Королева Теней. Между Вороном и Ястребом-3

— Что это было, грандсиньор?

Лучано до сих пор выглядел бледным, словно потерял немало крови, и Аластор его ни за что бы в этом не упрекнул — у самого пальцы подрагивали, а по телу гулял отвратительный озноб. Не такой, какой бывает от честного мороза, посланного Всеблагой Матушкой, а совсем иной — злой и ядовитый, рожденный то ли нездоровьем, то ли страхом, то ли обоими вместе. Не зря же леди Немайн, едва глянув на их троицу, велела немедленно выпить горячего сладкого шамьета или вина и накинуть что-нибудь теплое — это в летнюю-то жару!

Но спорить Аластору не захотелось, и он послушно натянул шерстяную рубашку, а Лучано немедленно отправился к жаровне, заявив, что горячее и сладкое лучше него никто не сварит. Аластор подозревал, что другу просто понадобилось отвлечься чем-то привычным и любимым. Он бы и сам сейчас не отказался уткнуться лицом в гриву Огонька, обнять коня за шею и постоять так четверть часа, слушая шумное дыхание и грея руки живым теплом.

— Это была смерть, милорд Фарелл, — негромко ответил канцлер. — И за то, что она очередной раз миновала его величество, весь Дорвенант немало вам обязан. — Помолчал и добавил так же невыразительно: — О благодарности семейства Аранвенов позвольте не упоминать, это само собой разумеется.

— Хотелось бы подробностей, — буркнул Аластор, усевшись прямо на кровать Лучано. — Насчет смерти. И сядьте вы тоже куда-нибудь, ради Пресветлого!

Почему они, все трое, оказались именно здесь, а не в королевском кабинете? Все просто. Лу нужно было сменить испачканный кровью камзол, Аластору — одеться потеплее, и всем троим — срочно выпить назначенный леди Немайн шамьет, а здесь и его собственный гардероб, и драгоценная жаровня Лучано оказались под боком. Канцлера, правда, никто с собой не приглашал, но не отсылать же.

— Это моя вина, ваше величество, — бесстрастно ответил Аранвен, выполнив приказ. На памяти Аластора это был единственный раз, когда кому-то удалось не устроиться в любимом кресле Лучано уютно, со всем удобством и удовольствием, а опуститься на его край с идеально прямой спиной и ровными коленями, будто на приеме в королевской гостиной. — Я недооценил опасность, исходящую от лорда Бастельеро. В свое оправдание я мог бы сказать, что примененный им аркан не использовался в Дорвенанте более двухсот лет и относится к числу абсолютно запретных. Однако оправданий в подобном деле быть не может, посему я готов принять любую кару, которую вы, ваше величество, сочтете соразмерной и справедливой…

— Да хватит уже! — раздраженно бросил Аластор и вдруг понял, что канцлер тоже испуган.

Дарра Аранвен, у которого в жилах не кровь, а стылая вода с ледяным крошевом, как однажды пошутил Лучано, никак не отойдет от недавнего ужаса, а что внешне по нему ничего не видно, так это знаменитая выучка их рода, но даже она не может скрыть особенной бледности канцлера и чрезвычайного для него многословия.

— Что именно он сделал? — спросил Аластор чуть мягче и потянулся к Флориморду, так сладко спавшему среди подушек, что даже появление людей его не разбудило. Бесцеремонно перетащил кота на колени и принялся гладить, с наслаждением запуская пальцы в мягкий теплый мех. Не лошадиная грива, конечно, однако тоже хорошо! — Я только понял, что ваши заклятия на него не слишком подействовали, а болты он и вовсе поймал голыми руками.

— Магией, ваше величество, — педантично поправил канцлер. — А точнее — особенной модификацией магического щита. Впрочем… это частности. Важно то, что если бы лорд Фарелл не прервал столь своевременно заклятие, которое творил лорд Бастельеро, смертельная опасность могла бы угрожать не только нам, но и всему дворцу. И даже Дорвенанту, да хранят его Благие.

Лучано тихо, но выразительно присвистнул и заявил:

— Я с этого канделябра копию сниму, позолочу и здесь у себя поставлю — на память.

— Я тебе оригинал подарю, — мрачно пообещал Аластор. — Милорд канцлер, а теперь опасности точно нет?!

— Артефактные браслеты надежно запирают искру и блокируют любое использование дара, — отозвался канцлер. — Вдобавок перстень лорда Бастельеро выгорел, причем я затрудняюсь сказать, было это следствием пропущенного через него огромного потока магии или… явным свидетельством неудовольствия Претемной Госпожи. Во всяком случае, в магическом зрении лорд Бастельеро более не распознается как ее Избранный.

— Так это же хорошая новость! — оживился Лучано, снимая с жаровни шэнье. В этот раз он сварил сразу большую порцию, одну на всех, и пряный аромат наполнил комнату. — Если он теперь не Избранный, значит, его можно?

Лу чиркнул пальцем по горлу, второй рукой виртуозно разливая шамьет по чашкам. Аластору досталась его любимая, расписанная синими лошадьми, и тонкие фарфоровые стенки, что мгновенно потеплели от шамьета, приятно согрели ладони.

— И да, и нет, — помолчав, ответил канцлер. — Те риски, что были связаны с его статусом Избранного, значительно уменьшились, если не исчезли совсем, однако я бы поостерегся принимать поспешные решения. Во-первых, Госпожа еще может вернуть ему свою милость, поскольку желания и помыслы богов неисповедимы. Во-вторых, меня, признаться, чрезвычайно беспокоят последствия того, что он собирался совершить. Даже прерванный ритуал может иметь результаты, и они, что печально, именно из-за этой незавершенности непредсказуемы. — Аранвен благодарно кивнул Лучано, который подвинул к нему столик и поставил на него чашку, и продолжил: — Грегор Бастельеро пытался применить аркан, который убивает могущественного некроманта, при этом создавая из него лича — бессмертную, злобную и чрезвычайно опасную тварь. Собственно говоря, мы опасались именно чего-то подобного. Хотя даже представить не могли, что Бастельеро зайдет настолько далеко. По сравнению с кадавром, в которого превратился убитый Денвер, лич несравнимо опаснее. Сами боги, милорд, направляли вашу руку…

Он снова церемонно кивнул в сторону Лучано, который пристроился на подоконнике со своей чашкой, выглядя совершенно не героически. Напротив, он тоже явно грел пальцы о фарфор и зябко подставлял спину солнечным лучам, словно Паскуда, попавший под ледяной ливень. Аластор с невыразимым наслаждением сделал первый глоток, сладкий и густой, ласкающий нёбо и язык.

