Конвой

Война своё берёт начало
Там, где для Бога места мало,
Где в сердце смрад и пустота,
Где не в почёте чистота.

Там, где о правде забывают,
Где злое добрым называют,
Где покаянья не творят,
Где добровольный выбор – ад!..

Андрей Алексеев

Жили-были две волчицы, белая и чёрная. Белая волчица всё хотела знать и потому в лес убегала, а чёрная боялась: «Нет, сестрица, лучше я здесь, в норе посижу». И до того засиделась в норе, что слилась с темнотою и почернела сильнее самого густого мрака. Кличет белая волчица сестру из норы, не докличется. А чёрная – всё молчит.

…Многоэтажная гостиница почти в самом центре города. До Обледенения номер на ночь здесь стоил больше, чем в среднем зарабатывал обычный городской житель за месяц. На парковке у входа после первых дней Обледенения остались ржаветь кузова некогда роскошных машин. Фасад гостиницы пестрел выбоинами, как шахматная доска, и лишь немногие стеклопакеты ещё сохранились.

Кощей позже рассказывал, что легче войти в Башню без идентификатора, чем подъехать к гостинице на заранее оговорённую встречу. Людям из Башни бандиты не доверяли, потому на встречу разрешили прийти всего шестерым. Кощей приехал вместе с Ярославом, своим братом и командиром Призраков, и ещё с четырьмя бойцами Арктиды на двух машинах, хотя можно было бы обойтись и одной. Но крышаки должны были видеть и знать, что Башня своей силы не растеряла.

Гостиницу охраняли загонщики из пяти разных банд: отдельными группами и не скрывая оружия, скорее наоборот, выставляя его друг перед другом. Несмотря на постоянные стычки из-за территории, в гостинице банды почти не воевали. Вот почему, когда крышаки отказались разговаривать с Кощеем в Башне, он предложил им встречу здесь.

Они не виделись более четырёх Зим подряд, когда отношения между Башней и бандами окончательно испортились. Кощея вместе с охраной из Призраков не обыскали на входе, и оружия не отняли, но предупредили, что, если в гостинице кто-нибудь «зарамсится» и начнётся какая-нибудь «херня», то их «на первом же скачке завалят». Даже интересно было бы поглядеть, как пристяжные управились бы с охраной Кощея, пусть и один к двадцати. Силу Башни не стоило недооценивать, хотя никто из крышаков в глаза бы в этом в открытую не признался.

Сходку устроили на шестом этаже, почти под самой крышей. За тридцать пять Зим от внутренней отделки гостиницы мало осталось. Дубовые панели выломали со стен, ковровые дорожки и паркет растащили, от мебели, оббитой мягкой телячьей кожей, остались одни разваленные и прожжённые кресла. Стойку регистрации превратили в огневую точку, обложив её кирпичами и шлакоблоками, и поставив поверх всего для острастки уродливый огнемёт. Ярослав кивнул мимоходом на задранный словно поросячье рыло раструб.

– С патронами голяк, так они свинью на стол прихерачили.

– Ты лучше за своим оружием следи, – указал Кощей на скорострельный пистолет-пулемёт на выкидной рампе, пристёгнутый к локтю Ярослава. За годную амуницию и броню бандиты могли бы убить любого. По сравнению с Призраками, Кощей пришёл совсем невооруженным, всего лишь с одним пистолетом и в бронежилете под чёрным осенним пальто.

Пристяжные повели их по лестнице вверх. Разумеется, за гостиницей наблюдали снайперы и оперативники из Арктиды. Если бы что-то пошло не так, переговорщиков могли прикрыть, но Кощей воевать с местными не собирался. Слишком многое в этот день зависело от крышаков, и самое главное – время.

На шестом этаже, посреди проникшей повсюду разрухи, уцелел банкетный зал; и сохранился он исключительно благодаря крышаку из банды Центральных по кличке Морж. Ещё до Обледенения Морж любил кутить здесь с друзьями, что называется «на широкую ногу», и даже как-то отпраздновал в этом банкетном зале венчание. Под целлофановой плёнкой сгрудились оббитые столики, барную стойку сплошь и рядом заставили бутыли с чёрной плесухой, искусственные пальмы в деревянных кадушках запылились настолько, что из тёмно-зелёных выглядели теперь пепельно-голубыми. В зале уцелела даже сцена с роялем и микрофон. Кто мог петь для Моржа после наступления Обледенения, как знать? Но на рояле сыграть точно было кому.

Столики сдвинули на середину, у дверей и в простенках между окон стояли загонщики. Кто-то пришёл в камуфляже, кто-то в грубо сшитых меховых шубах, третьи носили исключительно яркие задиристые цвета, четвёртые – в спортивной одежде, а пятые в латанных-перелатанных, грязных, но всё-таки официальных костюмах.

Кощей вошёл в зал, и крышаки подняли головы от обильного пиршества. Столы ломились от вскрытых коробок сухпайков, припорошенных скомканными обёртками, повсюду валялись пустые консервные банки, над всем этим дымился чайник, пахло ягодным порошковым напитком.

По угощениям из Башни в бандах успели соскучиться, и нынешние сухпайки означили, что в будущем поставки могли возобновиться. По разомлевшим и насмешливым взглядам бандитов читалось, что пайки крышаков весьма расположили, особенно если в поставках будут насчитываться не сотни, а тысячи коробок. Но одними харчами их не подкупить.

Вокруг столов сидело пятеро главарей банд, взявших контроль над городскими районами после Обледенения, и выживавших, кто как умел, без какой-либо власти.

– Гляди-ка ты, Чёрт нарисовался, – протянул плешивый толстый мужик с висячими до подбородка усами – тот самый Морж, крышак банды Центральных, владевшей гостиницей и другими вышками в центральном районе. Моржа распарило, он скинул тёплую куртку на пальму и развалился в кожаном кресле в тельняшке, хотя в гостинице и чувствовалась прохлада.

Рядом черноглазо поглядывал на Кощея другой крышак, в костюме и пальто с меховым воротником. Охваченная голубой лентой шляпа лежала под его длинными пальцами, даже тонко подстриженные усики и белый шарф могли указать на гангстеров прошлого. Банда Капоныча владела одной из самых отдалённых частей города, аэропортом Кольцо, и Кощей отдельно просил крышаков, чтобы Бельцман явился на сходку.

На противоположном конце составленных вместе столов старик со сморщенным, как собачья морда, лицом обмакивал галету в розовый кипяток – это был Немец, главарь банды Семи Ключей, до недавнего времени воевавшей с Центральными. Хотя нынче с Моржом они сидели чуть ли не рядом, но ещё месяц назад были готовы вцепиться в глотку друг другу.

Крышаки выжидающе смотрели на пришлого, кто, должно быть, казался им ещё более странным, нежели они сами. Кощей редко выходил в город. Его нелюдимый холодный нрав дополнялся безжалостной оборонительной системой Башни, из-за чего к Кощею давно приклеилась кличка Чёрт.

