Красная линия

1

1050 год. Графство Зундгау.

Матильда Моха кормила грудью новорожденного сына. Ее тревожный взгляд изучал укутанное тряпками тело мальчика. Серая ткань не скрывала красной линии, которая тянусь через всю спину мальчика, начинаясь на правом плече и оканчиваясь у поясницы. Повитуха утверждала, что это родимое пятно, но Моха не поверила ей. Из головы Матильды все не выходило предсказание старой ведьмы, которая когда-то гадала Мохе. Отец Матильды, рыцарь Экберт Моха, сюзерен барона Эмберха, любил предсказателей. Все возможные пророки сходились к небогатому Экберту в его фамильное владение и порой Матильде казалось, что колдунов и ворожей у них дома больше, чем прислуги. Тем не менее, Моха всегда находил деньги, чтобы заплатить этим шарлатанам. Матильду он приучал слушать предсказателей.

«Мы горды. Матильда, говорил Моха своей дочери. Не принимаем своей судьбы, потому не выносим её ударов. Так быть не должно. Пророкам ведомы пути Господни. Он одарил их иным зрением. Пускай они не могут отчетливо разглядеть будущее, пускай впереди им видится туман, но они могут узреть очертания грядущего. Это поможет нам принять грядущее, быть сильными и мужественными»

Матильда поверила отцу и теперь жалела об этом.

«Линия тянется через спину – гибель и мор рода узрим мы, - выдавила из себя колдунья, - помеченный красным в детстве умрет, больше детей твой живот не возьмет!»

Матильда не понимала, что имеет ввиду колдунья. До дня, когда на свет появился Герхард. Может права повитуха, никакая это не метка Бога, всего лишь родимое пятно? А предсказания колдуньи…

Матильда ничего не могла с собой поделать. Она твердила себе, что в детстве ее и отца окружали шарлатаны, но доверчивая девочка внимала каждое слово. Один старик предсказал однажды, что род Моха потеряет все титулы и почести, лишится владений. Мужчины будут казнены, а женщин заберут в жены варвары с востока. Предсказание не сбылось. Брат Матильды Эдуард все так же правил родовым владением, дети его находились на воспитании у знатных господ – баронов и графов. Барон Эмберх даже собирался сыграть свадьбу своего сына, Карла, и дочери Эдуарда, когда те достигнут совершеннолетия. Да и брак самой Матильды был удачей – редко когда графы смешивают свою кровь с дочерьми рыцарей.

Генрих фон Нордгау, жестокий и своенравный, взял в жены Матильду назло отцу. Старый граф желал связать свою кровь с каким-нибудь герцогом, но Генрих поступил по-своему. В молодости он отправился путешествовать по всей Германии, посещал дома и выбирал себе невесту. Матильда Моха понравилась ему больше остальных. Действуя прямо, он заявил Экберту, что хочет взять его дочь в жены. Говорят, когда до старого графа дошли слухи об этом, он схватился за сердце и упал замертво. Так Генрих стал герцогом, а Матильда его женой. Счастья, однако, этот брак женщине не принес. Генрих не брезговал поднимать на нее руку, если Матильда смела ему перечить. Его буйный нрав порой пугал женщину. Он очень жестко наказывал преступников. И если в других графствах ворам рубили руки, фон Нордгау приказывал рубить им головы. Генрих холодно держался даже со своим сюзереном, самим Императором. Поговаривали, правда, что Империя уже не имеет власти, что сам Император властвует лишь над Германией, а итальянцы ему больше не подчиняются, что Папа играет куда большую роль в политике. Но для Матильды Император всегда останется Императором.

Но Генрих не боялся даже его. На все вопросы отвечал с вызовом, нарушал многие правила поведения между сюзереном и вассалом. Благо, что Император милосерден и добр, иначе род фон Нордгау мог бы оборваться.

