Красная Ржавчина

Красная Ржавчина

Фургон содрогнулся, подскочив на очередном ухабе, словно поглощаемый самой землей. Дорога, если можно было так назвать это направление из двух заросших колей, казалось, вела в никуда, в самое сердце забвения. По обе стороны тянулся унылый уральский пейзаж, расплывающийся в серых тонах: низкорослый, чахлый лес, что цеплялся за жизнь на краю болот, перемежался с обширными, гниющими проплешинами, над которыми висела седая, удушающая пелена тумана. Воздух здесь был тяжелым, насыщенным запахом сырой земли, прелой листвы и чем-то неуловимо металлическим, словно сама атмосфера пропиталась духом разрушения, ожидая своего часа. Каждая ветка, каждый камень казался предвестником угрозы.

-Точно здесь? — голос Даши, пропитанный скукой и едва скрываемым раздражением, нарушил давящую тишину в салоне. Она отложила телефон, на экране которого застыла её собственная, отфильтрованная до неузнаваемости фотография, и подняла взгляд на Стаса. В её глазах, привыкших к мерцанию неоновых огней и ярким краскам города, отражалось явное отвращение к этому серому, безжизненному пейзажу. Она мечтала о тысячах лайков, о комментариях, восхваляющих её смелость и красоту на фоне загадочного, но, в идеале, фотогеничного заброшенного места. Этот мертвый простор не обещал ни того, ни другого.

Стас, не отрываясь от руля, ухмыльнулся, его губы растянулись в хищной усмешке. Он был лидером их небольшой, но амбициозной команды «Сталкеры Урбана», и эта поездка была его идеей, его билет в мир настоящей славы на YouTube. Он представлял заголовки: «Мы проникли в заброшенный Комбинат-Призрак!», «Тайны Уральского Металлургического Гиганта». «Расслабься, принцесса. Координаты точные, до метра. Мой источник никогда не ошибается. Это он. Уральский Металлургический Комбинат имени Серго Орджоникидзе. Заброшен с девяносто шестого, когда рухнул последний титан советской индустрии. Гигант. Монстр. Символ упадка. Наш золотой билет. Тысячи, нет, миллионы просмотров, Даша. Представь». Он говорил быстро, почти взахлеб, словно пытаясь убедить не только их, но и себя в величии предстоящего события.

-Золотой билет к столбняку, или к тому, что похуже, — пробормотал Кирилл, не отрываясь от экрана ноутбука, его пальцы быстро бегали по клавиатуре. Он был техническим гением группы, отвечавшим за дроны, стабилизаторы, камеры и, конечно же, прямые трансляции. Его бледное, вечно освещенное монитором лицо казалось почти призрачным, а глаза, обычно полные задора, теперь были омрачены беспокойством. -Сети здесь нет уже двадцать километров. Полная изоляция. Стрим отменяется. И это, Стас, очень плохой знак. Мы оторваны от мира. Если что-то пойдет не так… Он не закончил фразу, но её смысл повис в воздухе. Кирилл был прагматиком, его мозг постоянно просчитывал риски, и сейчас эти риски казались невероятно высокими.

-Стрим запустим, когда вернемся! Зато какой материал снимем! Эксклюзив! Ни у кого такого не будет! — Стас был неисправимым оптимистом, когда дело касалось просмотров и хайпа. Он видел не опасность, а лишь возможность. Возможность для славы, для подтверждения своей смелости и дерзости. Он повернулся к Матвею. -Матвей, ты как, готов мышцами поиграть, если что? Двери выбивать там, или…

Матвей, сидевший рядом с Кириллом, оторвался от созерцания своих бицепсов, которые он непроизвольно напрягал, и хрустнул костяшками пальцев. Его широкие плечи едва помещались в узком пространстве фургона. -Всегда готов. Лишь бы какая-нибудь балка на голову не свалилась. Или кирпич. Я, конечно, сильный, но не бессмертный. В его голосе сквозила некоторая неуверенность, хотя он старался её скрыть за показной бравадой. Матвей всегда был готов к физическим испытаниям, но это место, казалось, требовало чего-то большего, чем просто сила. Он поерзал на сиденье, пытаясь найти более удобное положение, но напряжение не отпускало.

И только Лена молчала. Она сидела у окна, её взгляд был прикован к серой, непроницаемой мгле, которая, казалось, поглощала окружающий мир. В отличие от остальных, её влекли не лайки и подписчики, не адреналин и хайп. Заброшенные места говорили с ней на особом, глубинном языке. Языке упадка, забвения, но также и памяти. Эти места были живыми музеями безмолвных трагедий, шепчущих историй о былом величии и неминуемом крахе. Её дед всю жизнь отработал на похожем заводе под Магнитогорском, гордился своей работой, несмотря на все тяготы. Его рассказы о гуле доменных печей, о реках раскаленного металла, что текли по заводским артериям, и о людях, чьи жизни были неразрывно вплетены в стальную плоть комбината, жили в её памяти, передаваясь из поколения в поколение. Она хотела увидеть это своими глазами. Не просто сфотографировать, а почувствовать, впитать в себя душу такого места, понять его молчаливую скорбь, его последние вздохи. Она чувствовала, как будто комбинат звал ее, словно старый предок.

Внезапно фургон выехал на узкую, заросшую просеку, и они увидели его.

