Криминальная кремация

На кладбище сегодня было неспокойно. Не особо скрываясь, два человека в прозрачных одноразовых полиэтиленовых плащах, раскапывали свежую могилу. А том, что могила перестала быть ямой и приняла свой законный груз совсем недавно, было понятно из еще не завядших цветов, бережно убранных вместе с венками к ограде соседней могилы.

Копал в основном один. А другой, вернее другая, держала мощный фонарь и подбадривала копателя. Иногда она просила, иногда требовала, а иногда, кажется, даже заигрывала. Земля еще не слежалась, и несмотря на то, что разоритель могилы держал в руках лопату явно первый раз в жизни, работа продвигалась быстро. Еще несколько минут в кладбищенской тишине было слышно только натруженное сопение землекопа, и вот уже раздался глухой стук лопаты об крышку гроба.

– Осторожнее, Саша! – Взволнованно прошептала девушка. Судя по тому, как задрожал луч фонаря, который она направляла в яму, ее била нервная дрожь. – Ты сейчас оцарапаешь гроб.

– Оленька! Успокойся, пожалуйста. Нам же этот гроб не нужно обратно в магазин сдавать. Или ты хочешь его вернуть, как не пригодившийся, сославшись на закон о защите прав потребителей?

– Саша! Твой специфичный юридический юмор здесь неуместен.

– Ну, прости. – Развел руками Саша, стоящий на крышке гроба, и морщащийся от направленного на него луча фонаря. – Я не каждый день раскапываю могилы. Еще не проникся кладбищенской атмосферой и не изучил подходящий сленг. И вообще Оля! Ты могла бы быть милосерднее ко мне. Я вот до сих пор успокаиваю себя, что мне просто снятся кошмары и в этом страшном сне я ночью выкапываю трупы из могил. Но когда начинаю понимать, что это на самом деле происходит со мной – у меня отказывают ноги и реально останавливается сердце. Оленька, ты же не хочешь возиться с двумя трупами вместо одного?

– Сашенька! Милый! Прости меня, пожалуйста! Я не знаю, что делала бы без тебя. – Причитая, помогала Оля выбирающемуся из могилы Саше.

Оля сама спустилась в яму и стала бережно убирать комья земли с лакированной крышки гроба.

– Саша, а как мы откроем гроб?

– Лара Крофт – расхитительница гробниц! Выбирайся из ямы и не мешай мне, пожалуйста. А если земля с боков могилы осыплется? Ты можешь испачкаться или даже травмироваться. Вылезай, пожалуйста, дай мужчине доделать грязную работу. – С заботой в голосе попросил Саша, протягивая в могилу руку.

– Нам сейчас еще тащить Олега до машины. Вот тогда мне без тебя точно не обойтись, а пока просто держи фонарь. Оля, не направляй фонарь мне в лицо и не поднимай луч света вверх, так его видно издалека. Сторож, конечно, обещал смотреть в другую сторону кладбища, но могут быть и случайные люди. Если кто-то увидит, чем мы тут занимаемся… Ты же знаешь мое мнение. Я уверен, что мы совершаем преступление.

– Сашенька, дорогой! Ну, сделай это ради меня. Пусть это будет твоим свадебным подарком.

– Оля, Оля. Ты с первого курса из меня веревки вьешь. И вот сейчас, когда я вытаскиваю ночью труп твоего мужа из могилы, ты говоришь о свадебном подарке. Я всю жизнь мечтал, когда ты мне ответишь согласием. После того как ты в прошлый раз отменила нашу свадьбу, я все равно продолжал ждать, но даже представить не мог, как именно это случится. – С грустью в голосе проговорил Саша, бережно помогая Оле выбраться из ямы.

Саша снова спустился в разрытую могилу и долго примеривался, как же справиться с непривычной задачей. Два раза прищемив пальцы и один раз уронив ломик на ногу, Саша все-таки понял принцип работы взломщика. Он нашел небольшую щель, подцепил ломиком полированную до блеска крышку и с громким противным скрежетом открыл гроб.

В гробу лежал симпатичный молодой мужчина в шафрановых одеяниях, усыпанной чуть завядшими лепестками цветов. Он, как говорят в таких случаях, будто спал, но Оля и Саша знали, что это всего лишь работа искусных гримеров, тщательно подготовивших Олега в последний путь. Перед смертью, из-за обезобразившей его тело болезни, Олег выглядел гораздо хуже, чем сейчас – в гробу.

– Ну привет, Олег. Не прошло и двух дней с нашего последнего разговора, и вот мы снова увиделись.

– Саша, отодвинься! Я спускаюсь! Я хочу увидеть его. – Расплакалась новоявленная вдова.

– Оля, прекрати истерику, пожалуйста. Сейчас мы вытащим Олега наверх, и ты вдоволь наговоришься со свои любимым. – Обиженно, но уже ультимативно проговорил Александр.