— Что ж, я от божественных милостей никогда не отказывался, — заметил Лу. — Хотя руку мне ставил грандмастер Лоренцо, при случае непременно передам ему благодарность. Значит, Избранным Бастельеро быть перестал, зато в кого при этом превратился, вы и сами точно не знаете, однако ни во что хорошее — чего и следовало от него ожидать.

— Безупречно сформулировано, — подтвердил канцлер, тоже поднося чашку к бледным губам.

— Убить-то его теперь можно? — так же хмуро уточнил Аластор главный вопрос, который его интересовал.

— С точки зрения непосредственной возможности — да, — бесстрастно сообщил Аранвен. — С точки зрения последствий — нежелательно, пока мы не поймем, с чем имеем дело. Если формирование лича зашло достаточно далеко…

— То нам после этого небо покажется размером с носовой платочек! — понятливо подхватил Лучано. — Ну, если в кандалах и в подвале грандсиньор безопаснее, чем мертвый, предлагаю пока его там и оставить. Нам бы сейчас решить, что мы расскажем об этой истории всем остальным? Судить Бастельеро теперь есть за что, причину он дал превосходную, просто грандиозо! Но тут, как и с его смертью, не ошибиться бы…

— Нападение на короля — непростительное коронное преступление, — незамедлительно отозвался канцлер. — Поскольку оно было совершено с помощью магии, преступнику следует выжечь искру, Орден займется этим незамедлительно, как только получит доказательства, а за ними, как и за показаниями свидетелей, дело не станет. После лишения искры лорд Бастельеро будет передан Суду лордов и приговорен к смертной казни посредством четвертования. Конечно, придется отсрочить казнь, пока мы решим проблему его посмертия, но выжигание дара и тюремное заключение надежно обезопасят нас в процессе исследований.

Несмотря на бесстрастный тон, глаза Аранвена блеснули с мстительным предвкушением, и Аластору подумалось, что в исполнении именно этого некроманта исследования беспомощного Бастельеро будут очень долгими и мучительными.

— Ну а дальше, после казни преступника… Поскольку он является главой рода, вы, ваше величество, имеете право подвергнуть опале весь род Бастельеро, лишив их земель, имущества и дворянского титула, а также приговорив к изгнанию или тюремному заключению. Впрочем, если вам будет угодно проявить милосердие, эти меры не обязательны.

— Вы кое-что забыли, милорд, — прервал его Аластор, ставя опустевшую чашку на столик между собой и канцлером. — Айлин до сих пор его жена по закону. И любая опала ударит прежде всего по ней. Неужели вы хотите, чтобы она пострадала? Или чтобы пострадал ее сын, который даже говорить еще не начал, и Бастельеро-старший, который спасал ее, рискуя собственной жизнью?

Ему вдруг до боли ярко вспомнился разговор с Дунканом — как недавно это было! «Если вам придется поставить Дарру Аранвена перед выбором между его личной местью и вашим приказом пощадить Бастельеро, напомните ему о благе государства и о том, что Айлин любит своего сына, а позор лорда Грегора станет их позором. Не одно, так второе непременно сработает…»

«Он никогда не давал мне плохих рекомендаций, — подумал Аластор, и от боли, которую принесло это воспоминание, воздух закончился в груди. — Даже сейчас его мудрость помогает мне, но ради Благих, разве мог я знать, что мне придется спасать от плахи убийцу Дункана, пользуясь его же советами?!»

Он поймал обеспокоенный взгляд Лучано, заставил себя втянуть загустевший и словно бы колючий воздух, а потом с силой его выдохнуть. Еще раз и еще… Воспоминание не поблекло, думать о Дункане было невыносимо больно, и все-таки Аластор продолжил:

— Я клянусь, что ненавижу Грегора Бастельеро и желаю ему смерти. Но его казнь за коронное преступление ударит по невиновным людям! Не говоря уже о том, что не послужит к славе Дорвенанта. Если Архимаг и бывший командор покушается на короля, это, воля ваша, не украсит репутацию ни Ордена, ни короны.

— Ваше величество, «Правда Дорве» назначает родовую ответственность за преступление, — упрямо возразил канцлер. — Вы можете помиловать остальных Бастельеро своей волей, это окажется в высшей степени милосердно и великодушно. Что касается леди Айлин, достаточно дать ей развод перед тем, как будет казнен ее муж, а еще лучше — до суда над ним. Вы ведь и так собирались это сделать! Когда выяснятся обстоятельства его преступления, леди Айлин посчитают не сообщницей, а жертвой, чудом и вашей милостью избежавшей страшной участи.

— Но их сын всю жизнь будет носить клеймо, — в свою очередь возразил Аластор. — Сын, которого она рожала в муках и едва не умерла при этом. Да, в нем течет кровь Бастельеро, но это ребенок, не виновный в том, что творил его отец. Милорд Аранвен, когда ваши родители явились ко мне, чтобы признаться в коронном преступлении — и ничуть не менее тяжком! — они просили о милости для вас и не сомневались, что я ее окажу. Видят Благие, если бы обстоятельства сложились иначе и мне пришлось бы их казнить, я бы никогда не поставил вам в вину то, что сделали они, и не позволил бы этого никому другому.

