Королевская кровь-14. Часть 1

Дорогие друзья! С огромным удовольствием стартую наконец-то с 14 книгой серии! Дождались. Обнимаю вас и вперед)

В 14 книге, как обычно, будет две отдельные части. Сейчас я пишу первую часть, и по моим расчетам, закончу я ее к концу февраля – середине марта. Затем будет перерыв на редактуру, и я открою вторую часть 14 книги.

Будет ли 14 книга последней сказать я не могу. Упихивать ничего не буду, все линии закроем полноценно.

Выкладка как прежде, раз в неделю по понедельникам. Друзья, я пишу медленно, у меня дети, и возможны перерывы по независящим от меня обстоятельствам (когда дети болеют или на каникулах, работать над книгой я не могу). Я всегда предупреждаю в комментариях, если очередного продолжения не будет.

Напоминаю, что выкладка идет в режиме черновика. В ней возможны опечатки и ошибки, они будут вычитываться после окончания части. Также возможны дописания, изменения порядка глав. Есть вероятность, что первые главы КК14 после дописания серии целиком уйдут в конец КК13. Если вас это (скорость выкладки, возможные перерывы и опечатки, переносы и тп) не устраивает, пожалуйста, дождитесь книги целиком. Автор пишет в том темпе, в каком может.

Подписка на книгу откроется к концу года, может, вообще 1 января, посмотрим)

Пожалуйста, если заметили фактический ляп или несостыковку с ранее написанным, обязательно пишите, я безумно благодарна за такую помощь, потому что весь объем в голове уже удерживать невозможно.

Обнимаю вас всех. Ну что? Поехали? Ура!

Глава 1

Наступил июнь и на Турой покатились грозы. И неудивительно – все знали, что с наступлением лета Красный воин, дождавшийся свою жену, вносит ее в огненный дворец и там предается любви, да так, что первые дни хоть носу из дома не показывай – может внезапно набежать гроза, да с молниями, с градом, с громом, похожим на молодецкий хохот. Впрочем, жар бога войны давал потом большой урожай, а если слишком заливало поля, то устраивали во всех странах воинские ристалища: хоть так отвлечь Воина, чтобы не слишком усердствовал. Не всегда срабатывало, не всегда.

Отзвенели, отпели молитвы чествования нового сезона, и год двинулся к самому длинному дню в году – когда по всей Туре будут жечь высокие костры, и прыгать через них, и приносить жертвы огню, и чистить жилища пламенем, обнося свечой, и брачные клятвы давать нерушимые, если кто решится. В этот день воины принесут клятвы на Кодексе, данном их Отцом, а кузнецы освятят в огне свои инструменты. Говорили еще, что в этот день может Великий спуститься на Туру и встретиться какому-нибудь бойцу, чтобы испытать его. А если пройдет тот испытание – то будет обучен мастерству, что сделает его при должном усердии в бою почти неуязвимым.

Просто так Иоанн Красный подарки никому не делал. Ибо, как и положено строгому отцу, считал, что нет смысла идти в честный бой, если ты неуязвим.

Над Тафией, Городом-на-реке, лежала ночь, и тоже гремела гроза, и молнии раскатывались на полнеба. А на крыше своего дворца стоял дракон Четери, подняв слепое лицо к небу, и смотрел внутренним зрением, как ветвями разбегается в льющейся сверху лазурной стихии стихия огня, а стихия воздуха налетает волнами-порывами, делая лазурь огромным морем. И в море этом ныряли-резвились драконы Тафии.

Никто из них не решился предложить Владыке стать его глазами в эту грозу, кроме Юнеди Игириана, опустившегося рядом с ним на крышу. Но Четери покачал головой.

- Спасибо, - сказал он, - но я буду вынужден смотреть на тебя, а не на стихию, Юнеди. Не хочу так. И боюсь.

- Разве ты можешь чего-то бояться, Мастер? – тихо спросил дракон. – Ты, победивший бога?

- Бессилия, - ответил Чет. – Сильные боятся бессилия, сын. Лети и не позволяй моему бессилию омрачить тебе эту грозу.

Юнеди улетел и серебристо-лазурным пятном носился сейчас в кипящих стихиях. А Четери смотрел.

И казалось Мастеру, что все же не выдержит он сейчас – обернется, расправит крылья и рванет вверх, в эту грозу, растворится в ней и не вернется обратно. Так любил раньше он летать в грозы, что не смог удержаться и не выйти на крышу. Чтобы хоть так прикоснуться к мощи. Чтобы хоть так побыть в ее центре.

«Живи той жизнью, которая у тебя есть, вспахивай и улучшай то поле, что принадлежит тебе, - говорил Мастер Фери, - и не трать силы на тоску о несбыточном. Трать их на свое усовершенствование».

Что делать, если ты уже достиг совершенства, учитель не говорил.

Четери поднял руки к лицу, умылся дождем – и пошел к жене и сыну. Жить ту жизнь, которая у него есть.

В небесных сферах, в белой спальне Иоанна, где потолки вместо колонн поддерживали голубоватые столбы пламени, на огромном ложе отдыхали божественные любовники – разгоряченные, полные сил, расслабленные после любовной схватки. Иоанн, поднявшись, как был обнаженным, налил в чашу вина, протянул Серене – которая, скрестив ноги, перебросив волосы на плечо, медленно перебирала их, задумчиво улыбаясь и глядя куда-то вниз. В эти моменты ему всегда хотелось спросить ее – ты ведь обо мне думаешь, моя богиня? Потом она поднимала на него серый взгляд, в котором виднелось море, и он читал в нем ответ – да, только о тебе.

Но сейчас она головы не подняла. И он, поднеся ей к губам чашу, слизнул с ее губ капли вина. Выпил сам и только потом сам посмотрел вниз.

Громыхнуло.

- Не сердись на него, - попросила Серена с улыбкой. – Он еще не бог. Мы людьми тоже были нежнее.

- Как я могу, - усмехнулся Иоанн, - он мне брат по оружию, побратим, прикрывавший спину. Но я ему не только брат, но и учитель. Нетерпеливо мне, вот и грохочу. Пора бы… но нужно еще подождать.

- Вот и подожди, - согласилась богиня легко. – Куколка, как ни подгоняй, в бабочку раньше времени не превратится.