– Ну чё, с чем к нам причалил? – низко прогудел Морж, как пароходный гудок.

– Редкий случай, чтобы небожители соизволили к нам на землю спуститься, – тонкогубо улыбнулся Капоныч. Немец молчал. Чуть поодаль сидел остриженный под бобрик крышак банды Заречных. Камуфляжная куртка Дембеля едва скрывала его могучие бицепсы. Дембель хмуро почёсывал на щеке шрам от ножа. Свою банду он собрал ещё молодым, из таких же крепких ребят, да и был не глупее прочих, ведь смог пережить четыре среза на Вышке и тридцать пять Зим в мёртвом городе. Но и Дембель предпочитал больше слушать. А вот Сивый заговорил.

– Всех пятерых, значится, у кого бригад побольше, собрали? По людям, значится, вопрос решать будем, или в Центре чего натворить вздумалося?

Всё-таки он догадливый, не зря двадцатый или тридцатый крышак у Калининских, и пролез наверх, как полагается, через старого крышака. По Сивому и не сказать даже, что он чем-то опасен: куртёнка замызганная, волосёнки жидкие, лицо в чади – ни дать, ни взять честный. Он и правда был из честных когда-то, пока не подался к бандам в мизгу. У Калининских крышаки сменялись из году в год, а иногда и по нескольку за год, и никому особо это не нравилось, но банда была большой и кварталов занимала много, так что с ними приходилось считаться. Морж сказал как-то, что если порядочки у Калининских на вменяемую братву перекинутся, то всему городу амба.

– Есть вопросы по Центру, – поднял голову с заплетёнными пёрышками в волосах Кощей и принюхался к воздуху в зале. – Не мёрзнете тут?

– Не боись, дубака́ не дадим, – просипел Немец. Связки он застудил во время Обледенения, да так сильно, что не прошли до сих пор.

– А я бы на вашем месте побеспокоиться, – подступил Кощей к столикам. Ярослав и охранники остались стоять за ним, из центра зала они лучше могли контролировать каждого из пристяжных и их главарей. – Три дня назад на Кольце вспыхнул пожар – для города потеря немалая.

– Без залётных в курсе, – острее всех глядел Дембель. Заречные не раз пыталась штурмовать Башню, но из-за турелей и дронов не сумели подобраться даже ко входу.

– А не твои ли хлопцы топливо нам подожгли? – спросил Морж прямо в лоб.

– Не нам, а мне подожгли, – с расстановкой заметил Капоныч.

– Я не сплетничать пришёл, кто поджёг, – ответил Кощей. – Да и разве есть разница?

– Как это «разве есть разница»?! – поднялся на дыбы Дембель, так что даже шрам на его щеке побагровел. – Слушок вонючий по братве ходит, мол к нам мрази какие-то из-за бугра пролезли, топляк запалили и подорвали к херам!

– До сих пор тлеет, всё небо в дыму, – добавил Капоныч, неторопливо поднялся и, поддёргивая манжеты, побрёл к сцене.

– Не важно, кто поджёг топливо. Главное – греться вам больше нечем. Город может замёрзнуть, значит Башня снова должна помочь.

– Ты чё, за народ решил впрячься? – недоверчиво хмыкнул Дембель. – А склады со жратвой кто закрысил? Четыре года ни нам, ни честным ни куска не кинул – тоже, типа, «помощь», ага?

– Были обстоятельства. Наши склады не для города.

– Ага, а для своих, для жидов, – просипел Немец.

– Попрошу нас в эту тему не приплетать, – устраиваясь на стуле возле рояля, вставил Капоныч. Длинные пальцы огладили белые, как молоко, клавиши. Благодаря Бельцману, Кольцевые всегда знали, где, что и когда можно украсть. И сложно было сказать, чего у него было больше – интуиции или связей? Самые лучшие вещи оказывались на Кольце раньше всех и без всякого шума: от драгоценных пайков, розданных Башней в подвалы честным, до никому не нужной, но изысканной статуи нимфы.

– Слабай чё-нить? – прогудел Морж, он единственный ладил с Капонычем, кто не лез в центр, а Морж не посылал бригады к Кольцу.

Капоныч пробежался по высоким звукам и недовольно поморщился. От сырости инструмент звучал совсем скверно, но Морж скорее сбрил бы усы, чем отдал рояль на Кольцо. Бельцман тронул клавиши вновь, и из рояльного нутра гулко полилась проникновенная музыка.

– Горючее можно достать и в области, – не отрываясь, сказал Капоныч. – В соседних городах есть заправки, топливные хранилища, а за горной грядой, насколько я помню, частный аэродром. К тому же Зимы теплеют.

– Значится, выживем, – пригладил Сивый проплешину.

– Если вы кого-то послали за топливом в область к аэродрому, то назад никто не вернётся, – сказал Кощей. Мелодия Бельцмана лишь слегка сбилась, он вскользь глянул. Кощей достал из пальто круглое устройство с линзой на крышке и подошёл к столам.

– Топлива у вас больше нет, вы не можете помогать людям, как мы договаривались, – опустил он прибор между пластиковых тарелок и сухпайков. – Четыре года назад из-за вашей жестокости к честным Башня закрыла склады для городских банд. Но вы до сих пор изводите тех, кто старается выжить в городе не грабежами, а собирательством.

– Лохи да закутыши, – просипел Немец.

– Простонародье, – витиевато изъяснился Капоныч.

– Шелухня, – дёрнул плечами Сивый.

– Башня больше не хотела иметь с вами дел и поддерживала только честных, пусть вы и грабите розданное им продовольствие, – нажал Кощей на устройстве несколько мелких кнопок. Над столом развернулся экран из тонкого белого света с цветными иконками. – Число котлов сократилось на треть, чем было до разрыва наших договорённостей. Вы убили многих старейшин у честных: бывших военных, полицейских, учителей, кто пытались выживать не по вашим законам и не забывали о справедливости. Остатки честных сбиваются в ещё не обнаруженные вами подвалы, мест в котлах не хватает, внутри распространяются болезни, начинается голод.

– Так ты чё, за кутышню, что ли, топишь? – предъявил Немец.

– Старые деньки вспомнил? Нам тоже есть чего тебе помянуть… – Морж недобро буравил Кощея взглядом.

– Сегодня вам придётся позаботиться обо всех. Настали тяжёлые времена. И скоро вы догадаетесь, почему Башня вновь открывает двери.

Экран сжался в светящийся конус и над столом проступила голографическая проекция. Именно тогда крышаки впервые увидели меня. Как рассказывал затем Кощей, Бельцман сразу перестал играть, Дембель выругался, Немец тяжело засопел. Только Сивый и Морж не изменились в лице: один потому, что привык скрывать свои чувства, второй попросту не мог понять, кто я такой.

– Крышаки города. Вы никогда не видели меня, но я всё про вас знаю. Зато вы наверняка слышали про Серого Повелителя, и этого достаточно, чтобы подумать над тем, что я скажу. Соберите всех, кто остался: загонщиков, честных, ломтей, и ждите моего прибытия в город.