Канцлер плотно сомкнул губы, так что они показались еще более узкими и бледными, чем обычно. Его лицо, словно изваянное из лучшего мрамора, застыло маской скорби и упрямства. Одной половиной души Аластор понимал и даже поддерживал его, но второй — разозлился. Неужели Аранвен полагает, что он один здесь скорбит о Дункане?!

— Грандсиньор, она любит своего сына, — послышался тихий и мягкий голос Лу, который не разрушил наступившую в комнате тишину, а скользнул по ней, словно шелковый платок по обнаженной коже. — Она пронесла его под сердцем всю дорогу к Разлому и обратно, она шагнула в Запределье и вернулась, не позволив ни смерти, ни демонам потушить огонек жизни, горящий в ее чреве. У бамбино ее улыбка и смех, вы увидите это, если дадите себе труд посмотреть на него. Она подарила ему имя, она спасла его от безумного отца, как спасают из горящего дома или чумного города. Неужели вы думаете, что его боль не станет ее болью? Что когда ему станут плевать в лицо и смеяться в спину, она не попытается защитить его, не прикроет собой, как птица прикрывает птенца крыльями от грозы? О, грандсиньор, вы же знаете синьорину Айлин! Так ответьте не нам, а самому себе, желаете ли вы причинить ей столько горя? Стоит ли этого ваша месть? И… разве хотел бы этого грандсиньор Дункан?

— Замолчите… — с трудом выдавил Аранвен. — Молчите, ради Благих…

Его совершенное бесстрастное лицо исказилось, и это было страшно, словно мраморная маска треснула, обнажая безумно страдающую душу. Канцлер прикрыл глаза… Аластор затаил дыхание, борьба внутри Аранвена отзывалась в нем самом болью и яростной жаждой справедливости. Грегор Бастельеро должен понести кару за все! Он должен страдать, как страдали в прошлом и страдают сейчас те, кто любил Дункана, командора Корсона и несчастную девицу Марту. А ведь были и другие, те, кому не повезло оказаться жертвой его гнева и уверенности в своем праве рушить чужие судьбы! Грегор Бастельеро никогда не задумывался, чем оборачиваются для окружающих его гордыня и жестокость!

И сейчас Аластор всем сердцем, не говоря о разуме, был на стороне Аранвена! Но меч палача — это не скальпель хирурга, способный отсечь зараженную плоть от здоровой. Если казнить Бастельеро, у них не получится уберечь от позора и страданий Айлин, потому что Айлин любит сына и свекра…

— Он должен умереть, — сказал Аластор вслух, поймав пылающий темным огнем взгляд Аранвена, наконец открывшего глаза. — Из дворцовых подвалов ему дорога только в семейный склеп. Клянусь Благими и Барготом, я был бы счастлив, сделай он по пути остановку на плахе! Но вы же знаете лорда Бастельеро, смерти и мучений он не боится. Проигрыш и позор — вот лучшее наказание для него, и это наказание над ним уже вершится полной мерой. В Претемные Сады он уйдет, зная, что Айлин будет свободна и воспитает его сына, как посчитает нужным. Что сам он вызывает ужас, презрение и жалость у всех, кому известна правда о нем, и что его честь, как и честь его семьи, в наших руках и зависит от нашего великодушия. Разве этого мало, чтобы его наказать?

— Мало! — выдохнул Аранвен, не отрывая пронзительно яростного взгляда от Аластора. — Всех мук этого мира и Запределья мало для него! Но… вы правы. Она не должна страдать. Только не она! И если для этого придется скрыть правду и удавить поганую тварь в полной тайне… Что ж, это будет не первый и не последний секрет Дорвеннов, который хранят Аранвены. Я… подчиняюсь вашей воле и приказам, ваше величество.

— И я благодарен вам за это, — уронил Аластор. Помолчал, и лишь когда напряжение в комнате самую малость спало, словно готовая разразиться буря пронеслась над головой, добавил: — Так что же мы расскажем Дорвенанту о смерти лорда Бастельеро? Как вообще можно скрыть такие события?!

— События — никак, ваше величество, — снова бесстрастно ответил канцлер, спрятав чувства под привычной маской. — Однако их суть вполне поддается… интерпретации. Ложь следует прятать под еще большей ложью, но с непременной примесью истины. Мы не сможем скрыть появление во дворце леди Айлин, которая считалась похищенной, однако это и не нужно. Никого не удивит, что магесса, одаренная красно-фиолетовой искрой, вырвалась от похитителей, а ее раны — лучшее доказательство, что борьба за свободу была жестокой и опасной.

— За это его стоило бы убить еще раз. — Аластор содрогнулся, вспомнив, как жутко выглядели запястья Айлин. — А почему она кинулась во дворец вместе с ребенком, а не осталась под защитой супруга?

— Потому что боялась, — незамедлительно и уверенно откликнулся канцлер. — Если ее похитили, чтобы чего-то потребовать от лорда Бастельеро, то логично предположить, что наследнику рода тоже угрожает опасность. А охранные заклятия особняка Бастельеро все-таки уступают дворцовым, и сильных магов здесь несравнимо больше. Леди спаслась и бросилась во дворец, под защиту вашего величества, прихватив ребенка, за безопасность которого испугалась.

— Это выглядит правдоподобно, — признал Аластор. — О том, что мы близки, известно всем, ну а то, что следом приехал и лорд Бастельеро, никак сказанному не противоречит.

— Даже наоборот, — согласился Лучано и спрыгнул с подоконника, снова подходя к жаровне. — Грандсиньора привезли во дворец не под конвоем, а с почетным эскортом! Ехал-то он своею волей, не в кандалах и не с мешком на голове! Здесь даже врать не придется, Лионель кому угодно подтвердит правду. Но что мы будем делать с тем, что случилось дальше? То, как лорд Бастельеро творил заклятие, видели не только мы, но и синьоры маги из дворцовой охраны. А еще арбалетчики, которые в него стреляли. Заткнуть столько ртов разом будет грандиозо непросто! Для этого нужно или очень много золота, или не меньше — могильной земли. Но ни то, ни другое не хранит секрет с достаточной надежностью.