Иоанн незло хохотнул.

- Сразу видно – сады Желтого еще цветут в твоей душе. Дай мне время, и ты не будешь помнить никого, кроме меня, жена моя.

Серена улыбнулась так, как могла бы улыбнуться только богиня любви, и в глазах ее он увидел удовольствие от того, что так кружит она ему голову, что так дик и свиреп он для нее.

- Ты уж постарайся, муж мой, - прошептала она, поднимаясь ввысь, к небу за распахнувшимся сводом, окутываясь своими волосами как дождем, и он рванул к ней, сплетаясь и впиваясь в нее ревущим потоком пламени.

И грозы по Туре загрохотали с новой силой.

Не только Четери не спал в эту ночь в Песках. Летали в грозовых облаках над Истаилом, с наслаждением отдаваясь потокам ветра, чувствуя, как играют на кончиках перьев электрические разряды, Владыка Нории и его брат Энтери. И справа и слева ощущали они других драконов, поднявшихся в небеса – все дети Инлия и Серены любили купаться в грозе, потому что вместе с огнем представляла она собой квинтэссенцию трех стихий, давших жизнь крылатому племени. Резвились драконы в потоках, как дети на мелководье, со смешливым ревом уходили от молний, ныряли в воздушные ямы и были совершенно счастливы.

Но омрачала счастье Владыки мысль о том, что Четери эта роскошь сейчас недоступна. Идти к нему сейчас не нужно было – тяжелее беспомощности Мастер принял бы жалость. И Нории понадеялся, что друг сейчас просто спит. Хотя кто из драконов мог бы спать в такую великолепную грозу?

Мысль о Четери отравила радость – и Нории, в полете подняв голову к небу, попросил:

«Матушка, я знаю, что ты и так вернула бы Четери зрение, если бы могла. Но, прошу, помоги ему снова вернуться к себе – веселому, быстрому и легкому, как истинный ветер. Помоги ему снова захотеть вернуться в небо».

Теплый ливень омывал его, словно говоря, что все будет хорошо. Или Нории очень хотелось в это верить.

Владыка опустился на крышу дворца в Истаиле, на которой они любили сидеть с братом. Посмотрел на Белый город, кажущийся в свете молний сахарным: будто припусти ливень еще немного, и он растает. Полюбовался на ауры собратьев и сосестер, ныряющих в грозе, нашел взглядом Энтери, который поднимался ввысь свечой. Завтра брат с тридцатью драконами должен был уйти в Дармоншир – на год драконы поселятся в разных графствах Инляндии, чтобы поднять урожайность. Все как условились с Люком.

Нории вспомнил о брате-ветре и улыбнулся, как всегда улыбался, думая о нем. Удивительно, как Люк делает все, чтобы дойти к цели, хотя не желает этого. Что это, как не рука предназначения?

Дождь умывал лицо, ласкал волосы и плечи, наполнял силой и негой. И Нории, как был обнаженный, направился к Ангелине. Из объятий матери в объятья жены. Есть ли счастье больше этого?

Только бы Четери снова начал улыбаться. И тогда ничего не будет омрачать счастье Владыки Владык.

Гроза плескала и с другой стороны Милокардер, спускаясь рваными тяжелыми валами с помятых божественных боем гор. Над Рудлогом стоял поздний вечер, и под раскаты грома наследник Йеллоувиньского престола Вей Ши с небывалым смирением, вспоминая наставления Мастера, учил неповоротливого и мрачного от этого Матвея Ситникова бою на клинках.

Каждый раз у них было новое место занятий – то проулочек, то чей-то огород, то запущенный детский сад, среди лошадок, качелей и беседок. Вей Ши продвигался со своими полками ежедневно, и Ситников никогда не знал, где застанет его очередным вечером.

Группы боевых магов располагались отдельно от основного войска – в палаточном лагере под Мальвой на территории базы, уничтоженной наступившим на нее богом. Прямо рядом с озерцом, на дне которого остался и полигон, и бункер, и раскрошенные в порошок здания. Когда возникала необходимость, отряды магов переносились туда, где планировались бои, освобождение городов или уничтожение крупных соединений иномирян.

Йеллоувиньские же полки были заняты на освобождении Мальвы, которое из-за обилия гражданского населения и того, что иномиряне прикрывались им, шло медленно – улица за улицей, дом за домом. С наступлением ранней летней южной темноты бои периодически стихали, и тишина разбавлялась редкими выстрелами, верещанием инсектоидов и шумом степного ветра.

Вей Ши нашел Ситникова через командование рудложской армии сразу после прибытия под Мальву: обещание Мастеру нельзя было не исполнить. Точнее как нашел – передал сообщение, что будет ждать его каждый день в девять вечера по наказу Мастера.

В первый день Ситников не появился, во второй – все же пришел, но занят в бою был уже Вей, и из Зеркала молодой маг шагнул прямо в разгар битвы: отряд йеллоувиньцев, которым командовал принц, зажал группу иномирян на охонгах на одной из улиц Мальвы, и планомерно под атаками стрекоз уничтожал их.

Ситников не растерялся, присоединился к бою – а затем, когда на улице все затихло, Ши отдал все приказы, а отряд стал срочно сооружать блокпост перед следующей, на которой засела группа иномирян со стрелковым оружием и гранатометами, спросил:

- Тебе помощь нужна была, что ли?

- Это тебе нужна помощь, - ответил наследник сдержанно, наблюдая за своими людьми и забрасывая на плечо автомат. – Мастер велел мне обучить тебя. Так что, если ты готов, следуй за мной. И приходи ко мне каждый вечер в девять.

Ситников пожал плечами и пошел рядом с Веем.

- А если я буду занят? – пробасил он.

- Тогда не приходи, - невозмутимо ответил Вей Ши.

- А если ты будешь занят?

- Тогда уходи, - совершенно серьезно ответил наследник.

Невольный ученик захохотал.

- А ты, оказывается, умеешь подкалывать.

Принц не стал говорить, что он не шутит. Зачем зря тратить слова?

- А разве тебе по статусу идти в бой, как простому офицеру? – поинтересовался Ситников, взглянув на автомат и наверняка заметив и общую потрепанность наследника. – Разве ты не должен сидеть где-нибудь в штабе, отдавать приказы?

