Коррида

Солнце слепило глаза, играя бликами на сверкающей, похожей на гранит поверхности туловища, быка. Малкон заворожённо смотрел на Дисмуса, тореро виртуозно владел мулетой. Мускулистые сильные руки делали грациозные движения воина прекрасными. Робо-бык сопел, рыл копытом чёрный песок, то и дело, бросаясь на тореро. Под мощными стальными копытами существа песок превращался в шлак, плавясь от стремительных движений.

Малкону в то время исполнилось восемь лет. Застыв на трибуне, он наблюдал за схваткой человека и механического создания. Сердце мальчика всегда переполнялось сначала страхом и отчаянием, потом радостью и счастьем. Дисмус не знал поражения и был самым высокооплачиваемым матадором Вельгара. На нескольких площадках города каждую субботу шли бои, родео и коррида.

Город Вельгар являлся центром развлечения на Ютике, третьей планеты от жёлтого солнца на задворках галактической системы Гончих псов. Яркие витрины и сияющие огни возбуждали и пьянили толпу. Здесь не только туристы, но и местные завсегдатаи, которым нравилось спускать деньги.

Казино. В блеске огней и ярких рекламных вывесок, каждое здание игорного дома старалось выглядеть привлекательнее. Перед заведениями на высоких тумбах танцевали девушки, зазывая новых клиентов, желающих скормить свои деньги «одноруким бандитам» или рулетке, а возможно, и зелёному сукну покерного стола. Бёдра танцовщиц, обтянутые тонкой блестящей тканью, двигались красиво и ритмично в такт музыке. Руки красавиц то поднимались вверх, словно крылья, то разводились в стороны. Глаза сияли, как алмазы, улыбки не сходили с лиц, казавшиеся искусственными. «Красная звезда» и «Гонка на выживание» собирали самый большой куш в Вельгаре. Деньги в эти казино текли рекой, превращаясь в пыль для тех, кто играл в рулетку, если, конечно, это не люди владельца казино или аферисты.

Улица Красных фонарей манила томными вздохами, ароматами дорогих и дешёвых духов. Здесь каждый мог найти для себя девочку и неважно, сколько монет звенело в карманах. Длинноногие и пышногрудые, малышки, женщины зрелого возраста, толстухи, худышки, красотки и карлицы – шлюхи на любой вкус. В конце квартала Красных фонарей обосновался Сеньор Пекатти, торгующий любовью мужчин и женщин, покупающий или продающий чувства и наслаждения.

В бараке для работников квартала жила Доминика с сыном Малконом, догадываясь, какое будущее ему предначертано. Сеньор Пекатти на него давно поглядывал и уже уговаривал мать продать мальчугана, не скрывая грязных намерений. Женщина знала, что в квартале Красных фонарей у её мальчика только один путь: ему суждено стать в лучшем случае жиголо или наёмником сеньора Пекатти. Что может быть хуже? Об этом женщина предпочитала не думать. Долгов накопилось столько, что выбора нет, как отдать сына проклятому Пекатти. Она надеялась, что придумает что-нибудь для Малкона. У него есть отец, которому не известно о существовании сына. Доминика колебалась, как поступить, выбирая верное решение, и всякий раз, не решаясь уехать из проклятого квартала Красных фонарей.

– Сеньор Пекатти. – Доминика, переминаясь с ноги на ногу, сжала в руках грязный фартук, – Малкон – это всё, что есть у меня, без него моя жизнь потеряет смысл.

– Я думаю, если вдруг твоя никчёмная жизнь оборвётся никого это не расстроит, – хищно улыбнулся сеньор Пекатти. Он невысокого роста, плотный мужчина с сальным взглядом похотливых глазок. Привычка облизывать губы делала его ещё более отвратительным в глазах Доминики. Он сцепил пальцы на животе, меряя взглядом женщину. Разглядывал её, как товар, раздумывая, какую бы получил прибыль от неё и мальчишки.

– Пожалуйста, – женщина с мольбой протянула к нему дрожащие руки, коснувшись ладонью коротких пальцев хозяина квартала, – не забирайте у меня мальчика, я расплачусь за комнату и верну долг, ведь жизнь Малкона не стоит этих 400 монет.

– Глупая курица! – Пекатти грубо толкнул её в грудь.– Если бы ты была сговорчивее, то давно зарабатывала бы куда больше. Ты, жалкая тварь, существуешь в моём квартале только потому, что мне нужен мальчишка. У тебя был шанс работать на меня, а что предпочла ты? Помои и грязные жирные тарелки, пропахшие плесенью тряпки, да потрескавшиеся руки от дезинфектора. Сейчас я ничем не могу тебе помочь, Доминика, ты сама выбрала для себя такое будущее.

– Но…

– Заткнись и слушай. – Он склонился над ней, дыша в лицо женщине неприятным запахом изо рта.– Сегодня вечером я приду за мальчишкой, и не вздумай играть со мной!

Малкон редко ходил в школу. Бесплатное учреждение находилось на окраине Вельгара, и мальчишке сложно добираться домой после уроков. Учительница ругалась, мама в очередной раз расстраивалась. На дорогу много уходило мелочи, и всё, что он зарабатывал на мойке, уходило на оплату дороги, учебников и других школьных принадлежностей. За последние полгода Малкон всего четыре раза посети школу и старался готовиться дома, чтобы совсем не забрасывать учёбу.

"Как странно", – подумал Малкон, подходя к своему дому. Возле него собрались люди. Одни что-то обсуждали, другие кричали, некоторые плакали. Он увидел разбросанные вещи, полицейских, старого бородатого врача, накрывшего лежащую на тротуаре женщину простынёй. Малкон непонимающе подошёл ближе, ему не хотелось верить предчувствиям. Врач, обернувшись, взглянул на тощего мальчишку в старой, пожелтевшей от отбеливателя рубашке школьника. Увидев руку, показавшуюся из-под простыни покрывающей тело, мальчик упал на колени, роняя потёртую сумку, из которой выпали учебники.

Слёзы застилали молчаливое лицо, Малкон не издал ни звука, он приподнял ткань и увидел лицо мамы, с маленьким отверстием у виска, там запеклась тёмно-красная кровь. Малкон не верил, что милая, добрая мамочка не откроет глаза, не улыбнётся и не прижмёт сына к груди. Её больше нет в живых. Нет, это не по-настоящему. Ощущая себя как будто в тягучем киселе, которым стало окружающее пространство, Малкон шептал имя матери и оцепенел от страха и боли. Руки мамы холодные, он сжал ей ладонь. Мальчишку вдруг потащили, схватив за плечи, он обернулся, видя, как доктор шевелит губами, но ничего не мог разобрать из его слов. Сверлил глазами бородатого мужчину в белой униформе и оказался не в силах произнести ни слова.

– Это самоубийство,– пронеслось в толпе.

– Я знаю, кто это сделал,– вдруг проговорил Малкон, обретая дар речи. Поднимая холодные глаза на доктора, он сжал зубы. Врач неотложной помощи отвёл взгляд. Глаза мальчика синие, словно кристаллы сапфира, они не по возрасту взрослые, словно повидали многое, чего восьмилетнему мальчику ещё не нужно знать.

– Я должен увезти твою маму. – Доктор положил большую ладонь на руку Малкона,– ей уже ничто не поможет…

Вместо ответа мальчуган опустил голову, сжал детские кулачки. Он понимал, что теперь всё в жизни переменится. Мама защищала его от нападок сеньора Пекатти и его шестёрок. Малкон уверен, это люди хозяина квартала расквитались с ней.

Доминику увезли на синей машине в морг городской больницы Вельгара. В этом городе не принято долго сожалеть о смерти, здесь нет боли или страха, тут не бывает осуждения. Здесь доступно всё, здесь можно купить всех.

Малкон, вытирая обжигающие слёзы, собирал разбросанные на тротуаре вещи. На двери в их дом сменили замки. Мальчик знал, что сеньор Пекатти решил осуществить грязные замыслы. Ему мешала мама, и теперь у Малкона нет ни дома, ни мамы, никого, кто мог защитить его. Сложив мамины вещи в большой чемодан, он отобрал необходимое и, затолкнув всё в рюкзак, направился прочь из квартала Красных фонарей. Он не знал, куда идти. Ему известно одно – знакомое чувство утраты и главное – не попасться на глаза Пекатти. Жизнь потом заполнится желанием – есть, спать, жаждой выжить и надеждой не стать игрушкой в чужих руках.

Он шёл, опустив голову, длинная чёлка спутанных рыжих волос закрывала мир. Мир, который он не желал видеть, но который, несмотря на свою жестокость и равнодушие, продолжал любить. В свои восемь лет Малкон надеялся на чудо. Он ещё маленький мальчик, и ему пришлось слишком рано повзрослеть. Внезапно кто-то грубо схватил его за шиворот и отбросил в сторону вещи. Парнишке не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто нагло вцепился в него. Воротник на рубашке треснул, оставляя рваную рану на ткани, мальчик вырывался, но его попытки только смешили Пекатти и его окружение.

***

Дисмус откинул назад длинные волосы. Марэна как никогда щедра на ласки. Её гибкое тело напоминало кошачье, тёмная, похожая на горький шоколад кожа блестела.

– Мне пора. – Он бросил на столик сотню мансов, женщина слизала их со стола мягкой, кошачьей лапкой и, склонившись над Дисмусом, коснулась его щёки длинными ресницами,– щекотно,– улыбнулся он.

– Приходи завтра,– проговорила Марэна томным голосом, одеваясь.

Дисмус поднялся с кровати, кинул красавице ещё двадцать монет и направился в душ. Темнокожая жрица любви, послав воздушный поцелуй, надела туфли на высоких каблуках, подправила макияж, накрасила алой помадой губы и, сунув деньги в лифчик, направилась к выходу.

Тореро спускался по лестнице, насвистывая незатейливую песенку, услышанную вчера в ночном клубе казино «Красная звезда». Ему везло. Последние несколько схваток с робо-быками принесли неплохие деньги. Ставки возросли в несколько раз, в итоге пачки мансов пришлось переложить из карманов в кейс. Миллион в кармане носить опасно. Этих денег хватило бы открыть собственную арену или казино, однако у Дисмуса имелись другие планы. Отправившись в Вельгар, он решил почти все деньги положить на счёт в банке и немного развлечься. Позже его путь лежал в провинцию Бурэк, где находилась самая старая школа обучения мастеров родео и корриды с робо-быками.

Говорят, что Азалкан, наставник этой школы, сражался на арене ещё с живыми быками до того времени, пока игры и бои с животными не стали запрещённым видом спорта. Тысячи матадоров могли остаться без работы, если бы не старания Азалкана. Он первый ввёл понятие «коррида с робо-быком».

Крики и выстрелы заставили Дисмуса остановиться. Он выглянул из-за двери и увидел, как по цветному тротуару несётся мальчишка. Тренс Пекатти прицелился и выстрелил, пуля просвистела около ног Малкона. Мальчишка подпрыгнул, вызвав взрыв хохота у подельников Тренса. Беглец пулей ринулся вперёд. Страх гнал его, словно дикого зверёныша, прочь из квартала Красных фонарей. Он увидел на пути высокого светловолосого мужчину, тот кого-то напомнил ему. Мальчишка, уставший и взмокший от пота, споткнулся, падая на незнакомца. Ещё один выстрел прогремел у ног Дисмуса. Матадор выхватил пистолет из-за пояса и направил в сторону Пекатти. В Вельгаре без оружия находиться опасно, Дисмус знал это.

– Мне кажется, ты зашёл слишком далеко, Тренс!– выкрикнул тореро.

Люди Пекатти подскочили к Дисмусу, пытаясь выхватить из его рук мальчишку.

– Полегче! – он направил ствол на здоровяка, что вцепился в худую ручонку Малкона. – Что сделал это малец, раз Тренс устроил погоню? – Дисмус рассмеялся. – Наступил на мозоль его любимой кошки?

Пекатти, тяжело дыша, подошёл к Дисмусу, крепко сжимающего Малкона за руку. Лицо толстяка покрылось багровыми пятнами, он откашлялся и сплюнул под ноги. На лице играла кривая усмешка, смешанная с презрением и ненавистью. Он узнал тореро и понимал, что этот человек имеет достаточно высокое положение в городе, и он неприкосновенен для граждан Вельгара.

– Его мать должна мне…

– Ты убил её! – закричал мальчишка, вырываясь из сильных рук Дисмуса.

– Закрой рот, гадёныш, – прошипел Пекатти.

– Я думаю, твоё влияние не распространяется на малолетних детей. Сколько его мать задолжала тебе?

– 400 монет.

– За 400 монет ты готов изрешетить пацанёнка, как зайната на охоте? – усмехнулся Дисмус, опуская пистолет.– Я догадываюсь, что здесь произошло, и этим делом скоро займётся полиция.

– Ты лезешь не в своё дело, тореро, – оскалился Пекатти. – Этот мальчишка стоит куда больше 400 монет, он отработает всё сполна, всё, что я потерял, связавшись с его матерью.

– Сколько?– неумолимо спросил Дисмус.

Тренс сжал тонкие губы и приказал своим парням убрать пушки.

– Тысячу мансов, и не монетой меньше. Если тебе нужен этот щенок для каких–то целей, я охотно продам его тебе.

Малкон с мольбой и страхом посмотрел на Дисмуса, в его душе всё сжалось до размера одномансовой монеты. Ноги отказывались слушаться и стали ватными. Мальчик не знал, что ждёт его с Дисмусом, казавшийся хорошим человеком. Малкон понимал, что будет, если сеньор Пекатти завладеет его жизнью, мальчишка много повидал, а смерть матери ещё раз доказала ему, что, оказавшись на крючке хозяина квартала Красных фонарей, он станет игрушкой в руках мерзавца.

– Хорошо, Пекатти, я выпишу тебе счёт.

Пекатти неохотно вынул кредитку, он явно не желал расставаться с мальчишкой, которому предстояло стать пешкой в его тёмных делах.

