик и убежденный крепостник.

Сенатор, главноуправляющий путями и общественными зданиями генерал Константин Владимирович Чевкин. Прекрасный инженер и администратор, сменивший на посту «главного железнодорожника» ненавистного многим графа Клейнмихеля. При всех своих положительных качествах обладатель неуживчивого и склочного характера, отчего получил прозвище – «ёж в генеральских эполетах».

Главноначальствующий (была и такая должность) военно-учебными заведениями генерал-адъютант Яков Иванович Ростовцев. «Прославился» главным образом тем, что, будучи принят в члены «Северного общества», тут же письменно сообщил о заговоре тогда еще великому князю Николаю Павловичу, после чего признался в этом Оболенскому и Рылееву. Возможно, хотел предотвратить восстание. Вовремя подавления выступления на Сенатской площади был тяжело ранен и долго болел. После чего стал адъютантом дяди Михаила и сделал блестящую карьеру. Консерватор и сторонник сохранения крепостничества. [1]

Кроме того членами комитета были министры: внутренних дел Сергей Степанович Ланской, юстиции граф Виктор Никитич Панин, а так же финансов Александр Максимович Княжевич. И если первый был горячим сторонником преобразований, а второй столь же непримиримым противником оных, то третий считался умеренным реформатором. В общем, тот еще «террариум единомышленников».

Стоит ли удивляться, что совместная работа у нас, мягко говоря, не заладилась? Причем с самого первого заседания, закончившегося таким скандалом, что председательствовавший на нем государь тут же счел за благо переложить эту ношу на своего августейшего брата. То есть на меня.

Началось все, впрочем, вполне пристойно.

– Господа, – объявил управляющий делами комитета (без права голоса) статс-секретарь Бутков, – Его Императорское Величество Александр Николаевич в неизбывной своей милости повелел создать наш комитет с тем, чтобы елико возможно улучшить жизнь своих подданных, принадлежащих к крестьянскому сословию…

Говорил он долго и гладко, после чего предложил присутствующим высказаться. В зале заседаний повисло тягостное молчание. С одной стороны, откровенных дураков среди собравшихся не было. Даже самые упертые противники реформ понимали, что император настроен на проведение преобразований и открыто перечить ему не решались. Находившиеся в явном меньшинстве либералы тоже предпочитали помалкивать, ожидая развития событий.

– Что скажете, господа? – нарушил тишину Александр.

– Ваше величество, – подскочил со своего места граф Блудов. – Позвольте от имени Российской общественности и всего нашего многострадального народа принести Вам нашу глубокую признательность за заботу. Вам выпала великая честь и великий же труд покончить с позорным пережитком былых времен ­ – рабством, тяжким грузом лежащим на плечах России и не дающим ей воспарить в Горние выси к вящей славе Вашего царствования!

– Эко задвинул! – тихо, но при этом достаточно выразительно прошептал князь Гагарин, вызвав понимающие улыбки среди своих сторонников.

– Ты что-то хочешь сказать, Павел Павлович? – тут же спросил император, среди недостатков которого отнюдь не было глухоты.

– Если мне будет позволено высказать свое мнение, – осторожно начал тот, – то всецело разделяя стремление вашего величества ко всеобщему благу, хотелось бы для начала удостовериться, в столь ли бедственном положении находится наш народ, как это столь красочно живописал нам граф Блудов? Не знаю, откуда он взял свои сведенья, но мне доподлинно известно совсем иное. Страна наша и в особенности крестьянство благоденствуют под мудрым правлением государя, всякий день благословляя небеса за то, что Господь ниспослал им такого императора. Да, отдельные недостатки все еще случаются и их, без всякого сомнения, следует искоренять. Но, уж простите мне мою стариковскую осторожность, не выплеснем ли мы, начав непродуманные реформы, с грязной водой и ребенка? Ибо как говорили древние латиняне – примум нон ноцере! [2]

– Так вы считаете нынешнее положение блестящим? – вскинулся поддержанный милостивым взглядом царя Блудов.

– А разве не о том свидетельствуют наши великолепные победы над неприятелем в последней войне?! – с победным видом воскликнул Гагарин, вызвав явное одобрение своих сторонников.

– Ты бы, князь, не поминал войну всуе! – вмешался я. – Тебя ведь там не было, не так ли?

– Э… – смешался Павел Павлович, никогда не состоявший на военной службе.