Вей думал промолчать, ибо не по статусу наследнику престола объясняться перед кем бы то ни было. Но снова вспомнил Мастера и нехотя ответил:

- Посидеть я и во дворце в Пьентане мог. Или в Тафии. Но правитель – это не только сила, данная богом, но и сила, данная народом. И армией. Бойцы, рядом с которыми я сражаюсь, которых веду в бой, через двадцать лет станут полковниками, а через сорок – генералами на должностях в частях по всей стране. Они будут опорой трона не только долгом, но и сердцем. Они будут помнить и говорить о том, как бились рядом со мной. Их верность я обеспечиваю сейчас.

Он практически дословно повторил слова деда, которые он сказал ему, когда ссылал после его проступка в дальнюю часть.

Матвей покосился на него.

- Сложно все это, - сказал он сочувственно.

Вей не ответил. Он вышел на непростреливаемый переулочек-тупик меж трех домов, где лежал вверх брюхом, чуть подергиваясь, развороченный гранатометом охонг, и велел:

- Доставай клинок. Будешь учиться его правильно держать.

С тех пор они уже занимались несколько раз, и от высказывания вслух, что этот увалень-простолюдин безнадежен Вея удерживало только обещание, данное Мастеру. Хотя нет, не только. Возможно, его все-таки в боях в Тафии и на Лортахе впечатлило то, с каким мастерством Ситников использовал свои магические умения, – как и то, с каким упорством молодой маг раз за разом вытягивал клинок и по-доброму шутил над своей неумелостью. Так, что даже сам Вей иногда, отвернувшись, прятал желание улыбнуться.

Раздражение, что ему приходится тратить время на эти занятия, он загнал куда-то далеко. Потому что, стань он Мастером, и у него даже в статусе императора появятся ученики. И они могут быть самых разных кровей. И если уж самому Четери по рангу учить простолюдинов, то ему, Вею, придется с этим смириться.

А вот над Блакорией гроза уже отгремела и ушла в сторону Инляндии, открыв прозрачное сумеречное небо, подсвеченное последними лучами закатного солнца. Здесь, в разных городках, лесах и полях сводная армия Рудлога, Бермонта и Блакории принимала капитуляцию иномирян. Их выстраивали в отряды, и они под присмотром машин вооруженного конвоя двигались в путь – сначала все к Тафии, а затем уже те, кто хотел обратно на Лортах, оставались ждать там отправку и отрабатывать свое содержание. Остальные после передышки должны были идти через Пески в Тидусс, вливаться в государство Жреца.

Сводной туринской армии пришлось разделиться на три рукава. Один ушел на север Блакории, к горам, выкуривать и уничтожать те почти тридцатитысячные отряды, которые подчинились жрецам. С ними пошел и Мартин фон Съедентент, и Гуго Въертолакхнет. Второй – потянулся цепочкой отрядов по границе Блакории и Инляндии, чтобы ловить и либо брать в плен, либо уничтожать группы, до сих пор бегущие с территории Инляндии от наступающих Дарморширских войск. И третий продвигался вперед по территории страны к столице, постепенно распадаясь на отряды конвоиров. В столице армию Блакории ждал с остатками войск тиодхар Виса-асх, который должен был пойти в Тидусс с последним сдавшимся отрядом.

В ставке блакорийских войск до сих пор не могли отойти от удивления оттого, как быстро все разрешилось. Их, как и обещал Жрец, предупредили по рудложским и бермонтским каналам, что иномиряне готовы на капитуляцию, но для измотанных долгими боями войск и настроившегося на затяжное освобождение страны командования это звучало сомнительно.

И благо, что связные на раньярах, отправленные Виса-асхом сообщить противнику о капитуляции, летели, держа на палках белые полотнища – иначе их бы приняли за атакующих и накрыли бы из гранатометов.

А так подождали, пока они сядут на поле в паре сотне метров от ставки, спрятанной в перелесице, пока пойдут к блакорийским войскам с полотнищами наперевес – и выслушали послание Виса-асха, зачитанное со свитка. И согласились гарантировать ему безопасность – чтобы он мог прилететь сам, обсудить условия капитуляции и подписать договор о сложении оружия.

И теперь, после подписания, по дорогам Рудлога шли многосотенные отряды иномирян – кто на охонгах и тха-охонгах, но большая часть – пешком. Людей в селениях, мимо которых они проходили, предупреждали не высовываться: мало ли, у кого из иномирян в голове перемкнет и он направит инсектоида на мирных жителей. Однако то ли враг был действительно сломлен морально, то ли все понимали, что их убьют тут же, но эксцессов пока не было.

На раньярах, которые в перерывах между грозами двигались до перевала под присмотром листолетов, а за ним – драконов (листолеты в горы подняться не могли), в Тафию относили слабых и раненых. Командованию наступающей армии пришлось принять условие Вечного Ворона не уничтожать инсектоидов – вопреки тому, что с оставлением их в живых в управлении иномирян оставалось грозное и опасное оружие. Но что делать, веление бога, подкрепленное приказами правителей.

Несмотря ни на что, процесс очищения Блакории, хоть и грозил затянуться, был запущен. Совсем немного оставалось времени до того, как в Рибенштадте, столице Блакории, не останется ни одного иномирянина. И коронационная Арена ждала тех, из кого будет выбран достойный короны.

Смотрела на надвигающуюся грозу, сидя на скамейке в пледе и Алина Рудлог. Она была в пижаме Макса, держала в руках кружку Макса. И слушала шум дубов, что волновались, предчувствуя ветер.

А когда он завыл, закричал, и ударили по крыше тяжелые первые капли, и затрещала над головой молния, принцесса скинула плед и раскрыла крылья. И поднялась в грозное небо.

Она пролетела сквозь тучи – и молнии, бившие вокруг, не тронули ее, хотя тело пощипывало от электричества, а сердце колотилось как безумное. Она вылетела выше, увидев заходящее солнце, и еще выше, и еще, в прозрачное небо, над перекатывающимся зарницами громадой туч, туда, где уже сложнее становилось дышать – и вновь испытав все тот же ужас, какой испытывала каждый раз, делая это, сложила крылья и рухнула вниз.