— Маги-то с охраной причем?! — нахмурился Аластор. — Ты же не всерьез предлагаешь их?..

— Имея дело с таким порядочным тобой? — насмешливо уточнил Лу. — О, конечно же, нет! — И добавил с искренним сожалением, от которого у Аластора мороз пробежал по спине: — Да и поздно уже. Слишком много свидетелей, а такие слухи разбегаются быстрее кругов по воде. Кто-то выдавал из оружейной болты и арбалеты к ним, кто-то расставлял стрелков и магов, кто-то видел, во что превратился твой кабинет после драки — а ведь там осталось немало следов для внимательного взгляда.

— Вы совершенно правы, милорд Фарелл, — так же безжизненно подтвердил Аранвен. – Применение заклятий скрыть ни в коем случае не удастся, защиту дворца трясло так, что это почувствовали все, обладающие магическим даром. А особенно чуткие и в городе заметили неладное. Но вот что именно это были за арканы и к каким последствиям они привели — дело другое! Это знаю я, это знают моя матушка и Саймон Эддерли, а еще Лионель Саграсс, трое магов из моего ведомства и два арбалетчика. За своих людей я готов поручиться, они опутаны таким количеством обетов молчания, что просто не смогут никому ничего рассказать. Лорд Саграсс также не замечен в болтливости и, полагаю, охотно даст магическую клятву. Человеку с его выучкой и опытом не нужно объяснять, что некоторым знаниям нельзя становиться общим достоянием. Что касается нас с матушкой и Саймона, вы и сами все понимаете, не так ли? Мы не станем скрывать то, что случилось, мы… вывернем его наизнанку.

— Это как? — настороженно спросил Аластор.

— Покушение на короля, — уронил Дарра. Откинулся, наконец, в кресле, сплел пальцы, уложив бледные руки на коленях, и пояснил: — Лорд Бастельеро не пытался убить короля, он его спасал. Те, кто похитил его жену, хотели вовлечь Архимага в заговор, но его преданность и стойкость леди Бастельеро помешали заговорщикам. Леди сбежала, предупредила мужа и бросилась во дворец, чтобы предупредить короля, но не успела. Заговорщики, изменив план, спешно прислали королю проклятие, привязанное к артефакту и сработавшее, как только защита дворца его распознала. Служба безопасности и королевская некромантка ослабили действие проклятия, но не смогли уничтожить его полностью, и тогда во дворец спешно вызвали единственного мага, обладающего нужными знаниями и должной силой. Кому еще довериться в таком положении, как не Великому Магистру Ордена, лучшему проклятийнику своего поколения и наследнику самого Стефана Черного Глаза? Лорд Бастельеро прибыл, чтобы спасти ваше величество, но проклятие было слишком сильно. В процессе спасения доблестный Великий Магистр принял на себя смертельный удар, предназначенный королю, и теперь умирает под надзором королевских целителей. — Помолчал и добавил с искренней, от этого еще более жуткой надеждой: — Умирает, разумеется, медленно и мучительно.

— Грандиозо… — прошептал Лучано, все время смотревший на канцлера восторженно распахнутыми глазами. — Магнифико! Грандсиньор, вы великолепны! Это настолько чудовищная ложь, что она просто обязана сработать! Бастельеро может помирать в подвале столько, сколько нам нужно! А потом мы похороним его со всеми почестями, включая осиновый кол в сердце.

— Боюсь, осиновый кол неудачно сочетается с регалиями покойного, — заметил Аранвен-младший с явным сожалением. — Нас не все поймут, хотя многие, несомненно, одобрят.

— Это смотря как забивать, — пробормотал Лу, снова отворачиваясь к жаровне. — Если не сверху, а вдоль… то ничего и не заметно будет. А до сердца достанет, не сомневайтесь.

— Лу! — одернул его Аластор, надеясь, что это просто злая издевка, а не искренние намерения. И взглянул в лицо Аранвена, ужаснувшись тому, что увидел. Глаза канцлера сияли злым вдохновением, которое пугало больше чистой ненависти. — Что ж, милорд, вы в самом деле придумали великолепный план. Так и сделаем. Но ведь люди непременно зададутся вопросом, кто на меня покушался? Кто похитил леди Бастельеро, угрожал ее мужу и прислал проклятие во дворец? Если мы не назовем виновного, нам попросту не поверят. А если назовем, то как объясним, что он не понес кары? И вообще, кто это был?!

— Да Пьячченца же, — преспокойно ответил Лучано. — Что? Не знаешь, на кого валить какое-то непотребство, вали на Пьячченца, если даже ошибешься, то не слишком сильно — так у нас в Итлии говорят. А тут прямо все указывает на них! Они тебя ненавидят за позор своей принцессы, это всему Эдору известно. А случился этот позор из-за пса леди Бастельеро, который сорвал такой замечательный план сделать из тебя марионетто. Вот они и решили поймать двух рыбок на один крючок — отомстить разом и тебе, и семье Бастельеро. И снова промахнулись ложкой мимо рта, потому что Благие правду видят!

— А доказательства? — усомнился Аластор. — Почему я не объявил им войну в таком случае? И почему вы думаете, что Пьячченца не обвинят меня в клевете?

— Потому что официальных обвинений не будет из-за отсутствия достаточно веских улик, — невозмутимо заявил канцлер. — Просто мы разорвем с ними дипломатические отношения, которые и так едва существуют после визита принцессы Лоренцы. Разумеется, род Пьячченца заявит о своей невиновности. Возможно, потребует извинений. Тогда мы, в свою очередь, потребуем доказательств, что они к этому не причастны. Будь у нас общая граница, такое оскорбление непременно привело бы к войне. К счастью, между нами и Капалермо достаточно земельных владений, чьи государи ни за что не поддержат Пьячченца и не поверят в их невиновность. А значит, и не пропустят их войска.