– Что же касается «блестящего положения», то лучше всего о нем вам может поведать уважаемый Александр Максимович, – кивнул я на Княжевича. – Уж он-то знает, в каком состоянии наши финансы после победоносной войны.

– Нисколько не сомневаясь в словах вашего императорского высочества, – нашелся Гагарин, – какое отношение это все имеет к крестьянскому вопросу?

– Ты, князь, разве не знаешь, что именно крестьяне выращивают пшеницу, деньгами от продажи которой и наполняется казна? Они же платят подати и иные налоги. Так что благосостояние крестьян и государства – вещи взаимосвязанные. Что же касается «благоденствия» пахарей под управлением помещиков, можешь поинтересоваться у Алексея Федоровича, сколько было крестьянских бунтов в прошедшем году?

– Кхе, – закашлялся князь Орлов, имевший весьма отдаленное представление о статистике по своему ведомству.

– У вашего высочества, очевидно, есть какой-то готовый проект? – подал голос Княжевич.

– Увы, Александр Максимович, – развел я руками. – До сей поры у меня не было ни времени, ни возможности уделить должное внимание этому вопросу. Поэтому могу сообщить лишь самые общие мысли.

– Мы слушаем тебя, Константин, – кивнул царь.

– Господа, – начал я, обведя внимательным взглядом присутствующих. – Я не стану говорить вам о нравственной стороне рабства, ибо надеюсь, что пагубность его всем очевидна. Сосредоточусь на другом. Во-первых, прошедшая война со всей отчетливостью показала нам, что рекрутская система комплектования вооруженных сил во всем уступает мобилизационной.

– Это чем же? – проскрипел Панин.

– Тем, граф, что обходится дороже, но не позволяет иметь обученный резерв в необходимых количествах! – ответил я, и убедившись, что противникам нечем крыть, продолжил.

– Во-вторых, если кто не знает, в России есть масса пустующей земли, которую следовало бы ввести в оборот и тем самым умножить благосостояние государства. Ибо новые пахотные земли позволят получить больше зерна, а значит и больше доходов. Но крепостная зависимость крестьян не позволяет им переселяться в новые земли и осваивать их. И с этим, хотим мы или нет, надобно что-то решать!

– Будет и в-третьих? – насупился Панин.

– Как ни быть?! Третьим по порядку, но не по значению, я бы поставил необходимость строительства железных дорог и промышленных предприятий. А кто, позвольте спросить, будет на них работать? Крепостные, отпущенные на оброк? Черта с два, господа, и вы лучше меня знаете об этом.

– Что ж, резоны вашего высочества понятны, – кивнул Княжевич. – Но хотелось бы знать, на каких условиях вы считаете возможным освобождение?

– Условия очень простые. Немедленное освобождение крестьян из крепостной зависимости, с безвозмездным предоставлением земли для пашни и выпаса….

Не успел я договорить, как противники реформы подняли крик. В принципе, понять их было можно. Реализация озвученных мною планов если не разоряла многих из них, то уж точно крепко ударяла по карману. Вопли, жалобы и стенания продолжались так долго, что отчаявшийся навести порядок Александр вынужден был покинуть зал заседаний, после чего разошлись и остальные. Причем, не только консерваторы, но и либералы вроде Ланского, для которого мой план также оказался чересчур радикальным. Остался только министр финансов…

– Н-да, ваше высочество, заварили вы кашу! – не то осуждающе, не то одобряюще покачал он головой.

– А куда деваться, – усмехнулся я. – Как говорят в народе, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

– Тоже верно.

– Вы, верно, хотели что-то спросить? – поинтересовался я, перейдя на «вы», вызвав тем самым удивленный взгляд министра.

– Скорее поблагодарить, – ответил он после небольшой паузы. – Государь сказал мне, что своим назначением я обязан прежде всего вам.

– Ну что вы, Александр Максимович, это мы вам должны в ноги кланяться за то, что взвалили на себя этот воз после Брока. Кстати, зовите меня по имени отчеству. Так нам будет проще вместе работать.

– Как прикажете, Константин Николаевич и… спасибо за честь! Я слышал, немногие ее удостаиваются. Что же до совместной работы… Скажите, вы правда считаете возможным реализацию предложенного вами плана?

– Нет, конечно. Я же не идиот. Но нужно же с чего-то начинать? Вот я и обозначил крайние рамки. С другой стороны их обрисовал князь Гагарин. Реальное же решение будет где-то между ними…

– Что ж, разумно. А что вы скажете о накопившихся недоимках?