Она летела – и чувствовала, как обжигает тело холод. Она летела сквозь тучи – и видела, как коконом окутали ее зеленоватые, фиолетовые разряды, как комету, как падающую звезду. Она неслась вниз в плотной пелене дождя – и крылья раскрыла над самой крышей. И заметила, как дубы потянулись к ней ветками, будто желая помочь, поймать, защитить.

Был ли в ее полетах смысл? Делала ли она это для того, чтобы вернуть Макса – или теперь, когда столько попыток было за плечами, затем, чтобы однажды не успеть раскрыть крылья?

Промокшая, она прошла в дом. Вновь сделала себе молока, вновь пошла в горячий душ.

В конце концов, Четери говорил, что если бить в одну точку, любая преграда рухнет. Вот и ей пока только и остается, что бить.

А над столицей Инляндии, глядя на накатывающую со стороны Блакории грозовую ячейку и ощущая, как начинают вибрировать потоки родственной стихии, кружил в змеином обличье герцог Дармоншир.

Столица была почти свободна. День назад вошли в Лаунвайт передовые отряды дармонширской армии, и Майлз уже разместил свою ставку в здании покинутого министерства обороны.

Армия с продвижением вперед только увеличивалась - в нее по десятку, по сотне человек вступали партизанские отряды, которые по мере сил вели подрывную деятельность в тылу врага. Но Люк знал, что многие из этих отрядов за время войны были ополовинены, а то и уничтожены: иномиряне пленных брали крайне редко и относились к ним со звериной жестокостью.

Узнавая все это – истории о том, как убивали, пытали, насиловали, издевались, - Люк иногда думал, что королева Василина права, и не место этим людям на Туре. Что всех их надо либо уничтожать, либо отправлять обратно на Лортах, предварительно заставив лет десять отработать, своими руками восстановив все, что разрушено. Но боги… боги смотрели дальше, чем люди. Во всяком случае Люк на это очень надеялся.

Шла зачистка, проверка каждого дома, каждого подвала – на предмет спрятавшихся врагов и оставленных ими взрывоопасных ловушек. Скоро задымят на улицах полевые кухни и организуются пункты выдачи пайков, а большие машины будут возить для оставшихся жителей цистерны с питьевой водой. Подтянут генераторы сначала к одному госпиталю, сюда доедут врачи – а может, и из оставшегося населения кто-то откликнется на зов – и жители, не успевшие или не сумевшие сбежать, выжившие под властью иномирян, получат медицинское обслуживание. Дойдут сюда инженерные службы – и вновь заработают и водопровод, и канализация, и газовые сети.

А армия продолжит зачищать и Лаунвайт и область вокруг него. И когда зачистка закончится, нужно будет проводить коронацию.

Времени оставалось все меньше. И Люк, испытывающий от освобождения территорий яркое, почти хищное удовлетворение, сейчас смотрел на круглую Арену, поднимающую свои колонны и ступени на одном из холмов посреди туманного Лаунвайта. На ней никогда не лежал туман, а серебристый ветер обтекал ее по кругу, как большой змей, струился меж колонн, играя колоколами, подвешенными меж ними. Сейчас почти все они были сорваны иномирянами.

В эти колокола звонили служители, сообщая городу и миру, что новый Белый король избран и благословлен.

Арена не была защищена от врага, и пусть над ней все еще посверкивал погодный купол, внутри, на мраморных белоснежных плитах, которыми она была выложена, виднелся мусор, уродливые пятна от костров, трещины от огня. Статуя первопредка лежала на боку, чудом не разбившаяся, опутанная веревками – видимо, иномиряне уронить ее уронили, а что дальше делать, не знали.

Люк спустился ниже, ветром залетел через проход с выбитыми высокими дверями, обернулся человеком на белом мраморе. Здесь пахло гарью и нечистотами, а колокола, подергиваемые ветром, позванивали гулко и тоскливо. Его светлость оглядел высокие трибуны, создающие полное ощущение, что он находится на дне чаши. И, пошевелив руками, подхватил статую Инлия ветрами, поставил ее на хвост – почти пять метров в высоту, - сорвал веревки. И, собрав весь мусор с Арены ветром, выкинул его через проход на холм.

Уберут, когда будет время.

Захотелось курить, но тут, под задумчивым, будто слегка улыбчивым взглядом Инлия Белого, удерживающего в одной руке человеческое сердце, а в другой – вихрь, Люк не решился.

Грязь и вонь тут раздражали его до невозможности. До желания найти тех, кто это все сделал, и размазать кровавыми пятнами.

Люк выдохнул, осмотрелся, перестроив зрение так, как он делал, чтобы видеть ауры, и нашел пятна удерживающих погодный купол артефактов и задумался. Покачал головой, протянул руку, поглаживая скользящие по ней ветерки и проговорил:

Тут же у руки его материализовалась крылатая серебристая змейка, затем вторая. Третья. Они обвили его руки поползли вверх, к шее, словно выпрашивая ласки.

- Можете блокировать погодные артефакты? – попросил Люк, почесав под пастью одну, другую. – Пусть гроза смоет тут все. А затем, как станет чисто, разблокируете.

Змейки зашипели-запищали и рванули во все стороны, скрываясь под трибунами. Их уже было не трое – под десяток, они проявлялись у Люка, терлись об него и улетали. Герцог видел, как гаснут потихоньку натягивающие купол нити, и сам он гаснет. В лицо ударил плотный, более ничем не удерживаемый ветер, звонче стал звук колоколов – сейчас он казался мстительно-торжествующим. Небо серело, наливаясь свинцом, и тяжелая, темная туча уже наползала на окраины Лаунвайта. Люк подставил лицо ветру и усмехнулся. А затем осекся, помотав головой. И все же полез за сигаретой.

- Мне же не нравится чувствовать себя здесь хозяином? – спросил он себя со смешком. И вновь не закурил, глядя на Инлия и катая в пальцах сигарету. Непонятное было в лице первопредка – то ли знакомая Люку насмешка, которую он часто видел в зеркале, то ли укор, то ли предвкушение. И мощь ощущалась такая, что Люк ощущал себя глупым маленьким щенком, который желает тыкнуться в ноги большому вожаку и скулить-умолять не делать того, чего ему не хочется. Но его светлость удержался.

– Ты все сделаешь, как нужно, Великий, - проговорил он наконец. И поклонился. – Уверен, ты выберешь того, кто достойнее. А я прошу тебя дать мне прожить свою жизнь. Это единственное, чего я хочу.