– Оля, а сейчас возьми в тележке веревку и кидай один конец мне. Я обвяжу труп за ноги. Ты будешь тянуть сверху, а я подталкивать снизу.

– Саша! Ты с ума сошел? Хочешь, чтобы мы Олега волоком тащили из могилы? – Возмущенно прокричала вдова.

– Знаете что, Ольга Васильевна! Вы можете вызвать грузчиков. Они с удовольствием ночью приедут на кладбище и помогут вам в похищении трупа. – Пришла пора возмутиться Саше.

– Сашенька, ну нельзя же так! – Со слезами во голосе прошептала Оля.

– Оленька, по-другому ничего у нас не получится. Вдвоем мы по-другому не справимся. Я немного подкапаю яму с этой стороны, сделаю пологий уклон и постелю на землю полиэтилен. Не волнуйся, мы все сделаем аккуратно. Пленка скользкая, получится как на ледяной горке, только наоборот. Олег не покатится вниз. Мы его аккуратно вытянем наверх.

Элегантный бантик, на который завязала капроновый шнур Ольга, распустился после первого же рывка. Изо всех сил тянувшая, вмиг ослабевшую веревку Ольга с тихим писком улетела на кучу свежевыкопанной земли. Оленька приземлилась на свою аккуратную попку и почти не ушиблась, но окончательно извозилась в сырой глине.

Вторая попытка расхитителей гробниц почти удалась. Труп уже был практически на самом верху, наполовину перевалив за край ямы, когда веревка снова сорвалась. Принцип ледяной горки сработал – Олег заскользил вниз по полиэтилену. В конце горки он сбил Сашу, опрокинул его в открытый гроб и прижал сверху. Саша не сразу смог отпихнуть труп и выбраться из гроба. Судя по возмущенным крикам, доносившимся из могилы, Саша все-таки начал осваивать сленг копателей могил. Единственные приличные слова, которые услышала Оленька в пламенном монологе Саши: «Это был гребанный страйк!»

Через несколько минут отчаянной возни, перепачканные землей с ног до головы, осквернители могилы сидели рядом с трупом на бордюре чисто выметенной кладбищенской дорожки, поглядывая в сторону разоренной могилы.

– Закапывать будем? – Задыхаясь от непривычной физической нагрузки, спросил Саша.

– А что толку? Сделать все как было, чтобы никто не заметил, мы все равно сможем. Давай оставим все как есть. Ты главное следы от своих туфель на дне могилы присыпь землей. Я скажу, что была здесь одна.

– Да кто тебе поверит, Оль? Всю сознательную жизнь я рядом с тобой, как твоя тень, а уж в то, что ты ночью на кладбище решила могилу грабить, и я не пошел с тобой, однозначно никто не поверит.

– Спасибо тебе, Сашенька. Я очень ценю твою преданность, но ты же юрист и понимаешь: если что – я, для следствия, убитая горем вдова, действующая в состоянии аффекта. А у тебя могут быть серьезные проблемы с законом. Ну ладно. Что мы сейчас об этом? Обсудить это у нас еще будет время.

– Будет. Если мы сейчас до крематория доедем без проблем.

– Ты договорился в крематории, Саша?

– Договорился. Деньги в наше время решают большинство вопросов.

– Очень дорого обошлось?

– Примерно, как если бы мы сжигали труп Олега на костре из купюр. Оленька, пусть тебя это не волнует. Это входит в мой свадебный подарок. – С горечью в голосе пошутил Олег. – Оленька, я все-таки пойду хотя бы крышку гроба закрою. Немного присыплю ее землей и положу сверху венки. Не хочу, чтобы это выглядело совсем по-варварски.

– Делай, как считаешь нужным, Сашенька. Я посижу с Олегом. Ты не против?

– Да шепчитесь. Чего уж там. Я быстро.

– Здравствуй любимый. Наверно «здравствуй» сейчас неуместно, но ты понимаешь, что я хочу сказать. – Оля нежно гладила труп по щеке. – Мы все делаем так, как ты и просил. Не знаю, чем все это закончится, но ты будешь доволен мной. И Сашей. Любимый мой, я уверена, что ты, как и планировал, идешь сейчас по долине вечной весны. Прощай, мой родной. Извини, что я не плачу сейчас. Я наверно уже больше никогда в жизни не смогу плакать. Слез у меня не осталось, все выплакала. Олеженька, я помню, что не любишь пафосные слова, но ты всегда будешь в моем сердце. Даже не так. Ты и есть мое сердце. Которое сначала умерло, потом я его закапала, а сейчас еще и сожгу. Прощай любимый.

– Наговорились? – Саша с тележкой, в которой гремели лопаты и ломик, выбрался на дорожку.

