Конь, стул, двадцать восемь

Если выкинуть последний абзац, письмо выглядело как очередное витиеватое домогательство. Хорошо, прочла до конца, прежде чем спровадить шедевр в небытие. В эпистолярном жанре государь был чудовищно талантлив, как и во всех прочих. Ни одного лишнего словца, каждое на своём месте, но каким попущением Хаоса их каждый раз набиралось столько?

Лист бумаги был круглым, почерк – ювелирно убористым и разяще каллиграфическим, так что при чтении словесная вязь ввинчивалась в мозг тугой спиралью, рискуя вызвать у неподготовленного адресата множественный разрыв сознания. Что ж, зато удалось вскрыть тягу к перлюстрации у подчинённых. Очередной намёк, тонкий, как осадный таран, не то бы позаботился, чтобы послание дошло к ней напрямую, без промежуточных звеньев.

Заглянула в приёмную – ожидаемо никого, даже секретаря на посту. Как звали бедолагу? То ли Бат, то ли Хад, она так и не запомнила, поскольку государь и повелитель неизменно обращался к нему в своей неповторимой манере. Данные владыкой имена и прозвища всегда запоминались лучше, чем хотелось бы. Оставалось надеяться, что парень всё ещё жив, кофе варил преотменно.

В кабинете её поджидал сюрприз. Действительно неожиданный, в отличие от обычной похабщины: в кресле за столом вместо хозяина сидел какой-то незнакомец с книгой в руках. Увлёкся нешуточно, даже не заметил, что более не один. Высокий, черноволосый, по осанке и платью – типичный аристократ прямиком с какой-то не слишком развитой Пластины. Новый и безрассудно отважный секретарь?

Она кашлянула. Парень поднял голову и откинул волосы с лица, обнаружив несомненное право тут находиться. Фамильное, пусть и изрядно облагороженное чертами матери. Настоящий красавец… и сущий младенец. Широкая улыбка, невинные синие глаза – по ним она и прочла, насколько юн их обладатель, хоть внешне выглядит взрослым мужчиной. На неё уставился с искренним восхищением – натура пылкая, но чистая в каждом наивном порыве. Приятное разнообразие, надоело чувствовать себя свежим трупом в окружении гулей-извращенцев.

– Salve, прелестная синьорина! – младенец резво покинул кресло и приложился к ручке. – Если вы дивное видение, молю, не исчезайте. Своей красотой вы озарили мой день ярче солнца!

– Вы весьма учтивы, – она скромно потупилась, стараясь не выдать себя взглядом. – Как вас зовут, милый юноша?

– Малефицио. Мессере Чезаре… отец зовёт Малефом. Зовите и вы, но лишь после того, как откроете своё имя.

– Малика, – тысячелетия опыта очень помогли, но расхохотаться всё равно тянуло. У Шемаля был один-единственный сын с таким именем, и семнадцать лет назад он покинул Пандем, спешно утащенный в неведомые дали своей честолюбивой матерью, Корой ди Малефико.

– Я Малеф, вы – Малика. Удивительное созвучие, не находите?

Шустрый щеночек от хромого кобеля. Но не так быстро, малыш.

– Хаос любит шутки, однако не в каждой непременно таится глубокий смысл. И я не ослышалась, мессере Чезаре?

– Да, он уже поведал мне, что у него уйма имён. И многое другое тоже. У нас нашлось довольно времени для бесед, пока мы путешествовали. Представьте моё удивление – считать себя сыном прославленного кондотьера, и вдруг выяснить, что великий воин и столь же великий склочник Чезаре Гамбаротта – на самом деле могущественный государь, князь мира сего! Да понтифика Цецилия удар хватил бы, узнай он, на кого ополчился… И кого обвинял в колдовстве! О, scusi, синьорина, вам, должно быть, мало интереса в вестях из захолустья, где даже магию приходится скрывать. А ведь прежде я думал, будто это и есть настоящая жизнь. И об иной не помышлял, когда бы не отец.

– Ну что вы, всё это так увлекательно, настоящий роман. Ваша матушка, верно, была вне себя от счастья, когда государь явился вас проведать.

– В некотором роде. Признаться, мне не доводилось видеть, чтобы она в нарушение всех запретов роняла кому-то люстру на голову вместо приветствия. И чтобы гость единым мановением руки развеивал снаряд в воздухе и продолжал восхвалять ум и красоту божественной падроны и обстановку castello. Матушка пообещала оторвать ему cazzone и testicoli и скормить нашим cani, но мессере Чезаре ничуть не устрашился.