Загромыхало, застонали в ответ грому колокола, а Люк, сунув сигарету обратно в пачку, вновь обернулся и взмыл в воздух. По морде его, по перьям и телу ударили тугие, секущие струи ливня – и он, заклекотав и зашипев от удовольствия, несколько раз кувыркнулся в них и увидел, как плотный поток дождя взбивает на Арене гарь, что расползается кляксами и течет по пожелтевшему мрамору к трибунам, туда, где заложена канавка для воды. Как умывают потоки Инлия Белого, и он, кажется, светится и улыбается, наполняя воздух благостью.

Люк покружил еще над городом – над Холмов Королей с разрушенным взрывом мавзолеем и серебристыми потоками, поднимающимися там от могилы Луциуса и его предков-королей. Здесь, на холме, рождались ветра. Над Храмом всех богов, почти скрытым в пелене дождя – скоро придется встретиться с Его Священством, который все дни войны нес свою службу в храме, помогая оккупированному городу, и согласовать дату коронации. Над королевским дворцом – мелькнула мысль навестить тетушек-змей, но герцог не хотел слышать того, что они могли ему сказать. Он завершил круг, испытывая то же ласкающее чувство удовлетворения, что чувствовал каждый раз, как его люди освобождали еще одно графство Инляндии. И направился к Майлзу – отчитаться о том, что видел над городом и севернее к Блакории и лететь домой. Тамми, по всей видимости, еще не вернулся – он улетел ближе к границе с Рудлогом.

- К нам вышла крупная группа партизан, - сообщил Люку Майлз после доклада. – Они помогали жителям столицы – выводили через леса семьи с детьми, приносили еду, уничтожали небольшие группы иномирян, что патрулировали леса. И знаете, кто у них командир?

- Кто? – Люк наконец-то закурил, и ему стало хорошо вдвойне.

- Лорд Дэвид Розенфорд.

Дармонширу понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить имя из довоенной жизни.

- Начальник отдела безопасности Инляндии? Жив?!

- Жив, но сильно покалечен, - предупредил Майлз. – Он хочет с вами повидаться.

- Я тоже хочу, - признал Люк. – Где он сейчас?

Лорд Дэвид и его люди находились в том же здании, что занял Майлз. Люка проводили на первый этаж, провели по коридору в большую залу, в которой тихо переговаривались люди. Грязные, заросшие – тут пахло застарелым потом, грязью и влажной землей, и одежда у всех была грязно-выцветшей. Людям разносили супы, и несколько десятков изможденных мужчин и женщин торопливо, тихо ели, лишь изредка перебрасываясь фразами.

Навстречу Люку тяжело поднялся человек, и Дармонширу стоило больших усилий не отступить. Холеный и суховатый лорд Дэвид обзавелся бритой головой, тяжелым взглядом, шрамами и следами от ожогов с одной стороны лица. А еще у него не было кисти левой руки. Судя по скованным движениям, шрамы и ожоги лицом не ограничились. Но спину он до сих пор держал прямо и смотрел с уверенностью высшего аристократа.

- Рад, что вы живы, лорд Розенфорд. Я виделся с Альфредом Дьерштелохтом, - сказал Люк, протягивая ему руку для рукопожатия. – Он сказал, что вы погибли.

- Он был недалек от истины, - криво усмехнулся лорд Дэвид. – Меня, когда мы организовывали побег, схватил охонг, но жрать не стал, кинул в сторону, проткнув мне все, что можно было проткнуть. Я умирал почти двое суток, когда на меня наткнулись люди, убегающие из пригорода Лаунвайта. Среди них оказался виталист. Но выйти мы уже не смогли – везде были иномиряне. Пришлось окапываться и выживать здесь.

- Повезло, - искренне сказал Люк. – Что после такого вы потеряли только руку.

Розенфорд усмехнулся, отчего шрамы натянулись, и лицо перекосилось.

- Руку мне отрезали до этого. В плену, ваша светлость. Но да, мне повезло, кого-то они… - он махнул рукой и прикрыл глаза. - Поэтому, - он не стал ждать, пока Люк что-то скажет, - я хотел сказать спасибо, Дармоншир. Я вас недооценивал.

- Я себя сам, признаться, тоже, - отозвался Люк. Оглядел людей, которые доедали, глядя на него с надеждой и признательностью. – Вот что, лорд Дэвид. Здесь уже доработает армия. Майлз всех, кому требуется помощь, отправляет к нам в госпиталь в Вейн или в Виндерс. Я сейчас договорюсь насчет листолета, и вас утром доставят к нам, не будем ждать, пока тут восстановят арки телепортов. Вам очевидно нужен отдых и лечение. И вы мне пригодитесь. Вы даже не представляете, как мне нужны люди, которые разбираются в том, как это государство функционировало при Луциусе.

Розенфорд не стал долго думать.

- Не могу отказаться от вашего приглашения, Дармоншир.

- Буду рад вас видеть у себя, - искренне сказал Люк.

Когда его светлость летел обратно, темные тучи расступились над ним. И высоко-высоко в темном ночном небе он снова увидел сияющие глаза гигантской змеептицы.

«Два дня, мой великий брат по отцу, - проговорил его светлость и просительно вильнул хвостом. – Еще два дня. Я приду, как обещал».

Тучи сомкнулись – и он полетел дальше, к Вейну, где давно уже наверняка спала Марина.

Марина, ночь с 6 на 7 июня, Дармоншир

- Итак, мой любезный супруг, - сказала я с удовольствием. Мой голос рассек ночную тишину и отразился от стен. – Что ты натворил на этот раз?

Вопрос был здравый: минуту назад я проснулась от колебания воздуха у лица, и сквозь полуприкрытые веки увидела, как всколыхнулись занавески, влетел в комнату мерцающий серебром и перламутром поток ветра и обернулся человеком, затаился, глядя на меня. И поплыл над полом в сторону ванны. Чтобы не скрипеть. От удивления у меня сон как рукой сняло. И не из-за того, что я все лучше различала потоки стихий, особенно в расслабленном состоянии, а из-за того, что Люк явно что-то скрывал.

Где-то далеко над морем гремела гроза, но у нас в окна светила луна. Любезный супруг замер, опустился на пол, а затем повернулся ко мне. И по тому, как он чуть вздохнул, я поняла: сейчас будет врать.