– Ах ты, звездёныш! Неужто и сюда зыркалы повернул? – приподнялся Дембель.

– Тут ему и амба, – криво ухмыльнулся Немец.

– Три города и девять общин к востоку от вас – теперь часть орды. Мы взяли их всего за два лета. Многие бегут от меня в ваш мегаполис, пополняют отряды загонщиков или прячутся среди честных. Бандитов становится больше, и вам нечего есть, из-за этого вы жестоко нападаете на обычных людей. Из-за грабежа и насилия Башня прекратила раздачу припасов. Хотя часть вины лежит и на мне, я расскажу вам, почему так случилось…

– Сколько ему? Лет, значится, десять? – лупоглазо таращился Сивый на голограмму.

– Одиннадцать. В свои десять лет моя орда захватила меньшую половину своих земель. И ваш город я тоже возьму, со всеми выжившими.

– А жопа не порвётся, сучёнок? – осклабился Морж. Впрочем, наш край совсем без морей, и на промёрзшей земле я стоял крепче, чем бывший моряк севфлота.

– Не время для размолвок. Когда орда прибудет в ваш город, вы и честные уйдёте за нами. Старейшинам честных мы отправили точно такое же предложение. Но, как бы там ни было, банды организованы лучше. Орде потребуется меньше времени, если вы поможете собрать остальных. Проявите добрую волю, и Арктида о вас не забудет.

– А-а, гнида, значит сблатовались! – гневно вспыхнул Немец на Кощея.

– Да, Башня – мои советчики. Это лишний раз намекает, что не стоит сопротивляться орде.

– Почему мы должны уходить из города вместе с тобой? – впервые нарушил молчание Бельцман. – Если дело лишь в топливе, то мы найдём, где достать его до Зимы.

– Нет, дело не только в топливе. Вы должны оставить город вместе с честными, потому что надвигается мор. И он будет гораздо страшнее, чем вы пережили во время Обледенения.

– Ещё один дубак, что ли? – подскочил Сивый. Остальные крышаки настороженно вслушались. Никто больше не хотел прерывать.

– Да, десять моровых Зим без короткого лета. Многие согласились идти с ордой к подземным убежищам возле гор. Несогласные присоединяются силой. Орде нужны оружие и припасы. Когда мы войдём в мегаполис, вы и честные отдадите нам всё. Мои советчики разделят добытое между ордой. Нынешнее короткое лето последнее и наш поход завершается. Следующую Долгую Зиму никто вне убежищ не переживёт.

Морж наклонил жирную голову и его пухлые плечи под ветхой тельняшкой заколыхались от смеха.

– Ах ты хитрожопая баржа́! Захотел без полундры нас взять, чтобы оттяпать за тридцать пять лет накопленное?

– Втирает нам фуфло! – плюнул Немец.

– А ловко, значится, придумано, – мелкозубо оскалился Сивый. – Мы, значится, в «мор» его поверим, под орду его прогнёмся, а хабар наш на деребан?

– Но если мор – это правда? – поднял Капоныч чёрные вдумчивые глаза на Кощея. – Как выжить, когда от города почти ничего не осталось? Всё пригодное, чем ещё можно было топить, чем питаться, мы за первые же Зимы сожгли и проели.

– Башня поддержит вас снова, – пообещал им Кощей. – Но на всю орду продовольствия не хватит, потребуются и ваши запасы. Скоро тысячи голодных ордынцев заполнят улицы, и город вам в любом случае не удержать, так что присоединяйтесь к исходу.

– Ни хера себе выстроил нас! – угрожающе рыкнул Дембель.

– Наш город не то что восточные мальки, – перевёл Морж крупные глаза на голограмму. – И ты не залупайся, пацан. Не то и тебе грызло сломаем.

– Ждать вашего решения времени нет. Я ничего не предлагаю, только держу в курсе событий. Мор наступит, он уже начался. Бункеры скрыты на западе, мои советчики рассказали мне, как войти в них, и каждый, кто вольётся в орду, будет спасён. Каждый, кто останется в городе – насмерть замёрзнет. Каждый, кто будет сопротивляться орде – погибнет. Так сказал вам Повелитель.

Луч погас и голограмма исчезла.

– Чё за разводилово, Чёрт? – поднял Морж хмурый взгляд. – Обледенение? Снова?

– И почему Башня за Повелителя? – зашлёпал губами Сивый.

– Орда – ваших рук дело, ага? – загудел Дембель. Крышаки знали от беженцев и скитальцев о наступлении орды. Но пока на милость Серым сдались только три города на востоке и россыпь мелких общин. Никто и не думал, что орда решится повернуть на мегаполис, и тем более переправиться через Хмарь-реку.

Вместо ответа Кощей достал из внутреннего кармана пальто серебристый свисток, украшенный фигурной головой лошади, и положил его на стол перед крышаками. Немец первый потянулся к свистку, но Морж его опередил.

– Чё за цацка? – недовольно проворчал бывший зек, оставшийся без добычи.

– Каждому крышаку и старейшине честных, которые согласятся пойти с нами на запад, мы дадим по такому. Если, конечно, вы пообещаете позаботиться о простых людях.

Морж положил свисток между губ и подул, но не прозвучало ни звука.

– Значится, не работает? – вытянул шею Сивый.

– Башня никогда ничего просто так не предлагает, – напомнил Кощей.

– Притормози-ка, Чёрт… – мял Морж свисток толстыми пальцами. – Ну, допустим, ты курс держишь верно. Допустим, Второй Мор нагрянет и опять во льдах зазимуем. Допустим, кинем мы город и потащимся за твоим мозгляком на запад вместе с ордой, и через Хмарь переправимся, и через горы, и убежища найдём под землёй. А в убежищах что?

– Свет, тепло и еда – спасение для всех выживших.

– Слышали мы про эти убежища, – сцепил длинные пальцы на колене в щегольских брюках Капоныч. – Они ведь все заперты, так?

– Заперты, но для вас мы откроем.

Морж внезапно подкинул свисток обратно. Поймать Кощею ловкости не хватило и пришлось нагибаться.

– А мы не пойдём, – заявил бывший моряк и оглядел остальных. – Так ведь, братва?

Как бы Немец не ненавидел его, но с хмурым видом с ним согласился. Сивый лупал глазами, ожидая решения других. Дембель замотал головой и лицо его со шрамом исказилось в ухмылке. Капоныч внимательно изучал глазами Кощея.

– Так ведь, жид? – надавил Морж. – Чёрт предлагает в одних убежищах с честными закерасиниться, да ещё хер пойми с кем, кто с востока причалит. Если в орде хотя бы с десяток тысяч народу найдётся, и это ещё без нашего, то бункеры под завязку набьются, харчи враз улетят, а за место ещё покусаться придётся. Не, Чёрт, лучше уж у своего пирса стоять, чем за Башенные посулы на дальняке воды черпануть забортной. Видели мы один такой дубак, перетерпим и этот.