Даже на расстоянии он подавлял, давил своей исполинской, мертвой массой. Из тумана, словно скелеты доисторических чудовищ, вырастали исполинские, изуродованные временем трубы, проржавевшие каркасы цехов, изъеденные коррозией, и ажурные, но зловещие конструкции доменных печей. Комбинат был похож на мёртвый город, раскинувшийся на километры, его контуры расплывались в сыром воздухе. Всё было покрыто одним, зловещим цветом — цветом запекшей крови. Красной ржавчиной. Она была повсюду, как неизлечимая болезнь, разъедающая сталь и бетон, превращая когда-то мощный промышленный комплекс в огромную, безмолвную рану на теле земли. От этого зрелища по спине пробежал холодок, а Даша непроизвольно прижала руку к губам, пытаясь подавить нервный смешок.

-Мать твою…— выдохнул Матвей, его обычно уверенный голос дрогнул, а глаза округлились.

-Вот это контент! Я же говорил! Место силы! — глаза Стаса горели фанатичным огнём, отражая в себе ржавый силуэт комбината. Он резко затормозил у дыры в бетонном заборе, которая была затянута старой, порванной колючей проволокой, напоминавшей разорванные вены. -Приехали. Добро пожаловать в ад, сталкеры. Отсюда не возвращаются прежним. Он улыбнулся, и эта улыбка показалась Лене неестественной, почти безумной.

Они выгрузились. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом остывшего металла, какой-то едкой, химической сырости, запахом разложения и гниения, смешанным с тонким, почти неуловимым ароматом пыли и забвения. Под ногами хрустел щебень, осколки стекла и мелкий строительный мусор. Оглушительная, давящая тишина огромных, зияющих пустотой цехов нарушалась лишь завыванием ветра в дырявых крышах, которое звучало как стоны, и далёким, монотонным, ритмичным стуком — будто где-то в недрах этого мёртвого гиганта капала гигантская капля воды, отсчитывая последние секунды. Этот стук, сначала едва слышимый, затем становился всё более навязчивым, въедаясь в сознание.

-Так, план такой, — Стас развернул карту, распечатанную со старого спутникового снимка, и показал на ней несколько точек. -Сначала — административный корпус. Там, скорее всего, остались старые документы, архивы, может, даже какие-нибудь артефакты. Потом — прокатный цех, самая внушительная часть. И на десерт — доменная печь номер три, самая большая. Кирилл, поднимай птичку, нужна разведка с воздуха. Просмотри все подходы, потенциальные ловушки. Лена, ты на фото, твоё видение нам необходимо для атмосферы. Даша, Матвей — отвечаете за красивые кадры со стабилизатора, ракурсы, где вы будете выглядеть эпично на фоне этого постапокалиптического пейзажа. Я веду.

Кирилл кивнул, его губы плотно сжались. Он достал из усиленного кейса свой квадрокоптер, бережно, словно хрупкого птенца. Через минуту тот с жужжанием, напоминающим зловещее насекомое, взмыл в серое небо, передавая на планшет панораму ржавого апокалипсиса. Лена, предпочитая аналоговую красоту бездушной цифре, достала свой старый, но надёжный «Зенит», любовно протерев объектив. Она чувствовала, как камера вибрирует в её руках, словно предчувствуя что-то.

Они шагнули в темноту разбитого проёма административного здания. Внутри царил хаос, словно здесь прошла неистовая буря, или мародеры устроили погром: перевёрнутые столы, разбросанные по полу папки с истлевшими, пожелтевшими документами, толстый слой пыли и осыпавшейся штукатурки, хрустевшей под ногами. На стенах, словно призраки давно ушедшей эпохи, висели выцветшие плакаты с лозунгами: «Слава труду!», «Пятилетку — в четыре года!», их оптимистичные цвета и надписи теперь казались горькой, злой насмешкой над этим местом, над его разрушением и забвением.

-Жутковато, — прошептала Даша, прижимаясь к Матвею, который, несмотря на всю свою мускулатуру, тоже выглядел напряженным.

-Нормально, — бросил Стас, проходя вглубь, его фонарь выхватывал из темноты очертания разбросанной мебели. -Главное — под ноги смотреть. И не отставать. Он казался слишком беспечным, словно не замечал гнетущей атмосферы.

Кирилл, ведший дроном по территории комбината, вдруг нахмурился, его пальцы замерли над пультом управления. -Странно…

-Что там? — спросил Стас, нетерпеливо.

-Похоже на… дым. Тонкая струйка. Прямо из трубы котельной, той, что на северной стороне. Но она же не работает… давно. Его голос звучал неуверенно, с нотками тревоги. -Тепловая сигнатура тоже есть. Очень слабая, но есть.

Стас пожал плечами, отмахиваясь от его опасений. -Может, тлеет что-то старое. Или пар. Не паникуй, Кирилл. Ты слишком впечатлителен. Но внутри у него самого кольнуло что-то неприятное. Он гнал от себя эту мысль, фокусируясь на будущих просмотрах.

Лена тоже почувствовала неладное. Она всегда верила своим инстинктам, которые редко подводили. В одном из кабинетов, на пыльном столе, покрытом толстым слоем грязи, она увидела отпечаток. Чей-то свежий, чёткий отпечаток ладони. А рядом — пустую консервную банку, блестящую на фоне тусклой пыли, словно кто-то только что ее оставил. Она была без ржавчины, что было невероятно в этом месте. Кто-то был здесь. И совсем недавно. Не просто мародёры, и не просто сталкеры. Кто-то, кто жил здесь, в этом мёртвом городе.

