Коза кричала

«Никто сюда не войдет, и никто отсюда не выйдет! Никто!

Вы, парни, думаете, что я рехнулся. Ну и нормально!

Большинство из вас не понимает, что здесь происходит!

Но я абсолютно уверен в том, что некоторые из вас отлично понимают!..»

«Нечто»

- Можете мне просто объяснить, - сказал Травински, - какого черта вы потащили контактный зоопарк на полярную станцию?

Он торчали в чистом поле, а точнее, на небольшой вытоптанной полянке за гаражом Старого Ника. Сразу за полянкой начинался неприятного вида ельник. Все в городишке Бан («округ Бун, город Бан», непонятно шутили местные), по мнению Алекса Травински, было неприятным. Аляска ему не нравилась. Сам он был из Торонто. Окончил там ветеринарный колледж на денежки Травински-старшего, просто чтобы отвязаться. Тем более что деньги были, по сути, бабусиными, вот и сочтем, что поступил он так в память о ее любимых мопсах, Мике и Майке. Работать ветеринаром Травински-младший не планировал, а планировал для начала спустить остатки бабусиного наследства в клубах Монреаля, а потом уж подумать о будущем, если останется чем думать.

Но обстоятельства сложились иначе. И вот он Бан, округ Бун, в трехстах милях от Анкориджа и у черта на куличках. И еще этот зоопарк принесло.

Посреди поляны стояла коза и жевала тряпку – возможно, джинсы Старого Ника, которые тварь стащила с веревки. Два злодея-енотика боролись за резиновую тушку курицы в своей клетке. Третий сидел на цепи у столба и был, кажется, бешеным. Еще в зоопарке имелись три овцы, карликовая альпака, сумасшедшая лисица, непрерывно гонявшая кругами по клетке, и два хорька. Так себе материал для контактов.

- Ну как, - человек по имени Сонни Пруденс, с длинным, унылым и веснушчатым лицом, в обвисших тренировочных штанах, почесал затылок радиотелефоном.

Радиотелефон не работал. Помехи. Всегда и везде помехи, даже в округе Бун.

Пруденс был, по его словам, маркетинг-менеджером контактного цирка, а попросту бухгалтером, и оставался за старшего после того, как директор предприятия таинственно исчез.

- Дела у нас шли неважно. А там не то чтобы полярная станция… Скорее, коммуна. Бабы, детишки. Им бы кого-то мягкого потискать, верно?

Травински с сомнением посмотрел на козу. Коза напоминала дьявола со средневековых гравюр, и тискать ее не хотелось. Желтые глаза дьяволовидной козы с вертикальными зрачками, в свою очередь, сконцентрировали в себе все презрение мира и излили его на молодого человека.

- Схренали там бабы и детишки делают?

- Строят справедливое общество. Растят трансгенную репу во льдах. Откапывают инопланетный корабль. Откуда мне знать? – ответил Пруденс и раздраженно хлопнул себя по ладони неисправным телефоном. – Нам просто хотелось подзаработать. К тому же…

- К тому же что?

- Ну, говорят, у них там на соседней станции, американо-канадско-шведской, случилась какая-то лажа. Может медведи напали. Или пингвины…

«Какие пингвины?» - озадачился Травински.

Уж настолько-то он биологию знал. На Аляске медведи. Пингвины в Антарктиде. Козы – в загоне, в козлятнике, или как это вообще должно называться?

Солнце летом тут чертовски припекало. Может, бухгалтеру башку напекло? То ли дело зимой. Тридцать дней ночи и все вот это, благодать, и никаких контактных зоопарков.

- В общем, там всех сожрали, - сообщил унылый Пруденс. - Некоторые обратились невесть во что, многоногое и черепоглазое, и вмерзли в лед. А один чувак приплелся в коммуну. «Город Солнца», они так себя называют. Короче, полярник этот был весь в кровище, подранный, и начал плести чушь. Его обкололи снотворным и отправили на Большую Землю, но народ успел перепугаться. И мы решили, чего бы им не помочь? Пусть детишки животных погладят.

Коза распахнула узкую, как у змеи, пасть, и вытолкнула черным языком тряпку. Тряпка была отчего-то красная.

Если говорить коротко, совсем кратко, контактный зоопарк в составе директора, вот этого маркетинг-менеджера и двух работников смотался на полярную станцию, она же коммуна «Город Солнца», дети перегладили всех зверей и успокоились, мистер Пруденс собрал немаленькую выручку, и цирк отправился обратно на Большую Землю, в Анкоридж – но на полпути у монгольфьера кончилось топливо, потому что топливный бак дал течь. Монгольфьер болтался у причальной мачты в городке Бан, округ Бун, Старый Ник паял бак, а звероводов по доброте душевной поселил в своем сарае. Точнее, директор и Пруденс сняли номера в гостинице Молчаливого Боба, а работники и живность поселились в сарае. А утром директор пропал. И теперь коза жевала обрывок его сорочки, почему-то окровавленный (и слюнявый), хорьки играли его галстуком-бабочкой, а лиса гоняла по клетке ботинок. Самым пикантным в ситуации было то, что ночь звери провели в закрытом на замок сарае, а директор, насколько мог свидетельствовать Пруденс, в гостиничном баре. Полиция в виде шерифа Уинкока уже подключилась к делу. Проблема в том, что шериф Уинкок страдал чем-то вроде старческой деменции, и четко помнил только прочитанные им в детстве комиксы.

