Красавица и Кощей

Василиса, битый час сидя в холодной росистой траве, успела продрогнуть. Уже и небеса на востоке заалели, и первых петухов осталось ждать всего ничего, а молодой кузнец всё не появлялся. Хворь, что ли, какая с ним приключилась? Или подруга Акулька наврала, что каждое утро тот, в чём мать родила, обливается на крыльце холодной водой?

Она ещё раз заглянула в просвет между досками забора. Дом у кузнеца был богатый, белёный, даже веранда – с настоящими стёклами. Собак-брехунцов, по счастью, не держал, иначе не сидеть бы ей здесь спокойно. Да и зачем ему псы? Какой тать-безумец влезет в дом человека, который в неполные семнадцать лет рвёт руками подковы, как хлебные мякиши? Сама на ярмарке видела.

Дело у Василисы к кузнецу, точнее, к его спине, было наиважнейшее. Рассмотреть зорким глазом незажившие ещё, как она надеялась, царапины, буде таковые обнаружатся. Узор в виде большой «В» (вот уж не ведала, где грамота пригодится!). А как ещё было пометить в тёмную купальскую ночь парня-молчуна? А то – подскочил к костру, сгрёб красавицу, да и уволок под ещё более тёмный ракитовый куст! Ищи-свищи его потом! Она и лицо-то в лисьих огненных отсветах не успела рассмотреть, да и отворачивал он его. А потом так и вовсе не до лица было…

Но помстилось – кузнец то был. Хоть и не вышел ещё по возрасту для купальских забав, так и удерживать некому – сирота.

Это потом она поняла. Добрыня-воевода, отец её строгий, не благословил бы столь раннее, со стороны жениха, сватовство. Попросил бы зайти лет так через десяток. Но она-то, Василиса, давно уже при муже к той поре будет! Шестнадцать девичьих лет – не шестнадцать мужских-то! Вот и влез отрок в купальский взрослый праздник, найдя свою единственную возможность. Благословят боги чадом – так и отеческое благословение не понадобится! А что ей, невесте будущей, не открылся – так и то можно понять, расчётливый кузнец-то, хоть и юн годами. Ну как не зачнёт она по первости?

В небе возник вдруг странный, еле слышный гул: как будто шмель застрял под подушкой. Разметав серое утреннее облако, мелькнула хищная тень. Сделала круг, другой.

Кощеев дракон!

Василиса слышала, что бессмертный колдун рыщет по всей земле, отыскивает лучших отроков и похищает для своих тайных дел. То ли армию свою злодейскую собирает, то ли ещё хуже – людоедствует. Инда конечно – в её деревне лучше Ивана-кузнеца и не сыскать! Кого и похищать, как не его?

Летучая размытая тень сгустилась и соткалась, действительно, в дракона, летящего почему-то задом наперёд. Василиса не знала наверное, как им, драконам, положено. Из трёх серых пастей вырывалось синеватое короткое пламя. Рокот усилился и исчез внезапно – опустившееся чудище в один миг выпустило три лапы и с хрустом уселось в некошеную (нет хозяйки – следить за порядком!) траву двора.

И вот надо же, именно сейчас приоткрылась со скрипом дверь, и на крыльце возник Иван с ведром в руке. Мать родила его, если продолжать верить Акульке, в длинной белой нательной рубахе. По крайней мере, обливаться он вознамерился именно так. Уже и поднял ведро на себя опрокидывать, но вдруг опустил. Заметил во дворе дракона.

– Что за?.. Навий морок! – вежливый и немногословный кузнец даже сейчас не опустился до грубых слов. Василиса за это время произнесла их про себя с добрых три десятка. Беги, мол, дурень!

Спина дракона раскрылась, как лепесток цветка, оттуда полезла чёрная угловатая фигура. А на Василису навалился сон колдовской: не может ни рукой, ни даже языком пошевелить. И Иван тоже застыл на крыльце, с ведром поднятым, полуопрокинутым.

Кощей, страшный, черный, перекошенный, угольно сверкающий в рассветных лучах, медленно, со ржавым скрипом и скрежетом двинулся к крыльцу. Протянул вперёд руки, ухватывая Ивана за голову.

«Сейчас оторвёт! – ахнула про себя Василиса»

Превозмогая колдовство, нащупала на подоле заморскую булавку, с силой воткнула себе в бедро. Сон полностью не слетел, но боль позволила отвлечься. Получилось придвинуться к забору и даже оторвать непрочную доску.