А конфликт из-за ребенка…

Генрих желал, чтобы Герхарда отдали кормилице. Сначала Матильда не спорила, но когда мальчик появился на свет, и она увидела на его спине красную линию, не могла доверить посторонней женщине своего сына. Она сказала об этом Генриху. Тот, как это обычно бывает, медленно повторил, что ребенка отправится к кормилице. Матильда попыталась возразить. Тогда Генрих ударил ее, потом еще раз, еще и еще. Матильда уже упала на пол, но Генрих не останавливался, пинал ее, бил по голове, по спине, всюду.

«Помеченный красным в детстве умрет, больше детей твой живот не возьмет!» - вспомнила в тот момент Матильда. Если Генрих не остановится, она может больше не родить сына, может погибнуть здесь, на этом самом месте, корчась от боли у ног своего мужа.

Однако Генрих остановился, сел на свое кресло, чудовищно напоминавшее трон, посмотрел на скрюченную Матильду.

- Мой сын будет взращиваться молоком кормилицы, - повторил мужчина тоном, не терпящим возражений. Матильда хотела рассказать всё мужу, поведать предсказания старухи-ведуньи, поделиться страхами, только Генрих не проявит сочувствия. Он холодный, как камень. Никаких чувств, никаких эмоций, всегда ровный, спокойный голос. Словно бы и ни человек граф фон Нордгау.

Мальчика отдали кормилице. Но мириться с этим Матильда не собиралась. Она получила придворное образование, отец когда-то учил ее, как нужно договариваться с людьми.

«Каждому свое, Матильда. Одни обжоры, другие гордецы, третьи сластолюбцы. Пороки рано или поздно становятся частью жизни человека и только с их помощью можно успешно договориться. Дай человеку того, что он желает. Гордецу - почестей, обжоре - пир, а сластолюбцу – женщину. Но как найти подход к власть держащему, если всем этим он обладает? Ему не посмеет отказать ни одна женщина, перед ним заискивают все члены двора, золото кормит его всеми блюдами в мире. Просто, Матильда, невероятно просто. Притворись ведомой, дай почувствовать ему власть над тобой. Уступи в мелочах, будь настойчивой в главном. Рано или поздно ему покажется, что подсказанное тобой решение принял он сам. Не смей рушить эту иллюзию. Пускай упивается своей властью, а ты используй его, укрепляй свою позицию при дворе, одерживай победу за победой. Помни: уступать в мелочах, но упорствовать в главном! Повтори».

И Матильда повторяла урок, который усвоила на всю свою жизнь. Теперь, когда муж хотел отдать ее сына кормилице, им необходимо было воспользоваться. Матильда действовала чужими руками. Она приветливо приняла полную женщину, которой отдали Герхарда, хотя в душе желала расцарапать ей горло. Параллельно она вызнала о ней всё. Кормилица была падкой на вино. Этим Матильда и решила воспользоваться. Она убедила служанку напоить женщину перед тем, как та отправится кормить Герхарда. Матильда, в свою очередь, намекнула мужу, что неплохо бы проведать сына. Граф находился в хорошем расположении духа, принял совет жены.

Крики кормилицы в момент, когда ее хлестали плетьми, до сих пор звучали у Матильды в ушах. Более сладкого звука она не слышала.

- Мой супруг желает подыскать новую кормилицу? – спросила Матильда после. Генрих смерил ее гневным взглядом, ничего не ответил. – Не доверите ли вы выбор мне? – осмелилась спросить Моха. Генрих вздохнул.

- Она считалась лучшей, - выдавил он из себя.

- Ну не может же быть, что все кормилицы окажутся столь скверными. Напившись, она рисковала жизнью первенца. Могла уронить младенца и разбить ему голову, сломать ручки или ножки. Другие кормилицы, наверняка, не такие опрометчивые, как эта. Они смогут позаботиться о младенце очень хорошо, лучше сможет справиться только родная мать, - Матильда бросила наживку. Генрих не был дураком, он подозрительно посмотрел на нее. Если догадается, что кормилицу напоили по приказу жены, Матильде несдобровать.

- Твоя взяла, корми младенца, - сдался Генрих.

Теперь Матильда сидела с ребенком на руках, ее гордостью, счастьем, надеждой и проклятьем. Она никого не подпускала к младенцу, охраняла его всеми доступными ей средствами. Но рано или поздно мальчика отнимут от груди, он отправится учиться, и может отыскать свою погибель в пути.