— Да чем громче они станут кричать, что не виноваты, тем меньше им будет веры! — подхватил Лучано. — Никто не поддержит Пьячченца, даже заяви они, что небо — синее, а солнце — круглое. Они так часто всаживали союзникам нож в спину, что все, у кого ума больше, чем у барана, отучились им доверять. Есть доказательства или их нет, никто не удивится, что мы подозреваем Пьячченца. — Подумал и добавил: — Они сами этому не удивятся. Наверняка начнут выяснять между собой, кто это устроил и так позорно провалился. Если узнаем, что кто-то в Капалермо скоропостижно подавился рыбьей косточкой, значит, глава рода поверил ему меньше всех.

***

Черная петля заклятия рассыпалась пеплом, Кармель замер, тихо выдохнул, глядя на Айлин, покачнулся и медленно опустился на колени, оперся рукой о белесую траву…

— Кармель! Кармееель!..

…От собственного крика Айлин проснулась. В спальне было полутемно, подушка промокла — от пота или от слез? Да разве разберешь с таким гадостным сном? Приснится же такое! И в день свадьбы, будто нарочно! Может, рассказать Кармелю? Пусть бы он прогнал даже память об этой… этой… этой гадости. Но она, разумеется, не станет, ни за что не станет этого делать — не хватало еще ему испортить настроение.

И вообще, разве можно бояться снов?! Память болезненно кольнула, напоминая, что да, еще как можно и нужно. Был у нее сон, обернувшийся кошмаром наяву, и если бы отец ее тогда послушал…

Так, хватит, вот это сейчас был только сон, правда ведь? Пора вставать, одеваться, и… что там на ней было в этом дурацком и мерзком кошмаре? Светло-кремовое платье с золотистой отделкой? Вот его она теперь ни за что не наденет. Наверняка милорд Странник поймет и не осудит, если она явится в его часовню в чем-нибудь другом. Да хоть в том зеленом, в котором была на помолвке доньи Перлиты! И дополнить его уже любимым комплектом из когтей марита…

Мысли о платье, такие мирные и уютные, успокоили, почти прогнали мучительные отзвуки кошмара, Айлин, радуясь этому, потянулась и замерла. Болели запястья.

Почему?..

Она вытащила руку из-под одеяла, поднесла к лицу, замерла, глядя на тугую белую повязку…

И закричала.

— Айлин! Айлин, девочка моя!

В спальню, полутемную и теперь уже совсем незнакомую, влетела тетя Элоиза. Кинулась к постели, села рядом и обняла Айлин, прижимая к себе тесно, почти до боли. Зашептала прерывающимся голосом, в котором звучала немыслимая боль — словно отражение того, что творилось у Айлин внутри:

— Девочка моя, милая моя девочка… Ну как же так… Боги, за что… За что вы так с ней… Айлин, хорошая моя… Плачь, слышишь меня? Не держи все в себе, не надо. Плачь, кричи, ругайся… Нельзя запирать боль внутри, ты уж мне поверь!

И, чуть ослабив объятия, погладила Айлин по голове, а потом уткнулась лицом ей в волосы, прямо в макушку.

Несколько мгновений Айлин пыталась сдержаться, а потом память безжалостно показала ей все — каждое мгновение этого ненавистного дня! Сборы, встречу в саду, Грегора и дуэль… нет, убийство! Внутри что-то рвалось по-живому, кровоточило, обжигало, выдирало с мясом последнюю надежду, что это лишь сон. Нет, не кошмар, бесполезно обманывать себя! Явь, будь она проклята!

Айлин тихонько завыла, уткнувшись тетушке Элоизе в грудь. Плакать она не могла, рыдания стояли в горле колючим комом, раздирали его изнутри, слезы как будто высохли, но и молчать тоже не получалось. Поэтому она скулила, как измученный подранок, загнанный и уже почуявший свою смерть, но не понимающий, как так вышло. Почему это все с ней? Почему именно Кармель погиб, а она — осталась жива?! Без него, одна, теперь навсегда одна! Чем они это заслужили?! За что?!

— Плачь, милая, плачь… — повторяла тетушка дрожащим голосом, не выпуская ее. — Девочка моя. Бедная моя девочка… Айлин, милая, как же больно…

«Она тоже его любила, — вспомнила Айлин, но тут же со слепой отчаянной злостью, несправедливой и осознающей это, замешанной на чудовищной боли, возразила себе: — Нет! Не так! Никто не любил его так, как я! Почему?! Почему именно у меня его забрали?! Почему сейчас? Почему так… неправильно? Несправедливо! Невозможно! Почему это случилось именно с нами?!»

— Поч-ч-чему… — выдавила она, не в силах добавить к этому короткому слову больше ничего, но тетушка поняла.

— Потому что так бывает, родная моя, — сказала она тихо. — Потому что даже с самыми лучшими, самыми нужными, самыми любимыми случается такое… Потому что беда — слепая, она никого не щадит…

— Слепая? — хрипло повторила Айлин, и у нее от гнева даже голос вернулся. — Это не беда! Это Грегор Бастельеро, будь он проклят! Это не беда убила Кармеля, а он! Это не беда ворвалась в наш дом, не беда кидалась арканами! И не беда ударила ножом в спину! Это Грегор! Грегор, будь он проклят, Бастельеро! Во всех его жизнях проклят, сколько бы их ни было! Чтоб ему тоже — вот так! Раз за разом, жизнь за жизнью! Чтоб ему терять все! Всех, кого он любит, одного за другим! Чтоб ему…

— Тише, девочка. Тише! — Узкая сильная ладонь тети Элоизы зажала ей рот. Айлин замычала, вырываясь, но силы были неравны. — Тшшш… Не говори того, о чем можешь пожалеть. Ты забыла? Он — отец твоего ребенка. Ты же не хочешь…

И она замолчала, словно сама испугалась того, о чем подумала.