Колдун не отнял Ивану голову. Вместо этого в траву упала его собственная чёрная башка. Затем, как кукла из пепла, осыпалось под крыльцо всё его тело.

Не успела Василиса обрадоваться чуду избавления от супостата, как Иван заговорил. Голос его стал чужим, железно-скрипучим.

– В новом теле старый дух! – с этими словами преобразившийся Кощей, вошедший своей сутью, это она как-то сразу поняла, в доброго молодца, прытью ринулся в драконье чрево.

«Бессмертный, а боится, – подумала, – а что, наши мужики шутить не любят. Толпой и колдуна скрутят, за кузнеца-то…»

Василиса, не отвлекаясь больше на мысли, скакнула сквозь дыру. От скованности не осталось следа. В чёрном драконьем животе заметила три открытые двустворчатые дверцы, по числу ног. Видимо, чудище прятало их в полёте от жестокого небесного холода. Взобралась по одной из них, ближайшей, и вовремя. Только-только успела увернуться от рывком вобравшегося железного колена. Скукожилась в уголке, незнамо чего ожидая. И не заметила, как вновь впала в колдовской навеянный сон.

Проснулась Василиса на полу огромной каменной избы. Лежала она, точнее уже стояла – вскочила тут же – на большом ковре из жёсткой серой шерсти неведомого зверя. Наверху, в нескольких саженях над головой, горели угловатые синевато-белые светильники. Дыма и копоти – она принюхалась – не было ни малейшей, но чем-то всё-таки пахло. Чем-то неживым, будто бы газом болотным.

Сквозь маленькие окошки в гладких блестящих стенах виднелись заснеженные вершины огромных гор, каких нет и не было на земле русской. Далеко унёс её дракон!

Ни полатей, ни печей, ни лавок. Лишь ковёр на полу, как у басурман. За его дальней гранью комната расходилась вширь и ввысь, становясь бесформенной пещерой. В её полутьме мерцало нечто совершенно невообразимое. Ступы колдовские железные, бочки от каменного пола до потолка, прутики тоненькие, в золотом лаке, на столбы намотанные, огни цветные холодные…

Рядом отворилась незамеченная прежде дверь. Не по-людски отворилась – в сторону с шелестом негромким скользнула, с дороги убираясь.

«Чур меня! – поёжилась. – Утварь домашняя у злодея, и та живая!»

Вошёл Кощей. С виду как есть Иван-кузнец, да только взгляд чёрный-угольный. И чёрные полосы по всей коже паутиною.

Только тут сообразила.

«Да он же телешом разгуливает, ирод проклятый, удалью молодецкой краденой хвалится! Ишь, ещё и поворачивается, чтобы лучше разглядела!»

Василиса невольно залюбовалась красавцем парнем, то и дело взгляд со своих ночных отметин на удаль молодецкую перемещая. Даже колдовские полоски кузнеца не портили, а некоторым образом подчёркивали стать.

Скоро сама себя и одёрнула. Не так это должно быть. Подглядывать сквозь дыру в заборе – куда ни шло. Но не в беде ведь смертной!

Первым заговорил Кощей.

– Очнулась наконец? – спросил без выражения. – И что мне с тобой делать?

– Ваня?.. Иван? Что с ним?

– Так звали бывшего хозяина моего нового тела?

– Да! Вы и правда Кощей? Бессмертный?

– Можешь так называть. В народном прозвище больше смысла, чем в ваших именах. Да, по вашим меркам я бессмертный. Смеюсь, так сказать, над временем.

– Вы… – она поправилась. Негоже к злодею на «вы», ладно бы сам отличался вежеством… – Ты можешь вернуть Ивана?

– Могу, если перейду в другое тело. Но зачем? Пока и это устраивает. Молодое, сильное!

Он окинул себя самодовольным, как показалось Василисе, взглядом.

– Сам похитил, и ещё спрашиваешь зачем?!

– Мне необходимы чужие тела для существования на вашей планете… А, не то опять! На твоём небесном теле… На земной тверди, так понятней?

Она кивнула. Пусть говорит, кромешник, свою кромешную чушь. Нужно выгадать время, оно пока на её стороне. Время вряд ли любит, когда над ним смеются.

– Я пришёл сюда из космоса… С неба. Там таким, как я, не нужны тела. А здесь без тела, как без рук. Смешно?

Всю эту галиматью Кощей выдал скучным монотонным голосом. Даже в своей глупой шутке не хохотнул.

Василиса вдруг закричала, уперев руки в бока:

– А ну, верни мне моего Ивана!