Языковое чутье у малыша на зависть многим, по-адмирски скворцом щебечет без амулетов, но от волнения выдаёт забавную мешанину.

– Он, в сущности, rettile, отрастит без ущерба, – Малика запоздало прикрыла улыбку рукой, изображая смущение. Пиетет перед папашей вступил в бой с живым воображением и проиграл, – Малеф фыркнул и ухмыльнулся.

– Без таких чудес обошлось. Но сколь поразительна его способность к превращениям! Жаль, я её не унаследовал. Даже в чёрного пса обернуться не вышло, а ведь отец назвал это простым трюком. Но селянки презабавно визжали, осеняли себя защитными знаками, а потом были так рады моему появлению!

Теперь пришла очередь Малики фыркать, она не отказала себе в этом удовольствии. Что позволено жёнам и мужам Совета – так это плевать на все сорта приличий с самой высокой башни Осеннего. Уселась в кресло у стола, чтобы не быть превратно понятой ни хозяином кабинета, ни его очаровательно непосредственным сыночком. Явно метил устроиться с прекрасной дамой на необъятных просторах дивана.

– Так вы поэтому взялись за этот драконий труд? – Малика кивнула в сторону брошенной на столе книги. – Не советую. Сыра теория, мой друг, и слишком много пострадавших.

– Вас послала мне сама Фортуна! Пролейте свет истины и что угодно, страницам хуже уж не будет. Из заголовка я понял одно, на деле – похоже на бестиарий.

– Насчёт Фортуны не знаю, но то, над чем вы корпели, когда я пришла, – вовсе не трактат по превращениям. И не бестиарий. Это, скажем так, сочинение о науке плотской любви в различных формах.

Глаза у малыша вспыхнули. Надо же, оттенок сейчас совсем как магическое пламя, скрепляющее сделки.

– В самом деле? То есть все эти монстры…

– Да, именно. Разъяснений лучше испрашивать у автора. А здешнюю библиотеку обходить стороной.

– Но отчего же? Отец сказал, я могу брать всё, что захочу. Как его законный наследник и будущий преемник.

Малика посмотрела на «наследника и преемника» с таким сочувствием, что даже он что-то заподозрил. Ну не говорить же, что подобный фокус Шемаль проворачивал с удручающей регулярностью?

– Щедрость государя безгранична, однако злоупотреблять ею не стоит. Последний из тех, кто слишком вольно истолковал полноту предоставленной свободы, теперь ходит в узде и под седлом.

Мальчишка вновь недоверчиво прищурился, на лице мелькнула улыбка.

– А сей почтенный кокатрикс, – он указал на потрёпанное чучело василиска рядом с алхимическим шкафом – прежде был принцем или вельможей?

– Любимой наложницей, – кивнула Малика. – Владыка порой бывает сентиментален, как всякий достойный тиран и деспот.

– Так я и знал, вы шутите!

– Схватываете на лету. Бесценное качество при дворе, вне зависимости от того, по какой стезе государь намерен вас направить.

– Он обещал мне вотчину в управление, сказал, останусь доволен. Будет, где себя показать.

Зная Шемаля, так мог звучать грядущий приказ о назначении несчастного хоть секретарём, хоть золотарём.

– Прямо так и сказал?

– Слово в слово. Прибавил ещё что-то про ретивую спину и добрый кнут – фигура речи, должно быть. Думаю, предстоит усмирять мятежных или нечто вроде того. Но я не боюсь трудностей и готов к испытаниям. Одного лишь мне жаль, прелестная Малика. Если мой надел далеко, я не смогу часто видеться с вами.

Ох и плут же! Так и метёт хвостом.

– Даже если останетесь в столице, боюсь, свободных сил и времени будет не так много. Государь возлагает на вас большие надежды, а этот груз не всякому по плечу.

– Неужто он столь беспощадно строг? Покуда мы путешествовали, у меня сложилось совсем иное мнение. Сравнительно с ним скорее моя уважаемая матушка – прирождённый тиран, и речь не о случаях, когда недругам по её приказу льют на головы кипящую смолу с крепостной стены. Жаль, что я рос без отца.

– Зато теперь наверстаете с лихвой, – утешила Малика, покосившись на заткнутую меж ручками алхимического шкафа короткую плеть. То ли новая интуитивно понятная метода отваживать охотников за напитками, то ли что-то ещё более сомнительное. Ну хотя бы туда щеночек не полез.