– Странная штука человеческая психика, – задумчиво проговорила Ольга. – Вот сижу я трупа бывшего мужа, смотрю на будущего мужа и думаю: когда приехали на кладбище, ты в строгих туфлях и спортивном костюме смотрелся нелепо, а сейчас полностью покрытый слоем грязи выглядишь даже брутально.

– Не обращай внимания, Оленька. Психика не может все время быть в напряжении. Мозг всегда найдет, о чем ему отстраненно подумать. Я хотел купить и сапоги, но, когда посмотрел на лицо девушки на кассе, которая мне пробила топор, веревку, лопату и полиэтилен решил, что обойдусь без сапог. Ты готова, Оленька?

– Да, Саша. Потащили Олеженьку?

– Ну куда потащили-то? Я же тележку прихватил.

– Саша! Ты хочешь везти Олега на тележке, которую стащил в супермаркете? Я думала, что ты ее прихватил, для того чтобы лопаты притащить на кладбище. Ты совсем не в себе?

– Хочешь вернуться к рассмотрению варианта с грузчиками? Мы не утащим его вдвоем. И вообще, почему ты решила, что Олегу будет комфортнее, если мы его не удержем и уроним, а не повезем в тележке? Господи, что за ересь я сейчас говорю? Покойнику комфортнее! Оля мы точно попадем в ад, надеюсь, что, хотя бы в одну сковородку. Это если мы раньше не попадем в психушку или тюрьму.

Через несколько минут, на странную процессию, состоящую, из тележки для покупок, куда было уместилось только туловище трупа в оранжевых тканях, с торчащими вверх, в сторону уже светлеющего неба, ногами, и двух, явно потусторонних, существ, наткнулся кладбищенский сторож.

Тележку с трудом толкало существо, отдаленно походившее на очень грязного человека в дорогих туфлях, от которых отваливались куски земли. Другое существо, уже совсем не похожее на человека, а напоминавшее комок грязи на ножках, семенило рядом с тележкой и очень нежно уговаривало кого-то Олеженьку еще немного потерпеть,

Сторож, проработал на этой должности уже девять лет и кого только не видел ночью на кладбище, от влюбленных парочек, решивших разнообразить свою сексуальную жизнь, до чокнутых поклонников передачи про экстрасенсов. Но от вида этой процессии, с трупом, который везут как рулон линолеума, не влезающий в тележку, сторож, не верящий ни в черта, ни в Бога, первый раз в жизни перекрестился и головой вперед прыгнул в ближайшие кусты сирени. Когда сторож услышал про Олеженьку, он понял, что существ трое и еще сильней вжался в землю.

Когда вымазанные с ног до головы в грязи люди с тележкой, у которой дребезжащие колеса вот-вот должны были отвалиться, поравнялись с кустами, куда рыбкой юркнул сторож, он узнал их. Это была та самая парочку, которая хорошо ему заплатила, за то чтобы он очень тщательно, не отвлекаясь, охранял другую, не эту, часть кладбища.

Стало понятно, что ничего потустороннего не происходит. Люди, обычные живые люди - воруют труп, но сторож не торопился вылезать из укрытия, чтобы пресечь безобразие, творимое на вверенном ему кладбище. Слова изгвазданной дамочки крепко засели у него в голове, и сторож понимал, что где-то еще должен быть третий – Олеженька. Страж кладбищенского покоя несколько минут прождал в кустах подельника разорителей могил, но тот так и не появился.

«Наверно через дыру в забор вылез. Олеженька – имя-то какое бандитское. Наверно главный у них». – Решил опытный сторож.

Разглядывая из своего укрытия, как омерзительная парочка, выкатила свой ужасный груз через кладбищенские ворота, погрузила труп и магазинную тележку в каршеринговый микроавтобус, сторож тоскливо понимал, что сегодня последний день его работы на этом прибыльном месте.

***

– Дело слушается судьей Бариновой Светланой Сергеевной, при секретаре судебного заседания Трифоновой Полине Петровне. Государственное обвинение поддерживает прокурор Юсупова Лариса Андреевна, защиту осуществляет адвокат Баландина Надежда Геннадьевна. Отводы участникам процесса имеются?

– Отводов нет. – После небольшой паузы, с заметным облегчением в голосе констатировала судья. – Тогда приступим к слушанию дела.

– Подсудимая! Подсудимая! Ольга Васильевна, я к вам обращаюсь! – Судье, ухоженной женщине лет тридцати пяти, пришлось поднять голос, чтобы вывести Ольгу из грустных размышлений на скамье подсудимых.

– Ой, извините, пожалуйста, Светлана Сергеевна! Ой! Извините еще раз! Ваша честь. – Чуть испуганно отозвалась Оленька, вынырнув от окрика судьи из глубины мрачных раздумий.