– Я знаю, почему вы не доверяете Башне, – задумчиво ответил Кощей. – Но сегодня под вашей властью тысячи выживших, десятки улиц, а времени почти не осталось. Мы можем потратить на споры недели, или выйти к убежищам на следующее же утро, как только придёт Повелитель. Если в пути не сумеем договориться или нас снова что-то задержит, то морозы настигнут нас прямо в дороге – ещё до того, как доберёмся до бункеров.

Кощей вглядывался в крышаков, но только Капоныч смотрел на него равнодушно, остальные с недоверием щурились и молчали.

– Халдей! – окликнул Морж кого-то из своих пристяжных. От двери поспешил подойти загонщик из банды Центральных. – Покажи Чёрту, где выход.

Халдей шагнул к Кощею, но Ярослав с Призраками опередили его и заслонили Эдуарда от пристяжных.

– Твоего пацана мы всё едино порвём, сколько бы народу в город не навалило, – пообещал Морж.

– Чё воду в ступе толочь? Смахнёмся по Праву, – поддержал его Дембель.

– Сторговал бы ты мне инструмент, – не к месту попросил Бельцман и поднялся из-за рояля. – Ржавеет без дела, скоро ничего не сыграть.

Под насупленным взглядом Моржа, он подошёл к Призракам и Кощею, но на сходке никто никому не указ. Бельцман взял со стола свою шляпу и вернул проигрыватель Кощею.

– Надо же, связи нет, а у Башни работает.

– Это запись, – взял устройство Кощей.

– Как запись? – удивлённо выдохнул Сивый. – Пацан же с нами, как живой разговаривал! Значится…

Кощей развернулся вон из банкетного зала.

– Он ведь сказал, что всё про вас знает, – проронил он на ходу. Ни его, ни Призраков не задержали, но, когда они вышли на лестницу, Ярослав не утерпел.

– И зачем было притаскиваться, если заранее ясно, что толстые кинут?

– Всё-таки надо было попробовать, – всё ещё обдумывал свои мысли Кощей. – Была маленькая надежда, что крышаки нас поддержат. Ни моя, ни твоя жизнь не стоят судеб тысяч и тысяч людей, за которых они отвечают.

– Ну и как, полегчало? Марина ведь предсказала, что всё так и будет, а ты всё равно рискнул.

– Предсказала… Орде нужен вождь, достаточно умный и сильный, чтобы сдвинуть огромную человеческую массу на запад. Но вместо вождя она разбудила ребёнка, которому не хватает ни зрелости, ни авторитета, чтобы заставить людей слушаться себя и уважать. Если Марина настолько точно предсказывает, то почему не предвидела, что Максим не сможет переубедить крышаков идти вслед за ордой?

– Кто не захочет – пойдёт, – немного странно, хоть и точно, выразился Ярослав.

Сейчас, когда я записываю воспоминания о разговоре с бандитами, меня невольно одолевают сомнения: точно ли было нельзя ничего сделать? Если бы крышаки меня послушали, если бы мы сумели договориться, сколько бы людей, а главное времени нам бы удалось сохранить. Холодает так быстро. Нельзя останавливаться ни на час, ни на минуту, нужно ехать, идти, пробираться вперёд. Я пишу, а барабанный бой нарастает, небо над головами орды – низкое, серое и холодное, каким я его никогда прежде не видел. Мне бы очень хотелось снова поглядеть на прежнее, голубое небо из прошлого, когда лето ещё не было таким коротким. Но я разбужен здесь и сейчас, чтобы вести орду. Мне приходится спасать незнакомых, одичалых людей, кто вовсе не доверяет мне и не хочет, чтобы их против воли спасали. Всё так запутанно, противоречиво, что я не совсем понимаю, зачем мне вообще их спасать».

Женя закрыла дневник в чёрной обложке. Даже с отцовскими комментариями Навьи рунскрипты переводить оказалось непросто. Они разрастались, как дерево, Женя брала первые руны из корня и постепенно поднималась к вершинам, где рунскрипты ветвились сразу на несколько символов. Руны складывались в слова, те составлялись в предложения, и вот таинственные хозяева Башни, крышаки городских банд и даже сам Повелитель Серой Орды заговорили с ней через время.

Монастырский конвой ехал к Таёмному. На водительском месте головного внедорожника воле Жени сидел Василий. Управляя Архангелом, тысяцкий поглядывал то и дело в зеркала заднего вида, не отстаёт ли конвой. За головным броненосцем ехали две автоцистерны, замыкал колонну христианских машин броненосец Троица, вместе с боеприпасами, провизией и охраной из Волкодавов. Чурочка катилась покуда на обычном топливе. Газогенератор не разожгли, сберегая запас дров на тот случай, если обратно придётся добираться вообще без горючего. Ведь и такое могло случиться: никто не обещал Жене в вымерзших городах цистерны полные новогептила.

Но всё же возле аэродрома что-то должно было остаться. Должно. Женя посмотрела на дневник в чёрной обложке. Она не ошиблась, перед ней история самой Серой Орды. И написал её мальчик, почти сорок Зим назад ведший людей к бункерам возле подножия Пояса. Оказывалось, что после Обледенения в городах ещё жили бандиты, и им помогала загадочная Башня с Призраками и Кощеем. Дневник раскрыл Жене намного больше, чем рассказывал отец, сам знавший про Орду лишь со слов своего отца, а тот со слов деда-скитальца. После наступления Долгих Зим новости передавались вестниками изустно. Как и говорилось в дневнике: всякая связь не работала. Даже портативные рации в рюкзаке Жени могли бы связать её только с какой-нибудь из машин внутри конвоя, но не дальше ста метров. Женя покосилась на Василия за рулём, расстегнула рюкзак, но рации ему не отдала, только положила дневник внутрь и накрепко застегнула молнию.

– Мы очень медленно едем, – оглянулась она, как лениво проплывают едва озеленившиеся кусты за окном.

– Всякая живая тварь смирение любит, вот и машину не торопи, – пренебрежительно ответил тысяцкий.

Далеко за окном внедорожника тянулась синяя полоса леса. Перед лесом – гряда пологих холмов. Дорога к Таёмному плохо разъезжена, машину то и дело подбрасывало на колдобинах. Василий нарочно не торопился, и конвой поддерживал скорость, как подсказывал ему головной броненосец. Женя вспомнила про автоцистерну, которая чересчур грузно ехала сзади Архангела.

– Василь, останови, – попросила она.

– Здесь тебе не монастырский двор, Светоч. Остановишься в пустошах – накличешь беды.

– Если ради меньшей беды не остановишься, то накличешь великие беды.

Василий, казалось, слушал со всем вниманием, но всё равно не останавливался.

– У второго танкера заднее колесо скоро на ступицу сядет: на прошлой остановке заметила. Лучше останови, – повторила Женя.

– Много ты понимаешь в машинах. И чего тогда механикам не сказала? Началось в деревне утро, не успели отъехать… – Василий покривился, но всё-таки затормозил. Тотчас за головной машиной остановились другие. Женя открыла дверцу и поторопилась к последней автоцистерне. Навстречу ей из кабины уже выбирался Семён.