– Рискую заслужить ваше неудовольствие, но… недоимки придется простить. Да-да, я понимаю, в каком состоянии пребывают наши финансы, но без этой меры не обойтись. Крестьяне наши находятся в весьма бедственном положении и выбивать из них долги чревато…

– А не боитесь, что лекарство будет хуже болезни? – печально поинтересовался Княжевич. – Подумайте сами. Есть исправные крестьяне, которые тянут жилы, но платят подати. Но мы, то есть государство, раз за разом прощая недоимщиков, с одной стороны, все больше разоряем тех, кто платит, заодно показывая, что государственное тягло можно не исполнять вовсе. Все равно простят…

– И что же делать? – озадаченно посмотрел я на него.

– Не знаю. И то и другое дурно. Но вообще, я хотел поговорить о другом.

– Слушаю, Александр Максимович.

– Мне стало известно, что вы, неожиданно для многих, выступили категорически против снижения пошлин на импортные товары. Могу я узнать причину?

– Странный вопрос. В особенности от ученика и последователя графа Канкрина.

– Не лукавьте, ваше высочество. Я вполне осведомлен, отчего так делал Егор Францевич, но хотелось бы узнать и ваши мотивы.

– Да как бы никакого секрета нет. Низкие пошлины, коль скоро они будут введены, немедленно разорят нашу и без того чахлую промышленность, чего мы никак не должны допустить!

– Положим, что так, – кивнул министр. – Но как быть с железными дорогами, кои вы, как я слышал, намерены строить?

– А что с ними не так?

– Да собственно ничего, если не считать того, что у нас не делают ни рельсов, ни паровозов с вагонами. Так что их так или иначе придется ввозить с уплатой весьма разорительных тарифов, а учитывая, о каких суммах пойдет речь, это ведь десятки и сотни миллионов рублей, а то и вовсе!

– Все так, – покивал я. – Но если не поддерживать нашего производителя, то отечественных паровозов и рельсов так и не появится.

– А если отечественная продукция будет нехороша, но заводчики не станут ее улучшать, будучи уверены, что ее и без того купят?

– Хотите сказать, куда не кинь – везде клин?

– Верно. Так что делать?

– Для начала льготы можно сделать адресными и нацеленными на строительство заводов, перекрывающих нужный нам импорт, а не всеобщими… Но готового ответа в этом вопросе быть не может. Нам остается только один путь. Работать. Стараться. Ошибаться. Потом исправлять и работать дальше. Иначе никак…

– Что ж, Константин Николаевич, это как раз то, что я хотел услышать. Можете на меня рассчитывать!

Итак, новый глава минфина свой выбор сделал. Это уже небольшая, но очень весомая победа. Впрочем, с обещаниями вельмож торопиться не стоит. Как не поверить нашему всему и гению, который не так давно написал:

«Но он придворный: обещанья

Ему не стоят ничего». [3]

– А вот за это, Александр Максимович, спасибо! Но теперь, если у вас все…

– Конечно-конечно! Хотя…

– Говорите.

– Я слышал, вы затеваете еще один большой проект. Нет, речь не о канале, так далеко мои интересы не заходят.

– Вы про железнодорожную концессию?

– Именно-с. Видите ли, у меня имеется небольшой капитал, который мне хотелось бы пристроить в надежное дело. И железная дорога кажется мне для этого вполне подходящим. Если вы, конечно, не против. Я же со своей стороны могу пообещать всяческое содействие…

– Вот как?

– Понимаю ваш скепсис, но… помяните мое слово, строительство будет связано со множеством мелких и крупных препятствий. На словах все будут готовы вам всячески содействовать, а на деле… я же всех этих сукиных детей знаю как облупленных! Причем даже таких мелких, коих с высоты вашего положения и не разглядеть. Так что не отказывайтесь сразу, подумайте…

– А что тут думать? Добро пожаловать в число концессионеров!

[1] Справедливости ради, стоит отметить, что после ознакомления с крестьянским вопросом, и заграничной командировки, во время которой он смог присмотреться к быту тамошних крестьян и сравнить их с положением российских мужиков, переменил свое мнение и стал сторонником отмены крепостного права. Умер в 1860 году до начала проведения реформ.

[2] Primum non nocere– Прежде всего не навреди (лат.)

[3] Двустишие из стихотворения «Орлову» А.С. Пушкина 1819 г. (да, посвящено тому самому Орлову, который упомянут в этой главе)