Сейчас он бродил по поляне, то и дело наклоняясь к земле, чтобы изучить следы.

- Вот здесь, значит, - бормотал шериф, - директор разорвал на себе одежду, и, обратившись волком, поскакал в лес.

Произнеся эту тираду, шериф сам опустился на четвереньки и довольно ловко поскакал в лес.

- Он у вас совсем куку? – ошарашенно спросил Пруденс.

- Это еще ничего. В этом есть хоть какая-то логика.

- Логика? – ужаснулся Пруденс.

- Ну да.

Травински спокойно достал из пачки сигарету и закурил.

- Понимаете, - пояснил он между затяжками, - вчера было полнолуние. Значит, если кто-то хотел сорвать с себя одежду, обратиться волком и поскакать в лес, то самое времечко.

Бухгалтер уставился на него, как на чокнутого.

- Кстати, из ваших подопечных никто не проявлял склонности к оборотничеству? Может, например, тот енотик? Вид у него совсем бешеный.

- А вы точно ветеринар? – осторожно спросил Пруденс.

- Ну как сказать…

Строго говоря, Алекс Травински не был ветеринаром. В колледже, как раз через год после его поступления, открылся новый поток. Зоолингвистика. Как раз к этому моменту борьба за равноправие видов в канадском парламенте достигла апогея, и поэтому просто лечить домашних питомцев было уже недостаточно. Ведь все болезни, как известно, от нервов. Сначала в моду вошли зоопсихологи, но и этого было мало.

Алекс поначалу счел, что ловко отделался от анатомички и вообще сможет отлично проводить время, не делая вообще ничего – явно же курс был очередным скамом с целью выколотить побольше бабла из доверчивых обывателей. Думал он так ровно до того момента, пока сидевшая в клетке крыса Петр – он швырялся в нее со скуки кусочками сухого корма – не подняла на него глаза-бусинки, не поглядела на него укоризненно и не сказала у него в голове голосом басиста из соседнего бара: «Ну и мудак же ты, Алекс Травински».

- Так что с енотом?

Маркетинг-менеджер вздохнул и присел на корточки, растерянно вертя в руках радиотелефон.

- Отчасти вы правы. Карлуша… это енота так зовут… ведет себя в последние дни странно. После того, как мы прибыли на станцию, он стал очень нелюдимым. И незверимым.

- Что?

- Он был такой игривый, общительный. Всегда играл с Призраком и Тьмой, это другие два енота. А теперь, сами видите, никого к себе не подпускает.

- А коза?

- А что коза?

Коза подошла к ограде, опутанной мотками колючей проволоки, и стала энергично жевать ржавое железо. Крошка-альпака и овцы, подумав, последовали ее примеру. Из леса раздался вой шерифа – видимо, он реконструировал сцену преступления. Енот у столба закашлялся, как кот, подавившийся комком шерсти, и отрыгнул человеческий палец с крупным перстнем. Травински пересек полянку, взгромоздил зад на поленницу у сарая Старого Ника и крепко призадумался.

У Алекса было сложное детство. Отец университетский профессор, а мать – тихоня из Чайнатауна. Правда, не исполнилось Алексу и шести, как тихоня свалила в Штаты с тренером по тайскому боксу. С тех пор мальчик много времени проводил у Ба в Монреале. Всем хороший город, но клубная жизнь подкосила юного Травински. В Бан, округ Бун, он попал потому, что не хотел попасть в Морг, округ Покойницкая. Те, кому он задолжал, были серьезными ребятами. И не факт, что в БунБане удалось от них избавиться.

История, если вкратце, была сколь плачевной, столь и тупой. Мистер Чо, державший корейский квартал Монреаля, очень любил петушиные бои. Его любимый петух Бинки был признанным чемпионом, на суше и на море, то есть и на улицах Кореана вилладж, где собиралась толпа болельщиков, и на палубе яхты мистера Чо, «Дуду», куда допускались лишь избранные.