– Чего случилось, дочка? – встревожился главный механик.

– Дядя Семён, помоги люк открыть, – попросила она, уже начав забираться на цистерну по приваренной сбоку лесенке. Раненое плечо заныло. Семён заполошно заохал, танкер шёл под маскировкой и, чтобы открыть люк, надо было сначала развязать тент. Семён полез вслед за Женей, внизу за ними хмуро наблюдал Василий. Со всего конвоя понемногу начали собираться водители и Волкодавы. К тысяцкому подошёл его десятник Антон.

– Мы ведь их ещё в Монастыре завязали, всё ладо́м сделано… – ворчал Семён, расстёгивая ремешки тента. Женя помогала ему, оглядываясь то на ратников, то на далёкий лес. Во время предыдущей стоянки на вершине одного из холмов она заметила человека: кто-то следил за дорогой и за конвоем.

– Как машина идёт? – шепнула она.

– Тяжеловато. Эвона, сколько на неё наварили, – кивнул Семён на тяжёлый отвал на бампере, кроме него на каждом окне по решётке, да ещё рама с тентом.

– Должна тянуть, – помотала головой Женя. – Но идём всё равно медленно.

– Спускалась бы ты, Светоч! – позвал снизу Василий. – Любой Шатун с монастыркой тебя за сто шагов снимет. Как рождественская звезда на ёлке сияешь!

Женя молча и сосредоточенно ослабляла ремни. Семён помогал ей изъеденными мелкими оспинками руками. Наконец они распустили тент и добрались до люка автоцистерны, оттянули запор и с натужным скрипом откинули крышку. Женя заглянула, но ничего не смогла рассмотреть.

– Дядя Семён, дай фонарик!

Автомеханик отстегнул с пояса ручной фонарь и отдал Жене. Стоило посветить внутрь, как на дне цистерны рыбьей чешуёй засверкала россыпь монет, и в их гущине заблестели кувшины, оклады, кадила и обломки деталей.

– Мать честная… – охнул Семён.

– Серебро, – глазам своим не поверила Женя. – Всё серебро из Монастыря вывезли. Машина идёт гружёная.

Она вскинула глаза на Василия. Тысяцкий стоял возле автоцистерны и ухмылялся в ответ.

*************

– Перуне! Вми призывающему Тя, Славен и Триславен буди…

Прицел скользил по светловолосой голове, оглаживал плечи, ласкал хрупкое тело добычи. Куда выстрелить? Яр прекрасно знал, на что способна винтовочная пуля. Прострелишь горло, и крестианка будет хрипеть до скончания жизни, как простуженный пёс. Выбьешь колено, и навек оставишь её хромоногой. Сломаешь локоть, и рука больше никогда не будет сгибаться. Она надолго запомнит его первый выстрел! Раненая винтовка нагрелась в руке, сами руны разговаривали с ним, как с наследником рода. Позади тяжело отдыхивалась загнанная бегом стая. Молодые охотники дожидались, пока вожак на холме прицелится из заговорённой винтовки и убьёт кого-нибудь из конвоя. Навь бежала за крестианцами, преследовала людей по самой короткой дороге, но догнала только на остановке.

– Меч своей Силы на врази Яви… – продолжал нашёптывать Яр заговор на меткий выстрел. Прицел Пера приподнялся к златовласой голове. Он выбрал цель: пуля вышибет глазницу и выйдет через висок. Раненая винтовка никогда не промахивается.

– Оберегавший все Веси Сварожьи, прави над всеми, сын… – на последнем слове Яр задержался. За спиной тяжело дышал зверь. Позади Навьих Рёбер появился из леса чёрный волк с белой подпалиной на груди. Между ушей его глядела вещунья с бледным лицом и зелёными, как болотная тина, глазами. К кому он сейчас обращается? К Перуну, кто секирой отделял Навьи силы от Яви? Значит Перун – враг подземников, и не того Яр зовёт себе в помощь.

Вожак отвернулся от стаи и вновь прицелился из винтовки. Левую руку отяжелила унизанная гвоздями цепь. Перекрестье скользнуло чуть правее златовласой головы и губы алчно сложили:

– Гой Чернобоже! Гой Кощий Боже! Черне Ратай, Грядый Впотай! Вразей не милуй, Рази их силой! Своей великой возноже елико! Живот их имай, а нас не замай! Гой!

И нажал на спусковой крючок.

*************

– Откуда в конвое серебро? Здесь, наверное, все монастырские запасы. Егор мне в казначействе показывал.

– Показывать-то показывал, а о главном-то не рассказывал, – пожал плечами Василий. – Серебро вывезти велено и перепрятать, чтобы язычникам не досталось… – тысяцкий тут же понизил голос, – Сама знаешь, Монастырь может пасть, тогда и вся казна всебожцам достанется. Сергей велел серебро увезти и под надзором в Таёмном оставить. Конвой едет гружёный только до Кривды.

– Почему тогда отец мне ничего не сказал?

– У тебя своё дело, топливо привезти для Ковчега, а у меня своё. Медленно едем? Вот сбросим серебро под охрану в Таёмном, и быстрее поедем. Теперь слазь с верхотуры, пока башку не прострелили.

– И то правда, дочка, ехать пора! – забеспокоился Семён, что чины ссорятся при водителях.

– Доверяет тебе отец или не доверяет – это ты уже у него спрашивай, – зло сощурился Василий. – Мой приказ – ехать к Таёмному, и поворачивать назад я не собираюсь, да и сама знаешь: дороги нет.

Волкодавы, с подозрением прислушиваясь, ждали ответа. Но Женя наверху автоцистерны совсем отвернулась от них. Где-то вдалеке, на холмах, в одну чёрную точку стянулось нечто нехорошее, тёмное, что вот-вот могло вырваться на конвой. Она не видела, что это, но слышала неразборчивый яростный шёпот. Понемногу он заглушил и суровый голос Василия, и сетования Семёна. Чёрная точка вот-вот могла полыхнуть.

Женя резко дёрнула Семёна за куртку. Тотчас подле них прожужжала пуля, следом долетел хлёсткий выстрел.

– Стреляют по нам! – гаркнул тысяцкий, охрана из Волкодавов бросились по машинам. Женя спрыгнула вниз в руки Антона, Василий поволок её обратно к Архангелу. И вновь выстрел – мимо! Пуля высекла искру из броненосца. Василий пригнулся, распахнул дверь и втолкнул Женю на пассажирское место. Опять щелчок по броне: куда попали – не ясно.

Конвой взбил колёсами пыль, машины рванули с места, стараясь выехать из-под обстрела.