Дисмус перевёл взгляд на Малкона, потом на Пекатти. Тренс тяжело дышал. Жирный обрюзгший боров, которому всегда мало и денег, и крови, и слёз. Даже в конце жизненного пути он остался тем же ублюдком, сколько его знал тореро. Дисмус набрал код на кредитной карте и провёл её ребром по карточке Тренса, переведя необходимую сумму.

– Теперь всё? – насмешливо спросил Дисмус, он устал слушать Пекатти и ему порядком надоел этот разговор. Общение с ним и тупоголовыми парнями походило на стычку бойцовых псов, а Дисмус не причислял себя к собакам.

Пекатти больше не сказал ни слова, жестом приказав своим людям следовать за ним.

– Ну что, идём? – Дисмус, улыбаясь, протянул руку испуганному мальчику с рыжими волосами, которые торчали в разные стороны.– Я не обижу, не бойся. Как тебя зовут?

– Малкон,– ответил мальчик и взял за руку своего спасителя.

– Дисмус, – расплылся в белозубой улыбке тореро.– Я не буду спрашивать, что произошло между тобой и Пекатти, как-нибудь сам расскажешь. Согласен?

Ребёнок промолчав, отвёл глаза в сторону и улыбнулся, за несколько последних дней столько произошло дурного, а теперь ему казалось, что жизнь началась с чистого листа. Дисмус видел это и впервые понимал, что бывает, когда за улыбку ребёнка не жалко и тысячу мансов отдать.

Малкон проголодался, с утра не было во рту ни крошки. Проходя мимо витрин дорогих ресторанов, видя изобилие, он чувствовал, как рот наполнился слюной. Он не решался попросить своего спасителя купить ему хотя бы кусок хлеба, чувство вины больше чувства голода. Они шли молча, иногда останавливаясь. Мальчик понял, откуда ему знакомо лицо мужчины. Прохожие то и дело просили автограф у известного матадора, пользовавшегося в Вельгаре огромной популярностью.

– Думаю, надо взять такси, – шепнул Дисмус мальчику,– иначе мы не доберёмся в Бурэк и к вечеру.

Он снова удивил мальчика широкой открытой улыбкой. Малкон промолчал, что страшно проголодался и, крепче сжав руку Дисмуса, постарался изобразить счастье на лице. Дисмус видел, что на душе у мальчишки скребутся кошки. Немудрено, ведь мальчуган совсем недавно потерял мать.

– Может, ты хочешь есть?

Этот вопрос оказался для Малкона, как бальзам на душу. Он пожал плечами и ответил, что не против немного перекусить. Они зашли в кафе, что находился рядом со стоянкой такси, Дисмус заказал горячий шоколад, несколько кусков хорошо прожаренной говядины, различные овощи и жареный картофель. Он знал, что любят дети, поэтому пытался хоть как–то отвлечь мальчика от печальных мыслей.

– Малкон, я отправляюсь в школу сеньора АзалкАна ДашИ, ты знаешь, кто это?

– Угу, – закивал мальчик с набитым ртом.– Конечно, – добавил, улыбаясь, и потянулся к стакану с горячим шоколадом. – Спасибо, так вкусно.

– Ты не торопись, поешь хорошенько.

– Угу. Я знаю, кто ты. Смотрел все корриды с тобой.

– Мне это очень приятно. – Дисмус приложил правую руку к груди и, улыбнувшись, склонил голову. – Я тоже вырос в подобных трущобах, что иногда, – он понизил голос до шёпота,– меня тянет снова вдохнуть запах этого места.

– Ты из Вельгара?

– Нет, Малкон, – покачал головой Дисмус,– я родился на севере в маленьком портовом городке, под названием Даргет, слышал о таком?

Малкон покачал головой, доедая свою порцию.

– Мой отец работал в порту грузчиком, – продолжил Дисмус, – а мать… мне больно вспоминать о том, кем была она. Она, как и девушки из квартала Красных фонарей, продавала любовь за деньги. Мой папаша любил её, а она сбежала с каким-то торговцем, оставив меня отцу, который, возможно, и не был им… Я прошёл через многое, пока он не отправился в Бурэк и не узнал о школе сеньора Даши.

– Ты хочешь отдать меня ему?

– Нет, пока просто поговорить.

– Теперь ты мой новый хозяин?

– Мне не нравится это слово, давай лучше я буду твоим другом. – Дисмус потрепал мальчишку по непослушным рыжим волосам, – ты хороший парень, и я помогу тебе, как когда–то помог мне мастер Даши.

Путь в Бурэк не близкий. Малкон, удобно устроившись на заднем сидении, смотрел в окно на проносящиеся мимо дома, машины, старые кряжистые деревья и поля, засаженные картофелем. Небо дышало свежестью, и в открытое окно то и дело врывался свежий ветер, развевал рыжие волосы Малкона, щекоча нос, покрытый россыпью веснушек.

Бурэк – небольшой городок. В нём не искрились вызывающие огни, здесь по улицам не разъезжали на дорогих автомобилях. У дороги не стояли грудастые шлюхи. У обочины за невысокими оградами из белого штакетника стояли аккуратные одноэтажные домики.

Всюду цвели цветы, и Малкону казалось, что воздух пахнет молоком и хлебом. Он словно оказался в сказочной стране, о которой читала ему мама перед сном. Мама. Как он мог оставить её? Малкон почувствовал, как стало больно глазам, он вытер набежавшие слёзы, понимая, что сейчас у него нет права на них. Теперь у него начнётся новая жизнь, и мама будет смотреть на него с небес и улыбаться.

Красивый двухэтажный дом из красного камня. Дом Азалкана Даши представлял собой большое здание школы, с ареной, находившейся во внутреннем дворе. Мастер жил на втором этаже, а на первом располагалась школа. Малкон крепко сжал руку Дисмуса, когда они вышли за ворота. Всюду сновали мальчики, девочки семи, десяти лет и подростки постарше. Все они крепко сложены, и у каждого определённое занятие. Двое близнецов вскапывали клумбу с цветами, две девушки поливали цветы. Несколько ребят тренировались, бегали, играли в мяч.

Они вошли в просторный холл дома Азалкана. Малкона впечатлили высокий потолок и стены, увешанные плакатами, кубками, медалями и грамотами. Он слышал крики и звуки ударов доносящихся из спортивного зала, а потом мальчуган впервые увидел арену своими глазами и понял, что влюбился в неё раз и навсегда.

Она казалась огромной, с высокими яркими трибунами, красочными флагами. Чёрный песок, словно на пляже, где морские волны ударяли о берег. Малкон закрыл глаза и услышал, как на трибуны поднимались люди. Они приветствовали матадора и его свиту. На тореро тёмные трико и расшитая золотом куртка. Узоры из серебристых нитей украшали чёрную широкополую шляпу, как и отвороты высоких кожаных сапог, повидавших не только эту арену. Их семеро в похожих одеждах, но тореро, самый высокий и самый смелый, двигался впереди…

– Малкон. – Дисмус дотронулся до его плеча,– тебе нравится здесь?

Блестящие глаза мальчика сами говорили за него. Дисмус улыбнулся и, обняв Малкона, похлопал его по спине.

– Я вижу, в тебе есть тот же азарт и любовь, что когда–то привели меня на арену.

– Мне нравятся бои с быками и родео, но я наблюдал за ними только на большом экране в ночном городе Вельгара.

– Так ты не ночевал дома? – шутя, нахмурил брови Дисмус.

– Да нет, я потом возвращался. Ночью там много народа, а сеньор Пекатти говорил мне, на кого ставить монеты и мансы.

– Ты делал ставки, малыш?

– Здесь ничего сложного, Дисмус, – пожал плечами мальчик,– иногда к сеньору Пекатти приходил господин с чёрным лицом, у него вся кожа белая, а лицо как у чернокожего... Так вот, этот господин приносил ему заявки от богатых клиентов и сообщал, на кого лучше ставить.

Дисмус серьёзно посмотрел на Малкона.

– Откуда тебе это известно?

– Один раз чернолицый пришёл раньше, чем я успел уйти. Кухарка Лу всегда хорошо кормила меня, перед тем как я должен отправиться в центр Вельгара. И когда я выходил из комнаты, то…засмотрелся на рыбок сеньора Пекатти. Знаете ли, у него очень красивый огромный, – Малкон руками показал, насколько большой, – преогромный аквариум. Когда я услышал шаги, то испугался чернолицего и спрятался за портьерой. Потом вошёл сеньор Пекатти, и они начали обсуждать дела по ставкам. Я многое чего не понял. Только мне показалось, что чернолицый каким-то образом знает, кто выиграет, а кто нет.

– Думаю, я знаю, о ком ты говоришь, – скривился Дисмус, – они видели тебя?

– Не знаю. Мне стало так страшно, что я… прижался к стене, а потом понял, что это окно. Не знаю, как, но я повернул ручку. Они ничего не замечали, пока я не открыл раму, она скрипнула, и я услышал приближающиеся шаги. Мне удалось выскочить на балкон и спрыгнуть со второго этажа прямо на гору белья, что приготовила Лу для стирки. Сеньор Пекатти выглянул с балкона и посмотрел, как я скачу на покрывалах и подушках, которые валялись тут и там. Он крикнул мне, что–то вроде «безобразник»…и всё. Он никогда не спрашивал, что я слышал. Сеньор Пекатти считал меня ещё совсем маленьким. Пришло время, когда он стал требовать от мамы больше денег за проживание, и пришлось это сделать. Я, наверное, поступил плохо.

– Что сделать, Малкон?

– Я отправился в полицию и рассказал всё, что слышал в доме Сеньора. А ещё, что он заставлял делать меня ставки, и что я помогал ему, а он решил сжить со света меня и маму.

Дисмус больше не нуждался в объяснении странного поведения Тренса Пекатти. Малкон дал повод полиции, чтобы установить слежку за его домом и передвижениями. Хорошо. Дисмус убрал со лба волосы и, вынув из кармана бандану, повязал её.

– Ты думаешь, сеньор Пекатти хочет убить меня? – Малкон дёрнул Дисмуса за руку.

Тореро взглянул в большие глаза мальчика. Нет. Он не хотел ему лгать, но и всей правды говорить не стал. Мальчик желал защитить мать, но тем самым, по своей неопытности, стал причиной её гибели. Дисмус закусил нижнюю губу.

– Почему ты молчишь? – Малкон потряс его за руку.– Обычно мама так молчала, когда всё было плохо…

– Нет, малыш, всё хорошо. Если Тренс Пекатти что-нибудь и хотел сделать тебе, сейчас он далеко и оставит свои попытки. Надеюсь на это. Если только ты снова не перейдёшь ему дорогу. Малкон. – Дисмус серьёзно глянул на мальчугана, – ты должен понять одно: деньги – это не самое главное в жизни. Если ты, имея деньги, остаёшься Человеком, значит, ты и был им всегда. Неправда, что деньги портят людей – они испытывают их на прочность. Также с популярностью, также с властью. Знаешь, когда я хочу выйти из боя победителем, я не мечтаю о деньгах. Я думаю о победе, о способе победить, и том, чтобы не попасться под тяжёлые острые бычьи рога.

Дисмус немного помолчал и добавил, что наверняка Малкону многое не понятно из его слов. Мальчик пожал плечами и очень по-взрослому смотрел на него.

– Дисмус, дружище. – Малкон обернулся и увидел, как к ним идёт быстрой походкой высокий сухопарый старик. На его лице печать многолетнего опыта и мудрости, которые, как и шрам на правой щеке, оставили след на его лице.

– Азалкан. – Дисмус раскрыл руки для объятий, – как же я рад тебя видеть.

Они обнялись крепко, по-мужски, похлопывая по спине и плечам, друг друга.

– Каким ветром, Дисмус? – Старик, улыбаясь, оглядел своего ученика. – Вижу, ты приехал не один?

– Да. Познакомься, это Малкон. Мальчишка смотрел все бои с моим участием.

– Да ты знаменитость, дорогой Дисмус. – Старик снова обнял его.

– Я думаю закончить карьеру матадора и открыть свою школу.

– Считаю, из тебя выйдет отличный тренер и учитель. – Азалкан оглядел мальчика: – Из него получится отличный пикадор или бандерильеро. Потом, возможно, он станет матадором. А что если, таким же, как ты, тореро Дисмус?

Азалкан протянул руку Малкону и крепко сжал её. Мальчишка чувствовал, какая сила течёт по его венам. Сколько энергии в этом ветхом на вид теле. Он улыбнулся мужчине чистой и обезоруживающей улыбкой и, опустив глаза, направился к трибунам, оставив учителя со своим учеником, который многого достиг за эти годы. Им нужно поговорить, а Малкон любил фантазировать, и сейчас, стоя на трибуне, всматриваясь в чёрный песок арены, представлял себя матадором, никак не меньше.

Солнце давно опустилось за облака, окрасив небо на прощание багровыми красками. Арену осветили фонари. Воздух наполнился голосами. Тени механических созданий казались огромными, их шаг похож на поступь обычного быка. Малкон огляделся, Дисмуса нет рядом. Улыбчивая девушка лет пятнадцати сообщила мальчишке, что сегодня его друг будет выступать на арене школы. Малкон обратил внимание, какие мускулистые руки у неё, казалось, что она запросто уложит кого угодно.

– Ты тоже учишься в этой школе?

– Да, учитель попросил побыть с тобой, пока идёт коррида.

– Ты не думай, я могу позаботиться о себе.

– Я знаю, – улыбнулась девушка, – просто учитель не хотел, чтобы тебе стало скучно. Принести что-нибудь?

Малкон пожал плечами.

– Возможно. Если только воды.

– Воды?

– Ага. Иди, не бойся, меня тут никто не обидит.

– Да я не за тебя боюсь, – девушка подмигнула ему,– а за твоих соседей.

Малкон улыбнулся её плоской шутке, понимая, что именно Дисмус попросил присмотреть за ним. Впервые за свою жизнь Малкон почувствовал, что такое иметь отца. Как он хотел, чтобы так случилось, и Дисмус стал ему больше, чем другом.