Она хотела сказать об этом Стасу, предупредить его, но тот уже увлёк команду дальше, в сердце комбината, нетерпеливо зовя их за собой. Лена лишь молча сфотографировала банку и отпечаток, чувствуя, как внутри нарастает холодное, липкое предчувствие, словно паутина ужаса начинала окутывать её.

Они вышли из административного корпуса, словно покидая склеп, и двинулись к прокатному цеху — колоссальному ангару, чьи размеры поражали воображение. Его стены были покрыты слоем красной ржавчины, которая под тусклым светом казалась почти черной. Внутри него, застывшие во времени, как доисторические чудовища, стояли гигантские механизмы, похожие на железные кишки исполинского зверя, чья жизнь давно оборвалась. Свет проникал лишь через разбитые, запыленные окна под потолком, выхватывая из полумрака массивные валы, застывшие конвейерные ленты и пульты управления, покрытые толстым слоем ржавой пыли, словно пудрой из вековой крови.

-Вот это мощь, — с восхищением произнёс Матвей, его голос звучал эхом в огромном пространстве, отражаясь от металлических стен. Он провёл рукой по холодной, шершавой поверхности огромной станины, словно пытаясь ощутить её былую мощь. -Представляю, какой тут грохот стоял, когда всё это работало. Стены дрожали, наверное. Он представил себе рев машин, раскаленный металл, поток энергии, который когда-то наполнял это место.

-Кирилл, давай, пролёт внутри цеха. Сверху. Покажи всю эту мощь. Даша, встань вот здесь, у пульта, сделаем кадр, будто ты всем этим управляешь, давай, эмоции! Взгляд такой, властный, — командовал Стас, его глаза бегали по сторонам, уже предвкушая восторженные комментарии и лайки. Он видел не заброшенное производство, а декорации для блокбастера, где он был режиссером.

Даша брезгливо отряхнула пыль с панели управления и приняла эффектную, но неудобную позу, стараясь выглядеть максимально фотогенично. Матвей отошёл в сторону, его внимание привлекло тёмное отверстие в дальней части цеха — это была бытовка для рабочих. Оттуда веяло холодом и какой-то древней сыростью.

-Пойду посмотрю, может, шкафчики какие интересные остались, может, что-то забыли там, — крикнул он, и его голос утонул в гулком эхе цеха. Он исчез в тёмном проёме, его силуэт растворился во мраке.

Лена наблюдала за ним, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Этот монотонный стук, который они слышали снаружи, теперь, в гулкой тишине цеха, стал отчётливее, навязчивее. Он доносился откуда-то сверху, с мостовых кранов, застывших под потолком, словно гигантские хищные птицы, приготовившиеся к пиршеству. Стук… пауза… стук… Он звучал так, будто кто-то терпеливо и методично отсчитывал секунды до неминуемой развязки, или отбивал ритм невидимой, зловещей песни.

-Стас, вы слышите?— спросила она, её голос был напряжён. Она повернулась к нему, но он был слишком увлечен настройкой света для Даши.

-Что слышу? Ветер. Лена, не накручивай себя, ты слишком впечатлительна для таких мест, — отмахнулся он, раздражённо, его взгляд был прикован к экрану камеры.

Тем временем Матвей скрылся в тёмном проёме бытовки. Прошла минута, затем ещё одна. Изнутри доносились глухие звуки, будто что-то падало или передвигалось. Через несколько секунд оттуда донёсся его голос, немного приглушенный, но полный энтузиазма: -Ого, тут целый склад противогазов! Как новенькие! И какие-то странные маски! Сейчас заценю! В его голосе была игривая нотка, словно он нашёл забавную игрушку.

Наступила тишина. Тревожная, давящая, оглушительная.

-Матвей? — позвал Стас через пару минут, его голос звучал уже не так уверенно. Ответа не было. -Эй, качок, ты где там застрял? Хватит шутить!

Снова тишина. Только мерный, безразличный стук сверху. Стук… пауза… стук… Казалось, сам комбинат смеялся над ними, над их наивностью, над их уверенностью в безопасности.

-Чёрт с ним, пошли посмотрим, — раздражённо сказал Стас, чувствуя, как липкий холод начинает расползаться по его венам. Он попытался придать своему голосу решительности, но она прозвучала фальшиво.

Они подошли к бытовке. Внутри было темно, пахло прелью, сыростью и чем-то неуловимо гнилостным, почти сладковатым. На полу валялись старые, истлевшие спецовки, ржавые каски, напоминавшие черепа. В углу, под стеллажом, стоял ряд противогазов, их мутные линзы, казалось, смотрели прямо на них, словно пустые глаза. Матвея нигде не было.

-Он что, в прятки решил поиграть? — нервно усмехнулась Даша, её голос был на грани истерики, а руки дрожали.

-Его камера… — Кирилл показал на свой смартфон, к которому были подключены их нашлемные камеры. -Сигнал пропал. Полностью. Пятнадцать секунд назад. И… и его пульс тоже пропал. Это не шутка. Он посмотрел на Стаса, его глаза были полны ужаса.