Айлин обмякла. Ее тоже накрыло страхом. Бессильным ужасом, который ледяной волной прокатился с головы до пят. Она собиралась проклясть лорда Бастельеро! И прокляла бы! Всем своим даром, вернувшимся слишком поздно, всей душой… Она только что была готова заплатить любую цену, лишь бы эта тварь мучилась всю оставшуюся жизнь… Да она бы его даже посмертия лишила с превеликой радостью! И плевать, чего бы ей это стоило… Но Аларик Раэн?! Ее мальчик, ее сын связан с этим уродом и мерзавцем! Связан кровью, именем, родовой честью и наследием! Все, что она швырнет в Грегора Бастельеро, может ударить по Аларику Раэну! Как в истории с родовым проклятьем, которую этот упырь рассказал на первом занятии особого курса. Тварь! Даже сейчас он, выходит, остается ее наставником?! Что ж, этот урок она усвоила хорошо, но благодарить за него не будет. Уж точно не Грегора Бастельеро!

Она кивнула, давая знать, что все поняла и опомнилась, и тетя Элоиза мягко ее отпустила.

— Я… не буду… — прошептала Айлин. — Вы правы, тетушка. Я не буду — так. Он все равно заплатит, просто иначе. Ведь заплатит же? И, кстати, где… он?

— Об этом тебе лучше спросить не меня, — вздохнула тетя Элоиза. — За мной послали несколько часов назад, я и сама не все знаю. Лучано рассказал, как это случилось. Мне и Жозефу. Но мы дали клятву никогда не говорить об этом ни с кем, кроме… кроме вас троих и канцлера.

— Почему?! — вырвалось у Айлин. — Почему ни с кем?! Они что же, собираются все скрыть?! Оставить эту тварь без наказания?!

— Айлин, милая, не суди поспешно, — проговорила тетушка, снова гладя ее по голове, как ребенка. — Уверена, тебе все объяснят. Я просто ждала, пока ты проснешься. Хотела быть рядом. Чтобы не целители, а я…

Ее голос опять дрогнул. Айлин взяла руку тети Элоизы, прижала к своей щеке, потом уткнулась в ладонь губами. Да, это правильно. То, что рядом человек, который тоже любил Кармеля. тетушка делит с ней эту боль, и ей нелегко… Айлин не будет мучить ее еще сильнее, она сможет сдержаться… обязательно сможет. Она же сильная и…

Но силы кончились. Что-то все-таки сломалось в ней. Еще миг назад Айлин могла поклясться, что никогда в жизни больше не будет плакать — и тут слезы хлынули потоком! Горячие, как будто она плакала кипятком, они раздирали ее изнутри, легче не становилось, как бы она ни рыдала, но и остановиться Айлин не могла.

Кармель… он был так счастлив, узнав, что она беременна! Да, он тоже злился на Баргота, но все-таки счастлив был по-настоящему! Они вместе думали, как жить дальше, как Айлин вернется к учебе, как они переедут в Арлезу, и будет целая счастливая жизнь впереди! Бесконечно счастливая и долгая!

А теперь… теперь… все?! Не будет больше счастья! Никогда! Разве может она радоваться хоть чему-то, когда Кармель… Он больше никогда не появится на пороге, никогда не улыбнется ей, не обнимет… Не возьмет на руки своего ребенка и не даст ему имени! Он просто больше… никогда не будет!

Сорвавшись в рыдания, Айлин сама не поняла, как начала биться в припадке. Слезы текли, застилая глаза, она ничего не видела и не слышала, но вскоре ее охватило вязкое оцепенение, и она услышала, как тетушка говорит кому-то над ее головой:

— Вы можете дать ей средство сильнее? Кажется, эликсир спокойствия совершенно не помог.

— Поверьте, миледи, — ответил незнакомый мужской голос, — без него все было бы хуже. У леди Бастельеро сильный темперамент, поистине огненный. Она пережила страшные события, и теперь напряжение выливается истерикой. Мешать этому процессу не стоит, но следует держать его под контролем, насколько это возможно. Теперь, когда страх и гнев прорвался слезами, будет легче. Она еще немного поспит, а когда проснется, то непременно должна поесть и освежиться. Бедняжка! Такая храбрость в столь юном возрасте, такая самоотверженность… Если бы она не предупредила его величество… Весь Дорвенант снова ей обязан! Ей и лорду Бастельеро, конечно же…

«Это за что нам обязан Дорвенант?! — поразилась Айлин, уплывая в сладкий дурман лечебного заклятья. — Да еще обоим — вместе?! О чем… вообще… речь?..»

На этот раз ей не снилось ничего, и это было счастьем. Крохотным таким коротеньким счастьем, которое не оценишь, пока не поймешь, чего оно стоит и как без него. Во сне не было ни боли, ни памяти о потере, ни надежды. Айлин проснулась и несколько минут лежала молча, не поднимая тяжелых век и мечтая вернуться в этот сон. Оказывается, когда ты ничего не чувствуешь, это так хорошо!

А потом она открыла глаза. Штора была отдернута, за окном плескалась глубокая ночная тьма, из дворцового сада сладко пахло розами — и Айлин порадовалась, что слезы кончились.

— Айлин, ми аморе! — Над нею склонился Лучано, озаренный сиянием золотого магического шара-ночника у постели. И тут же поправился: — Ми синьорина, как же ты нас напугала… Как ты себя чувствуешь?!

Айлин пожала плечами. Только сейчас она поняла, что одета в ночную рубашку и накрыта легким одеялом, а волосы переплетены в свободные домашние косы. Значит, уже ночь?

— Сколько я… — Голос уже слушался лучше, только горло пересохло так, что каждое слово его царапало.

Лу понимающе кивнул и подал ей стакан с оранжадом, а сам пояснил:

— Ты проспала всего несколько часов. Во дворец вы с грандсиньором и синьорино приехали сразу после полудня. Помнишь, как потеряла сознание? Целители сказали, что это от боли и напряжения всех сил. Но ничего опасного, не беспокойся. Руки тебе обработали, они скоро заживут. А вот душа… Душа будет заживать гораздо дольше. Прости, ми аморе…

— Он правда… правда, Лу?