Малеф проследил за направлением её взгляда.

– Зачем она тут?

– Для вельмож. Трости иногда ломаются, приходится держать наготове запасные аргументы.

– И снова шутите! Подраться отец не дурак, это верно. Но колотить придворных, как перебравший возчик – лошадь?

Малика улыбнулась и деликатно промолчала.

– Ещё скажите, что глубокие зарубки на косяке – следы былых побоищ, а не простой семейный обычай, что в ходу и на нашей Пластине. Обычно рост отмечают в детской, но здесь это выглядит ещё более трогательно. Маленькая, едва заметная деталь, тонкий штришок к портрету «тирана и деспота».

– Уйма штрихов, – Малика не выдержала. Не то чтоб собиралась топтаться по этой корзинке с эдельвейсами, но предупредить стоило. Умному довольно сказанного, а дурака не жаль. – И, сколь мне известно, государь отмечал ими число визитёров в один крайне насыщенный приёмный день. Или уровень своего раздражения. Зачем не изгладил следы – ему видней.

Глаза мальчишки снова загорелись. Ещё бы, очередная история о его героическом, легендарном и всемогущем отце, чтоб ему утренняя чаша поперёк горла пришлась.

– Молю, поведайте!

– Отчего бы и нет. Это ведь не государственная тайна. Однажды, ещё задолго до вашего рождения, государь и повелитель неожиданно для всех объявил: отдам трон любому, кто найдёт достаточно убедительные доводы в пользу своей замечательной персоны.

– Вот так запросто? Похоже на хитрый план, чтобы выявить среди приближённых возможных заговорщиков.

– Тогда все участники событий были гораздо моложе. С годами не улучшились, когда познакомитесь с ними лично, сможете оценить. Но на заре мира ко всему относились проще. Особенно под хмельком. Чего и сколько надо выкушать для эдакого вдохновения, примерно представлял лишь тот, кто явился первым к Первому среди равных. Ближайший друг и ученик вашего отца. По мнению двора – зарвавшийся фаворит и несносный шут, но иные шуты своими потехами способны спровадить в могилу многих излишне легкомысленных и доверчивых.

Личиной красотки Асмы, «единственной настоящей Жемчужины Совета», манкировал. Честность – лучшая политика, особенно с тем, кто пару раз выкинул тебя с балкона за попытки сделаться мачехой Империи. Говорил долго и с большим чувством. Всю душу обнажил, отверз грудь и вырвал своё пылающее сердце, чтоб возложить на алтарь державы. Господин Держава порыва не понял, подношения не принял, посоветовал проспаться и вытолкал взашей. И тем открыл портал в непроявленное. По проторенной дорожке набежали.

Глас Закона подошёл к делу с присущей ему обстоятельностью. Произнёс долгую страстную речь, подкрепляя каждый пункт ссылками на Кодексы Адмира. Им же самим и написанные в основном, но какая разница, если закон и порядок – основы адмирской государственности, а адмирский суд – самый справедливый из возможных. Создатель этой безупречно работающей махины, несомненно, справится и со всем остальным. Будь кто другой на месте государя и повелителя, без раздумий отдал бы бразды правления Астароту – так убедителен он был, живописуя будущее Империи с ним у руля. Но увы. Когда ваш державный отец соизволил проснуться, то проворчал, что в прошении отказано, и продолжил дремать дальше.

Впрочем, выспаться ему так и не довелось – следом за Астаротом явился ещё один верный слуга Империи, Мильхом. Со всей почтительностью выказал готовность занять Тёмный трон, дабы ревностно блюсти древние традиции и искоренять любые ростки неблагонадёжности на полях процветания. Его владыка слушал очень и очень внимательно, а затем скривился: «Традиции-юстиции… Знаю я. Пшёл вон, дерьма палата!»

– Вы вдруг так переменились, когда произнесли имя этого вельможи, – недоумение мальчишки было почти осязаемым. – Будто он какое-то отвратительное насекомое.

– К сожалению, достаточно полезное, чтобы на две его маленькие слабости смотрели сквозь пальцы. Новорожденные младенцы и невинные детишки чуть старше. Несчастные, обездоленные и никому не нужные сиротки всегда найдут стол и кров у доброго дядюшки Мильхома.

Сразу догадался. И понял: она не шутит. Лицо побледнело, глаза гневно сузились.

