Красавцы из Новой Зеландии

Вялотекущая войнушка зашла в тупик так глубоко, что о ней стали забывать даже те, кто на картах рисовал Богодуховский район то одним, то другим цветом. Местные жители, уже отвыкшие от интернета и надежды, философски рассуждали на лавочках:

«Та какая разница, чей тут танк? Лишь бы не стрелял. Хоть бы уж зелёные человечки прилетели и навели свои порядки».

Их молитвы были услышаны.

Хотя прилетели не зелёные человечки, которых в окрестных посадках и так было щедро набросано, а самые что ни на есть загорелые люди в белых микроавтобусах с надписью «Aotearoa Aid & Amity».

Они высыпали на центральную, некогда Ленина, площадь Богодухова, потягиваясь после долгой дороги, в своих фирменных шортах-бермудах и футболках с птицей киви. Ослепительные улыбки действовали гипнотически. Стоял теплый, влажный октябрь.

— Кіа ора! — бодро крикнул их лидер, мужчина с окладистой бородой и загадочной татуировкой-спиралью на щеке, похожей на штопор. — Мы из правительства Новой Зеландии. Вы очень нужны нам для стабилизации геополитического баланса и развития туристического кластера.

Мэр Богодухова, недолго думая, сбегал в кабинет, вернулся со свежим выхлопом, затем протянул ему символические ключи от города.

«Эти хоть улыбаются, а не грабят», — подумал он.

На следующее утро жизнь в районе перевернулась. Команда «кивинов», как их тут же прозвали, работала с феноменальной скоростью.

Вывеска «Богодухов» сменилась на лаконичное «Whakaduho».

Село Гуты стало «Nguti».

Селяне, читая новые указатели, только чесали затылки: «Це, мабуть, по-їхньому "не въезжай, не поймёшь"».

Но главный удар по местному укладу нанесла временна́я реформа.

— Ваш часовой пояс устарел, — объявил кивинский комендант. — Отныне мы живём по времени Веллингтона. Это передовой край глобализации с человеческим лицом и татуировкой на нём.

Теперь в два часа ночи, когда раньше было ещё вчера и все крепко спали, по всему району зажигался свет и из громкоговорителей, оставшихся от эпохи коллективизации, вырывались душераздирающие вопли кукабарры — пора было завтракать и собираться на работу.

В десять утра, наоборот, все ложились спать. Райсовет проводил экстренные заседания в три ночи по Москве, а единственный автобус на Харьков через Карловку теперь отходил «когда у них там обеденный перерыв», то есть в самую глухую украинскую ночь. Прозрачно небо, звезды блещут...

В Карловке оставалось московское, оно же киевское время, поскольку другой район и вообще не та область, поэтому странные зигзаги богодуховского автобуса карловцев настораживали.

Животные взбунтовались первыми. Коровы отказывались доиться в 23:45 по-старому, а петухи теперь начинали петь, когда им вздумается, а не по примеру кукабарры.

Местный часовщик дядько Степан, глядя на остановившиеся от диссонанса часы на ратуше, мрачно заметил: «Це нова реальность».

Тем временем новозеландцы развернули бурную деятельность.

Они открыли туристический комплекс «Aotearoa Heartland», где за их зелёные деньги можно было сфотографироваться с овечкой на фоне покосившегося памятника самоходке ИСУ-152, научиться боевому танцу хака для поднятия корпоративного духа и попробовать «настоящее маорийское блюдо ханги» — что на деле было тушёнкой местного мясокомбината, томлёной в земляной яме перед администрацией, на которую не хватило асфальта.

Молодёжь сориентировалась быстрее всех. Теперь по утрам у клуба собиралась ватага подростков, с энтузиазмом выкрикивая «Ka mate! Ka mate!» и высовывая языки.

Пенсионеры, глядя на это, только крестились и шептали: «Одержимые... австралияки... дайте автобус до Сабурки», имея в виду древнюю психиатрическую лечебницу.

Но странное дело — жизнь налаживалась. Война ушла на второй план, в жизнь ставшего таким близким далёкого островного государства никто не лез.

Кто-то наладил производство сувенирных деревянных птичек киви и денег из раковин беззубки, кто-то открыл кафе «Киви - волосатая картопля».

А дядька Петро, главный сварщик района, нашёл себя в новом амплуа — проводника по «Духовным практикам маори для начинающих». Его набедренная повязка поверх ватинных штанов оживляла октябрьскую серость, а подведенные бурым углём местной добычи морщины лица вполне сходили за ритуальные татуировки маори.

Как-то раз к коменданту пришла делегация старейшин.

— Скажи честно, сынок, — спросил самый уважаемый, — на кой ляд вам наш Богодухов? У вас там, в Новой Зеландии, красота, фьорды... енти... гобіты у норках живут, а у нас — буряки да подсолнухи.

Новозеландец задумчиво посмотрел на оранжевый закат, который по его часам был около середины дня.

— Понимаете, — сказал он. — Весь мир считает, что мы где-то там, на обочине, за горизонтом. Мы устали быть на краю карты. Вот и решили создать свой собственный центр мира. Здесь, в центре Европы. Вам-то уже всё равно было, правда?

Он улыбнулся своей фирменной белозубой улыбкой, растянув татуированные щёки, и добавил на прощание:

— Haere rā! Берегите себя.

Над Богодуховом в три часа ночи вставало почти австралийское солнце. По-новозеландски, где сейчас весна. И в этом был свой, особый, сюрреалистический порядок. Но ведь порядок.

Хай живе рідна Веллингтонщина!