***

Пекатти понимал, что Малкону многое известно, поэтому и решил заполучить себе мальчишку. Однако карты легли не так, как ему хотелось. Мальчик оказался не по годам смышлёным. Тренс вспомнил о его визите в полицию. Это дорого ему стоило. Также он подумал о Брайя Колусе, информатора, с которым после этого дела пришлось покончить. Слишком длинный у того язык и большие аппетиты. Пекатти усмехнулся, отпив водки из пузатого стакана со льдом. Брайя – жертва неудачного эксперимента – не принадлежал ни к одной из существующих рас и в то же время являлся носителем обоих. Неудачная пересадка кожи лица в детстве после пожара дала неприятный для него результат – отталкивающую внешность. Она запоминающаяся и особо привлекательна для сотрудников охранных органов и полиции. Однако у Брайя было одно замечательное достоинство. Настоящий талант. Он телепат. За это хозяин квартала и ухватился, предлагая Брайя работать на себя.

Чернолицый устроился официантом в казино «Гонка бешеных псов», выполнял поручения Пекатти. Для этого ему пришлось гримировать кожу на белой шее и носить тонкие тёмные перчатки, чтобы его необычная внешность не бросалась в глаза. Меньше вопросов – больше возможностей. Здесь Брайя слушал все разговоры и передавал важные мысли на расстоянии. Он отлично справлялся, пока мальчишка Доминики не принёс легавым информацию об их тёмных делах. Пекатти вышел сухим из воды, а вот Брайя зацепился на крючок. Он знал обо всех махинациях Тренса с букмекерами Вельгара, имеющими свою долю. Процент ставки искусственно завышали, о чём известно только определённому кругу. Прибыль не облагалась налогами, люди в букмекерской фирме вели двойную бухгалтерию, и обо всём знал Брайя благодаря своим телепатическим способностям.

Пекатти занимался не только сводничеством и ставками, в его криминальные интересы входило всё, что укрывали от проверяющих органов дельцы теневого бизнеса Вельгара. Словно крыса он мог проникать в любые щели, благодаря не только криминальному таланту и страсти к роскоши, но и такому человеку, как Брайя. К сожалению, пришло время, когда чернолицего было необходимо убрать, потому, что только мёртвые могут молчать, решил Пекатти.

Теперь осталось избавиться от мальчишки Доминики. Тренс налил себе ещё водки. Доминика. Какая она была хорошенькая лет десять назад, пока эта проклятая работа не превратила её в одряхлевшую, усталую и больную женщину. Она приехала сюда беременная, и Пекатти решил помочь, в надежде, что потом она отплатит ему тем же. Замыслы хозяина в отношении Доминики не свершились, она снимала жильё в квартале Красных фонарей, но не стала шлюхой.

В других местах Вельгара слишком дорого, либо очень далеко до работы. Много лет она проработала в прачечной отеля, где в апартаментах с красными стенами перебывала половина чиновников города счастья, как его иногда называли. Доминика прилетела на Ютику с Земли, задыхающейся от перенаселения, и не догадывалась, что её мечтам не суждено сбыться. Тренс потёр колючий подбородок и, позвав служанку, приказал принести выпить ещё.

– Живо тащи сюда скотч и мои сигары из Катбуча!

Перед глазами плыло, он медленно поднялся с мягкого дивана, и когда служанка принесла поднос с чистым бокалом и непочатой бутылкой скотча, двинулся к ней. Испуганная женщина поставила поднос на стол и поспешила скорее уйти, но одуревший от тёмных мыслей и выпивки Тренс преградил ей дорогу. Лу отступила назад, она знала, что дальше последует и, сжав в руках форменный передник, отступила к столу Пекатти. Её владелец никогда не стеснялся вымещать своё недовольство и проблемы на работниках своего дома. Служанка ещё помнила, как ей пришлось месяц пролежать в больнице, чтобы излечиться от побоев хозяина. Сегодня ей не хотелось валяться на полу с выбитыми зубами. Она помнила ещё то ощущение, когда рот наполняется кровью, а в голове от ударов начинается звон, когда не чувствуешь боли, а единственное желание – умереть. Такого она не могла себе больше позволить. Лу помнила историю с Доминикой и, как Малкон остался совсем один. У неё тоже дочь, и Лу не хотела для неё сиротского будущего в цепких пальцах Пекатти.

– Ты сегодня не так добра ко мне, – усмехнулся Пекатти.

– Вы пьяны и если что… я пойду в полицию… – служанка услышала, как дрогнул её голос.

– Катись к чёрту, сука, – при слове полиция, у Пекатти включался своеобразный механизм защиты. Он схватил Лу за плечи и начал трясти её, потом ударил по лицу яростно и больно. Женщина упала на стол, остатки водки выплеснулись из бокала. Стакан, упав на мраморный пол, разлетелся вдребезги. Тренс покачал перед лицом женщины пальцем.

– Никто не смеет угрожать Тренсу Пекатти!

Он рассмеялся, приближаясь к Лу. Она почувствовала, что тело перестаёт слушаться, превращаясь в тряпичную куклу. В голове женщины зазвучали дьявольские часики – тик-так, тик-так…

– И твоя дочь не сбежит от меня, как этот ублюдок Малкон! – прорычал Пекатти. – Вы всё у меня вот где! – он сжал пальцы в кулак. – Видела?

Вцепившись в бедняжку, он начал душить её, а она судорожно глотая воздух, билась, словно рыба на песке. Краем глаза несчастная увидела путь к спасению и из последних сил вытянула руку в сторону, где лежала массивная пепельница. Ещё немного, и он, наверное, раздавил бы ей горло. Удар. Сдавленный крик. Ещё удар, но уже слабее. Хрип и кровь, тёплая и липкая. Кап-кап, тик- так, тик-так, кап-кап… тик-так, тик-так. Почти теряя сознание, Лу сбросила с себя обмякшего, словно тряпка, хозяина. Кашель душил, и она, с трудом приходя в себя, увидела, что белоснежный фартук формы залит кровью. Пекатти завалился на стол, прижавшись лицом к полированной поверхности. Женщина отступила назад, закрывая лицо руками.

– Боже, я убила его, – прошептали губы, в животе сжалось, а тошнота, подступившая к горлу, заставила женщину согнуться пополам. Лу вырвало прямо на шикарный ковёр кабинета Пекатти, который она ещё сегодня утром с такой тщательностью чистила и, теряя ориентацию, она двинулась к столу, открыла скотч и, сделала глоток, потом другой. Крепкий напиток обжёг горло, Лу вытерла лицо и, сняв фартук, засунула его в карман платья, привела лицо в порядок и выбившиеся волосы из причёски. Руки предательски дрожали, а бледное лицо стало похоже на маску. Она знала, что никто не пожалеет о смерти этого человека. Много лет назад он неизвестно откуда взялся в Вельгаре и принёс городу только больше крови, грязи и горя. Но она ошибалась, надеясь, что сделала прогнивший насквозь мир Ютики лучше.

Улица «Кривой Диаби». Приглушённый свет фонарей. Пожилая женщина катила коляску с ребёнком, который, то замолкал, то снова хныкал.

– Успокойся, Лайна. – Женщина гладила морщинистой рукой пухлую щёчку внучки: – Мама скоро придёт.

Девочке не больше трёх лет, у неё красивые вьющиеся каштановые волосы и голубые глаза. Она улыбалась бабушке, и на щеках малышки появлялись ямочки.

– Ты мой ангелочек, – улыбалась бабушка с нежностью.

– Мама. – Женщина подняла голову и увидела дочь, которая быстрым шагом шла к ней.

– Лу? Что происходит? На тебе лица нет!

– Привет, ангелок. – Лу взяла на руки дочь, – надо сейчас же уезжать, завтра…Может, нет, сегодня, а то у нас будут большие проблемы…

– Что случилось, Лу?

– Сейчас я тебе ничего не могу сказать. Позже, как уберёмся отсюда.

Они собрали вещи быстро, только необходимое сложили в сумку. Портреты некогда любимых смотрели со стен, с тумбочки около одинокой кровати. Лу села на стул и, закрыв лицо руками, заплакала.

– Дочка, успокойся. Раз ты говоришь, что нужно поскорее уезжать из города, не время лить слёзы. Смотри, девочка уснула.

– Идём, мама. – Лу вытерла слёзы, взяла на руки спящую малышку и открывала дверь. Она знала, что страница этой жизни перевёрнута навсегда. Возможно, это к лучшему. Нет, это точно к лучшему. Неизвестно, чем бы закончилось сегодняшнее происшествие. Они ушли, оставив ключи на столе, и написав записку домовладельцу. Лу слышала, как громко стучит её сердце. Отчаяние постепенно охватывало её, как хотелось поделиться с единственной подругой в этом городе, в котором нельзя иметь друзей. Но сначала они должны уехать. Скорее. Она прибавила шаг. Пожилая женщина еле поспевала за ней, в её возрасте уже сложно бежать.

– Я сегодня не видела Доминики, – пробормотала Лу, – ей с мальчишкой надо бы уехать вместе с нами.

Бабушка Жесона промолчала о гибели матери Малкона, ей не хотелось ещё больше расстраивать дочь. Они остановили проезжавшее такси, погрузили сумку с вещами на заднее сидение, где Лу устроилась с дочкой. Мать сообщила адрес, и водитель, кивнув, прибавил скорости. Машина легко поднялась в небо, её одинокий обтекаемый силуэт освещали яркие огни города. Лу смотрела в окно, видя, как этот город, наполненный светом мерцающих огней, остался внизу, и он больше никогда не сможет достать её. Лу бросила на прощание горький поцелуй, она всё ещё верила, что теперь в её жизни всё будет иначе.

***

Бурэк. Серые предрассветные сумерки окутали город, и пахло свежестью. Аромат жасмина заполнил нос. Хотелось верить, что плохое осталось позади. Хочется очень верить. Жесона расплатилась с таксистом и сжала губы, чтобы не расплакаться, на душе скребли кошки.

– Теперь бы ещё найти нормальный отель.

– Да, мам. – Лу очень устала и, как только они оказались в Бурэке, страшно захотела спать.

– Теперь мы одни. – Жесона остановила Лу жестом: – Я не хочу, чтобы мы в отеле говорили о том, что случилось в квартале Красных фонарей. Я знаю, что-то произошло и это касается тебя. Ведь так?

– Да, мама, – прижала спящую дочку к груди Лу, – сеньор Пекатти напился. У него снова проблемы, видимо, из-за сбежавшего сына Доминики. Тренс начал оскорблять меня, потом… Потом я вспомнила, чем всё это закончилось в прошлый раз. Он мог убить меня. Эта скотина… – Лу сжала побелевшие губы, – на столе стояла пепельница, и я ударила его по голове… два раза. Я не знаю, возможно, он уже мёртв, я бы очень на это надеялась!

– Лу, никогда никому не желай смерти, даже самому отъявленному негодяю. Не в нашей власти распоряжаться чужой жизнью. Но, думаю, тебе ничего не грозит, ты ведь защищала свою жизнь.

– Да, – опустила глаза женщина,– идём, что–то становится прохладно.

– Ты должна понять, что полиция будет разыскивать тебя. Поэтому лучше прийти и во всём сознаться.

– Мама, я не верю этим легавым, они такие же продажные, как и люди, что работали на сеньора Пекатти. Кругом всё решают деньги. Посмотри на нас. Большая часть моей зарплаты уходит на оплату долгов. Мы не можем больше так жить, тем более, когда у меня есть Лайна. Её нужно кормить и одевать, а денег ни на что не хватает.

– Идём, я думаю, здесь, – Жесона махнула в сторону отеля «Гнездо малиновки», – отличное место на одну ночь.

– Завтра я буду искать работу.

– А я посижу с Лайной.

– Почему-то я не испытываю страха.

– Всё пройдёт. – Жесона ласково погладила дочь по плечу: – Идём.

Лу надеялась, что в Бурэке всё будет иначе. В маленьких городках люди добрее, здесь нет жажды наживы, город не пропитан насквозь зловонием алчности. Старуха благодетель не плетёт здесь сеть равнодушия, чтобы набросить её на город и людей, заставив забыть всех, что они когда–то были другими, верили в иные ценности и были способны сочувствовать друг другу.

Приветливый портье. Чистая уютная комната пропахла дезинфектором. На жалюзи не пылинки. Лу провела пальцем по тумбе, на которой стояло большое овальное зеркало.

– Отличный отель для 10 монет за ночь.

– Странно, что так дёшево.

– Давай спать, а то Лайну разбудим разговорами, – впервые за эти часы Лу улыбнулась. – Я в душ.

– Хорошо, – улыбнулась Жесона, укладывая внучку в постель и любуясь, как она спит, тихо посапывая во сне.

Лу включила воду, трубы задребезжали, выплюнув ржавчину и какую–то мерзость. Лу отступила к краю ванны, брезгливо разглядывая пучок волос в сливном отверстии. Номер производил более приятное впечатление, чем ванная комната. Ей пришлось ждать, пока мутная вода, с запахом чего–то неприятного, наконец-то станет чище. Лу надеялась, что запах шампуня отобьёт от воды этот скользкий словно от разложения «аромат». К счастью, скоро всё наладилось. Быстро приняв душ и накинув на плечи уютный махровый халат, Лу улыбаясь, вышла в комнату. Одна мысль – лечь и, накрывшись одеялом, свернуться калачиком, словно кошка, и уснуть.

– Лицом вниз!– Лу не сразу сообразила, что происходит, получив удар прикладом между лопаток. Боль хлестнула, словно удар электрошока, женщина упала на колени.

– Руки за голову! – её глаза наполнились слезами. На руках щёлкнули наручники. Халат распахнулся, обнажая красивую грудь. Стыд прошёлся краской по лицу, Лу опустила глаза, ощущая кожей взгляды агентов.

– Полиция Ютики по расследованию убийств, – широкоплечий полисмен сунул ей в лицо удостоверение. – Вы имеете право на бесплатного адвоката из коллегии, вы и ваши близкие имеют право не свидетельствовать против вас, и у вас есть право на один телефонный звонок. Также вы можете уплатить залог, чтобы не отправлять с нами в участок. Но… – он криво усмехнулся, облизав её взглядом,– денег на залог у вас нет, мисс Луиса Золге. Не так ли?