- Все в порядке, просто не хотел тебя будить, детка, - проговорил он с хриплым смешком. Я видела только его силуэт, освещаемый убывающей луной, да чуть поблескивающие глаза.

- Ты от меня прячешься уже третий день подряд, - напомнила я иронично. И зевнула, прикрыв рот ладонью. – Мы с тобой один раз встретились за обедом, и ты тут же убежал. Я засыпаю - тебя еще нет, я просыпаюсь - тебя уже нет. А я, признаться, уже привыкла обниматься с тобой по утрам и тому, что у меня есть тот, кто потрет мне спину в душе. Что случилось, помимо очевидного – того, что ты занят восстановлением Инляндии? Ты обнаружил десяток внебрачных детей и теперь решаешь их судьбы? Ты снова сломал ногу и боишься меня расстроить? Тебя тайно короновали, и ты привыкаешь ходить по дворцу Инландеров в мантии и со скипетром?

Люк аж передернул плечами, засмеялся. Расстегнул верхние пуговицы рубашки, обошел кровать, присел рядом со мной. От него пахло табаком, почти выветрившейся туалетной водой, немного – ветром и прохладой, и, едва заметно, - потом.

- Непростой день? – сонно спросила я, подныривая под его руку как кошка.

- Пришлось побывать в куче мест и принять кучу решений, - ответил он. – Тяжело отдыхать, пока у нас в Инляндии есть те, кому еще нечего есть. Устал невозможно.

- А любимая жена подозревает в нехорошем, да? – засмеялась я.

- Меня это, наоборот, взбодрило, - признался Люк расслабленно. Он гладил меня по голове медленно, лениво, от пальцев его пахло табаком, и я щурилась, вдыхая этот запах. – В твой день рождения отдохну. Благодаря тебе у меня есть легальное оправдание безделию.

- Отдохнешь, как же, - проворчала я. – Небось воспользуешься случаем, чтобы обговорить со всеми торговлю.

- А как же, - отозвался он. – Есть свои плюсы в том, что моя жена – сестра королев Туры.

- И одной Владычицы, - так же ворчливо поправила я.

- И одной Владычицы, - согласился он. – Посидим по-семейному, порешаем проблемы планеты…

Я фыркнула.

- Тебе это не нравится? – спросил он осторожно. – Можно обойтись и без политики с экономикой на твоем празднике.

- Да нет, - пробормотала я, прикрыв глаза. – Я же с детства в этом: когда мамин день рождения – это повод для политической встречи, десятка торговых сделок, союзов и деклараций, а день рождения кого-то из семьи – повод открыть госпиталь или приют. Просто… потом мы всегда праздновали семьей, очень узким кругом. И в остальное время мама всегда старалась уделять нам время, даже иногда в ущерб государственным делам. Она старалась завтракать с нами, расспрашивала, что мы планируем делать. Почти все ужины мы тоже проводили вместе, когда не было государственных визитов, конечно. Раз в две недели на выходные мы обязательно уходили куда-нибудь либо в особняк в Милокардерах, либо на море в имение Лазаревое, либо в горы покататься на лыжах. У Васи сейчас примерно так же заведено. Мама всегда говорила – главное, расставить нужных людей так, чтобы никто и не заметил, когда ты пропадешь, чтобы система могла и без тебя функционировать годами. Но, видишь, чего-то она не учла, раз эти же люди поддержали Смитсена и ограничение ее власти. Так что все в порядке. Меня политика на моем дне рождения даже скорее веселит. Но хотелось бы и вдвоем отметить. Где-нибудь. Понимаю, что не в этом году…

- Не в этом, - подтвердил Люк чуть виновато.

- И это правильно, - серьезно сказала я. – Праздник посреди разрухи, когда людям требуется наша помощь, — это не очень хорошо.

- Поэтому мы и собираемся по-семейному, - в тон мне ответил он. – Если бы не война, я бы тебе устроил трехдневную феерию.

- Ты можешь, - я с нежностью потерлась о его руку. И тут же, пока он не опомнился, перевела тему.- А что ты мне подаришь?

- А это, - ответил он с хрипловатым смешком, - сюрприз. Осталось подождать день и ночь, Маришка. Обещаю, тебе понравится.

- Так это ты из-за этого пропадаешь? – осенило меня. – Правда, Люк? Ну хоть намекни!

- Я не скажу больше ни слова, - непреклонно ответил он и пощекотал меня под грудью, погладил живот. – Имей терпение, детка. Так же неинтересно.

Я показала ему язык в темноте, и он усмехнулся.

- Засыпай, - попросил он. – Я в душ и к тебе. Завтра тоже рано улетать.

- Вот полечу за тобой и прослежу! – пообещала я.

- Нет, - усмехнулся Люк. – Тебе будет лень.

- И правда, - я зевнула. – Иди, мой таинственный муж. Мы с детьми ждем тебя в этой теплой кроватке.

Я успела снова задремать, когда Люк снова опустился на кровать. Он обнял меня со спины, я скользнула рукой назад – погладить его по бедру, коснулась пижамной кофты… и чем-то заклеенного живота.

- Поцарапался об орудие в ставке у Майлза, не успел дойти до виталиста, - прошептал он раньше, чем я успела спросить. – Спи, Маришка. Завтра мне снова в Пески.

И я заснула. В конце концов, какие бы секреты у Люка сейчас ни были, он точно бы уже ни сделал бы ничего, что могло бы задеть меня. Так что пусть. Все равно признается.

Утро 7 июня, Марина

Рано утром я слышала, как собирается Люк – он тихо склонился над кроватью, поцеловал меня в висок: я почувствовала свежий запах зубной пасты и терпкий – туалетной воды, - сказал «я опять буду поздно» и ушел в гостиную, откуда уже пахло кофе и тостами. Он вставал так рано, что весь замок еще спал, и предпочитал не спускаться в столовые.

Мелькнула мысль накинуть халат и выйти к нему, проводить, но так сонно было мне, так нежно ласкал лицо ветерок из окна, свежий, напоенный озоном – гроза во второй половине ночи все же дошла и к нам, - что я лишь перевернулась на другой бок, потянулась сладко, подгребла к себе Люкову подушку, обняла ее и снова задремала.

