Консуматорша

ПРОЛОГ

Подсобка ресторана «Мандарин & Дым» пахла жареным луком, раскалённым маслом и чем-то металлическим, тяжёлым, будто бы вечным.

Но сегодня привычный кухонный аромат был заглушён другим — запахом страха, густым, как пар над кастрюлей.

Сергей стоял перед металлическим столом, держась за край ладонями, будто пытался удержаться на месте, пока вокруг крутится комната.

По бокам стояли двое — Арам и Жорик. Они не хватали его, не угрожали жестами, не повышали голос.

Они просто стояли.

И этого было достаточно.

Армен смотрел на Сергея внимательно, спокойно, как ювелир, решающий, сколько материала можно срезать с камня, чтобы оставить только ценное.

— Значит так, уважаемый, — сказал он мягко, почти заботливо. — Никто вас обижать не собирается. Мы — культурное заведение. В Москве всё делается по-людски.

— Это вы называете по-людски?! — сорвался Сергей. — Это… это вымогательство! Это преступление!

Армен медленно приподнял бровь, как человек, привыкший к гораздо более серьёзным обвинениям.

— Преступление — это когда выбор не дают, — ответил он тихо. — А я вам выбор предлагаю. Заплатите — и уйдёте домой. Спокойно. Красиво. Или…

Он кивнул на телефон, лежащий на столе.

— Покажите госуслуги.

— Я…

— Покажите, — повторил Армен, уже не спрашивая, а констатируя.

Пальцы Сергея дрожали, когда он разблокировал экран.

Арам поставил рядом стул — жест вежливый, но почему-то пугающий.

Жорик закрыл дверь. Щёлкнул замок.

Армен наклонился над телефоном:

— Так. Квартира… неплохая. Машина… хорошая. И… — он щёлкнул пальцами. — Криптовалюта. Твоё здоровье, уважаемый.

Сергей закрыл глаза, будто услышал собственный приговор.

— Это… это мои сбережения… На чёрный день…

— Вот он — и наступил, — мягко сказал Армен.

Тишина стала плотной, вязкой.

— Там восемь миллионов, — еле слышно произнёс Сергей.

Армен улыбнулся почти ласково:

— Молодец. Значит так. Пятьсот тысяч — сейчас. Миллион — через неделю. Остальное — не трогаем. Мы не звери.

Сергей дёрнулся, словно его ударили.

Но перевёл.

Армен похлопал его по плечу так, будто поздравлял:

— Уважаю. И совет: в следующий раз выбирайте блюда по кошельку. И женщин — тоже.

Сергей вышел из подсобки бледный, как стена.

Ушёл, шатаясь.

Вернулся домой — живой, но опустошённый.

Месяцами ходил по струнке, никого не касался, никому не писал.

Страх лечил лучше любых терапевтов.

Второй мужчина оказался крепче телом, но слабее судьбой.

Владимир вошёл в «Мандарин & Дым» громко, уверенно, с тем смехом, который слышно за два стола.

Он любил часы, машины, разговоры «как у сильных мира сего».

Ему нравились красивые женщины — и Диана была одной из них.

Он тратил деньги, флиртовал, улыбался, рассказывал истории, которые должны были впечатлить, но впечатляли только его самого.

Счёт вышел большим.

Он заплатил.

Улыбнулся.

Сделал вид, что всё контролирует.

Но, добравшись до своего подъезда в Балашихе, опёрся на перила — и сердце дернуло болью, чужой, ледяной.

Он упал.

Соседи вызвали скорую.

Он выжил.

Но после той ночи больше ни разу не написал ни одной «левой девушке».

Вернулся к жене.

К ребёнку.

К жизни, которая не могла конкурировать с ночным огнём — но вдруг стала важнее.

Двое мужчин.

Две судьбы — разрезанные одной встречей.

Потому что консуматорство — это не про секс.

Это про деньги, азарт, уязвимость и игру, где женщины всегда играют умнее мужчин.

Но до Москвы Диана была другой.

Она родилась и выросла в Павловском Посаде, на улице Кирова, где весна выглядела как стихийное бедствие.

Когда снег таял, во дворах открывались прошлогодние грехи: бумажки, пакеты, окурки, сухие ветки, собачьи фекалии.

Ветер срывал всё это с земли и гонял вдоль пятиэтажек, будто устраивал генеральную уборку за один день.

Детство Дианы пахло мокрой землёй, железной пылью от электричек и школьным мелом.

Она училась в школе №9, помогала матери — уборщице — мыть классы после уроков.

Отец был плотником, мечтал открыть мастерскую и делать мебель «как на заказах из журналов».

Он говорил:

— Даня, мы выберемся. Я тебе сделаю стол с резьбой. Помнишь?

Диана помнила.

И верила.

Но весна в их жизни наступила не в тот год.

Когда отец решился открыть мастерскую, ему нужны были деньги — на станки, на материалы, на аренду.

И он пошёл к человеку, к которому в городе ходили все, кому отказывали банки.

К Григорию Гургиняну.

Гриша, родственник Армена, держал ресторан на Привокзальной улице, рядом с платформой.

Электричка визжала тормозами так, что дрожали окна.

Гриша улыбался так, как улыбаются те, кто никогда не теряет своё.

Он дал деньги.

Хлопнул отца Дианы по плечу:

— Вернёшь — отлично. Нет — найдём, как договориться.

А договориться пришлось быстро.

Мастерская не взлетела.

Оборудование оказалось бракованным.

Партнёры исчезли.

Долг удвоился.

Гриша пришёл снова — уже не с улыбкой, а с предложением:

— Дочка у тебя красивая. Постоит у меня в ресторане. На баре. На зале. Быстро всё закроем.

Мать плакала.

Отец пил.

Диана сказала:

— Я пойду.

Так она впервые оказалась в мире, где мужчины платят за женское время, а женщины учатся держать лицо, улыбку и дистанцию одновременно.

И именно там её увидела Седа.

Седа приехала в Посад по делам, зашла в ресторан за кофе — и заметила Диану сразу.

Не глазами мужчины.

А глазами женщины, которая знает цену другим женщинам.

Тонкая осанка.

Голос.

Спокойствие.

Взгляд, который читает мысли.

Седа поговорила с ней недолго.

— Откуда ты?

— С Кирова.

— Работать умеешь?

— Да.

— Хочешь выбраться?

— Хочу.

— Поедешь в Москву.

И Диана уехала — с маленькой сумкой и большими глазами.

За окнами электрички тянулся Павловский Посад — весенний, грязный, честный, пахнущий талой водой.

Так началась её новая жизнь.

Жизнь, в которой долг семьи стал её долгом.

Город — прошлым.

А она сама — элитной консуматоршей, женщиной, которая умеет заставить мужчину забыть всё, кроме неё.

И вот теперь она сидела в «Мандарин & Дым», наблюдая, как закрывают дверь подсобки за очередным мужчиной.

Она знала финал.

И знала то, о чём мужчины не догадывались:

Каждая встреча меняла не только их.

Она меняла и её.

Незаметно.

Тихо.

Опасно.

А настоящий поворот в её жизни начнётся с того самого свайпа, который она сделает позже — когда увидит профиль Никиты.

Но это будет другая история.