– Я хотела утром прийти к вам… Я не думала… я не виновна… моя дочка…

– Ты знаешь слово «заткнись»?– прошипел капитан.– Твоё признание ничего для тебя не изменит. Ты виновна априори. Не мне решать, суд разберётся. А сейчас следуй за нами!

– Я только переоденусь, прошу вас. – Капитан скользнул глазами по её груди.

– Думаю, в твоём положении так отправиться в участок значило, что ты не будешь ночевать в общей камере.

– Я вас не понимаю… – Лу посмотрела на мать, потом на проснувшуюся Лайну, которая заплакала.

– Уйми ребёнка, старуха! – заорал капитан.

Жесона схватила внучку на руки и, прижав к груди, пыталась успокоить её. Лайна разрывалась от крика и плакала всё громче, словно чувствуя, что матери больше не будет рядом.

– Вы слетелись сюда, словно я совершила что-то ужасное. – Лу с вызовом глянул в холодные глаза капитана: – А что делали вы, когда Пекатти убивал людей? Или вам он тоже платил за молчание?

– Лу, не надо, – прошептала Жесона, понимая, что таким образом дочь подписывает для себя смертный приговор.

– Если я виновна, то отвечу. Я знаю процедуру мнемографии, и вы, капитан, нарушаете закон…

Удар внезапный болезненный. Кровавая слюна окрасила белый халат, расцветая на рукаве алыми цветами. Лу, покачнувшись, упала, окровавленные губы шевелились в попытке что-то объяснить. Она слышала плач Лайны, ругань полисменов и почувствовала удар за ударом в живот и грудь.

Боль почти что прошла. Лу стало так легко, она ощутила себя птицей, летящей в облаках. Она увидела, как Лайна становится старше, как она превращается в девушку, женщину. Лу улыбнулась и помахала ей руками. Нет, это не руки, а крылья, но ей не страшно, она знает, что теперь она птица. Лайна тоже знает это и, протягивая руку, кормила её с рук печеньем…

Тошнота. Лу открыла глаза, словно её вытащили за ноги из колодца, наполненного трупами. Каждое движение приносило боль. Чертовка не торгуется, она отдаёт всё, что есть у неё: кровь, смешавшуюся с грязью на руках, разбитые колени, лицо, опухшие губы.

Лу поднесла руку к лицу, ощупав его. Не хватало нескольких зубов. Преодолевая боль, она попыталась сесть, туман то ли слёз, то ли помутневшего сознания скользким саваном прилип к глазам. Она видела свет впереди, слышала разговоры, чувствовала чьи–то руки. Они больше не били её, наоборот, это были прикосновения участия.

– Я просто спасла себе жизнь, – пробормотала она, еле шевеля языком.

– Простым людям всегда сложно выжить, – услышала она незнакомый женский голос,– такова наша судьба. – Сокамерница поднесла к её губам чашку с какой-то жидкостью, заставив выпить всё до последней капли. Лу покачнулась и снова впала в забытьё. Ей снились сны, где она летала высоко-высоко в небе над белыми облаками в яркой звенящей синеве. Она видела, как восходит солнце, как распускаются цветы. Иногда она приходила в себя. Жуткая головная боль сдавливала виски, превращала мозг в наковальню. Лу так не хотелось возвращаться в камеру, где у неё нет будущего. Её там ждало одиночество и смерть. Лу знала, что судьи уже всё решили, и её дочь будет расти и жить с мыслью, что мать убийца.

– Не переживай за дочь, – услышала она хриплый голос сокамерницы,– приходила твоя мать, она сказала, что договорилась с работой и пристроила твою дочь в школу.

– Какую школу? – Лу всё казалось каким–то странным сном, голос женщины звучал эхом в её голове.

***

Пыльная дорога окраины Бурэка. Жесона ехала на такси, держа на руках маленькую внучку. Девочка часто спрашивала, где мама, и женщине тяжело снова не расплакаться. Она держалась, сжимала пальцы изъеденные артритом. Сердце начинало покалывать, Жесона поморщилась от боли и вынула из кармана баночку с таблетками.

– Вам нехорошо? – участливо спросил водитель.

– Нет, сейчас всё пройдёт.

– Вот, возьмите, там, около сидения, есть бутылка с водой.

– Спасибо.

Красивый ухоженный двор вокруг большого двухэтажного дома, облицованным камнем красного цвета. Жесона ещё ни разу не бывала здесь. Она знала, что в этом месте ей смогут помочь. Она расплатилась с водителем и направилась по дорожке из брусчатки к большим воротам. Здесь около бордюров, выкрашенных белой краской, росли красивые цветы, зелень создавала причудливые образы. Садовник так искусно формировал фигуры из кустарников, что они казались живыми. Она опустила Лайну на землю, и девочка погладила фигуру медведя из кустарника

– Зелёный мишка, – улыбнулась Лайна, – бабушка, смотри, тут столько зелёных зверей.

– Это всё делается из кустарников, Лайна.

– Красиво. Я хотела, чтобы мама тоже всё это увидела.

– Конечно, мама обязательно приедет, но сейчас я должна тебя определить в школу.

– Школа, – рассмеялась Лайна, – ты играешь со мной в школу?

– Сейчас я тебе всё расскажу.

Жесона опустилась около малышки на корточки и поцеловала её.

– Здесь будет твой новый дом, у тебя будет много-много друзей. – Она гладила внучку по волосам, еле сдерживая слёзы, – тебя многому научат.

– А ты будешь приходить ко мне? – спросила Лайна, и её голосок окрасился минорными нотками. Жесона знала, что ещё немного, и внучка расплачется.

– Конечно, милая, как я могу тебя бросить…

– А мама?– голос Лайны споткнулся на слове «мама», она взглянула удивительными, большими глазами на Жесону, готовыми, как два озера с голубой водой, расплескаться слезами.

– Мама тоже приедет, – солгала Жесона, – обязательно…

К ним навстречу вышла девушка в спортивном ярко-красном костюме. У неё тёмные волосы, собранные в хвост. Она шла лёгкой пружинистой походкой, держа в руке папку, и приветливо поздоровалась с пожилой женщиной.

– Мисс Золге?

– Да. – Жесона поклонилась, приложив руку к груди.

– Следуйте за мной, Азалкан ждёт вас.

Женщина взяла на руки внучку и нежно сжала её в объятиях. Теперь они расстанутся надолго. Она догадывалась, что потеряет дочь, ей не позволили даже увидеться с ней. Лайна это последнее, что осталось у старой женщины.

Азалкан. Высокий мужчина неопределённого возраста. Его голова гладко-выбрита, а кожа смуглая, словно он всю жизнь работал на плантациях.

Он протянул для приветствия руку, Жесона сжала её, чувствуя, какая сила скрывается в нём.

– Присаживайтесь, мисс Золге, выпьете что-нибудь?– спросил он, усаживаясь в кресло за большим столом.

– Да, только если воды или сока, – робко произнесла Жесона, сжимая худенькую ручку Лайны.

– Ди, принеси мисс Золге сока. Макуати подойдёт?

– Вполне, – Жесона волновалась, и поэтому улыбка на её губах дрожала.

– Малышка не откажется тоже? – ласково спросил Азалкан девочку.– Как тебя зовут?

– Лайна, – девочка серьёзно посмотрела на учителя, – я вас не боюсь.

Её ответ развеселили его.

– Я очень рад, что ты меня не боишься. А разве я такой страшный?

– Ты – да, а вот девушка, что пошла за соком – нет.

Старик рассмеялся.

– Думаю, мы с тобой подружимся. – Он снова обратился к Жесоне: – Мисс Золге, вам известны правила школы?

– Да, конечно.

– В дополнении к ним, я хочу добавить, что для Лайны я сделаю небольшое исключения, учитывая её возраст. Вы можете приезжать сюда раз в неделю и общаться с ней на территории школы. У нас тут есть парк с аттракционами, кинотеатр и кафе. Всё для того, чтобы дети чувствовали себя как дома. За территорию школы выходят только те, кому исполнилось пятнадцать лет. После пяти лет мы начнём плановое обучение мастерству, к которому Лайна будет больше всего приспособлена.

– Потом я смогу навещать её?

– Первый год не чаще, чем раз в месяц, второй и третий год – раз в три месяца, а потом раз в году. Такая система обучения, это важно для ребёнка в подобном возрасте. Если учащийся очень захочет увидеть близкого ему человека, мы обязательно свяжемся с ним. Но, поверьте, такие случаи бывают редко. Ученикам просто некогда задумываться о том, что там с мамой и папой, скучают ли они по нему. Вы должны понять, что из нашей школы люди выходят совсем другими. Они не подвержены соблазнам одичалого мира, у них, я бы сказал, на него иммунитет. Опытные психологи проводят ежедневные тренинги. Медицинское обслуживание на высоком уровне. После окончания школы ученик обязан отдать дань.

– Что это? – Жесона нервно заёрзала в кресле, обдумывая, правильно ли она поступает с внучкой.

– Дань – это обет, который означает составление договора на три года с последующим его продлением на паритетных условиях. Наша школа выращивает мастеров, и в будущем, у большинства из них, этот выбор становится профессией. Вы слышали о Дисмусе Аре? Великий матадор, он вышел из стен моей школы. – Азалкан, улыбнувшись, отпил из стакана воды, – кстати, он недавно приезжал ко мне, хочет основать свою школу, привёз с собой мальчика, который из ваших мест, из Вельгара. Такой интересный мальчишка, позже я познакомлю Лайну с ним. Ему уже восемь, поздновато для начала тренинга, но он способный ученик. Лайна наделена силой, я это вижу сразу в детях, в ней я заметил то же, что и в Малконе.

Жесона вздрогнула при упоминании имени сына Доминики, но ничего не стала расспрашивать у Азалкана. Возможно, мальчишке повезло попасть сюда, как и её внучке, которой суждено вскоре остаться без матери.

Обговорив все формальности, Жесона подписала договор и передала Лайну в руки Ди, к которой та испытывала симпатию.

– До встречи, мой котёночек. – Бабушка, обняв, поцеловала внучку, она знала, что теперь уже никогда её не увидит прежней, такой, как она воспитывала девочку. Ей остригут красивые кудри и оденут в синюю одинаковую форму, как у всех детей, что находились в самой младшей группе учеников.

– Бабушка,– Лайна коснулась пальчиками руки Жесоны и поцеловала её, причмокивая губами и засмеявшись, – я буду ждать тебя!

***

Тюрьма «Кальтаджироне».

Лу пришла в себя настолько, чтобы следователь мог допрашивать её. Ей уже всё равно, она была уверена, что приговор давно вынесли, так как у Пекатти могущественные друзья и покровители. Её радовало лишь одно, что эта сволочь получила по заслугам, и больше никого не сможет: унизить, уничтожить и сделать беззащитного человека своей игрушкой. Лу уже не плакала, ей стало всё безразлично. Мысленно она простилась со всеми близкими и была готова принять смерть.

Следователю хватило её сбивчивого объяснения о том, что произошло в доме сеньора Пекатти, чтобы вынести вердикт.

– Простите, у меня есть одна просьба, – проговорила Лу, – мне уже всё равно, что вы там решили насчёт меня. Просто я не хочу, чтобы моя дочь думала, что её мать предумышленно убила, пусть и такого ублюдка, как Тренса Пекатти. Когда-нибудь… Я хочу, чтобы она узнала всю правду об этом…

– Вы хотите пройти тестирование на мнемографе?

– Да. И его результаты оставить у вас, чтобы через пятнадцать лет моё имя было оправдано.

– Да, – протянул следователь, затягиваясь дорогой сигарой из Катбуча, – вы штучка ещё та.

– Сигары вам Пекатти подарил?

– Какое ваше дело, Лу? – Следователь нагло выпустил струю дыма прямо ей в лицо. – И, поверьте, мнемограф тоже может не всё прочесть, особенно если у человека была черепно-мозговая травма.

– А то, как она была получена, он тоже не сможет показать?

Молчание. Следователь напрягся, его раздражала эта женщина, которой явно нечего терять. О ребёнке она успела позаботиться, определив его в школу Азалкана, и теперь давить не на что.

– Хорошо, вас протестирует мнемограф, а что делать с его результатами, я сообщу вам после теста. Договорились?

Лу ничего не сказала ему, а лишь отвела в сторону глаза. Солёные слёзы больно обожгли опухшее лицо, где та красавица, за которой пыталось ухлёстывать половина мужского населения Вельгара? Вместо неё осталась боль. Отчаяние. Нет, с ним она уже давно смирилась, разочарование, стало её приятелем, тоска теперь – её давняя подруга.

– Я надеюсь, что хоть в этом вы проявите букву закона.

Она немного помолчала.

– Вы понимаете, что это последняя просьба заключённого, приговорённого на смерть?

– Понимаю, – сказал следователь и потушил недокуренную сигару, его лицо сделалось бледным, и он приказал увести осуждённую.

Тюрьма Бурэка не отличалась от таких же заведений Ютики. Коррупция и беспредел порождали беззаконие, и надеяться на справедливость не кому, особенно тем, кого заказывали боссы преступного мира. Тренс Пекатти принадлежал к клану Рома, обосновавшегося на Ютике с незапамятных времён колонизации планеты. Кальтаджироне, колыбель итальянской мафии, чахлые семена которой на благодатной почве Ютики дали пышные всходы.

Выходцы с южных берегов Европы попадали в эту тюрьму регулярно. Процветающий в те годы на Земле бизнес принёс его владельцам не только баснословные суммы из-за продажи нового вида кибер-наркотика, синтезированного из мескалина с применением компьютерных технологий. Человек просто покупал себе программу в Сети и закачивал себе в мозг наслаждения любых форм.

Боссам мафии этого казалось мало, они затеяли игры с правительством Союза, которые привели к уничтожению клана и ссылки сотен тысяч участников организации на Ютикианскую тюрьму и работы, которые унесли массу жизней. Ютика сейчас совершенно не похожа на дикую планету. Её, словно мустанга, пришлось укрощать и долгое время держать на коротком поводке. Именно в Кальтаджироне основался клан Рома, существующий на планете уже не один век, управляющий игорным бизнесом, наркотрафиком, проституцией, изготовлением и продажей оружия.