– Требовать можно лишь с позиции силы. У тебя таковой нет. Я и разговариваю с тобой лишь потому, что долго ни с кем не общался…

Колдун почесал центр лба, откуда расходились чёрные угольные полосы.

– Ага, а ведь это и ответ, зачем ты мне будешь нужна! – он всё же улыбнулся, уголками губ. – Решено! Оставлю тебя в живых, на недельку, будешь меня развлекать. Разговорами, песнями, танцами… А то и правда в бирюка бесчувственного превращусь. Петь-танцевать умеешь?

– Все девки умеют! Ты сперва скажи, зачем явился на чуждую тебе «земную твердь»? Отправлялся бы восвояси, чай долго дома не был? К жене, детишкам своим!

– Рад бы, но тут закавыка. Мне нужно улететь домой в теле земного обитателя, чтобы сохранить память о моих исследованиях. В свою структуру я их включить смогу только там, в далёком… небе, где не будет искажающей перенос гравитации. Я ведь учёный, изучаю различные формы жизни. Исследования завершил сто лет назад, да вот корабль небесный для возвращения всё никак не закончу.

Кощей показал рукой в провал пещеры, на свои непонятные железяки.

– А что будет с Ваней?

– К твоему и его сожалению, ничего. Ничего больше. Земные тела плохо подходят таким, как я. Видишь эти тёмные линии? Они означают, что тело уже начало копировать мою кристаллическую структуру. Через неделю-другую оно станет полностью каменным, почти бездвижным, и мне срочно понадобится новое. К счастью, на этот раз не придётся за ним летать. Само явилось.

Он бросил на неё хищный взгляд.

– Отличный, кстати, экземпляр!

– За похвалу спасибо, хоть и не от души она. Так ты, выходит, и девками не брезгуешь?

Василиса уже не боялась. Накатило то настроение, с которым бабы, по слухам, коней на скаку останавливают. Неужто не перехитрит злодея бестелесного?

– Ты сам-то кто будешь, мужик или баба?

– Я космическая флуктуация, у меня нет пола. Точнее, он может быть каким угодно, по моему желанию. Тела мне подходят любые, кроме детских и младенческих, конечно. Само собой, последних мне хватило бы на более долгий срок, но слишком уж быстро обновляются их клетки. Моя структура такой нагрузки и мгновения не выдержит, потеряет привязку и покинет пла… вернётся на небо. Всё бы ничего, но память, с таким трудом накопленная, останется здесь! Я тогда даже не вспомню, что был здесь!

Большую часть слов Василиса не поняла, но речи Кощея натолкнули на интересную мысль.

– Ты мог бы поочерёдно занимать тела Ивана и моё, чтобы растянуть их жизнь.

– Хорошо придумала, но смысл? Закончится через недельку Иван, залезу в твоё. Вот потом да, придётся опять от работы отвлекаться, искать здорового молодого донора.

– Зато у тебя будут собеседники целых две седмицы вместо одной. Хорошо ведь, когда есть с кем словом переброситься? Не зверь же ты бессловесный?

– Хм. Логика в твоих словах есть. А не боишься? Последнюю неделю могла бы вволю пожить.

– Чего теперь бояться? Не надышишься перед смертью-то. Ты ведь меня в любом случае не отпустишь. И сама я не улечу из скал этих снежных, неприступных… – покосилась она на окно.

Кощей-Иван молча протянул руки к её вискам, вперился угольными немигающими зрачками. Заставила себя не отдёрнуться, когда твёрдые пальцы обожгли прикосновением кожу.

Она вдруг оказалась внутри себя, но чужой, пришелицей в своём же теле. Сквозь Кощеевы пальцы просачивалось нечто холодное, упорядоченное, как строй богатырей на смотре у князя. Проникновение вызвало жгучую боль, и та на мгновение дала Василисе возможность ожить и вмешаться. Потянув это холодное в себя и почувствовав радость Кощея от ускорения натиска, она с силой вдавила «это» вниз, в глубину тела. Туда, где с недавней купальской ночи разгорался маленький огонёк. Коснувшись слабого с виду пламени, Кощеева сущность съёжилась и стала быстро таять.

«Досмеялся колдун над временем и людьми, – она даже пошутить в своём состоянии изловчилась, хоть и по-чёрному, по-злому, – теперь наш черёд хохотать»

Василиса едва успела отщипнуть остаток колдовской сути. Не жуткое навье существо – одни лишь воспоминания.

Ведь без неё, без памяти Кощеевой, им с воскресшим Ванюшей не разобраться, как запрячь железного летуна в долгую обратную дорогу.