И вот мистеру Чо подумалось, что Бинки остро недостает дружеского общения. А Алексу Травински подумалось, что мистер Чо заправляет сетью клубов и игорных домов, оттого это знакомство опасное, но полезное – тем более что на бабусином наследстве особенно далеко не укатишь. Так Бинки и Алекс встретились, и, увы, ни к чему хорошему эта встреча не привела. Через пару дней после их знакомства Алекс пришел на ринг на улочку Гановер-сквер, чтобы поддержать чемпиона, и вдруг, во время поединка, его постигло полное духовное и умственное единение с петухом. Оказалось, что Бинки страшный трус. Что больше всего ему хочется развернуться жопой к противнику и, истошно кукарекая, взлететь на ближайший балкон, а оттуда перескочить на соседний, и так далее, и так далее, оставив между собой и мистером Чо с его боями насколько возможно большее расстояние.

«Беги, - обмирая, мысленно приказал Алекс Травински. – Беги, Бинки, беги!»

И побежал сам, и бежал с тех пор, не останавливаясь, пока не остановился все-таки в чертовом Бане, Округ Бун.

Сейчас Алекс жевал травинку и рассуждал следующим образом.

Допустим, животные заразились на станции неведомым вирусом, или в них вселился инопланетный организм.

Допустим, они сожрали директора контактного зоопарка и представляют угрозу для всего человечества. Но каким образом это касается его, Алекса? Человечеству на него плевать, сморкаться и даже срать. Никто не выкупит его долги. Он может провести следующие сорок лет в дрянном городишке Бан, или… да и потом, того полярника все равно уже отправили на Большую Землю, значит, проблем и так и так не миновать.

К этому моменту его рассуждений коза проела в колючей проволоке солидную дыру и принялась грызть доски забора. Два енота в клетке начали игриво совокупляться, выпуская из себя то паучью ногу, то собачий череп, а вой шерифа в лесу сделался совсем нестерпимо-тоскливым.

- Так что вы там говорили про инопланетный корабль, Пруденс? – спросил Травински. – Что коммунисты-колонисты откапывали во льдах?

Пруденс подошел к поленнице, с сомнением на нее посмотрел, словно был одет в парадный костюм-тройку, а не в линялые треники, и присесть не решился.

- Видите ли, доктор, существует одна теория. О коллективном сознательном.

- И в чем она заключается?

- Она заключается в том, что творец и творения его были некогда едины разумом…

- Это как муравьи в муравейнике, что ли? Или пчелы в улье?

Пруденс обиженно моргнул.

- Нет, это как ангелы в раю, мистер Травинки. Ангелы, внимающие мелодиям господним, вот кем мы были. Но кому-то из ангелов приспичило трахнуть мартышку, и с тех пор пошел Вавилон…

- Вавилонская блудница? – снова перебил Алекс.

- Вавилонская башня! – рявкнул разозленный Пруденс. – Тотальное непонимание, шатание и разброд. Но это произошло только здесь, на Земле. В Космосе же по-прежнему все личности едины и неделимы перед Создателем…

- И какое отношение это имеет к убитым полярникам?

Пруденс уже собирался ответить, но тут енотик Карлуша наконец-то сорвался с привязи и, кровожадно урча, впился в ахиллесово сухожилие правой ноги маркетинг-менеджера. Тот, вопя, повалился на землю. Призрак и Тьма, уже вскрывшие клетку, присоединились к собрату, и вся троица принялась дружно разбирать бухгалтера на органы.

Алекс Травински отер со щеки брызнувшую кровь и задумчиво посмотрел на козу. Та уже проела забор, но улепетывать не спешила, а, напротив, игривой походкой направилась к нему, Алексу. Овцы и альпака покорно следовали за ней, подчиняясь давлению превосходящего козьего разума. Или разум у них все-таки был единый?

В голове молодого зоолингвиста созрел план, всем хороший план, осталось лишь уговорить козу.

«А как тебе идея управлять сетью игорных заведений в центре Монреаля? Недурно, да?» – зашел он прямо с козырей, разумеется, мысленно, как и учили в колледже.

Коза удивленно моргнула.

Шериф, через некоторое время прискакавший на четвереньках из леса, обнаружил лишь дыру в заборе, обглоданную дранку, обглоданного мистера Пруденса и тот факт, что монгольфьер больше уже не болтается у причальной мачты.

Дождливым августовским вечером мистер Чо вышел на заднее крыльцо своего дома, чтобы проверить, как там туя. Туя плохо приживалась на этих широтах, все хворала, а мистеру Чо отчего-то очень хотелось вырастить у себя на заднем дворе живую изгородь именно из туи. Может, чтобы все его гости, а особенно дамы, взглянув на хвойное растение, воскликнули – ну ни туя ж себе! – или по каким-то иным причинам, но туя стала его навязчивой идеей, его страстью, после потерянного из-за мерзавца Травински Бинки.

С неба мелко сыпалась влажная крупа. Двое хёнчхэ мистера Чо, еще полчаса назад резавшихся в карты под навесом, лежали на мокрой плитке веранды бездыханными. Или, точней, нечто бездыханное лежало там неопределенной грудой, которую венчали две оскаленных головы.

А у молодых, высотой всего пару футов, саженцев туи стояла коза и меланхолично их объедала.