*************

Яр трижды повторил заговор, трижды выстрелил, и трижды Пера промазала. Навьи Рёбра с криками и улюлюканьем обстреляли конвой из винтовок и автоматов, но тоже ни в кого не попали. Машины, будто вспугнутое стадо кабанов, потащились вереницей вперёд. Состайники развеселились при виде мечущихся христиан, Яр же смотрел на расписанную рунами винтовку и не верил, что Пера промахнулась. В племени говорили, что она разит словно молния. Заветное оружие матери не могло подвести. Яр сжал Пера за цевьё, не в силах простить ей трёх промахов.

– Ще лаете, щено! – гаркнул он и оглянулся. Мальчишки разом заткнулись. – В погоню ристаем, очас! За крестианцами!

Он первый бросился по холму вдоль дороги. Сава, Свирь и Вольга побежали за вожаком. Чёрный волк с зеленоглазой вещуньей ушли при первых же выстрелах. В стороне от мальчишек, как можно дальше от волчьих клыков, торопилась босоногая Тень.

До кровавого харка, до свиста в груди Яр преследовал серо-зелёные человеческие машины, сжимал острые зубы и клялся разорвать души в клочья, калечить тела, и тем отомстить за осечку громового оружия! Боги свидетели: он скрепит свою клятву чужебесовой кровью. Навь неутомима и бежит гораздо быстрее любого хищника, любого из крестианцев.

*************

– Кто стрелял?!

– Да чёрт его знает! – зарычал Василий и поддал газу. Архангел всё сильнее и сильнее отрывался от остального конвоя. Танкеры ехали медленно из-за нагруженной автоцистерны и не поспели за головным броненосцем. Женя оглянулась, но не увидела в дорожной пыли конвоя.

– Василь, слишком быстро!

– То тебе медленно, то тебе быстро! – переключил передачу тысяцкий.

– Стой же, притормози! Остальных подождём!

– Ну уж нет! – азартно осклабился он. – Все, кто надо – со мной!

Женя умолкла, решив подождать, пока он успокоится. Конвой обстреливали для острастки, да и напасть мог кто угодно. Должно быть Шатуны заглядели добычу не по зубам, вот с досады и дали несколько очередей издали. Но как метко летела первая пуля в Семёна! Женя сама не понимала, как смогла предчувствовать снайперский выстрел. В глазах до сих пор пульсировала чёрная точка: всё как на Старом Кладбище, вновь видения, голоса, призраки.

Обороты двигателя упали, мотор заработал ровнее. Женя посмотрела сквозь бронеставни: два чёрных как ночь внедорожника преградили дорогу.

– Василь, кто это?

Тысяцкий ничего не ответил. Архангел замедлял ход. Женя пристальнее присмотрелась к машинам. Блики солнца играли на лакированных кузовах.

– Василь, они ведь совсем новые! Кто это?

– Сейчас узнаешь, – пробормотал тысяцкий, не сводя глаз с внедорожников.

– Василь, это ведь не наши машины: не христианские и не языческие!

– Не бойся, Светоч. Я за тебя отвечаю.

Лицо Василия посерело, взгляд заострился, он смотрел только на тонированные машины. Женя нащупала ручку двери, но вдруг перед Архангелом полыхнуло. Броненосец повело вбок, Василий вывернул руль, и Архангел едва не вылетел на обочину. Зарево от огня просочилось сквозь щели в кабину. Оба чёрных внедорожника разом взлетели на воздух. Василий вдавил педаль газа и промчался между пылающих груд металла. Женя оглянулась на объятые пламенем остовы.

– Василь, что это?!

– Засада!

Женя тут же нащупала в кобуре пистолет и стиснула рукоятку. Василий сбавил ход и покосился на зеркало заднего вида. Позади показались зарешёченные окна головной автоцистерны. Троица с обеими танкерами без остановки промчались среди пылающих корпусов – конвой настигал Архангел. За неполных десять минут смерть дважды пронеслась над христианами. Они снова объединились и отправился в путь до Таёмного, куда и благословлял Настоятель.

Далеко перед машинами расстилался непроницаемо-чёрный, как вдовий плат, дым.

*************

Куда он рвался – никто в стае не знал. Зачем преследовать крестианцев – одной Марене известно. Сава, Вольга и Свирь помнили лишь, что из Монастыря выехало четыре машины, и именно этот конвой нужен Пастырю. Холмы сменились еловыми зарослями. Прорываясь сквозь лес, Яр подстёгивал Навьи Рёбра вперёд, пока состайники не оглохли от стука крови в ушах и надсадного хрипа в лёгких. Может быть потому они вовремя не заметили отряд рыжих охотников, внезапно появившийся перед ними.

Навьи Рёбра выскочили на поляну и немедля нарвались на плотно идущий дозор. Яр набегу ударил клинком и свалил замертво затянутого в шкуры дозорного. Вольга разрубил двоих рыжих чужаков топорами. Сава обстрелял дозорных из автомата. Юркий как змея Свирь поднырнул под рассекающий удар здоровенного рыжего парня и воткнул ему в брюхо нож. Озверев от погони, четверо состайников разметали дозорных и вынудили их защищаться.

Все враги – рыжие. Сава заметил это, когда перезаряжал автомат. Яр до того обезумел, что не видел больше никого и ничего. И всё же, как ни зол был вожак, как отчаянно бы не рубил топорами Вольга, чужаков было больше. Рыжие опомнились и на деле оказались совсем не простыми бандитами. При каждом из них были не только ружья, но и ножи с топорами, на поясах висели самодельные гранаты и банки со взрывающимся порошком. Вот Свирь получил прямой удар в лицо и упал, вот на плечи Вольги навалилось сразу четверо рыжих. Ответным огнём Саву прижали к земле. Тотчас на поляну выскочило одиннадцать чёрных волков и налетело на рыжий дозор. Грохот очередей слился с треском одежды и визгом. Завертелась, закрутилась клыкастая пляска смерти. Уцелевшие дозорные бежали куда попало. Навьи Рёбра смогли прорваться вглубь леса. Позади хлопнули взрывы гранат, к ним прибавился двойной грохот со стороны далёкой дороги. Состайники не обернулись, только припустили за вожаком, пока Яр сам не остановился возле гранитного валуна.

Навьи Рёбра спрятались за валуном и прицелились в лес: чужаки могли погнаться за стаей. Пару минут охотники жарко дышали, стараясь успокоиться и не дёргать прицел. Каждый успел вкусить крови и теперь сердца молодых Волков бешено колотились.

– Ще ты деешь? Сгубить нас возжелал? Куды ристаем?! – не сдержался Свирь.

Вожак так крепко стиснул раненую винтовку, будто хотел переломить её.

– Сие Навь – Духом клянуся! – выдал Сава. – Зубья заточенные и дюже крепко ратаются!

– Тожа мне, диво… – пробурчал Вольга. – Една редла масть, да все во вспыхах увешаны, яко блудница рясами.

– На кой лезти?! – не унимался Свирь. – Едним чудом утекли. А ну аки положат?!

Плечи Яра под серебряной шкурой грузно вздымались. В отличие от товарищей, Волчий Дух вожака рвался с цепи, и не только из-за сражения с чужаками. Вольга с Савой заметили это, а вот Свирь лез.