И тут Лена увидела. На полу, под стеллажом, лежал телефон Матвея. Его экран был разбит, но на нём ещё светилась иконка записи видео. А рядом, на бетонном полу, виднелась тёмная, влажная полоса, напоминающая след, который уходил вглубь помещения, в маленький коридорчик, ведущий к душевым. Это был не просто след. Это был кровавый след. Яркий, отвратительный, свежий.

Она включила фонарик на телефоне, её рука слегка дрожала, и шагнула туда. Запах сырости сменился запахом свежей крови. Полоса вела к одной из душевых кабин. Лена медленно направила луч света на неё.

Первое, что она увидела — это свисающая рука, чудовищно бледная, неестественно вывернутая, с содранной кожей на пальцах. Затем — тело Матвея. Он был подвешен на толстой цепи за крюк, продетый под челюсть, его рот был чудовищно растянут в безмолвном крике, похожем на гримасу боли и ужаса. Его мускулистое тело, ещё недавно полное жизни, было исполосовано глубокими ранами, словно его терзали когтями, или разрезали чем-то очень острым, а глаза, широко раскрытые от невыносимого ужаса, смотрели в пустоту, в никуда, отражая лишь потолок. Из его ран стекала кровь, образуя под ним небольшую, но отвратительную, черную лужу.

Даша закричала. Пронзительно, отчаянно, дико, словно раненое животное. Её крик, полный первобытного ужаса, эхом отразился от стен гигантского цеха, смешавшись с монотонным стуком, который вдруг, в тот же миг, прекратился. Тишина, наступившая после, была ещё более пугающей, наполненной лишь их прерывистым дыханием.

Паника ударила по ним, как кувалда, выбивая воздух из лёгких, парализуя волю.

-Назад! В фургон! Быстро!— заорал Стас, его голос был надломлен страхом, он казался на грани нервного срыва. Он начал беспорядочно толкать оцепеневших Дашу и Кирилла из бытовки, словно они были марионетками, пытаясь выбраться из ловушки.

Они бросились бежать. Мимо ржавых станков, через лужи мазута, спотыкаясь о разбросанный мусор и обломки. Огромный цех, который пять минут назад казался им сокровищницей для съёмок, теперь превратился в смертельную ловушку, в лабиринт ужаса, откуда, казалось, не было выхода.

Они выбежали на улицу, ослеплённые серым дневным светом, который теперь казался им раем, спасением. Фургон стоял там, где они его оставили. Спасение было так близко, почти на расстоянии вытянутой руки, манящее и недоступное.

Они добежали до него, задыхаясь, их лёгкие горели, а в горле стоял ком. Стас дёрнул ручку двери. Заперто. Замок, казалось, насмехался над ними.

-Ключи… — прохрипел он, его голос был лишь едва слышным шёпотом, когда он лихорадочно хлопал себя по карманам, его движения были судорожными. -Ключи… они у Матвея.

Они замерли, глядя друг на друга с ужасом, который сковал их движения. Их путь к спасению, их единственная надежда, остался в кармане куртки человека, подвешенного на крюке в тёмной, залитой кровью душевой. Чувство безысходности захлестнуло их, как холодная волна, оставляя их наедине с кошмаром.

-Я не вернусь туда! — закричала Даша, её голос был смесью слёз и истерики, её тело сотрясалось в рыданиях. -Ни за что! Он там! Этот… монстр! Он нас всех убьёт! Её слова прозвучали как пророчество.

-Надо вернуться! Другого выхода нет! Это единственный шанс! — Стас тряс её за плечи, пытаясь привести в чувство, но его собственное лицо было белым как мел, а глаза полны дикого, неуправляемого страха. Его показная бравада испарилась, оставив лишь липкий, всепоглощающий ужас, и он сам едва держался на ногах.

-Тише! — прошипела Лена. Она смотрела не на них, а на крышу прокатного цеха, откуда доносился стук. Её глаза были сужены, пытаясь различить что-то в сером небе. -Он смотрит на нас.

Они подняли головы, их взгляды ползли вверх, к ржавым вершинам. На краю крыши, на фоне серого, безрадостного неба, стоял силуэт. Высокий, массивный, возвышающийся над ними, словно древний идол, вырезанный из железа. Он не двигался, просто наблюдал, словно хищник, изучающий свою добычу, выбирающий следующий шаг. На голове у него было что-то, напоминающее сварочную маску, грубо переделанную, с прорезями для глаз, покрытую толстым слоем красной ржавчины, так что она казалась частью его плоти. В руке он держал длинный, угрожающий предмет — то ли обломок арматуры, заточенный до остроты лезвия, то ли изуродованный, покорёженный лом, который сверкал в тусклом свете.

Это был он. Убийца.

В следующий миг он исчез, словно растворившись в воздухе, словно его никогда и не было там, оставляя после себя лишь ощущение зловещего присутствия и леденящего страха. Его исчезновение было таким же пугающим, как и появление.

-Он идёт за нами, — прошептал Кирилл, его зубы стучали, а по лицу стекали капли пота. Он прижал свой планшет к груди, словно щит.

-Разделимся! — выпалил Стас, его голос срывался на визг, он был в панике. — Так у нас больше шансов! Он не сможет погнаться за всеми! Встречаемся… встречаемся у доменной печи номер три! Она самая дальняя! Бегом! Он начал лихорадочно толкать Дашу.