– Да его же казнить надо! Четвертовать, повесить, сжечь! Il bastardo malato! – Малеф вскочил на ноги и хлопнул ладонью по столу. – Это…это… Возможно ли, чтобы такой pezzo di merda вершил судьбы народа?

– Древние традиции во всей красе. Ваш отец наложил на них запрет и тем очень осложнил мерзавцу жизнь. Сядьте и успокойтесь. Вы же хотели ответа.

– Scusi, синьорина, невольно оскорбил ваш слух бранью. И прервал рассказ. Кто же стал новым претендентом на престол?

– Тесть и покровитель предыдущего. Как вытерпел и не примчался первым – не иначе титаническим усилием воли. Вальяжно открыл двери с ноги и без затей заявил: готов продолжать трудиться на благо страны с полным и заслуженным признанием. Давно пора, мол. Всё ведь и так держится на его плечах. Наше Темнейшество щедро добавили за ворот соратнику ещё кое-что умозрительное, весьма увесистое и великодержавное, Бэл в долгу не остался… Слово за слово, тростью по столу, но до драки всё же не дошло. Визирь полыхнул, поискрил, стравил пар и вымелся прочь, бросив напоследок, что не унизится до дуэли с тем, чьё слово не стоит и дырявой медяшки.

– Напрасно. Устроить турнир и в честном бою решить, кто получит власть, – чего же проще?

– Слишком много жертв и разрушений. Да и не всем по вкусу честная борьба, тогда пришлось бы признать наличие достойных соперников. А если с начала времен привык получать желаемое лаской и хитростью, нет смысла менять тактику. В списке капризов Лилит трон всегда был первым.

Мальчишка понимающе вздохнул.

– О, женщины! Лишь вы способны ранить мужчину сильнее любого оружия. Один только взгляд – и мы повержены.

– Повергнуть вашего отца ей и правда удалось, но в разгар любовного состязания Хаос послал в кабинет очередного посетителя. Главная смотрительница государева гарема ничуть не смутилась и изложила свои доводы, подкрепив их в заключение письмом от самых любимых наложниц, в котором они умоляли владыку отдать трон той, что твёрдой рукою правила их царством и заботилась обо всех, словно родная мать. Государь захохотал, как помешанный, Лилит же отвесила любовнику звонкую пощёчину и была такова. «Матерь гарема» получила ворох комплиментов, пачку распоряжений относительно насущных дел и солидную прибавку к жалованью.

После этого дворцовый народ пошёл валом – стучались едва ли не каждый час, один другого краше. Когда в дверях показалась кухарка с тортом на подносе, государь уставился сначала на миниатюрный трон, венчающий произведение кондитерского искусства, а потом в лицо гостьи. Мученически возвёл глаза к потолку и изрёк: «Проваливай, Шамад. Ещё раз сегодня увижу – настоящий сожрёшь без запивки».

Малеф перестал сдерживать рвущийся наружу смех – давно Малика не слышала, чтобы кто-то хохотал так звонко и искренне. Отсмеялся, вытер набежавшие слёзы и выдохнул:

– То есть… То есть, все эти… посетители? Я насчитал двадцать восемь зарубок.

– Не все. Лилит обвиняла Асмодея в подлоге и слишком яростно отрицала самомалейшую возможность её участия в столь жалком фарсе. Прочие приближённые и приравненные от комментариев воздержались, а слуг и вовсе никто не опрашивал.

– Ох, и знатная commedia dell'arte! Одного не могу уразуметь. Можно же было замкнуть двери на засов или отозвать приказ, когда стало ясно, что бурная река несколько вышла из берегов?

Ответить помешал довольный голос с дивана:

– Как спелись, а! Отрадно слышать столь приятное согласие. Прежние дары беспощадной госпоже моего сердца угодно было слать прочь. Но этот по нраву, не отрицайте. И примите в интересах наивысшего блага для государства.

Остро захотелось врезать государству, в лучших традициях низложенной и забытой. Малеф преданно уставился на своего идола, решительно ничего не понимая. Идол нашарил среди подушек бутылку, уцепил пробку зубами и одним резким движением послал в полёт. После пары глотков сосуд опустел почти на треть. Владыка поманил сына ближе и доверительно сообщил:

– Эта выдающаяся фемина – лучшее, что может с тобою случиться, дурень. Сей же час поступаешь к ней на службу. Её слово – моё слово. Верно, Миледи?

– Не извольте сомневаться, государь, – ледяным тоном ответила Малика, тотчас надев державную личину. И подумала, что имя тоже пора сменить. Окончательно.