На Ютике боссы мафии получили полную власть, а администрация Союза галактического пространства смотрела сквозь пальцы на происходившее беззаконие, что развязало руки таким, как Тренс Пекатти. Он не мелкая сошка, и имел определённый вес в своих кругах. Поэтому его устранение должно было привести к серьёзному переделу Вельгара, главного поставщика денежных средств в столицу Ютики – Иллициум.

Теперь всех, кто работал на Пекатти, тщательно допрашивали, используя мнемограф и полиграф. Все ответы человека выводились из его памяти на экран монитора, тут реально очень трудно солгать. Лу виновна в смерти Тренса Пекатти и неважно, защищала она свою жизнь или была наёмной убийцей.

***

Лайна сидела во внутреннем дворике школы и рисовала пальчиками на панели для рисования, проецируя придуманные ей образы на экран.

– Привет. – Рыжеволосый мальчик подошёл к ней и, присев на корточки, заглянул в голубые глаза малышки.

– Привет, – ответила Лайна, продолжая двигать руками по панели. На экране появилось изображение Малкона, она посмотрела на него и сообщила: – А я тебя знаю!

Лайна оторвалась от рисования и рассматривала мальчика.

– Ты Малкон?

– Ага, – улыбнулся он, – тебя я помню, ты дочка Лу, служанки этого жирдяя Пекатти.

Лайна рассмеялась.

– Он такой жирный, что, когда ходит по комнатам, под ним всё проваливается, – шепнул ей Малкон, Лайна, рассмеявшись, закрыла рот руками. – А ещё он так храпит, что окна взрываются в соседних домах.

– Ты такой смешной! – Лайна залилась новой порцией смеха.

– Посмотри, вот так он командует своими парнями, – Малкон насупился, точь–в–точь как Тренс Пекатти, и, вывернув нижнюю губу, скомандовал: – Когда вы начнёте работать, тупоголовые уроды?!

Лайна снова рассмеялась.

Внезапно гулкий звон колокола разорвал тишину, заставив птиц, увлечённо слушающих смех мальчика и девочки, взвиться в небо.

– Что это, ты слышала?

– Не знаю, – пробормотала Лайна. Её глаза наполнились слезами, и девочка заплакала. Малкон непонимающе смотрел на неё. Ведь только что Лайна смеялась. Она всхлипывала всё сильнее, а потом провела пальцами по панели для рисования. – Я не знаю, как это получается, я не знаю!!!

Она посмотрела на экран и закричала. Малкон видел, как женщина с синяками под глазами, опираясь на руку священника, поднималась по лестнице на эшафот. Он не понимал, как малышка делала это – проецировала изображение.

– Мама, – простонала Лайна,– мамочка. – Она не могла оторвать руки от панели для рисования.

Плазменная пушка уже готова к выстрелу и набирала обороты. Лу смотрела в раскалённое добела жерло орудия, откуда вот-вот должно выплеснуться синее пламя.

– Перестань! – закричал Малкон, разбивая панель для рисования. – Твоя мама не умрёт, она ни в чём не виновата!

– Нет! Это она, я её вижу, я всё вижу до сих пор! – кричала Лайна.

Малкон прижал её к себе и, успокаивая, гладил по каштановым волосам, усадив к себе на колени.

– Тебе показалось, так не бывает, это какой-то сбой программы.

Лайна молчала и тихо всхлипывала, вцепившись худенькими ручками в Малкона с такой силой, что у него побелели запястья. Он не чувствовал боли. Странное поведение девочки, и картины, которые рисовало её сознание, стало непонятно ему. Он знал, что звон колокола из тюрьмы Кальтаджироне, что на окраине Бурэка, звучал, когда казнили преступника.

***

Минуло десять лет, время пролетело быстро. Малкон стал взрослым мужчиной и знал, что благодаря случайной встрече с тореро его жизнь, их жизни изменились.

Малкон не мог оторвать глаз от красивых и плавных движений Дисмуса. Несмотря на свои годы, тот отлично управлялся шпагой и мулетой. Пикадоры, притаившись по углам, выжидали его команды. Бандерильеро обходили вокруг быка вздыбленный, словно морская пена, песок.

Гигантская голова робо-быка нависла над Дисмусом, его рога блеснули в лучах солнца. Тореро сделал выпад и воткнул шпагу в специальное отверстие под подбородком механического создания. На главном табло зажглась красная лампочка, сигнализируя о дополнительно полученных очках для победы.

Бык внезапно опустил голову и мотнул ею в нескольких сантиметрах от правого бедра Дисмуса. Тореро увернулся, отпрыгивая в сторону, и развернул мулету перед мордой зверя. Робо-бык по своим инстинктам совершенно не отличался от живого и так же реагировал на выпады Дисмуса. Каждый раз, проносясь мимо матадора, он так и норовил поддеть его рогами. Тореро удавалось уворачиваться снова и снова. Потом, на какую–то минуту, робо-бык будто бы потерял интерес к игре и начал тупо бродить по кругу. Тогда за своё дело взялись пикадоры, загоняя его во внутренний круг. Их механические лошадки из той же породы, к которой относился бык корриды, имели одну родину – кибернетический отдел робототехники Ютики – Фиркатт.

Малкон восхищённо смотрел на вторую терцию корриды, где бык явно хотел удрать с площадки, у него это получалось плохо, пикадоры загнали его вглубь круга, и Дисмус снова начал свой танец. Танец мотылька, летящего на огонь, способного, ради одного яркого мига, сжечь крылышки дотла.

После того, как ударил гонг, в игру вступили несколько бандерильеро. Они мастерски гоняли быка по арене и дразнили его, словно тупого телёнка. Довести механического зверя до исступления, апогея ненависти к тореро и желанию выжить не сложно. В этот момент Дисмус забывал, что перед ним робот, он смотрел в красные, реалистичные глаза робо-быка, и порой ему казалось, что это не машина, а настоящий бык, закованный в броню. Нанеся серию ударов шпагой и, заработав призовые очки, он глянул в сторону Малкона. Именно для него он устроил последнюю корриду.

Словно лава из жерла огнедышащего вулкана, боль разорвала внутренности тореро. Бык подбросил его, вызвав оглушительный стон толпы на трибунах. Дисмус, перевернувшись, подлетел в воздух и упал на чёрный песок. Зажимая окровавленный бок, он и не думал сдаваться. Улыбался и кивал товарищам на арене. Оставалось пять минут до окончания третьей терции. Он знал, что сделает всё ради победы. Видел, как на главной трибуне поднялся Азалкан со своего места. Одно его слово, и коррида остановится, но это не входило в правила Его игры и, превозмогая боль, Дисмус поднялся на ноги, вытирая кровь с одежды.

Скинул жёлтый плащ с красным подбоем, и быстрым движением руки поймал брошенный одним из пикадоров широкий пояс, защищающий от подобных травм. Застегнув его, Дисмус улыбнулся быку, подзывая его.

Монстр, словно почуяв кровь, обернулся и ринулся на тореро с невероятной скоростью. Дисмус умело повернулся, держа в одной руке плащ, в другой шпагу. Новый бросок быка и меткий удар шпагой. Цель снова достигнута, об этом оповестила красная лампочка на табло. Толпа на трибунах взревела. Бык, развернувшись, снова продолжил дьявольский танец. Они с тореро, как партнёры по самбе, кружились в страстном водовороте движений, выкриков и напряжения. Дисмус больше ничего не видел и не слышал вокруг, не ощущал боль и слабости от потери крови, сосредоточившись на механической игрушке, несущей смерть каждому дилетанту.

Боль старалась проложить себе дорогу лопающимися сосудами, царапая ногтями нервные окончания, но у Дисмуса нет времени на жалость к себе. Ещё несколько выпадов. Мулета как хрустальный магический шар мага заставляла быка снова и снова бросаться вперёд. Матадора и быка не раз сводила судьба арены. Последний удар и финальный звук фанфар. Чудовищный бык-убийца понёсся на Дисмуса, сбил его с ног и врезался в пикадора на лошади. Тот вылетел из седла и, упав на песок, прокатился на спине с десяток метров.

Азалкан поднял руку над головой и объявил о победе Дисмуса Ара. Коррида окончилась. Бык дистанционно отключён. Специалисты уложили его в специальный контейнер для робо-быков и увезли с арены до следующей корриды.

– Дисмус!– Малкон одним из первых подбежал к своему учителю.

– Всё нормально, сынок, – улыбнулся тореро, – я хотел этого последнего боя, – он хрипло рассмеялся, – теперь можно спокойно уйти и на покой.

– Зачем всё это? – Малкон грустно улыбнулся, немного помолчал и добавил: – Но ты классно надрал зад этому быку!

– Да и мне досталось…

– Всё будет хорошо.

Дисмуса положили на носилки и понесли к выходу. Широкий пояс пропитался кровью, оставляя на песке тёмные бордовые пятна.

– Дисмус. – Малкон сжал кулаки. Взглянул на Азалкана, увидев, каким бледным стал учитель, в душе что–то оборвалось и заныло.

– Малкон! – окликнул его старик.

– Да, учитель.

– Не беспокойся, об этой царапине позаботятся мои врачи. А что решил ты? Тебя не напугало происходящее?

– Что вы, – улыбнулся Малкон, – я очень переживаю за Дисмуса, всё-таки он вырастил меня, как сына, но я не отказывался от своих слов. Моя мечта – уметь сражаться на арене, как Дисмус. Я не представляю другого пути для себя.

– Я рад, Малкон, ты уже не тот мальчик, что появился здесь. Одно отличало тебя от всех: ты всегда знал, что хочешь от жизни, у тебя не было безрассудства, что мешает многим тореро стать по-настоящему профессионалами своего дела.

– Как там Лайна?

Старик улыбнулся. Лукавство так и светилось в его глазах.

– Я ждал, когда ты спросишь. Если бы не тот случай…в день казни её матери, мы бы никогда и не узнали, какими она обладает способностями. Бедной девочке нелегко пришлось.

– Да, учитель, я бы хотел встретиться с ней.

– Хорошо, я сообщу ей.

– Теперь мне нужно идти. Держите меня в курсе, о состоянии Дисмуса.

– Хорошо, Малкон, такие травмы не редкость, главное – вовремя оказать помощь.

* * *

Японский сад. Карликовые деревья и множество камней, украшающие его. Небольшой ручей крутил маленькую мельницу, его журчание успокаивало, умиротворяло. Азалкан сидел в мягком плетёном кресле и пил чай, после нескольких месяцев борьбы за жизнь друга Дисмусу стало немного лучше. Ди вывезла его в сад, где Азалкан решил поговорить с ним.

– Как жаль, что мне недолго осталось. – Дисмус с горечью посмотрел на старого друга, – не понимаю, как это произошло.

– Странная инфекция поразила твою нервную систему. Она проникла через заражённую компьютерным вирусом программу робо-быка.

– Это кажется чем–то невероятным.

– Доктор Прамсин рассказал мне, что этот компьютерный вирус распространился в организме именно из-за того, что множество из твоих органов имеют свой маленький компьютер. Он и получил удар по всем системам. Ты медленно умирал, не приходя в сознание. Доктору удалось вывести тебя из комы, но, сколько тебе осталось, я не могу сказать.

Дисмус опустил глаза, чувствуя, что ещё столько не успел сделать, столько сейчас упускает и как больно терять, кого любишь.

– Малкон знает?

– Конечно, я держу его в курсе. Сейчас он в Канноки, готовится к корриде. Знаешь, в Иллициуме будет проходить грандиозное шоу. – Азалкан осёкся и, вынув из кармана цепочку с медальоном, протянул его другу.

Дисмус вопросительно взглянул на старого учителя, не понимая, что хочет этим сказать его друг.

– У нас мало времени, Дисмус, поэтому я буду краток. Несколько недель назад я обнаружил этот медальон в вещах Малкона. Именно в тех, в которых он поступил сюда. Мне очень жаль, что раньше я не мог тебе сказать этого.

Он протянул медальон. Дисмус, непонимающе глядя на Азалкана, раскрыл его и увидел изображение Доминики.

– Доминика?

– Это медальон Малкона, – тихо произнёс Азалкан.

Дисмус расширил от удивления глаза.

– Но… как?

– Бабушка Лайны, Жесона, была знакома с матерью Малкона и именно от неё в своё время узнала о моей школе. Доминика ничего не сказала тебе о сыне?

– Нет! – он немного помолчал. – Мы поссорились. Она упрекала меня, что коррида для меня самое главное в жизни, и что мне наплевать на неё. Я не знал, что она ждёт ребёнка. – Дисмус взглянул ещё раз на медальон.

– Вот такие вещи подкидывает нам судьба. Мне жаль, что я не обнаружил его раньше. – Азалкан сжал похолодевшую руку Дисмуса. – Малкон – твой сын.

– Знаешь, он для меня всегда был им, наверное, что-то свыше послало его …. Думаю, ему стоит об этом знать. Лайна. Они были, как брат и сестра все эти годы, пока я не увёз его в свою школу.

– Да, разлука проверила их чувства, – улыбнулся старик, – а у Лайны настоящий дар, подобного я не встречал нигде больше. Поэтому я и сказал Малкону, чтобы он оберегал её.

– Обещай, Азалкан, ты приложишь все усилия, чтобы арена Иллициума приняла их, как равных. Они выбрали свой путь. Да, он не покрыт лепестками роз, и на стезе им встретятся люди, расправившиеся с близкими. Боль утраты не научила их презирать этот мир, они стали истинными воинами, несущими свет, и именно такие, как они, сделают Ютику свободной.

– Ты прав, Дисмус, меня всегда удивляло то, как корриду из зрелища живой плоти превратили в поединок между человеком и роботом. Это сострадание к животным? Тысячи и сотни тысяч людей на Ютике гибнут от произвола полиции и дельцов криминального мира.

Дисмус смотрел на медальон, на котором с фотографии улыбалась Доминика. Малкон похож на неё.

– Я думаю, главное, чтобы наши дети были счастливы, всё остальное для будущих побед у них есть.