-Нет! Нельзя разделяться, это же правило номер один! Самая глупая ошибка!— закричала Лена, но было поздно. Её голос утонул в нарастающем ужасе.

Стас, схватив Дашу за руку, рванул в одну сторону, к зарослям кустарника, росшего вдоль железнодорожных путей, словно пытаясь слиться с унылым пейзажем. Кирилл, в панике, бросился в противоположную, к зданию компрессорной станции, надеясь найти там укрытие, какую-то защиту.

Лена осталась одна посреди открытого, пустого пространства. На мгновение она замерла, её мозг лихорадочно работал, пытаясь найти рациональное решение. А затем побежала. Но не за остальными. Она побежала в сторону котельной — туда, где Кирилл видел дым. Логика подсказывала ей, что там, где есть огонь, может быть и жильё, а значит, и ответы. Может быть, там есть кто-то ещё. Или что-то, что поможет понять, что происходит. Её интуиция, всегда надёжная, вела её.

Мир превратился в лабиринт из ржавчины и бетона, в сюрреалистический кошмар. Лена бежала, перепрыгивая через провалы в асфальте, проскальзывая под провисшими, проржавевшими трубами, которые свисали как гигантские змеи. Она слышала только стук собственного сердца, которое билось как сумасшедшее, и свой тяжёлый, прерывистый вдох, каждый из которых казался последним. Воздух в лёгких горел.

Тем временем Кирилл достиг компрессорной. Он заскочил внутрь и забаррикадировал дверь тяжёлой металлической балкой, которая с грохотом встала на место, создавая иллюзию безопасности. В помещении было темно, пахло озоном, машинным маслом и стоял низкий, гудящий звук от старых, но всё ещё подключённых к какой-то аварийной сети трансформаторов, которые излучали слабое голубоватое свечение. Он достал планшет, чтобы посмотреть записи с дрона, который всё ещё висел в воздухе. Может быть, он сможет найти путь к отступлению, увидеть, где прячется убийца, спланировать побег.

Он переключился на тепловизор. Изображение окрасилось в оранжевые и синие тона, словно мир стал негативом, а тепло излучало угрозу. Он обвёл взглядом территорию. И тут его сердце ушло в пятки. Прямо над компрессорной станцией, на крыше, светилось яркое оранжевое пятно. Человеческая фигура. Она не двигалась. Она ждала. Ждала его.

Кирилл в ужасе отшатнулся от планшета, который чуть не выпал из его рук. В этот момент сверху, с потолка, посыпалась пыль, а затем послышался глухой, отвратительный скрежет, словно рвали на части сталь. Одна из потолочных плит, огромный кусок бетона, сдвинулась в сторону, медленно, но неумолимо. В образовавшемся проёме показалась голова в ржавой маске. Глазницы маски, пустые и чёрные, были направлены прямо на него, словно он был заперт в ловушке.

Убийца не стал спускаться. Он просто поднял руку, в которой был зажат тяжёлый шестерёночный механизм, покрытый слоем засохшей ржавчины и грязи, и разжал пальцы. Шестерёнка, весившая килограммов тридцать, с воем, напоминающим стон ветра, устремилась вниз, набирая убийственную скорость. Кирилл успел только поднять голову, его глаза расширились от ужаса, пытаясь осознать происходящее. Удар пришёлся прямо в грудь, раздробив её и пригвоздив его к полу. Планшет выпал из его рук, экран треснул, но продолжал показывать тепловую сигнатуру убийцы, который спокойно, без всяких эмоций, смотрел на свою работу, словно на очередную техническую операцию, совершенно безразличный к агонии жертвы. Последний пиксель на экране Кирилла погас вместе с его жизнью.

Стас и Даша бежали вдоль старых путей, задыхаясь, их лёгкие горели. Ржавые рельсы, по которым когда-то перевозили тонны металла, теперь были усыпаны мусором и заросли травой. Каждый шаг казался им шагом к спасению, но также и к гибели.

-Куда мы бежим?! — всхлипывала Даша, её голос был полон отчаяния, а слёзы текли по щекам, размазывая грязь.

-К доменной печи! Там много мест, где можно спрятаться! Это самое большое здание, самое запутанное! — отвечал Стас, хотя сам не верил своим словам. Он просто бежал, куда глаза глядят, ведомый слепым инстинктом самосохранения, совершенно не думая о логике.

Они достигли гигантской эстакады, по которой когда-то двигались вагонетки с углём и рудой. Под ней было темно и сыро, воздух был спёртым, пахнущим гнилью и плесенью. Они решили переждать там, спрятаться в тени, надеясь, что убийца их не найдёт.

-Я так больше не могу, — шептала Даша, прижимаясь к нему, её тело дрожало. -Мне страшно, Стас. Он убьёт нас. Он настоящий монстр. Я не хочу умирать здесь. Она обняла его крепко, ища защиты.

-Тише, тише, всё будет хорошо. Мы выберемся. Я обещаю, — он обнял её, но его глаза бегали по сторонам, лихорадочно ища угрозу, которая могла появиться из любой тени, из любого проёма. Его сердце колотилось в груди.

И тут он её увидел. На другом конце эстакады, метрах в ста от них, стоял убийца. Он не бежал. Он медленно, неторопливо шёл к ним, словно наслаждаясь их страхом, словно играя со своей добычей, растягивая игру. И в этот момент Стас совершил роковую ошибку, ошибку, которая стоила ему жизни.