– На кой со стези своротили? Нам в Серые Города надоть, а до крестианцев – плявать! Мать-Волчица гонзнути на восток поклонила, а мы на юг заблудили!

– Худой из мя вожак? – перевёл Яр дикие глаза на Свиря.

– А добрый вожак смазал бы по сидячей девке с Пера?

Яр ринулся на Свиря и врезал ему прикладом в лоб. Тот кубарем покатился, Яр выхватил серебряный нож. Сава попятился, Вольга не знал, что и делать: нашли время сцепиться!

Яр в кровь разбил лицо Свиря, так что ни одного зуба у одноухого, кажется, не осталось. Сава попытался разнять их – Яр полоснул ножом и его. Вольга не стерпел и схватил Яра подмышками и откинул его от харкающего кровью Свиря. Яр ловчее кошки вскочил на ноги и, дико сверкая глазами, набросился на Вольгу. Путь ему заступила Тень. Сирин охватила ладонями лицо Яра и заставила посмотреть на себя. Он оттолкнул её руки, но ворожея заслонила ему дорогу опять. Черноокий взгляд тушил волчью злость. Яр шагнул и застыл с ножом, нацеленным ей в живот. Тень прижалась к нему лбом и огладила по плечам. Состайники смотрели, как Яр в её руках затихает, и Сирин прижимает его голову к своему плечу.

Тут же рядом зашуршали шаги мягких лап. Из-за раскидистых елей выступил чёрный волк с белой подпалиной на груди. С его спины соскользнула вещунья в длинном чёрном платье не по фигуре. Приласкав Баюна за ухом, Дарья следила, как Сирин успокаивает Яра, и тот теряет в её руках остатки злости.

Где-то под ногами у Навьей стаи забулькал тоненький смех. Свирь тяжело встал и оттёр кровь под носом.

– Конвой на восток едет и с дороги никуда не сворачивает, – сказала Дарья рядом с Баюном. Никто не прислушался к ней, кроме Савы.

– Куды крестианцам, туды и намо, – с сипом оттолкнул Яр ворожею и пригнулся за валуном. Стая последовала примеру вожака, даже Баюн прижался к земле вместе с Дарьей. Вскоре раздалось шуршание множества ног по лесной траве, загудели сдержанные голоса. Нескончаемая рыжая река потянулась перед Навьими Рёбрами. Состайникам повезло: они спрятались с подветренной стороны, и оберегавшая соньму стража хоть и всматривалась в большой камень, но никого не заметила.

– Вот бы мы нарвалися, коли бы дозор не рассеяли, – еле слышно прошептал Сава.

– Чужеядцы… – затаённо выдал Вольга. – Эко их многу…

– И все к намо в лес идут, – примолвил Свирь также шёпотом. Сотни, может быть тысячи инородцев шли по лесу. Доносились женские голоса и детское лепетание, но ни вест, ни потомства Навьи Рёбра не видели: их вели в глубине рыжего племени. Лишь однажды Вольге почудились длинные волосы цвета меди и веснушчатое лицо, но весту тут же заступили мужчины.

– Волчицами пахнет, – принюхался Свирь.

– Али мертвечиной вонят, – обернулся Сава на Дарью. Сирин пряталась рядом с крестианской вещуньей и крепко сжимала ей руку.

Река инородцев уходила вглубь леса. К страже, охранявшей рыжую соньму, подошёл крупный охотник в распахнутой настежь оленьей куртке, с бородой, закрученной в толстую косу. Чем-то он походил на Огнебога: рыжая грива торчком, глаза словно сами пылали, с запястья свисала булава на ремне, в другой лапище дробовик.

– Вожак, – шепнул Яр. Инородец и правда был самым высоким из всех охотников своего племени. Он внимательно вглядывался в гранитный камень. Яр напрягся: вожак, казалось, видел укрытие Навьих Рёбер насквозь и сейчас велит своей страже проверить его, но вожак лишь повернулся, хлопнул ближнего стражника по плечу, и вместе они пошли вслед за соньмой. Никаких поисков, никто не собирался рыскать по следу, пусть Навьи Рёбра убили не меньше десятка дозорных.

Показное равнодушие вожака могло оказаться ловушкой, и Яр погнал свою стаю дальше, в обход только что пройдённого соньмой пути. Их дорога лежала вперёд, на восток. За конвоем.

*************

– Ты – Словесо в Безмолвии. Ты – Тёмна Сила. Ты – Чёрно Пламя, – гортанно повторял старик, орудуя испачканной в синей краске иглой за ухом Олеси. Она едва слышала его заговор. Наклонив голову набок, чтобы кольщику удобнее было работать, охотница крепко наматывала кожаный ремень на руку.

– Ты – незряча Луна в белых звёздах. Ты – Стезя Душ над Смородиною. Ты – Матерь Мёртвых и косарь для живых!

Два треугольника сходились за ухом – знак Мара-Вий: клеймо обречённых, путь отречённых от жизни, стезя свободных от страха перед погибелью. Больше она не боялась. Олеся заглянула смерти в глаза и всё потеряла. Кожаный ремень со скрипом скреплял руку с ножом-наконечником. Глядя на лезвие, она вспоминала, почему нож, её саму и всех её близких называли предателями.

В тот далёкий день пели птицы – маленькие, суетливые, что вечно порхают среди еловых ветвей и кажутся такими свободными под солнцем нового лета. Снег сошёл, земля высохла. Чего ещё желать молодой Навьей Волчице, кроме жизни и Счастья? Под сапогами лесная трава – наступишь и в воздухе остаётся душистый запах горькой полыни. Мягко идти, солнце дарит тепло, вокруг белоснежные первоцветы, только на сердце холодно и взгляд колкий и настороженный.

Олеся шла в шестёрке охотников, которые ненавидели её за отца, за Деяна. Каждый из них потерял в войне с Виичами близкого родственника или друга. Деян предал их, и теперь они уводили Олесю на север на поиски пути через горы.

Ведунья велела разведать северный край: земли нехоженые, лесами заросшие, и выбрала для этого шестерых: Буривого, Торопа, Хота, Родогора, Наслава и Олесю. Пятеро матёрых охотников и девчонка – сказать кому в племени – не поверят, если бы сами не провожали их из норы с тяжким сердцем. На Олесю почти никто не смотрел: сама вызвалась, и все родичи знали, что Деянова дочь не вернётся. Только мать плакала, да несмышлёная Ритка крепко держала за руку. Белая Волчица наставляла искать краткий путь через горы, но зачем Нави ползти через Пояс – не рассказала. Светлый день казался Олесе предгрозовым, с охотниками она даже словом не перемолвилась. К полудню они вышли из земель рода и ступили в дикие заросли, где уже никто из сородичей не мог их увидеть или услышать.