Генрих делился своими планами относительно Герхарда. Муж сказал, что хочет вырастить сына в армии. Мальчик должен уметь воевать, быть храбрым и отважным. Ходили слухи, что Папа жаждет войны с неверными. Мальчику будет, где проявить свой талант.

Но Матильда не желала сыну такой судьбы. Она мечтала оставить его при дворе, обучить премудростям дипломатии и ведению хозяйства. Но главное, здесь она сможет защитить мальчика, не позволит предсказанной беде приключиться. Потому что, если слова колдуньи окажутся правдой, если ее предсказание сбудется, Матильда обезумит, она не выдержит, ей не зачем будет жить дальше. Грязные, страшные, богохульные мысли! Моха не смела даже допускать возможности совершить столь страшный грех!

Ворожеи и предсказатели – лжецы, так говорилось в Библии, значит так и есть. Матильде оставалось молиться, и она будет молиться, просить Бога защитить ее милого маленького мальчика.

Она отняла ребенка от груди и встала на колени, стала взывать к высшим силам на латыни. Но мысли ее путались, а в голове снова и снова всплывало воспоминание о словах, сказанных еще при дворе отца.

«Линия тянется через спину – гибель и мор рода узрим мы. Помеченный красным в детстве умрет, больше детей твой живот не возьмет!»

2

- Граф, - маршал Амальрик склонил голову, завидев своего господина. Генрих мягко улыбнулся придворному.

- Здравствуй, Амальрик. Рад тебя видеть, - поздоровался фон Нордгау. – Как новобранцы?

- Слабые, очень слабые. Я не знаю, что с ними делать. Словно бы порода крестьян-волов вывелась, остались одни червяки.

- Обидно, я хотел поупражняться с мечом в руках, - заявил Генрих.

- После стольких лет? Граф уверен? – маршал понял, что сказал и побледнел. Генрих грустно усмехнулся. Все они его боятся. Считают жестоким, несправедливым. Но почему, за что? Генрих всегда руководствовался честью и словами Господа и в любви, и на суде, и в дружбе.

- Да, Амальрик, - несколько раздраженно ответил граф. В другой день Генрих приказал бы выпороть маршала, но сегодня смилостивился над ним. – После стольких лет. Мне нужен лучший твой фехтовальщик.

Маршал оглянулся, посмотрел на тренирующихся новобранцев и их учителей. Всего триста человек – вся армия графства Зундгау.

- Галл фехтует лучше всех, Жан Керн, - сообщил маршал.

- Тогда прикажу ему, пусть приготовится. Я буду сражаться с ним, - приказал граф. Маршал перечить не стал. Генрих, в свою очередь, сделал вид, что дерзости, допущенной Амальриком, не заметил.

Граф ушел в оружейную, следом заскочили мальчишки, принялись помогать ему одевать экипировку. Фон Нордгау погрузился в свои мысли. Его занимала судьба сына, и удивляло поведение жены. Он, конечно же, догадался, что Матильда попыталась плести интриги среди его придворных. Первым его желанием было выпороть жену, но он сумел взять себя в руки. Если ей так хочется кормить ребенка, пускай кормит его. Генрих считал это чем-то вроде каприза, но заметил, что Матильда вела себя так неспроста. Она боялась за сына, везде таскала его с собой, перестала спать с Генрихом.

Теперь вот задумала запереть мальчика в четырех стенах, опять начинает подговаривать прислугу, выдумывая новую хитрость. Генриху в очередной раз приходится сдерживать себя – так хочется приказать выпороть Матильду. Но это станет оскорбление рода Мохов. Генрих не боялся ни мелкого рыцарского рода, ни его сюзерена, но не желал кровопролития. Подданные считали фон Нордгау кровожадным, бесчестным, на самом же деле он стремился к одному – поступать по справедливости. Но никто, ни один живой человек не понимал его. Смел ли вассал перечить своему сюзерену? Нужно ли наказывать непокорных, высоко задравших головы бургграфчиков? А жену, которая пытается вертеть тобой, как того сама пожелает?