Второй раз я проснулась уже когда сквозь открытое окно лился солнечный свет, а с улицы раздавался лай Бобби и смех детей. Я снова закрыла глаза, улыбаясь. В спальне было тихо – а снаружи больше не было страха, там был мир. Наверное, я никогда не перестану упиваться этим.

Дети лениво шевелились в животе, как будто тоже ощущали ту же негу, в которой плыла я. Но вот кто-то требовательно стукнул пяткой изнутри, второй… Я засмеялась и положила руку на живот.

- Отца на вас нет, - строго сказала я. Поначалу, когда я только поймала себя на разговорах с мальчишками, я казалась сама себе какой-то сюсюкающей безумицей. А сейчас ничего, привыкла, как так и надо было. – Сейчас встану, подождите, мама ленится, маме еще хочется полежать… а вы, видимо, уже проголодались?

В ладонь снова ударили, но полегче – кажется, им нравилась близость брачного браслета. Я кинула взгляд на тяжелые часы, что стояли на комоде рядом со входной дверью. Они показывали почти одиннадцать утра. И я снова раскинулась на кровати, жмурясь и нежась. Конечно, надо вставать – уже наверняка ждут меня дела герцогства, а затем – осмотры. С Лортаха то и дело возвращались группы заложников, и очень много было инляндцев и блакорийцев. Их принимали в Песках, предоставляли первичную медицинскую помощь, опрашивали, тщательно записывали все их показания, – а затем отправляли в те страны, откуда их угнали. И в Инляндию они возвращались через портал замка Вейн.

Проблема была в том, что половина Инляндии еще не была освобождена, да и Блакория пока еще не была отфильтрована целиком. Значительной части людей некуда было возвращаться, да и на освобожденных территориях часть домов была разрушена. Я создала комитет помощи бывшим заложникам и теперь ежедневно курировала его. Временно мы поселяли прибывших в лагере беженцев на берегу моря в Реджтауне. За период войны он разросся так, что городок увеличился втрое. Но все хотели вернуться домой.

Работа шла быстро – у людей узнавали адрес, подчиненные Леймина слали запрос в военную комендатуру того города, в котором находился дом бывших заложников, его проверяли на целостность, и если все было в порядке – людям выдавали паек на первое время, талоны в комендатуру и семена на засев, и попутными военными машинами, курсирующими туда-сюда, развозили по домам.

Я все-таки встала и подошла к окну. Меж деревьев носился Бобби, за ним и от него, повизгивая, бегала детвора под присмотром нянь. Леди Лотта общалась о чем-то с Катей, сидя на недавно появившихся качелях – свекровь велела замковому плотнику соорудить для нашего стихийно появившегося детского сада целый детский комплекс с десятком качелей, лестницами, горками и так далее.

- И для внуков пригодится, - проговорила она, и я кивнула, улыбаясь. Пока я плавала в беременном послевоенном расслаблении, а Люк занимался делами герцогства и освобождаемой Инляндии, свекровь постепенно меняла замок под будущих Люковичей, словно что-то подозревала заранее. Хрупкие вазы, стоявшие на столиках в коридорах, поднимались повыше, сами столы менялись на другие, потяжелее. В розетках начали появляться заглушки. Пару раз я встречала ее на лестнице, что-то объясняющую Тиверсу и Россу Ольверту. Маги слушали ее с большим почтением и кивали.

- И желательно, чтобы эти артефакты были готовы к зиме, - закончила она. Обернулась, увидела меня и улыбнулась. – Я прошу подготовить и укрепить артефакты, которые растянут за перилами воздушные сети, Марина.

Я посмотрела вниз. Широкая лестница в замке шла по стенам, оставляя посередине пустоту шириной метра в три, в которую были видны ступени центральной лестницы, поднимающейся из холла на первом этаже. Но перила были высокие – вряд ли дети в первые годы смогут подтянуться и перевалиться… А деток из приюта наверх не пускали – во избежание побегов маленьких постояльцев в коридоре у «детского сада» всегда дежурил охранник.

- Вы не слишком перестраховываетесь? – аккуратно спросила ее, когда маги удалились.

- О, поверь, - леди Лотта взяла меня под руку, и мы направились вниз, - ты еще скажешь, что этого недостаточно. Я слишком хорошо помню детство Люка, Марина. Берни и Рита вдвоем не принесли мне столько головной боли, сколько он один. Знала бы ты, сколько раз он пытался самоубиться, стоило на мгновение отвести взгляд!

Встреченные горничные, натиравшие статуи в нишах и подсвечники, делали книксены. Замок жил и тихо гудел множеством голосов.

Я подавила смешок.

- Смотрю, с тех пор ничего не изменилось.

- Увы, увы, - свекровь тоже улыбнулась и одновременно покачала головой. – Ты собралась прогуляться?

- Да, Осокин ждет внизу.

- Я составлю тебе компанию, если ты не против. Нужно обсудить, как делать детскую.

- Драгоценная моя свекровь, - проговорила я торжественно, - умоляю, решите с детской все сами. Я не готова подбирать цвет обивки кроваток.

- Я сейчас решу, а тебе потом не понравится и придется переделывать, - не поддалась она на мой жалобный вид. – На складах Вейна многое есть. Но нужно понимать, что будет удобно именно тебе.

- Откуда я знаю, - проворчала я, - я первый раз рожаю. Могу вспомнить, как было все устроено у младших сестер и у племянников.

- Вот и славно, - безмятежно улыбнулась свекровь. – Сейчас вспомнишь, обсудим, а затем к тебе придет Ирвинс, и ты выдашь ему все рекомендации. Пожалей бедолагу – Люк приказал ему начинать готовить под детскую соседние с вами покои, а он не знает, к чему как приступиться.

- Ну разве что ради Ирвинса, - капитулировала я.

Сейчас, стоя у окна, я прислушалась. Стены в Вейне были толстые и звуков почти не пропускали, но в соседних покоях действительно что-то едва слышно скрежетало и жужжало.

Впрочем, было у меня подозрение, что жить дети первый год-полтора будут с нами.Моя мама меня держала рядом с собой дольше всех – до двух лет, потому что я устраивала такие истерики при попытке перевести меня в детскую, что дворец дрожал. И только то, что мама забеременела Полей, заставило ее-таки выселить меня туда.