Буривого поставили вожаком – тяжёлый, краснорожий мужик с проседью в волосах, Зим на пять старше любого из стаи, он был в почёте у остальных. Мать говорила Олесе, что Буривой потерял брата во время Деянова бунта. От него Олеся ждала удара одним из первых. Но пока что её вели через лес скорым шагом и не останавливались. Охотники словно сами бежали подальше от нор, желая выполнить порученное им дело как можно скорее.

Вдруг Олесю толкнули в тяжёлый рюкзак, она чуть не упала и упёрлась в спину Хота, тот повернулся и дёрнул Олесю назад на Родогора, замыкавшего стаю. Родогор со смехом отступил и подставил Олесе подножку, но даже с тяжёлым грузом и винтовкой на плече она устояла. Матёрые задержались и обступили Волчонка.

– Дюже ты нагрузилася! – оскалился Тороп и дёрнул её за большущий рюкзак. – Нешто так ходют?

– Собя не дотащит и нас сгубит, – со злым прищуром вторил Наслав. – До севера топать далече.

– Своё не тяжелит, – огрызнулась Олеся и глянула на вожака. Буривой наблюдал за ними со стороны.

– Своё? – деланно удивился Родогор и дёрнул за рюкзак, так что затрещали лямки. – В стае всё едно – Волчье!

Олеся и не пыталась цепляться за поклажу, всё равно отберут. Хот помог Родогору содрать рюкзак, развязал горловину и высыпал на траву всё, что мать припасла Олесе в дорогу: сменную пару белья, ложку, кружку и миску, орехи в меду, полоски сушёного мяса, кулёк сухарей, жир в банке, запечённую тушку зайца, бутыль брусничного кваса, мелкие варёные яйца, вяленую рыбу и другую снедь, которой должно было хватить до возвращения из похода.

– Эко тебе, дивчина, пополам треснуть! – смеялись охотники, разбирая чужое добро себе в вещмешки. Олеся не заступалась, хотя знала, что никто в походе кормить её не будет. Эти четверо напомнили ей грабителей, которые после Деянова бунта ворвались к ним в нору и хватали всё, что понравится, даже не оглядываясь на мать и маленькую Олесю с Риткой, и не спрашивали, как они будут жить дальше. А мать прятала их с сестрой и приговаривала: «Пущай замают, жизнь главешней! Олеська, Ритку оберегай!». На глазах Олеси кипели слёзы от несправедливости: своё же племя грабило их! Теперь же она зверем смотрела на матёрых охотников, которые ненавидели её за отца, и уводили её всё дальше в лес, где хотели убить на севере.

Наслав забрал всё, что хотел, даже миску и кружку, поднялся с травы, потянулся и дёрнул за винтовку. Только теперь Олеся оскалилась. Свою винтовку с погнутым стволом она бы не отдала никому: никто не мог забрать оружие у Нави!

– Ще ты зубы кажешь? – рыкнул Тороп и взялся за нож, но Буривой успел окликнуть его.

– Осади!

Олеся давно заметила, что Тороп левша, и отступила на правую сторону. Попытайся он ударить, у неё останется миг вонзить свой клинок ему в шею. Грабёж рюкзака устроили не ради забавы. Они хотели, чтобы Олеся напала первой – если уж убивать, то за дело. Но она не напала, и потому вожак остановил Торопа.

– Кажи патроны, – велел Буривой, как ни в чём не бывало. Другие состайники окружили Олесю. Помедлив, она всё-таки вынула патрон из кармана, второй вытащила из винтовки.

– И всё? – не поверил Буривой. Олеся кивнула, вожак взял патроны, поднял и оглядел их на солнце.

– Худые патронья, ощё покалечишься, – спрятал он оба патрона в карман. – Али нас ощё покалечишь.

Что могли сделать в походе нож и пустая винтовка? Что могла сделать голодная, вымотанная Волчица? Охотники отошли от неё, как от трупа. Тогда Олеся и поняла, что сразу её не убьют. Их всех и правда ждёт очень долгая дорога на север.

Поглядев в спины матёрым, кто в походе должен был стать ей опорой и старшими братьями, Олеся собрала в разорённый рюкзак те немногие тряпки, которые остались лежать на траве. Ей как в детстве захотелось расплакаться, но не за себя, а за мать, как только она представила, как эти выродки вернутся одни, без неё, и с наглыми мордами скажут, что Олеська сорвалась в пропасть, утонула в реке, или угодила в пасть дикому зверю. Только вот умирать она не собиралась.

Завязывая рюкзак, Олеся заметила в тени соседнего дерева подарок от самого Святибора: травинки на три листочка – очень кислые, но съедобные, особенно если добавить их в щи. Олеся подобралась к дереву и нарвала полный ворох кислицы. Мясных щей у неё долго нынче не будет, но кто сказал, что Навь не ест траву, словно скот?

– Ты – хозяйка Забвенья. Ты – грозноокая волчья Мати. Ты – жена Кощная, владычица нощная. Славься во веки, Черно-Мати Марена, гой Ма! – закончил татуировку старик и убрал иглу от вожака стаи Чертога. Хотя нет, сегодня она – вожак охотников из четырёх стаи Колготы, Тали и Чары, кто не сгинули при первом монастырском ударе. Во время северного похода ей думалось, что происходят самые тяжёлые и жестокие испытания в жизни. Но Олеся ошибалась.

Она связала нож-наконечник с рукой и вышла из норы кольщика. Теперь за ухом стоял знак Мара-Вий, как у тех, кто отрёкся от жизни во славу рода. Встреченные на подъёме охотники видели знак и с молчаливым пониманием кивали. Волчица шла мстить, как хотели отомстить и ей за родных и убитых. Но свою месть она честно добудет.

Сгоревшие деревья на выжженной окраине леса чёрными кольями торчали в удивительно ясное небо. Дождь прошёл, хмарь истончилась, и Олеся видела Монастырь, и белые шатры и палатки перед его крепостными стенами. Много людей пришло – чужаки Поднебесья осадить крестианцев, согнали к Обители танки, грузовики, бронемашины и пушки. А Навь в стороне: наблюдает с окраины леса. Белая Волчица велела им ждать. Ведущая Род сомневалась, чего хотят пришлые и приглядывалась к Небесной Дружине. И всё-таки нутро Олеси подсказывало, что скоро её нож-наконечник искупается в человечьей крови. За стенами ждёт её враг. Повторяя имя Риты и матери, вожак стаи Чертога заплела в волосы крестик – «гостинец», найденный в кулаке её замученной насмерть младшей сестры.

…Как поют птицы. Лето настало, поднялись травы и пахнет полынью. Только вот почему-то слёзы замутили глаза. На севере она не плакала, как бы трудно и больно не приходилось. Может быть оттого, что в ту пору ей было куда возвращаться, в Навьих норах ждала семья? Теперь никого больше нет, только Олеся. Темнота медленно вылезла из души и затмила собой белый свет. Птицы понемногу умолкли. Олеся никогда в жизни не видела, чтобы день затихал и таился, будто жертва перед набегом. Люди в лагере возле палаток задрали головы, кто-то со страха упал на землю. Олеся недосмотрела и случайно уронила слезу.