-Беги! — крикнул он Даше, толкая её вперёд, в темноту под эстакадой, где были другие проходы, другие пути. А сам побежал в противоположную сторону, на открытое пространство, отвлекая внимание на себя, пытаясь стать приманкой. Он думал, что поступает благородно, что спасает её. На самом деле, он просто обрёк её на смерть, не понимая, что его противник умнее и хитрее, чем он мог себе представить.

Даша, спотыкаясь, бежала под эстакадой, её сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Она была уверена, что убийца гонится за Стасом, что у неё есть шанс, что она спасётся. Она почти выбралась на другую сторону, когда из-за одной из массивных бетонных опор, словно из ниоткуда, вышла тень. Он не гнался за Стасом. Он ждал её здесь, в тени, в ловушке.

Даша закричала, её крик был чистым, нефильтрованным ужасом, и попыталась развернуться, но поскользнулась на мокром, скользком бетоне, упав на колени. Убийца подошёл и, не говоря ни слова, схватил её за волосы, его хватка была нечеловечески сильной, пальцы впились в кожу головы. Он потащил её к огромной конвейерной ленте, покрытой ржавчиной, ведущей наверх, к дробильному цеху. Даша отчаянно сопротивлялась, царапалась, кричала, её ногти рвали его одежду, но его хватка была железной, неумолимой, словно машина.

Он бросил её на ленту, покрытую острыми кусками руды и угля, которые впивались в её тело, оставляя раны. Затем подошёл к щитку управления, сорвал с него замок, словно он был сделан из бумаги, и нажал на огромный, красный рубильник.

С оглушительным скрежетом и воем древний механизм пришёл в движение. Лента дёрнулась и поползла вверх, медленно, но неумолимо унося кричащую Дашу к тёмному, зияющему зеву дробилки, из которого доносился зловещий лязг стальных зубьев, предвещавший неминуемую расправу. Последнее, что она увидела, была ржавая маска, безразлично взиравшая на неё снизу, её пустые глазницы, казалось, насмехались над её страданием, над её беспомощностью. Ее крик оборвался жутким хрустом.

Стас, поняв, что его обманули, замер в ужасе, услышав предсмертный крик Даши, оборвавшийся жутким хрустом, похожим на звук разрываемой бумаги, или ломающихся костей. Теперь он был один. Совершенно один в этом аду. И он бежал, бежал без оглядки к доменной печи, своему последнему прибежищу, надеясь на чудо, на спасение, которого, возможно, уже и не было.

Лена добралась до котельной. Дверь была не заперта, она медленно отворилась со скрипом, открывая путь в темноту, наполненную призрачными тенями. Внутри, в огромном помещении с рядами котлов, похожих на ржавые, исполинские подводные лодки, было неожиданно тепло. В одном из котлов, в его сердцевине, горел огонь, освещая небольшое пространство вокруг, отбрасывая зловещие тени на стены. Отблески пламени играли на ржавых поверхностях, заставляя их казаться живыми, пульсирующими.

Это было логово убийцы. Его убежище. Его святилище.

На стене висели инструменты, но они были переделаны в чудовищное оружие: к молотку была приварена заточенная пила, газовый ключ был заострён на конце, превратившись в нечто среднее между топором и ножом, испещрённым засохшей кровью. На импровизированном столе, сделанном из старых металлических листов, лежали чертежи комбината, исчерченные пометками. На них красными крестиками были отмечены места. Места, где умерли её друзья, места их гибели. Лена почувствовала тошноту.

В углу стояла койка, сделанная из досок и ржавого металла, покрытая грязным одеялом. А над ней — старая, потрескавшаяся, выцветшая фотография в рамке. На ней был изображён суровый, сильный мужчина в рабочей робе на фоне доменной печи, его лицо было опалено жаром и закалено трудом. Рядом с ним стоял мальчик лет десяти, с гордостью смотревший на отца, его глаза сияли восхищением. Его взгляд был полон надежды и гордости.

Под фотографией лежал старый, потрепанный журнал учёта, его страницы пожелтели от времени, их края истрепались. Лена, чувствуя, как её сердце сжимается от предчувствия, открыла его. «Журнал несчастных случаев на производстве. Уральский Металлургический Комбинат имени Серго Орджоникидзе». Она начала листать, её пальцы дрожали. Десятки имён, дат, кратких, сухих описаний. «Попал под пресс, смерть на месте», «упал в конвертер, тело не найдено», «ожоги 90% тела, скончался в больнице». Жизни, поглощённые комбинатом, жертвы его безжалостной мощи.

И последняя запись, датированная 1995 годом, всего за год до закрытия комбината. «Иван Григорьев. Начальник смены доменного цеха №3. Авария. Взрыв печи. Тело не найдено. Считается погибшим». Григорьев. Лена посмотрела на фотографию. Это был мужчина с фото, тот самый, что стоял рядом с мальчиком. Мальчик, наверное, был его сыном.

Внезапно она услышала шаги. Тяжёлые, шаркающие, приближающиеся. Он возвращался. Звук его шагов был подобен скрежету металла, от которого стыла кровь.