Генрих пришел в лагерь выплеснуть свою ярость. Он боялся совершить глупость. Слишком много людей пытались надуть его, использовать в своих целях. Но главное, они считали себя умнее его, фон Нордгау. Были убеждены, что все их хитрости бьют точно в цель. Коварный герцог из Италии убеждал, что настал момент сбросить власть короля. Он обещал фон Нордгау поддержку, деньги, славу. Генрих кивал, соглашался, а в глубине души боролся с желанием отдать приказ отрубить голову наглецу, возомнившему себя самым умным. Король может выставить пятьдесят тысяч, у графа Нордгау всего триста человек. Итальянцам, конечно, не ослабить позиции Германии на юге королевства. И в Генуе, и в Венеции мечтали о том, чтобы фон Нордгау принес присягу мелким итальянским князькам. Сначала, правда, нужно добиться настоящего подъема волны восстаний в Германии, разбередить спокойное море. Империи больше нет, она не нужна. В этом пытался убедить итальянец фон Нордгау. Может это и правда, только король Германии надежно защищает своих вассалов, становится мишенью для короля Франции, республики Венеции или Генуи Генрих не желал. На территории графства Зундгау разыграется война, поля зальются кровью, а жены, дети и старики проклянут сюзерена, который отправил их мужей, отцов и детей умирать. Не сказав ни нет, ни да, Генрих оставил итальянца ни с чем. Пускай думает, что хочет. Фон Нордгау останется верен королю.

Оруженосцы закончили свою работу. Генрих осмотрел свое отражение в зеркале, которое мальчишки поставили напротив. Граф взял меч и щит, вышел из оружейни. Его уже поджидал Амальрик.

- Керн готов, граф, - сообщил маршал.

Не удостоив Амальрика ответом, Генрих направился к французу, расположившемуся на просторной площадке для поединков.

- Граф, - француз склонился на одно колено.

- Мне сказали, что ты лучший поединщик. Так дерись во всю силу. Если не сумеешь меня победить, тебя и маршала исполосуют плетьми.

- Граф, как же… - возразил было Амальрик.

- Молчать! – рявкнул фон Нордгау. Прикрывшись щитом, он двинулся на Жака. Даже здесь его поданные пытались плести интриги. Маршал перепугался, что избитый граф озвереет, подговорил Керна биться не во всю силу. Все-то Генрих знал, обо всем догадывался, но они не прекращали попыток его обмануть. Наверное, потому, что фон Нордгау иной раз давал почувствовать им вкус победы. Граф поступал так, как того хотели глупые интриганы. Они праздновали победу, а на самом деле делали очередной шаг к эшафоту. Генрих терпел ложь, но однажды даже его терпения не хватало и он приказывал казнить наглецов, посмевших ему врать.

Керн оказался довольно искусным фехтовальщиком. Он ловко парировал удары графа и частенько пробивал его защиту своим клинком. Нордгау не поспевал за мальчишкой, наносил размашистые, неторопливые удары, Жан легко от них уворачивался. Француз провел атаку, бешено размахивая мечом, направляя лезвие в поножи, щит, шлем, грудь графа. Фон Нордгау запыхался, устал отражать атаки француза. Полный сил Керн даже не запыхался, граф Генрих мучился отдышкой.

«Всего тридцать два года, а уже разучился драться», - с горечью подумал Генрих.

- Граф не желает прекратить поединок? – спросил Жан, завершив очередную блистательную комбинацию, выбив щит из рук фон Нордгау и практически свалив его с ног.

Если бы интриги плели только придворные. Но ведь и близкие люди взяли за привычку врать Генриху. Матильда, но почему она начала плести эти глупые интриги? Зачем врать, почему просто не поделиться с мужем своими опасениями? Жена боялась за жизнь сына – пускай прямо так и скажет. Генрих хотел понять причины, которые заставляют ее боятся, разобраться, что толкает ее ко лжи.