* * *

Канноки. Юго–западная область, совсем рядом с Иллициумом.

Волны плещутся о песчаный пляж. Малкон бросает камешки в воду. Ветер стих, уступая место душному воздуху юга. Парень посмотрел на небо, где–то за горизонтом собирались большие кучевые облака. Солнце медленно опускалось в них, как в колыбель, сотканную из миллиона нитей сладкой ваты. Малкон грустно улыбнулся. Ему не хватало Дисмуса. Он научил его не только правильно действовать на арене, он научил его чувствовать жизнь всеми порами и никогда не ставить себя и свои заслуги выше тех, кто не смог добиться подобного. Дисмус вёл его верным путём, никогда не забывая, что Малкон ещё ребёнок, которому нужно тепло родителей. Спустя год после того, как они встретились, тореро усыновил его и воспитывал, как своего сына.

– Малкон, – окликнула его Лайна.

Он обернулся, очерчивая взглядом её красивую фигуру, в которой нет ничего лишнего, словно её изваял небесный художник.

– Привет, – он протянул ей руку, потянув к себе,– садись, я тут кое–что приготовил для нас.

– Это интересно, – улыбнулась она, запуская руку в сумку, где лежали фрукты. Бутылка Макуати и маленькие пирожки с мясом зайната, Лайна выкладывала на большую салфетку, что они расстелили на песке, – дело в том, что я тебе тоже что-то приготовила.

– Да? – удивился Малкон. – Это хорошая или плохая новость? – он не думал, что сейчас что-то сможет подбодрить его.

Почти полгода Дисмус лежал в коме, и врачи сообщали, что нет никакой надежды, что он когда-нибудь придёт в себя.

– Говори, что у тебя за новость? – не выдержал Малкон.

– Нет, давай ты, – тихо проговорила она, и юноша вспомнил, как впервые увидел её. Чудесные глаза цвета весеннего неба и милые, как у куклы, ямочки на щеках.

Тогда они были детьми, а сейчас стали почти что взрослыми. Нащупав сквозь тьму и ложь, сквозь непроглядное будущее, что им приготовила судьба, лучик надежды, они подарили друг другу свет, поцеловавший их сердца и наделивший не по-детски мудростью души.

– Ты всегда так. Ну, хорошо. – Он нахмурился и пошарил на дне сумки для пикника, – разве ты там ничего не нашла?

– Нет, пока.

– Ну, поищи хорошенько, – продолжал Малкон.

Лайна снова опустила руку на дно сумки и, перебирая оставшиеся там вещи, вдруг с недоумением взглянула на друга. Он смотрел на неё с нежностью, как смотрят не на друга детства, а на любимую женщину. К его облегчению, она извлекла коробочку, о содержимом которой не трудно догадаться. Лайна открыла её, сдерживая вздох восхищения и, прижала пальцы к губам.

– Ты с ума сошёл.

– Да, – он взял её за руку, – сошёл с ума от тебя.

– Это же так дорого.

– Это первые деньги, которые я заработал на корриде. – Он вспомнил Дисмуса, и печаль чёрной вуалью накрыла всё, что заставило радоваться ещё несколько минут назад. – Ты от Азалкана?

– Да.

– Есть новости… о Дисмусе?

– Да. – Лайна опустила глаза: – Иди ко мне, и сам всё увидишь…

Она коснулась его губ, заставляя внутри оборваться всем чувствам, словно натянутой струне. Тепло выплеснулось из вен, разлилось искрами от низа живота, всё выше проходя через сердце, по всему телу. Малкон оторвался от неё, их глаза встретились, пронзая друг друга страстью. Лайна улыбнулась уголками рта и прижала палец к губам.

– Тсс, не торопись, смотри, что я хочу показать тебе. – Она снова поцеловала его.

Малкон увидел совершенно другое зрелище и почувствовал всё так, словно на какое-то мгновение стал Лайной.

Голубые огни. За окном начинался рассвет. Лайна вошла в палату, где лежал Дисмус. Монитор размеренно мерцал, везде провода и датчики. Они поддерживали в обездвиженном теле хозяина жизнь. Девушка села рядом с кроватью, ощущая тоску в сердце.

Потом произошло невероятное и странное. Лайна вздрогнула и чуть не опрокинула столик, что стоял рядом с кроватью больного. Дисмус приподнялся, открыл глаза и в недоумении посмотрел вокруг. Лайна закрыла лицо ладонями и заплакала от счастья. Комната наполнилась светом, как будто солнечные лучи приветствовали возвращение тореро. Доктор Прамсин, его помощники, остальной медицинский персонал появились быстро. Дисмус стянул с лица маску для искусственной вентиляции лёгких и удивлённо наблюдал за переполохом, который образовался в палате.

Малкон всё ещё целует Лайну, не понимая, где начинается сон и кончается реальность. Страсть снова захлестнула его, выбрасывая в кровь: эндорфин, серотонин, дофамин. Опьянев от её губ, юноша с трудом оторвался от любимой.

– Прости. – Он обнял её,– и не думал, что это так здорово.

– Здорово что?

– Целоваться с тобой.

– Малкон. – Лайна посмотрела на него, как на глупого мальчика, который забыл, что для него сейчас главное.

– Дисмус. – Малкон вдруг стал серьёзным. Пытаясь стряхнуть с себя остатки наваждения.– Ты видела, как он пришёл в себя?

– Да, всё это произошло несколько дней назад.

– Что помогло ему вылечиться?

– Доктор Прамсин выявил то, что у Дисмуса половина тела является кибернетическими механизмами. Травмы, полученные в результате боёв, отсечение конечностей, я, например, не думала, что у него левая нога наполовину механическая.

– Какое отношение это имеет к его болезни?

– Мне кажется, его хотели убить.

– Убить?

– В схемах робо-быка Прамсин обнаружил редкий компьютерный вирус, который, поразив механического быка, перекинулся на Дисмуса.

– Я слышал, что сейчас очень часто внедряют имплантаты для повышения выносливости, заменяют какие–то части тела. Но, чтобы так…

– Малкон, послушай. – Она серьёзно смотрела на него. – Вирус проник в его кибер-устройство, запустив программу уничтожения, о том, что Дисмус наполовину из титанового сплава, знало несколько человек, в частности его лечащие врачи в Иллициуме и Вельгаре.

– Думаешь, у него могли быть враги?

– Не знаю, Малкон, не могу насчёт этого ничего сказать. Когда доктор Прамсин выявил связь между компьютерным вирусом робо-быка и программой, управляющей органами Дисмуса, он знал, какое начать лечение, но не был уверен, что сможет помочь. Азалкан просил тебя, чтобы ты как можно скорее приехал, пока твой учитель в сознании.

– Я надеюсь, всё наладится. – Малкон обнял Лайну за плечи, – теперь, когда у меня, у нас – всё так хорошо складывается, он не может… не может оставить нас..

– Малкон. – Лайна сжала его ладони, – мы справимся.

– Тебе понравилось кольцо?

– Очень, – Она вытянула руку вперёд, любуясь, как играет камень в лучах заходящего солнца. – Не ожидала, что из дружбы маленькой девочки и мальчика постарше вырастет нечто большее.

– Ты называешь нашу любовь нечто большим? – он обхватил её за талию и повалил на песок.

– Малкон! – рассмеялась она, шутя, отбиваясь от его рук. Потом он дотронулся до её губ своими губами и, закрыв глаза, понял, что полёт к звёздам начался снова, и это делало его счастливым.

***

Сырость заполнила все уголки дома. Дожди не прекращались уже две недели. Азалкан наблюдал, как медленно угасал его друг, а небо оплакивало его. Словно заранее, перед тем, как проститься навсегда, небеса обрушились ливнем.

Дисмус похудел и постарел на несколько лет. Седые волосы серыми прядями падали на морщинистое лицо. Ему тяжело дышать и говорить, и лишь мысль о том, что скоро его сын Малкон переступит порог комнаты, делали сильнее, заставляли сердце биться.

Сейчас он о многом раздумывал. Воспоминания жирной чертой подводили итог жизни, где происходило многое, и теперь, в свои пятьдесят лет, он чувствовал, что скоро болезнь, свалившаяся на него, поставит точку.

Он вспоминал, как познакомился с матерью Малкона, как им было хорошо вместе. Что же пошло не так, слишком сильно он увлёкся корридой. Шум толпы на подмостках затмил всё, что казалось ему дорогим и близким. Продолжая любить Доминику, он сделал всё, чтобы она думала иначе. Он собственными руками разрушил: счастье, любовь, радость отцовства.

– Дисмус.

Мысли матадора оборвались. В комнату вошли Малкон и Лайна. Дисмус видел, как откровенно переплетаются их пальцы, он чувствовал, что за прошедшее время его сын изменился. Теперь он стал мужчиной. Рыжие волосы потемнели, стали каштановыми, исчезли весёлые веснушки. Дисмус попытался подняться, но ноги предательски задрожали. Лайна подбежала к нему и, обняв, попросила не подниматься.

– Здравствуй, Малкон, – проговорил хриплым голосом Дисмус. Он искал нужные слова, но все они переплелись в голове, выплёскивая только слёзы в уголках глаз.

– Азалкан сказал, что у тебя для меня что-то очень важное. – Малкон бережно коснулся руки Дисмуса.

– Лайна, ты можешь оставить нас? – попросил Дисмус. – Прости, мне трудно признаться… в твоём присутствии.

– Хорошо, – она сжала руку Малкона, – я буду рядом.

Он проводил её взглядом, и Дисмус узнал этот взгляд. Так смотрят влюблённые, наречённые друг другу судьбой.

– Ты любишь Лайну?

– Да. – Малкон опустил глаза.

– Она хорошая девушка, – кивнул Дисмус, – она чем-то напомнила мне твою мать…

Малкон вскинул брови и, глянув в сторону закрытой двери, куда вышла Лайна, поднялся на ноги.

– Дождь не прекращается. – Он подошёл к окну, касаясь пальцами холодного стекла, – а в Иллициуме очень жарко.

– Как всё прошло?

– Отлично. – На мгновение в глазах Малкона загорелись искры, он повернулся к Дисмусу и как-то сник, видя, что в глазах учителя нет огня, даже угли, которые должны ещё медленно тлеть, потухли или почти остыли. – Я не знаю, чем смогу помочь тебе, мне больно видеть тебя таким. Лайна…

– Что?

– Лайна сказала, что, возможно, тебя кто-то хотел убить.

– Перестань, – отмахнулся Дисмус, – даже если и так, что это изменит?

Малкон ничего не ответив, вернулся к изучению капель на мокром стекле. У каждой свой путь, они сливались в один ручей меньше – больше, а некоторые так и устремились в одиночку до самого подоконника, теряя силы, истончаясь.

– Мне трудно говорить, сынок. – Дисмус включил механизм инвалидного кресла и подъехал к сыну. Его рука горячая, излучающая силу. Тот, что раньше звался матадором, чьё имя гремело над просторами Ютики, сжал ладонь Малкона, возможно, в последний раз так сильно. – Я не знал… До того дня, как мне об этом не поведал Азалкан… прости… я не могу…я не могу. – Слёзы оборвали его голос. Малкон смотрел на него и не мог понять, что происходит. Он не узнавал учителя, заменившего ему отца. Руки Дисмуса начали конвульсивно дёргаться, горло сдавил кашель, задыхаясь, он схватил Малкона за руку и прохрипел: – Ты… прости… ты… я твой а–а…– теряя сознание, Дисмус всё ещё пытался произнести это слово. Малкон испуганно подхватил его исхудавшее тело, ставшее лёгким, на руки и, упав на колени, сжал в своих объятиях.

– Что произошло?.. – забежавшая Лайна застыла на месте, увидев произошедшее.

Потом она бросилась обратно, зовя на помощь кого-нибудь из врачей. Её крик походил на стон. Малкон не видел её слёз.

Он обнимал отца и плакал, он знал, что хотел ему сказать Дисмус, он всегда это знал. Сначала ему об этом подсказывало сердце. А несколько лет назад он обнаружил старую фотографию мамы в доме Дисмуса. На самом деле он всегда мечтал о том времени, когда Дисмус станет ему отцом. Пусть не настоящим по крови, но любящим, всегда понимающим, прощающим, таким сильным… каким он был.

– Отец, я знаю… прости. Я знаю, что ты мой отец…– он видел, как взгляд Дисмуса померк и остановился на нём,– прости, что не признался тебе раньше. – Малкон не понимал, почему не сделал этого, что-то не давало ему сделать выбор. Сейчас он казался настолько простым и маленьким, этот шаг, который, возможно, многое изменил. Почему мы всегда жалеем о своих поступках, о том, что не сказали, не сделали, не признались в своих чувствах? Как часто мы всё держим в себе, строя замки в облаках. Мечты. Малкон посмотрел в неподвижные глаза отца и, накрыл их ладонью. Он ощущал, как медленно, словно путь той капли на стекле, жизнь Дисмуса покидала его тело.

***

Кладбище Даргета.

Серые металлические таблички, отполированные роботом-смотрителем кладбища. Человек в сером плаще у могилы Дисмуса Ара. В его руке анохианская лилия густо–чернильного цвета. Дождь. Человек положил её перед табличкой с именем и, поднявшись, огляделся по сторонам. На его губах змеилась довольная ухмылка. Несмотря на пасмурный день, незнакомец надел тёмные очки и, раскрыв зонт, отправился к воротам кладбища.

Малкон, весь промокший насквозь, вжался в кряжистое дерево, наблюдая за незнакомцем. Выйдя из укрытия, он проводил мужчину до кладбищенской ограды. Человек сел в лёгкий космолёт чернильного цвета. Малкон знал, кому на Ютике принадлежит этот цвет. Была такая байка, в которой рассказывалось, почему клан Рома назвал чернильный цвет символом власти, своего присутствия здесь, на этой Богом забытой планете.

Осьминог, удирая от более крупного противника, впрыскивает в воду смесь, напоминающую чернила. Мутная вода скрывает его от преследователей и помогает выжить. Осьминог, спрут – его можно назвать по-разному – всегда являлся символом клана Рома. Чернильная лилия, как рассказывал в своё время сеньор Пекатти, символизировала смерть от чужой руки. Её приносил убийца на могилу человека, которого он уничтожил по заказу босса.