— Да, — коротко ответил Лучано и забрал у нее из рук стакан, который Айлин едва не уронила. Сел рядом на кровать, но не обнял, как тетушка, а осторожно, прямо-таки невесомо взял ее ладони в свои и шепнул: — Я скорблю вместе с тобой.

Айлин закрыла глаза, не в силах видеть его сочувственное лицо, и молча кивнула. Потом, когда голос опять начал слушаться, попросила:

— Лу, я хочу его увидеть. Мне нужно…

— Немного позже, м? — очень ласково, снова говоря как с ребенком, причем сильно больным, предложил Лучано. — Грандсиньор… его тело сейчас готовят к похоронам. Если захочешь, ты непременно его увидишь, но сейчас тебе даже вставать не стоит. Хотя бы до утра позволь себе отдохнуть.

И он опять так ловко сунул ей в руки стакан, что Айлин сама не поняла, как выпила оранжад. Зато сухость в горле прошла, и она смогла поинтересоваться:

— Лу, что вообще происходит? Почему тетушке и месьору Жозефу все рассказали под клятву? Где Бастельеро? Он ведь должен был явиться за Алариком Раэном! Ал не отдаст моего мальчика, правда же?!

Кольнула вина. Она не спросила про ребенка в первую очередь. Нет, понятно, что ничего плохого с ним случиться не может, но…

— Лу, я ничего не понимаю! — выдохнула Айлин, теперь уже напряженно вглядываясь в лицо друга. — С Алом все хорошо? А ты сам?! Он вам ничего не сделал?

— Все хорошо, ми синьорина, — улыбнулся Лу краешками губ. — Мы с Алом легко отделались, все уже в порядке. Только он очень устал и проспит до утра, не меньше. Синьорино и старший грандсиньор тоже вполне благополучны. Их устроили во дворце, и никто не отдаст синьорино ни отцу, ни самому Барготу.

— Если придется выбирать из этих двоих, то я бы предпочла Баргота, — прошипела Айлин. — Он мне сделал гораздо меньше плохого!

Лу согласно кивнул и так же ловко подсунул ей вместо стакана тарелку с печеньем. Есть Айлин не хотела, но в желудке зияла пустота, и она заставила себя положить в рот самый маленький кусочек. Потом еще один, и еще. В конце концов, ей теперь нужно думать не только о себе!

— Что касается грандсиньора Бастельеро, он теперь ни у кого и ничего не сможет потребовать, — уронил Лу и вкрадчиво предложил, заметив, что она перестала есть: — Расскажу, если тарелка опустеет. Я обещал синьоре Элоизе, что смогу о тебе позаботиться, иначе она никак не соглашалась пойти отдохнуть. Мы ведь не станем ее беспокоить, м? А тебе нужны силы.

Айлин вздохнула, признавая его правоту, и сунула в рот очередное печенье, показавшееся безвкусным. Нет, конечно, меда, орехов и пряностей в нем было достаточно, просто сейчас ей казалось лишенным вкуса все, от оранжада и печенья до самой жизни.

— Грандсиньора Бастельеро привезли во дворец почти сразу, как вы приехали, — продолжил Лучано. — Он и сам был не против, так что отказываться от приглашения не стал. Потребовал от Альса вернуть синьорино, получил отказ, а дальше — самое интересное. В общем, согласно гениальному объяснению грандсиньора канцлера, на короля случилось покушение. Которое предотвратили вы с грандсиньором Бастельеро. Ты предупредила короля о заговоре, а Бастельеро прикрыл его собой от проклятия. Теперь наш герой доживает последние дни под присмотром королевских некромантов, то есть грандсиньоров Аранвенов и Эддерли…

— Что за чушь?! — не выдержала Айлин и поставила тарелку с печеньем прямо на одеяло. — Вот что, Лу, в эту игру можно играть и вдвоем! Ни кусочка не трону, пока не объяснишь, в чем дело! Какой заговор, какое проклятие? В каком смысле «доживает»?! Я… я его сама убить хочу! Своими руками, ясно вам всем?!

В голосе вдруг опять предательски послышались слезы. Айлин покосилась на забинтованные запястья и поняла, что дуэль ей в ближайшее время не выдержать. А уж магическую дуэль с Бастельеро… Ей и так чудом удалось приложить его в тот раз! Как будто сам Странник удачей поделился!

Странник, часовня… А ведь дон Раэн прождал их напрасно, и теперь… И Амина! Как же Амина?! И слуги в их с Кармелем доме?! И слуги в Арлезе?! И… семья Кармеля! Дон Синица и все остальные, кого Айлин не успела узнать! Все они… как такое вообще можно пережить?!

— Ми синьорина… — Лу все-таки оказался рядом и осторожно обнял ее за плечи. — Прости, Айлин, я… совсем не умею утешать. Я только убивать как следует умею, и уж это всегда к твоим услугам…

— Я даже про Пушка забыла, — всхлипывая, выдохнула Айлин. — А ведь лорд Бастельеро наверняка сделал с ним что-то! И про Амину! И про семью Кармеля! И… про всех! Что мне теперь делать, Лу?!

— Тебе — ничего, ми аморе, — мягко сказал Лучано. — Только беречь себя и стараться пережить горе. Поверь, грандсиньор меньше всего хотел бы причинить тебе боль. К его семье уже поехал сам канцлер. Сказал, это меньшее, что он может сделать. Альс тоже поехал бы, но его еле уложили, пришлось снотворным напоить. Синьора Собаку привезли сюда, с ним что-то вроде магического истощения, но так ведь уже было, м? Им сейчас занимается Саймон и уверяет, что все будет хорошо. А в Арлезу порталом сходил я. Как Рука короля и как друг нашего грандсиньора… Пожалуй, это тоже было меньшее, что я ему должен… — Он вздохнул и продолжил, взяв ее за руку, от его пальцев исходило странное тепло, такое ласковое и успокаивающее, что Айлин стало легче дышать. — Там, конечно, все плохо. Сначала мне не поверили. Потом поверили — и все стало еще хуже. Синьора Амина вернулась в Дорвенну вместе со мной. Сейчас она… В общем, она готовит тело грандсиньора к похоронам вместе с теми, кому это поручено. Сказала, что придет, как только сможет, и будет рядом с тобой. Кажется, она намерена убить грандсиньора Бастельеро. Боюсь, для всех, кто хочет его убить, даже в тюремной камере, где Бастельеро держат, места не хватит.