- Нет, - Нордгау ухватил свой меч двумя руками, набрал полную грудь воздуха и бросился в атаку. Клинок описал дугу вокруг щита Жана, ударился в сочленение доспехов, очередной полукруг, и вот уже острое лезвие выбило звенья из кольчуги бойца. Француз попытался нанести секущий удар, направив лезвие прямо в шлем графа, Нордгау же, не дожидаясь, когда лезвие коснется его головы, подскочил вплотную к Жану, с силой толкнул его в грудь. Француз, неудачно расположив центр своей тяжести, не сумел перенести его на левую ногу, рухнул на землю, как подкошенный. Генрих занес свой клинок и опустил его прямо на запястье правой руки, в которой Керн сжимал меч. Резкая боль заставил француза разжать кулак, его оружие отлетело в сторону. Нордгау принялся наносить рубящие удары по щиту противнику, буквально вбивая бедного Жана в землю. В эти мгновения Нордгау выплескивал из себя злобу, накопившуюся за долгие недели. Металлический грохот, крик, скрежет – Жан пришел в ужас.

- Сдаюсь! – закричал француз. – Сдаюсь!

Фон Нордгау в последний раз опустил свой меч на щит противника, последний раз взревел и, нанеся удар, отошел от поверженного Керна. Граф едва стоял на ногах. Ему повезло – если бы француз не рассусоливал, а продолжил атаку, на землю повалился бы Генрих, а Жан направил бы острие своего меча на потерпевшего поражение фон Нордгау.

Вот, во что превращает придворная жизнь воина, вот что происходит с мужчиной, который забывает о ратном деле. Всякий проходимец с улицы сможет его побить. Так не должно быть – сюзерен ведет свои армии в бой, сюзерен выигрывает войны. И пускай в армии всего триста человек, сюзерен служит для них примером. Генрих превратился в развалину, но он не позволит, чтобы та же участь постигла и его сына, Герхарда. Мальчишка отправится сюда, к Амальрику, будет учиться владеть мечом и щитом, станет великим воином. А если Матильда и в этот раз попытается ему перечить. Начнет плести какие-то интриги, будет наказана. Сурово наказана.

Граф стащил с себя шлем.

- Замечательная победа, граф, - принялся подлизываться маршал.

- Тебя и твоего лучшего фехтовальщика сегодня будут пороть! – гневно бросил фон Нордгау. Пускай считают его жестоким, лишь бы не думали, что он слабовольный дурак.

3

Тяжелые, пунцово-красные тучи, сковали всё небо. Солнечным лучам не хватало силы прорваться сквозь завесу. На широком просторном поле стоял обнаженный до пояса мужчина. Он оглядывался по сторонам, кричал, звал на помощь, но никого вокруг не было. А тучи все затягивали небо, наступала ночь. Ощущение неизбежной беды не оставляло мужчину, он был напуган, произносил слова молитвы, шел по необъятному полю, в надежде, что когда-нибудь оно кончится.

Прогремел гром, вспышка на секунду позволило полуслепому мужчине разглядеть очертания поселения, которое он чуть было не прошел. Полился сильный дождь, настоящий ливень, обильно орошавший полевые растения и высохшую землю. Страдающий от жажды мужчина, сложил ладони лодочкой, позволив жидкости напомнить ложбину, выпил из импровизированного стакана. Солено-гнилостный привкус заставил мужчину выплюнуть дождевую воду.

Паника охватила его. Куда попал мужчина, почему вокруг никого? Ответы на эти вопросы должны были дать в деревне. Мужчина побежал, не в силах больше терпеть монотонный шум дождя, абсурдность происходящего вокруг. Поле наконец оборвалось, уступив место проселочной дороге. Впереди неспешно ехала телега. Нужно догнать крестьянина, расспросить обо всем. Мужчина побежал еще быстрее. Достигнув цели, он замер. Запряженная лошадь тянула телегу в одиночку. Скотиной никто не управлял.