Космолёт плавно поднялся в воздух. Сердце Малкона словно сжала чья-то железная рука, он вспомнил предположения Лайны и теперь не сомневался – кто-то сделал всё, чтобы никто не догадался о спланированном убийстве. Но зачем, кто стоял за этим? Пекатти мёртв, из путаного рассказа Лайны он понял, что её мать, спасая себе жизнь, ударила мерзавца по голове тяжёлой пепельницей, больше Лайна ничего не знала. В день их знакомства девочка открыла для всех свой дар – видеть происходящее на расстоянии и способность переносить мысли на арт-экран.

Малкон провёл рукой по мокрым волосам. Мысли больно стучали в голове, словно у них имелись маленькие железные молоточки. Съёжившись от холода, сырости и чувства, что он никогда не найдёт убийцу отца, Малкона ощутил себя никчёмным мелким существом. Он вернулся к могиле Дисмуса и, наклонившись, вытер мокрую табличку с его именем ладонью. Поднеся к лицу анохианскую лилию, парень сжал её стебель в руках и, сломал в нескольких местах, отбросил в сторону. Цветок, несущий такую весть, не может быть на могиле честного человека, думал Малкон. Предназначение такого цветка – быть растоптанным. В голове постепенно зрел план отмщения.

– Я понимаю тебя, дорогой. – Лайна, прижала его к груди, – мне тоже очень больно…посмотри на себя. Ты постепенно, день за днём убиваешь себя.

– Скажи, кто я в этом мире? Матадор? Знаешь, как меня называют? Золотой мальчик!!!

– Ну, что в этом плохого, Малкон. – Она коснулась губами его лба, – ты же знаешь себе цену. Азалкан, что тебе говорил, а Дисмус… прости. – Она закрыла ладонью рот.

– Я хочу узнать, что происходит, и, кто знает, возможно, мы следующие в списке. Цепь замкнётся и никто не узнает правды о том времени, когда Пекатти был ещё жив, когда отдавал приказы наёмному убийце. Знаешь, на Земле это раньше называлось кровной местью.

– Странно, что может нас связывать с ним сейчас?

– Возможно, какая-то тайна?

– Но мне неизвестны никакие секреты.

– А ты вспомни, есть такие закоулки памяти, в которые что-то падает и теряется…О чём мы хотим забыть навсегда.

– Я могу помочь тебе.

– Не сейчас. – Малкон высвободился из её объятий, – прости.

Он вышел на балкон их дома и посмотрел в сторону Вельгара. Вероятно, всё началось там? Или здесь, в Даргете, откуда родом Дисмус. «Возможно, моё бегство решило – жить ему или умереть». Он смотрел на серый заплаканный город. Вдалеке над домами поднимались и опускались космические корабли. «Кому нужна эта планета? Люди прилетают сюда с Земли, надеясь на лучшую жизнь, в итоге – получают всё то же самое. Сполна».

Малкон видел многих таких с безысходностью в глазах, людей, не нашедших себя, потерявших смысл в существовании, перешедших на тёмную сторону. Теряясь в сумерках жизни, своего сознания, забывая о предназначении.

За весь прошедший месяц у него накопилось много дел. Малкон не имел права расслабляться, с утра начинались тренировки. Он вспомнил Азалкана, и сердце сжалось. Главное, чтобы он не был в опасности и с ним ничего плохого не случилось.

Шли дни. Тренировки. Учебные бои, подбор команды, что нелёгкое дело. Некоторые бандерильеро возомнили себя матадорами, хотя у них на это нет допуска, и сильно обижались, будто малые дети. Малкон занимался в школе, основанной Дисмусом, в чём ему очень помогала Лайна. Их некогда светлые дни, быстро летящие минуты превратились в серые будни, заполненные работой, тренировками и молчанием. Лайна видела, что сомнения грызли сердце любимого и не давали ему спокойной жизни. Он всё вспоминал того незнакомца на кладбище, пока не столкнулся с ним лицом к лицу на корриде.

Незнакомец из клана Рома внимательно следил за поединком. В его руках зажаты небольшие окуляры типа бинокля. Малкон его заметил ещё в начале корриды, и это напрягало всю игру.

– Малкон, да что с тобой? – бросил ему пикадор Ратаку. – Ты сегодня сам не свой!

Юный тореро отмахнулся, то и дело, дразня мулетой робо-быка. Механическое животное остановилось, приготовившись к броску. Третья терция длилась всего десять минут, и матадор должен за это время набрать как можно больше очков, втыкая шпаги в специальные отверстия-мишени.

Незнакомец вынул из кармана небольшой предмет, напоминающий телефон и, набрав необходимый код, запустил активацию вируса. Бык замотал головой и ринулся в сторону одного из пикадоров. Тот, ловко орудуя копьём, отбросил его на середину круга. Малкон продолжал свой танец, видя, что быка одолевает дикая ярость. Он словно ожил, переставая быть роботом. В его движениях появилась непредсказуемость и сила, что находилась под контролем до того времени, как незнакомец не активировал вирус. Взбешённая машина несколько раз пыталась насадить тореро на рога, но Малкон всякий раз выходил из дьявольского танца победителем. Видя, что боец ему не по зубам, робо-бык внезапно ринулся прочь с арены, снеся оруженосца Одилли. Мальчик ударился головой об ограждение и, потеряв сознание, выронил из рук приготовленные для тореро шпаги. Выскочившие роботы медперсонала быстро увезли его, оставив Малкона без оруженосца. Это не испугало матадора, он превратил кровавую бойню в захватывающее зрелище.

Бандерильеро, запуская в быка копья с взрывающимися наконечникам, не дали ему выйти за внешний круг, пикадоры, обходя зверя сзади, кололи шпагами. Робо-бык, повернул большую голову, смотрел по сторонам и яростно кинулся в сторону Малкона. Песок превращался в песчаную бурю, тореро смотрел в красные глаза монстра и ощущал кожей ярость, исходящую от него. Ни разу он не видел такого неистовства машины, словно этот бык соткан не из механизмов, титана и стали, а из живой плоти и крови. Арена и зрители перестали существовать для юноши. Бешеный ритм боя, песок под ногами, воспалённые глаза чудовища и его дьявольское желание не остаться в живых, не победить, а растоптать матадора.

Несколько выпадов вперёд, Малкон вонзил шпагу в загривок быка. Пот застилал глаза и жёг лицо, песок в глазах. Молодой тореро быстрым движением очистил их.

Бык не смотрел на колышущуюся в руках Малкона мулету. Он целился в него, потом снова и снова пытался сбить с ног человека. Юноша вонзил ещё одну шпагу, развернулся и воткнул последнюю в холку огромной механической игрушки. Красная лампочка вспыхнула, прозвенел гонг. Быка деактивировали с помощью пульта, но он не поддавался приказам. Малкон, не ожидавший такого поворота, увидел, как робо-бык несётся на пикадора Ратаку, спешившегося с лошади. Нога Ратаку застряла в стремени, механическая лошадь стояла неподвижно, а робо-бык врезался в неё, разорвав в клочья металл на боку собрата. Ратаку упал, его отбросило назад, нога вывернулась, из рваной раны хлестала кровь.

Бык остановился у стены арены, чтобы вернуться, и Малкон был уверен, что это только начало. В голове всплыло улыбающееся лицо человека на кладбище, который положил на могилу его отца чернильную лилию. Та же холодная улыбка, наполненная презрением, этот же тёмный плащ, незнакомец улыбался ему здесь на трибуне.

Бык понёсся на Ратаку, Малкон успел опередить его, подскакивая к товарищу и освобождая его ногу из стремени. Остальные участники шоу пытались остановить железного монстра.

– Не трогайте его! – кричал Малкон.– Это бесполезно! Убирайтесь!

На трибунах началась паника. Бык ударил рогами бандерильеро Паркаса. Удар получился мощным и точным. Пробив парню голову, бык, словно хищник, выслеживал новую жертву. Малкон свёл брови, он не понимал, что происходит.

– Уходите! – вопил управляющий ареной. – Я не могу отключить быка, придётся стрелять!

– Ты не знаешь, из чего сделана его броня? – крикнул в ответ Малкон.

Его команда несла потери. В открывшуюся дверь унесли раненого Ратаку и тело Паркаса, Леон и Маунг помогали выбраться остальным участникам шоу, превратившемуся в кровавую бойню. Матадор шёл последним.

– Стойте!– он непонимающе ударил кулаками в захлопнувшуюся дверь. На трибуне не осталось никого, кроме незнакомца в тёмном плаще. На арене только робо-бык и Малкон. Они стояли по разные стороны, и каждый думал о способе убийства другого. Тореро знал, что быку убить его гораздо проще.

Красные глаза железного монстра буравили пространство, Малкон обдумывал, что можно сделать, вспоминая о ручном отключении быка. Он знал, что справится, главное – взобраться механическому чудовищу на спину.

Монстр бросился вперёд, поднимая клубы пыли и песка. Малкон уворачиваясь, схватился руками за рога чудовища, ощущая ненависть металлической твари. Она словно сочилась из него, как будто ею пропиталась вся металлическая кожа. Бык мотал головой, Малкон сжал кулаки, он готовился сделать решающий прыжок.

Рука соскользнула. Бык сбросил с себя тореро, наблюдая вместе с тем, кто управлял им, поднимется Малкон или нет.

Сейчас матадор не думал, почему всё это происходило с ним, кто управлял робо-быком. Давным-давно его научил Дисмус, что когда «танцуешь с быком», думай только об этом танце. «Избавься от всего лишнего, выброси всё из головы, и тогда тебя ждёт победа ».

Малкон коснулся ладонями поля арены, зарылся пальцами в песок и снова бросился на быка. Теперь он не ждал, когда кусок металла с зачатками искусственного интеллекта решит за него, как надо действовать. Повторив первую попытку, Малкон снова уцепился за рога быка, и когда тот, в очередной раз захотел его сбросить, подлетел в воздухе, цепляясь за копья, воткнутые в загривок машины.

На гладкой поверхности усидеть трудно. Разъярённый монстр пытался скинуть его с себя, выбрасывая назад задние ноги или поднимаясь на дыбы. Малкон вспомнил обучение родео, и эти навыки теперь очень пригодились. Вырвав копьё из холки чудовища, он прицелился и вонзил его между ушей, там, где находилась главная схема, управляющая роботом. Малкона обожгло белыми искрами, бык замотал головой и сбросил его с себя. Последние секунды агонии длились недолго: потеряв ориентацию, робо-бык начал биться головой о стены арены, а потом затих, завалившись набок.

Малкон, обессилевший, потерявший чувство реальности, шатаясь, поднялся на ноги. Дверь в конце арены медленно отъехала в сторону. В проёме появился незнакомец в тёмном плаще. Он медленно двигался в сторону юноши, улыбался и хлопал в ладоши. Малкону казалось, что он ничего не слышит, кроме этих хлопков. Они становились громче, заполняя воздух. Человек приподнял шляпу, что сидела на абсолютно лысой голове и, улыбаясь, подошёл к тореро.

– А ты сильнее оказался, чем мы думали.

– Думали? Кто? – Малкон, пошатнувшись, смотрел под ноги. Кровь капала на чёрный песок. Он провёл рукой по жёлтому поясу, ставшему багровым.

– Я думаю, тебе пора возвращаться, Малкон.

– Возвращаться куда? – Он непонимающе смотрел в водянистые глаза незнакомца.

– Домой. Мы думаем, ты сделал правильный выбор…

– Что, чёрт, возьми, ты хочешь от меня?! – сорвался Малкон, но больше ничего не смог добавить или просто пошевелиться. Как в замедленном кино, он медленно падал навзничь, раскидывал руки, ловил ртом воздух, пока человек в тёмном плаще, коснувшись его лба пальцами, словно остановил время.

Время. Оно словно запуталось в измерениях и червоточинах, в своих лабиринтах и плоскостях. Картины одна за другой сменялись, уступая место пустоте. Огромные чёрные быки неслись на Малкона. Теперь он снова стал маленьким мальчиком и бежал от них по раскалённому от жаркого солнца тротуару Вельгара. На его ногах нет сандалий, но ступни привыкли, что их владелец пылил босыми ногами по дорогам города.

Сначала Малкону сделалось страшно, топот копыт приближался, потом он понял, что бежать дальше не имело смысла. Он остановился. Молодой мужчина, познавший, что такое смерть, вкусивший, что есть любовь, заключённый в теле восьмилетнего мальчика.

Он раскрыл глаза и проснулся. Сильные руки сжимали худые руки. Малкон озирался по сторонам. Призраки прошлого стояли рядом, и они не похожи на мертвецов.

– Он очнулся, Брайя, – усмехнулся сеньор Пекатти.

– Глянь, как он смотрит на нас, интересно, что он увидел там, за гранью настоящего.

– Малкон. – Пекатти похлопал его по щеке. Мальчик брезгливо отпрянул от его руки и в недоумении смотрел в глаза убийце матери. Малкон всё помнил и не понимал, как он, в свои двадцать лет, снова стал ребёнком и вернулся в прошлое. Он лихорадочно вспоминал, что произошло за последние часы. Коррида. Бык, который сошёл с ума. Человек в тёмном плаще. Именно он принёс на могилу Дисмуса лилию чернильного цвета…

Они расстегнули ремни, сковывающие руки и ноги Малкона, он почувствовал, насколько стал маленьким и слабым.

– Ты так и будешь молчать? – рассмеялся Пекатти.– Теперь ты понимаешь, чего можешь лишиться, если решишь сбежать от меня?

– Я не понимаю, что происходит. – Малкон чувствовал, что ещё немного, и расплачется, – разве это может быть сном, разве так бывает?

– Это не сон, Малкон, это проекция твоего будущего. Одна из вероятностей, но это неправильное будущее для меня, так же оно затронет многих. Ты видел, сколько людей погибло, и всё из-за того, что ты сбежал и не захотел сохранить, что услышал в моём кабинете.