Тогда мне подарили первого Бобби, и только из-за него я согласилась в детскую переехать. Мне разрешили с ним спать. Боб-первый умер от старости, когда мне было четырнадцать, и я так рыдала, что собак мы больше не заводили.

Я посмотрела в окно на Боба Второго, который бегал между дочерями Кати, бросающими друг другу и ему мячик, и покачала головой. И улыбнулась, вспоминая, как он у меня появился.

Катя действительно приехала гостить к нам с детьми, и я была этому очень рада. Я сама встречала ее у телепорта чуть меньше недели назад, и когда она поднималась на третий этаж, держа девочек за руки, она с удовольствием оглядывалась вокруг.

- Какой мощный и добрый замок, Марина, - сказала она тогда. – Он как сам по себе артефакт. Он дает такое чувство безопасности, да?

- Да, - засмеялась я и погладила стену замка ладонью. – Хотя иногда я думаю, что дело не в замке, а в его хозяине.

- Или в хозяйке, - заметила Катя, и я только улыбнулась. Не стала спорить. Она была права – я тоже сделала многое для того, чтобы Вейн остался несокрушимым.

С каждым днем война отступала все дальше. Я слышала о том, что еще продолжаются столкновения на Юге Рудлога у Милокардер и на севере Блакории, в узкой области у Северных гор, что столица уже почти очищена, и наши войска идут дальше, отлавливая и уничтожая небольшие группы тех иномирян, кто решил не сдаваться. А сдавалось большинство. К нам иногда поступали группы раненых, но их было куда меньше по сравнению с военными временами. И на первый план выходили проблемы мирного времени, его горести и радости.

И праздники.

Подумать только, мне завтра двадцать четыре! И как же за год поменялась моя жизнь… да у всех нас поменялась.

- А как она поменялась за восемь лет, - пробормотала я, глядя в окно, а видя мои конюшни во дворце Рудлог, и маму, и юных сестер, и слыша звуки выстрелов – и вспоминая Смитсена, кровь, страх, смерть.

«Угу. И вот ты здесь и уже беременна двойней».

- Ты скоро совсем пропадешь, да? – прошептала я, переводя взгляд на море – так хороша была погода, что даже остовы судов, торчащие вдоль берега, не портили его мирный вид. На горизонте вновь разворачивалась гроза.

«Скорее всего. Ты сильно позврослела. Мы с тобой становимся одним целым».

- Или я опять схожу с ума, - засмеялась я.

Что же Люк за сюрприз такой мне приготовил?

Слева и справа за замковым лесопарком зеленели поля. Сейчас в замке гостили только Катя с детьми да изредка заглядывали Март с Викторией. Но уже сегодня должны были вновь прибыть из Песков драконы – и расселиться на пару лет по Инляндии, а младший брат Нории останется здесь, в Вейне, чтобы увеличить плодородие окружающих земель. Я знала, как ждет Энтери Таисия, так и работающая в госпитале на должности санитарки и ухитрявшаяся еще и леди Шарлотте помогать с детьми-сиротами. Впрочем, детей опекал чуть ли не весь замок. Я сама почти каждый день заходила к ним и понимала, что их будущее ложится не только на плечи свекрови, но и на наши с Люком.

А сколько еще сирот окажется на территории Инляндии, когда она, наконец, будет зачищена окончательно?

Мы с Таисией не стали подругами, но общались как коллеги – она в госпитале была незаменима, и я знала, что с Энтери они почти месяц видятся урывками – как улетел он к Драконьему пику с Таммингтоном. У нее была работа здесь, он помогал восстанавливать Пески брату. Иногда она брала выходной – или Энтери приходил сюда телепортом, и тогда я видела, как мелькают меж деревьев парка его яркие волосы, когда он, крепко держа жену за руку, гулял с ней. Мне было приятно смотреть на их такие простые и понятные чувства, на спокойную и очень добрую любовь. От них обоих веяло добротой.

И я была рада, что Энтери будет жить у нас в Вейне и дальше.

Люк использовал все возможности получить урожай. Чуть больше недели назад я наблюдала на тех полях у Вейна, которые сейчас уже подернулись зеленой дымкой, огромных и чудовищных тха-охонгов, что двигались, таща за собой большие бороны. С четвертого этажа замка, издалека они казались не больше жуков.

Тогда я попросила у дежурящего у моих покоев гвардейца бинокль и вышла на балкон. Я их до этого не видела кроме как на фото и видео Леймина.

Твари были одновременно совершенны и омерзительны, на их спинах сидели всадники – я знала, что иномиряне управляют инсектоидами не только каким-то рычагом на загривке, но и ментально, и у меня холодок побежал по спине, когда я представила, что какой-то из них сорвется и понесется к замку. Или к городку. Люк говорил, что вынужден рисковать во избежание массового голода, и что на каждой посевной, где используются пленные и инсектоиды, обязательно стоят конвоиры с автоматами и парой гранатометов. Но было все равно страшненько.

Однако, надо признать, все окрестные поля они вспахали за два дня и ушли куда-то в сторону графства Милисент. Один, правда, так и остался на поле неподвижной грудой.

- Они постепенно все подохнут, - объяснил мне Люк, когда я спросила у него. – Они не живут долго, так что используем, пока возможно.

Это действительно обнадеживало.

Но что же за подарок он скрывает?

Я улыбалась, чувствуя себя ровно так, как ощущала перед своим шестнадцатилетием. Что мне подарят? Как пройдет мой первый выход в свет, как пройдет бал в честь моего праздника? Я долго просила у мамы белого тидусского скакуна, и надеялась, что найду его с утра в конюшнях.

Он действительно оказался там. Я назвала его Облако, но мы даже не успели привыкнуть друг к другу – он погиб с другими лошадьми в пожаре на конюшнях при перевороте.

Я мотнула головой, отгоняя призрак горя. Все хорошо. Мы живы, мы пережили войну, и мама бы однозначно нами всеми гордилась.

Дети зашевелились, отвлекая меня от эмоций, требуя еды, и я, вынырнув из глубин памяти, уже собралась идти в ванную, когда увидела, как со сторон фортов движется к нам грузовой эмиратский листолет. Значит, снова привезли людей, которым нужна помощь. А, значит, и я пригожусь.

От автора