Лена, не раздумывая, нырнула под один из котлов, в узкое, тёмное пространство, пахнущее сажей и машинным маслом, где её тело едва помещалось. Она видела его ноги, когда он вошёл. Массивные ботинки, покрытые ржавчиной и засохшей грязью. Он подошёл к столу, положил на него свой окровавленный лом, который глухо звякнул о металл, создавая эхо в помещении. Затем, с небрежным движением, снял маску.

Лена затаила дыхание. Под маской было не лицо, а месиво из рубцов и шрамов, чудовищных ожогов, которые искажали его черты. Одна сторона лица была вдавлена, глазница пуста, словно её выжгло пламя, оставив лишь чёрную дыру. Это был тот самый мальчик с фотографии, только искалеченный до неузнаваемости, изуродованный самой печью, которая забрала его отца и его собственную жизнь. Сын Ивана Григорьева. Он не погиб тогда вместе с отцом. Он выжил. Но остался здесь, в этом мёртвом городе, в его объятиях. Комбинат стал его телом, его убежищем, а ржавчина — его кожей. Он не был просто убийцей. Он был мстительным духом этого места, его Хозяином, его воплощённой болью и яростью, его проклятием. Его дыхание было хриплым, словно воздух не мог пройти через его повреждённые легкие.

Хозяин повернулся и посмотрел прямо в её сторону, в тёмную нишу под котлом. Он не мог её видеть своим единственным, мутным глазом. Но он её почувствовал. Как чувствует крысу, забравшуюся в его дом, в его логово. Воздух вокруг него, казалось, завибрировал от его присутствия, от его ярости. Он медленно вдохнул, словно втягивая в себя её страх.

Он медленно надел маску, её ржавые крепления скрипнули, и взял своё оружие. Лена поняла, что сидеть здесь — это смерть. Она выскользнула с другой стороны котла и бросилась бежать. В её голове был только один пункт назначения, отмеченный на карте убийцы, — доменная печь номер три. Туда бежал Стас. И туда теперь шёл ОН. Все нити вели к сердцу комбината, к его самому жуткому секрету.

Стас забрался на самый верх доменной печи — на колошниковую площадку, узкую платформу на головокружительной высоте, откуда открывался вид на весь мёртвый комбинат. Ветер свистел в ушах, заглушая его тяжёлое дыхание, отчаянные попытки набрать воздух в легкие. Внизу, как на ладони, лежал мёртвый город из стали и бетона, залитый первыми, тусклыми лучами утреннего солнца. Он думал, что здесь, на этой высоте, он в безопасности. Он ошибался.

Скрип ржавой лестницы, монотонный и зловещий, возвестил о прибытии Хозяина. Звук приближался, медленно, неумолимо. Стас в отчаянии посмотрел по сторонам. Путей к отступлению не было. Вся его показная смелость испарилась, оставив лишь животный страх, который сковал его движения.

-Что тебе нужно?! — закричал он, его голос был сорван, почти визг. Он отступал, пытаясь сохранить расстояние. -Мы просто хотели снять видео! Мы уйдём! Я больше никогда не приближусь к этому месту, клянусь! Его слова звучали жалко и отчаянно.

Хозяин молчал. Он просто медленно, неумолимо приближался, его ржавая маска ничего не выражала, но от него исходила аура чистой, древней ярости, словно он был самим воплощением этого разрушенного места.

-Деньги? У меня есть деньги! Я всё отдам! Всё, что угодно, только отпусти меня! — Стас, в истерике, начал вытаскивать из карманов пачки купюр, бросая их на ржавый металл платформы, словно пытаясь откупиться от смерти, откупиться от судьбы.

В ответ Хозяин поднял руку и указал ломом вниз, на сердце комбината. Это была его земля. Его собственность. Его боль. А они были мусором, осквернившим её, нарушившими её покой, вторгшимися в его личное пространство.

Стас, понимая, что это конец, что его мольбы бесполезны, в последнем порыве отчаяния бросился на убийцу. Он попытался ударить его кулаком, но его движения были медленными и неуклюжими. Но тот легко отшвырнул его, словно тряпичную куклу, с поразительной силой. Стас отлетел к самому краю платформы, его ноги соскользнули по скользкому металлу. Он успел ухватиться за ржавые перила, повиснув над бездной, под которой зиял тёмный, бездонный провал у основания печи, словно пасть голодного чудовища.

-Помоги… прошу… — прохрипел он, глядя в пустые глазницы маски, которые казались ему безразличными глазами смерти, лишенными всякого сострадания.

Хозяин подошёл и наступил тяжёлым ботинком на его пальцы, сжимавшие ржавый металл. Раздался глухой, отвратительный хруст, словно ломались сухие ветки. С коротким, обрывающимся криком Стас сорвался вниз, его тело исчезло в тёмном провале у основания печи. Его крик, его боль утонули в эхе комбината, словно он никогда и не существовал.

Хозяин смотрел ему вслед, его ржавая маска была повёрнута к бездне, словно он наслаждался падением. Он не заметил, как сзади, по другой, более скрытой лестнице, поднялась Лена. В руках у неё была тяжёлая металлическая труба, найденная ею в котельной, пропитанная запахом машинного масла и сажи, которая теперь стала её оружием, её единственным шансом.

-Это ты убил их, — сказала она. Голос её не дрожал, в нём не было ни страха, ни слёз. Страх ушёл, осталась только холодная, жгучая ярость и решимость, словно она была лишь инструментом возмездия.