Мужчина снова побежал вперед, даже не подумав вскочить на телегу. Он несся к деревне, поднимая в воздух сотни тысяч капель, которые будто бы намеренно приземлялись на его ноги, спину, живот. Он весь забрызгался этой мерзкой водой. Мужчина не был чистюлей, но ощущение грязи на своей коже вызывало у него отвращение. Снова раскат грома, за ним еще один, другой, третий, десятый. Грохот заполонил собой весь мир, яркие вспышки ослепили его. Мужчина не различал дороги, бежал чуть ли не на ощупь, поскользнулся, полетел на землю, упал лицом в грязь, схватился руками за голову, вжался в землю. У него возникло ощущение, что молнии бьют вокруг да около, не давая возможности выбраться из очерченного пламенем круга.

«Какое пламя? Что происходит?» - не понимал мужчина. Но когда решился оторваться, то оказалось. Что он уже в древни, все дома полыхали, жадные языки огня пожирали крыши и стены стареньких деревянных домов. Люди что-то кричали друг другу, плакали, а дождь, он не гасил пожары, наоборот питал их.

Мужчина взглянул на свои руки – ладони оказались в красных разводах. Он поднял голову – капли воды оказались красными. Муж чина по пояс погрузился в кровь! Он закричал. Но разве в этой суматохе, безумие, ужасе кто-то расслышит его?

Каким-то образом, через крики людей и свой собственный вой, через шум дождя и грохот грома, мужчина расслышал плач дитя. В одно мгновение все шумы утихли, пожар угас. И вот уже он не в деревне. Лес, избушка, тусклый свет лучины. Мужчина встал на ноги, успокоился, подошел к окну, заглянул внутрь. Женщина нянчила дитя, обнимала, баюкала его, улыбалась. Почему же ужас снова охватил мужчину, почему же наблюдая за столь чудесной сценой, ему стало страшно?

Женщина распеленала ребенка, на спине малыша мужчина увидел красную линию, тянущуюся от левого плеча к пояснице. Родимое пятно словно бы житло своей жизнью, переползало со спины младенца на руки к матери. Мужчина взглянул на нее еще раз, попытался отыскать лицо, но ничего, лишь маска. Луна, ни домика, ни лучины, ни ребенка. Высокое создание, мертвец с лицом-луной, таким же сияющим, таким же безумным, пустым и мертвым.

- Красная линия! – прошипел мертвец.

Небо ясное, столько звезд на небосклоне мужчина не видел никогда, он уже ни дома, он где-то далеко, совсем в другом месте. Нет деревьев, нет домов, нет полей и лесов. Пустырь, пыльный и холодный. И громогласный низкий голос, приказывающий повиноваться. Мужчина встал на колени. Здесь не помогут молитвы, здесь нет места ни Богу, ни Дьяволу. Здесь правит только этот голос, гне знавший ни отца ни матери, ни смерти, ни рождения.

- Кто бы ты ни был, приказывай, я повинуюсь! – закричал мужчина.

- Красная линия! – пророкотал голос. – Красная линия! Красная линия! – снова раскат грома, вторивший невидимому собеседнику, снова тучи затягивают небо, снова…

Он открыл глаза, задыхаясь во время сна. На улице шел дождь, в углу капало – крыша протекала. Сестра мирно дремала в сторонке, свернувшись калачиком. Он сел в своей постели, переводя дыхание. Подробности сна от него не ускользали, как это часто случалось раньше. Все до мельчайшей детали запомнилось. Младенец с красной линией на спине – его нужно отыскать.

Мужчине открылась истина. Смысл ниспосланного видения стал понятен ему. Он должен поднять крестьян, должен поведать им обо всем, отыскать ребенка с красной линией. Еще вчера простой землевладелец, сегодня мужчина стал Проповедником. Ему доверили вести войну, под его знамена встанет простой люд. И прольется дождь из крови!

Возбуждение охватило его, он вскочил на постели, встал на колени и принялся молиться. Он возносил хвалебные гимны, но не Богу. Нет, сила, которой он молился за многие мили отсюда. Она явится, может быть, завтра, а может через века. Но к приходу силы все должно быть готово. Проповедник должен собрать армию преданных людей и отыскать младенца с красной линией, пересекающей спину.