– Но я ничего не помню из того, о чём вы говорили. – Мальчик смотрел на чернолицего, – с этим человеком. Мне кажется эта реальность сном… всё то, что было, разве можно уместить в несколько часов сна? Годы обучения, чувства и… исполнение моей мечты…

– Тебе никогда не быть матадором, тупица, – рассмеялся в лицо мальчика Брайя,– ты придумал для себя этот мир, пройдёт всего несколько часов, и ты снова станешь ребёнком, ничего не вспомнив из той жизни. Твоё предназначение – натирать ботинки и бегать по поручениям босса.

– Ты ничего не добьёшься в своей никчёмной жизни, щенок. – Пекатти сжал ему горло, – ты понял?! Ты принадлежишь мне, а свои вещи я никому не отдаю.

– Да, сеньор Пекатти,– пробормотал затравленным голосом Малкон.

Несколько часов. У него были эти несколько часов. Он сможет изменить свою жизнь. Мама. Он должен спасти её во что бы то ни встало. Они обязаны встретиться с Дисмусом и простить друг друга. Малкон запнулся, закусил нижнюю губу, думая, что, возможно, всё это было просто сном. Возможно, Дисмус совершенно не знает маму, вероятно, он и не сын ему. Всё равно, у него нет времени на раздумья. Улыбнувшись сеньору Пекатти, мальчик обещал прийти на следующий день и быть готовым к его поручениям.

– Мне нужно побыть одному, сеньор Пекатти.

– Конечно. Знаешь, я прощу тебе дерзкий взгляд – это последствия пребывания в реальности твоего будущего. Понимаю, ты ощущаешь себя взрослым, это пройдёт, и завтра ты уже ничего не вспомнишь.

Малкон быстро покинул дом Пекатти и, вернувшись в своё жилище, увидел, как мама гладит бельё. Он остановился, казалось, что они не виделись целую вечность.

– Малкон, почему ты без сандалий? У тебя такие грязные ноги, а я только что помыла пол.

– Мама. – Малкон медленно подошёл к ней и, ласково обняв, прижался к ней,– ты знаешь, я так люблю тебя, мамочка, я так скучал.

– Малкон. – Она серьёзно смотрела на него,– мы с тобой виделись ещё утром, когда ты убежал в школу.

– Я не был в школе, мама, сеньор Пекатти со своим другом… они произвели надо мной какой-то эксперимент.

– Дорогой. – Доминика опустилась перед ним на колени и, крепко сжала в своих объятиях, заплакала, не сдерживая эмоции.

– Не плачь, сейчас нет времени. Я могу быстро рассказать тебе, что произошло. Это на тот случай, если моя память снова станет, как у ребёнка, которому восемь лет. Мне кажется, что Пекатти мог обмануть меня. Поэтому давай, послушай меня.– Он усадил её на диван и, выключив утюг, сел рядом.

Малкон старался быть как можно более последовательным, чтобы ничего не упустить. Он чувствовал, что мысли начинают стираться, как вырванные из книги страницы. Он не хотел забывать – хотел помнить и не потерять себя, того взрослого парня из будущего.

Лишаться любимых всегда больно, Малкон уже хорошо это усвоил, он не хотел утратить Лайну, которая осталась где-то там, за горизонтом его мира, вымышленного или настоящего – уже не знал. Последнее, что он помнил – Дисмус его отец. Малкон с грустью и болью посмотрел на мать.

– Скажи мне, что всё это просто приснилось, скажи, что я болен и что не стоит некуда бежать. Скажи, мама, и тогда я останусь здесь, чтобы не потерять тебя и не потерять тех, кого я любил в своей другой жизни.

– Малкон. – Доминика опустила глаза, – я поняла, что сделала огромную ошибку. Вельгар не место для тебя, он убивает всё, что не хочет играть по его правилам.

– Да, мама. – Малкон обнял её, – нам нужно уходить. Скажи, откуда ты приехала сюда?

– Из Даргета.

– Дисмус оттуда родом.

– Я знаю, – кивнула Доминика, её пальцы стиснули подол платья. – Как мне сообщить Лу о том, что ей тоже надо уехать?

– Не знаю, мама.

– Как зовут учителя школы, где учился Дисмус?

– Азал…Азакар… не помню.

– Малкон, с тобой всё в порядке? – Доминика взяла в ладони лицо сына. – Посмотри на меня, что ты ещё помнишь?

– Я помню, как этот жирдяй Пекатти рассказывал чернолицему о девочках из его квартала. И то, что они танцуют у казино «Красная звезда».

Доминика прижала сына к себе, она поняла, что теперь мальчик стал прежним. Прошлое не вернётся. Минуло восемь лет, когда в Даргете, Дисмус любил её, и когда она просто сбежала, устроив скандал. Теперь она понимала всю ценность того, что они имели. Женщина часто вспоминала отца Малкона. Особенно её сердце сжималось, когда сын после очередной корриды прибегал домой и взахлёб рассказывал о новой победе великого тореро. «Если сегодня Малкон уйдёт из дома, а Пекатти убьёт меня, мальчик встретит своего отца. Но тогда Пекатти начнёт срываться на Лу, а она убьёт его пепельницей. Ей придётся сбежать, и она попадёт в тюрьму, а Лайна останется одна в этой школе, где они и найдут друг друга. Как всё сложно… Клан Рома будет мстить за смерть Пекатти, и в итоге всё закончится плохо». Доминика посмотрела на Малкона, не зная как поступить.

– Сынок, мы сегодня же отправляемся отсюда прочь, собирай вещи, вечером мы уедем далеко-далеко, и нас никто не отыщет.

Малкон нехотя начал собирать вещи, не понимая, что придумала мама, на сегодняшний вечер у него были совершенно другие планы.

– Мама, мне сегодня нужно в центр Вельгара, сегодня будет коррида с Дисмусом.

– Хорошо, дорогой, я отправлюсь с тобой.

– Ты? Но ты же ненавидишь корриду!

– Теперь я пересмотрела свои взгляды, – улыбнулась Доминика.

– Это круто! – глаза Малкона засветились счастьем.

Она быстро собрала необходимые вещи, чтобы не привлекать большой сумкой внимание на улице. Люди Пекатти следили за жильцами квартала Красных фонарей неустанно. Не дожидаясь вечера, Доминика, решила заглянуть к Лу, что жила по соседству. Она не стала ей рассказывать о странных событиях, что произошли с её сыном. Сейчас самое главное – спасти собственного сына.

– Знаешь, Лу, тебе стоит сменить работу.

– Куда же мне податься? У меня Лайна совсем ещё кроха, а сеньор Пекатти неплохо платит.

– Ты забыла, что месяц лежала в больнице, пока тебя ремонтировали после его кулаков?

– Да, – вздохнула Лу, вспоминая побои хозяина, – что верно, то верно.

– Я знаю одно неплохое местечко – Бурэк. Мой Малкон давно мечтал отправиться туда. В школе матадоров учился его любимец Дисмус. И учитель этой школы берёт всех желающих, знаешь, они устраивают даже таких малышей, как Лайна.

– Это всё ясно, – пробормотала Лу,– только у меня совсем нет сбережений, я должна сеньору Пекатти ещё двести мансов.

– Плевать. Если ты останешься, ты будешь ему должна гораздо больше.

– Ты права, но я не могу вот так сразу.

Доминике так и хотелось рассказать, что сегодня вечером она покидает квартал Красных фонарей, но что-то остановило её, она промолчала. Потом, возможно, женщина будет себя корить в неудачах своей подруги, но сейчас она больше боялась, что кто-нибудь узнает об их побеге.

Когда она вернулась домой, мальчик крепко спал, обхватив любимую игрушку – огромного пушистого чёрного быка. Доминика села рядом с диваном на пол и, взяв в руки телефон, открыла записную книжку. Она не хотела его просить ничего для себя, Доминика хотела лишь помочь сыну выжить в этом жестоком, пропитанном ложью и болью мире, найти себя и своё предназначение.

– Алло. – Голос Дисмуса тёплый и родной.

Доминика немного помолчала и пробормотал:

– Я рада, что нашла твой номер телефона.

– Знакомый голос, – тихо проговорил Дисмус в трубку, – но сейчас я не могу разговаривать…

– Прости, но это очень важно!

– Извините, но я не слышу вас...

– Я Доминика…

Ответом стали длинные гудки, услышал ли он её имя или не захотел. Она погладила Малкона по волосам и заплакала. Когда ночной Вельгар засиял огнями, и в квартале Красных фонарей стало гораздо светлее, Доминика вышла на главную улицу, ведя за руку сонного Малкона. Они проходили мимо больших витрин, в которых красовались женщины и мужчины, продающие своё тело и свою душу на час, на два, на ночь.

Женщина шла по улицам, сжимая ладонь сына, с единственной сумкой в руке. Впереди она увидела знакомую фигуру. Он вышел из дома, обложенного красным кирпичом, откинул назад длинные волосы и двинулся в их сторону. Доминика остановилась и ждала, когда он пройдёт и заметит её и сына. На какое-то мгновение их глаза встретились, но ей показалось, что он не узнал её. Она прижала к себе Малкона, смотревшего во все глаза на своего кумира.

– Дисмус! – не выдержал мальчишка, вырвав руку из ладони матери и подбежал в тореро.– Я всегда хотел познакомиться с тобой!

– Малыш… Что ты делаешь в подобном месте? – свёл брови тореро, посмотрев по сторонам.

– Это неважно, вот, ты можешь написать что-нибудь на моей руке, я её не буду мыть, пока надпись не сотрётся.

– Зачем же? – улыбнулся Дисмус, доставая визитку и расписываясь на ней. – Вот, держи, а теперь тебе пора идти домой.

– Я не один, со мной моя мама.

– Извините. – Доминика взяла Малкона за руку, – он такой непоседливый.

Дисмус посмотрел на неё, красный цвет делал лицо давно позабытой любимой совершенно чужим, и не узнал её.

– Да, ничего страшного.

Он замолчал и изучающе смотрел на неё, потом повернулся и направился прочь в сторону кричащих огней. Доминика хотела что-то сказать ему, но не смогла, безвольно опустив руки. Она потянула за собой сына, больше ей не хотелось убегать.

– Мама, мы же хотели посмотреть корриду.

– Мы опоздали, сынок.

Они вернулись домой. Старый ветхий дом, пропахший плесенью, привычно раскрыл скрипучие объятия, как же Доминика ненавидела его. Уложив Малкона, она долго сидела у окна, наблюдая за ночной жизнью квартала. Порой ей так хотелось выйти из этих давящих стен и прокричать всему миру громко, что, возможно, Дисмус тоже услышит её: – Прости меня, я люблю тебя!

На следующий день Малкон, возвращаясь со школы, увидел, как много людей собралось возле дома. Его мать лежала во дворе с простреленной головой. Маленькая дырочка у виска с запёкшейся кровью, если бы не она, Доминика казалась спящей, а не мёртвой. Мальчик опустился перед матерью на колени и, сжав холодную руку женщины, понял, что всё это уже случалось с ним. Он глянул на часы. Полдень. Ничего не говоря, направился в сторону парка развлечений. В кармане с десяток монет.

Он шёл, опустив голову, пока не столкнулся с вчерашним парнем, которым восхищался столько лет. Дисмус вышел из бара и направился к домику, откуда выходил вчера вечером. Их глаза встретились на миг, но каким долгим было это мгновение для Малкона. Где-то в глубине души он знал, что Дисмус его отец, он всё ещё помнил, как выглядело его будущее. Только сейчас за ним никто не гнался. Мальчик отвёл глаза в сторону и направился дальше, как и Дисмус, у которого тоже что-то кольнуло в груди. Эта женщина так похожая на ту, что он любил много лет назад, и оставившая его, заявив, что своих быков он любит гораздо больше.

Ещё секунда, и каждый направится своей дорогой. Они не увидятся ещё очень долго, с этого дня жизнь каждого станет просто дорогой в будущее и всем, что произойдёт в следующую минуту, в тот самый день, месяц, годы.

Вынув мелочь, Малкон выронил визитку Дисмуса с его автографом, о чём потом будет долго жалеть. Весь день он провёл в парке, пока не закончились деньги.

Как часто мы рисуем для себя образы придуманных героев, которые оказываются непохожими на них, не имеющими пороков, спешащие всегда на помощь.

Малкон больше не верил в них, он медленно брёл по обочине, надеясь добраться до Бурэка, где сможет стать таким же, как Дисмус. Нет. Теперь он не хотел быть таким же, он хотел стать лучше него. Найти свой путь. В свои восемь он стал намного старше, чем казался ещё вчера.

Почти рядом, подняв клуб пыли, посигналила машина. Малкон обернулся и увидел Лу, выглядывающую из окна автомобиля. Женщина махала ему рукой из окна.

– Малкон, садись. Мы едем в Бурэк.

– Но у меня нет денег.

– Малкон, я думаю, именно этого хотела твоя мама. – Дверца открылась, и Лу вышла к мальчугану, серьёзно глядя на него. – Сегодня утром она принесла мне письмо… Мне жаль, что мама… Что так вышло.

– Не надо.

– Мне всё известно, Малкон.

– Я надеюсь, вы ещё никого не убили, Лу? – спросил её мальчик.

Женщина, сжав губы, вспомнила письмо Доминики и покачала головой:

– Нет, Малкон, я никого не убивала.

Он забрался в машину. Лайна спала, тихо посапывая на руках бабушки. Он посмотрел в окно и неслышно попрощался с Вельгаром. Обрывки воспоминаний иногда возвращались к нему во снах, и мальчишка порой старался что-то изменить, исправить и верил, что когда-нибудь Дисмус – его отец – найдёт его.

Коррида – бешеный танец быков и людей, кровь и пот на песке арены, порой для многих всё это заменяет кислород, жизнь, и без этого азарта они не чувствуют её вкуса, её запаха и цвета.

Малкон давно утратил вкус к своей жизни в квартале Красных фонарей. И ничего что ему только восемь. Теперь перед ним расстилался калейдоскоп возможностей, где коррида правила жизнью таких, как он, не захотевших играть по правилам большого жадного города, ищущих правду на арене между жизнью и смертью.