Хозяин медленно обернулся, его маска повернулась к ней, и она почувствовала его взгляд, несмотря на отсутствие глаз.

-А это место убило твоего отца, — продолжила Лена, вспомнив журнал. -И тебя. Ты такая же его жертва, как и мы. Он разрушил вашу жизнь, а теперь ты пытаешься мстить всем, кто сюда приходит. Ты стал частью этого места, его проклятием. Твоя ненависть питает его.

Казалось, её слова достигли цели, пронзили его, словно острый клинок. ОН на мгновение замер, его голова слегка наклонилась, словно он прислушивался к её словам, или к голосам в своей голове. Но потом он издал глухой, гортанный рык, полный первобытной ярости, словно дикий зверь, и бросился на неё, размахивая ломом, цель его была одна — уничтожить.

Лена увернулась от удара лома, который с грохотом ударил по металлу платформы, выбив искры, осветившие её лицо на мгновение. Труба в её руках была тяжелой, но она действовала на чистом адреналине, её движения были быстрыми и точными, она двигалась словно тень. Она знала, что в открытом бою у неё нет шансов против этого чудовища. Нужно было использовать окружение, превратить комбинат в своего союзника, использовать его против самого себя.

Она отступила к огромному механизму загрузочного конуса — гигантской воронке, через которую в печь подавали руду и кокс. Рядом с ним находился рычаг управления. Старый, ржавый, покрытый паутиной, но, возможно, рабочий. Это был её единственный шанс, её последний козырь.

Хозяин наступал, размахивая ломом, его движения были быстрыми и смертоносными, каждое из них могло стать последним. Лена уклонялась, отступая всё ближе к рычагу, её глаза были прикованы к нему, словно гипнотизированные. Один из ударов пришёлся по перилам рядом с ней, выбив сноп искр, и она почувствовала жар, почти обжёгший её. В следующий миг она нырнула под его руку и что есть силы дёрнула рычаг вниз, собрав все оставшиеся силы.

С оглушительным скрежетом и воем древний механизм пришёл в движение. Огромный конус под ногами монстра начал открываться, как диафрагма гигантского фотоаппарата, или как пасть чудовища, жаждущего поглотить. Он потерял равновесие и пошатнулся, его взгляд был полон недоумения, а ржавая маска повернулась к ней, словно он понял, что происходит. Лена, не раздумывая, ударила его трубой по ногам, её удар был точен и силен, словно удар молота.

Оно упало на колени прямо на створки открывающегося конуса. Он попытался встать, его искажённое лицо под маской было полно ярости, а его единственный глаз горел безумием, но было поздно. Створки разъехались, и он с глухим стуком, похожим на падающий мешок с песком, провалился в огненное, дышащее жаром чрево доменной печи, в её раскалённую, адскую утробу, в пламя, которое когда-то забрало его отца и искалечило его самого.

На мгновение его голова в маске показалась из дыры, его единственный глаз, казалось, был прикован к ней. Он протянул к ней руку, словно пытаясь дотянуться, умоляя о помощи, или, быть может, проклиная её в последние мгновения своей искалеченной жизни. А потом исчез в раскалённой темноте, поглощённый огнём, который когда-то поглотил его отца, завершив круг насилия и мести.

Лена стояла, тяжело дыша, её тело дрожало от напряжения, её руки были покрыты мозолями, а одежда испачкана грязью и ржавчиной. Она смотрела вниз, в бездонный провал, откуда исходило тепло и лёгкий запах гари. Всё было кончено. ОН был уничтожен, его проклятие, казалось, развеялось.

Она спускалась с доменной печи на ватных ногах, её тело было опустошено, но разум был чист. Каждая ступенька казалась бесконечной, но она продолжала двигаться, ведомая лишь инстинктом. Когда её ноги наконец коснулись земли, небо на востоке начало светлеть, окрашиваясь в нежно-розовые и оранжевые тона. Серый, удушающий туман медленно рассеивался, словно страшный сон, и первые, робкие лучи рассветного солнца коснулись ржавых вершин комбината, окрашивая их в кроваво-оранжевые, но теперь уже не зловещие, а скорее печальные тона.

Мёртвый город больше не казался таким зловещим, хотя его силуэт всё ещё был полон скорби. Он был просто грудой старого, никому не нужного железа, памятником ушедшей эпохе и человеческим трагедиям, которые здесь разыгрались, словно на сцене. Больше не было ощущения живого зла, лишь холодный, мёртвый металл, рассказывающий безмолвную историю.

Лена доковыляла до бытовки, где они нашли Матвея. Ключи от фургона были в его кармане. Она забрала их, не глядя на тело, не желая снова видеть этот ужас, не желая осквернять его память ещё раз. Она лишь коротко кивнула ему, словно прощаясь.

Сев за руль, она завела мотор. Фургон ожил, его фары выхватили из утреннего сумрака стену прокатного цеха, осветив её ржавые поверхности. Лена развернулась и поехала прочь, по той же ужасной дороге, которая привела их сюда, по дороге, которая теперь казалась путём из ада, ведущим к свету.

Она не смотрела в зеркало заднего вида. Она не хотела видеть, как за её спиной уменьшается и растворяется в утренней дымке гигантский ржавый монстр. Она знала, что душа этого места теперь мертва, его проклятие сломлено, а его Хозяин поглощен тем же пламенем, что и его отец.