— Но у меня больше всех на это прав, — тихо уронила Айлин. — Вы ведь что-то придумали, да? Вся эта история с заговором и проклятием… Лу, неужели он избежит позора и казни?!

— Но наказания — ни за что, — ровно пообещал Лучано. — Ми синьорина, неужели ты думаешь, что мы позволим? Все, что сейчас делается, это ради того, чтобы защитить тебя и маленького синьорино. Ну и старшего грандсиньора Аларика, он ведь тоже не виноват.

— Лорд Аларик… — Айлин упрекнула себя в том, что о нем и правда не подумала. А ведь позор одного — это позор всего рода, уж ей-то, воспитанной в семье из Трех Дюжин, это известно. — Да, теперь я понимаю. Но все-таки, что случилось? Да съем я это проклятое печенье! — вспыхнула она в ответ на выразительный взгляд Лучано. — Не обязательно его в меня запихивать, сама знаю! Есть мне нужно…

Она запнулась и поймала себя на том, что рука едва заметно дернулась — прикрыть живот привычным жестом, знакомым каждой женщине, которая ждала ребенка. Защитить, укрыть от всего, сберечь эту крохотную пока искорку… Теперь она точно знала, что беременна, даже если бы Кармель не успел об этом сказать! А значит… Значит, все еще сложнее, чем она могла представить!

Ребенок Кармеля… Нет, их с Кармелем! Он же теперь родится бастардом! Даже если она останется ради этого в браке с Бастельеро, малыш не унаследует родовые качества этой семьи, ведь крови Бастельеро в нем нет! Пусть он будет черноволосым, в отца, но никто не перепутает белокожих синеглазых Бастельеро с арлезийской кровью Кармеля. Да и проверка на Камне Крови с легкостью покажет истину…

Есть, правда, магические ритуалы по введению в род, и тогда Благие могут даровать новому члену Трех Дюжин какие-то внешние признаки в знак своей милости, но этот ритуал может выполнить только глава рода, причем добровольно и с великим желанием, иначе боги просто не откликнутся. Почти смешно… Грегор Бастельеро, с великим желанием принимающий в семью ребенка своего злейшего врага. Рожденного ею, Айлин. Нет, даже не смешно. Нелепо и грязно по своей сути. Даже если представить, что глава рода Бастельеро может смениться…

Ладно, сейчас она просто не в силах об этом думать. Беременность не становится явной сразу, месяца два-три еще точно есть. Она сможет посоветоваться с Лу и Альсом, с Даррой и тетушкой Элоизой… Она не одна! Благие Семеро, она не останется со всем этим одна! Даже сейчас, когда Кармеля нет и уже никогда не будет… она должна и может позаботиться об их ребенке. Это главное, что ей теперь нужно сделать! Даже важнее, чем убить лорда Бастельеро, хотя было бы неплохо совместить. Но как там она сказала Лу насчет Грегора Бастельеро и Баргота? Если придется выбирать…

О Барготе подумалось с пугающим безразличием, хотя Айлин прекрасно знала, что гнев еще вернется. И ярость, и горе, и отчаяние — все это затопит ее еще не раз. Это просто зелья у королевского целителя очень хороши! Вот, ей даже есть все-таки захотелось. И это хорошо, поесть надо, и не только печенья. Бедному Аларику Раэну, когда она носила его первые месяцы, доставалось так мало еды и заботы! Больше она такой ошибки не сделает… И, кстати, о зельях. В общем курсе медицины эту тему почти полностью обошли молчанием, но одно Айлин уяснила точно. Не все зелья и методы лечения сочетаются с дарами Всеблагой. Она знала всего одного человека, который способен ей в этом помочь, и кому она сама может именно в этом без колебаний довериться. Ну, еще Амине, пожалуй, но Амина все-таки не целительница.

— Лу… — попросила Айлин, подвигая ближе тарелку с печеньем и глядя на него, как на мишени, ждущие боевых арканов. Никто не испытывает к мишеням ни ненависти, ни желания, их просто нужно поразить. Вот и она сейчас это печенье съест, а еще попросит шамьета и чего-нибудь мясного. — Мне кое-что нужно, поможешь?

Лучано кивнул.

— Скажи Саймону, что мне нужно поговорить с его матушкой как можно быстрее. До утра это подождет, разумеется, но я очень прошу о встрече! А пока мы не поговорили, сделай так, чтобы целители не давали мне больше никаких зелий. Совсем никаких, понимаешь?

Конечно же, он понял. И гораздо больше, чем ей сейчас хотелось бы. Глаза Лучано расширились, он посмотрел на Айлин то ли с восхищением, то ли с ужасом. А может, и с тем, и с другим сразу. Он ведь тоже мгновенно понял, насколько все теперь осложнилось. Айлин снова вспомнила Баргота. Хитрый божественный негодяй! Получается, он знал?! Предупреждал даже, предлагал убить Бастельеро… Но это его никак не оправдывает! Ох, ей найдется, о чем поговорить с этим… Искателем Истины! Вот только вернет себе немножко сил!

Тарелка выпала из ее руки, и Айлин, закрывая глаза, успела подумать, что судьба снова посмеялась над ее планами стать счастливой. Пора бы уже к этому привыкнуть.

«Не дождешься, — упрямо сказала она неизвестно кому. — Я не сломаюсь, слышишь? Не для того я уже столько пережила. Мне просто придется пережить еще и это. Ради детей — и уже родившегося, и того, кого я только ношу. Ведь только я могу привести ребенка моего Кармеля в этот мир! Еще ради тех, кому я нужна и дорога. Ради справедливости и мести — причина не хуже всех остальных! А потом… потом я придумаю, ради чего еще мне следует жить».