– Что можете сказать по существу предъявленных вам обвинений по статье двести сорок четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации - надругательство над телами умерших и местами их захоронения? – Сухим казенным голосом, скороговоркой произнесла судья.

– Я не надругалась не над кем. Даже мыслей таких не было. Я любила Олега и выполняла его последнюю волю. Он много раз просил меня кремировать его после смерти. Для него это очень важно, чтобы именно так поступили с его телом. Было очень важно. Я пообещала Олегу, и он умер, зная, что я обязательно выполню его просьбу. Не могла я поступить по-другому. – Виновато согнув голову и опустив взгляд в пол, тихо проговорила Ольга. Невысокая, хрупкая Оленька, с чуть припухлыми детскими щечками, вызывала сочувствие у всех находящихся в зале судебных заседаний, кроме одной маленькой неопрятной старушки, сидевшей в первом ряду.

Небольшой зал судебных заседаний в стареньком здании районного суда был набит людьми до отказа. Публика собралась разношерстная, но почти все пришли в суд из праздного любопытства.

Как и на любом заседании суда, здесь были бабушки из соседних домов, которые ходили сюда развлекаться как в театр. Бабушки потом подолгу обсуждали перипетии процесса, давали оценку выступлениям адвоката и прокурора, сомневались в правильности приговора. В итоге кумушки почти всегда приходили к мнению, что при Сталине такого точно не было и быть не могло.

Еще присутствовало несколько юношей, студентов юридического факультета, которых в институте обязали ходить на судебные процессы. Они с интересом разглядывали Ольгу. Слухов о событиях, которые сейчас рассмотрит суд, ходило много, и для студентов красавица Оленька была окружена ореолом сексуальности и романтики. Щупленький отличник, открыв рот, восторженно смотрел на Ольгу. Если бы ему сейчас предложили повторить судьбу Олега, то есть умереть, чтобы его похоронила такая красавица – судя по обожанию в затуманенном взгляде ботаника, он бы согласился.

Несколько друзей Оленьки и Саша тоже смогли занять места на первом ряду, поближе к клетке с подсудимой. Рядом с Сашей сидела его мама.

Оленька с будущей свекровью была знакома очень давно. Точно не на первом курсе, но, возможно, уже на втором, Саша представил маме Олю как свою невесту. Мама тогда оценивающе посмотрела на молодежь, немного грустно улыбнулась и сказала, что жизнь долгая, случается всякое, может и такое произойти.

Тоже на первом ряду, но на самом дальнем от клетки месте сидела потерпевшая – мать Олега, та самая старушка, которая грозила кулаком Ольге. Старуха держала в руках некачественную фотографию сына размером с тетрадный лист. Расплывчатая фотография очень плохого качества, видимо, ксерокопия с фото Олега в газете со скандальной статьей на тему его гибели. У старой женщины не было других изображений сына.

Старуха была одета в странное засаленное платье черного цвета, похожее на монашескую рясу, плотный черный же платок и стоптанные мужские ботинки. Она беспрестанно крестилась, недовольно шмякала губами, хмурила брови и иногда грозила Ольге сухеньким кулачком.

Мать забросила Олега еще маленьким, оставив его на воспитание своей матери, бабушке Олега. Пока была молодая и пользовалась спросом у мужчин – шлялась непонятно где. Про сына мамаша вспомнила, только когда он стал достаточно взрослым и у него уже стало можно выпрашивать подачки. Даже когда просила деньги, старуха не приезжала к Олега, не спрашивала хотя бы из приличия, как у него дела, а присылала ему слезливые смски о своем бедственном положении.

В судебном зале был аншлаг, как месяц назад на концерте Кадышевой. Люди заняли все кресла, некоторые сидели на подлокотниках, а кому совсем не повезло – стояли возле стен. В проходе между креслами установили несколько телевизионных камер, у которых с важным видом суетились звезды местных новостных каналов.

Одна журналистка уже пыталась взять интервью у Саши. Он отказался, смущенно сказав, что не знает ничего об этом деле, зато юрко подскочившая к журналистке мать Олега пообещала рассказать всю правду и открыть людям глаза на подлый поступок Ольги. Шустрая бабушка готова была это сделать сразу после судебного заседания, и как она сказала - совсем за небольшую сумму.

Вентиляции в здании суда отродясь не было, а открывать окна в зале заседаний, во время процесса, было категорически запрещено. Несколько лет назад подсудимый прямо во время рассмотрения его дела о хулиганстве просто выпрыгнул в открытое окно и убежал. Беглеца быстро поймали, но после этого случая на окна установили жиденькие решетки, и подсудимые теперь сидели в специальной клетке.

Теперь сбежать во время рассмотрения дела было невозможно, но приказ не открывать окна во время суда все равно никто так и не отменил. Поэтому в зале было очень душно, всем хотелось выйти на свежий воздух, но присутствующие понимали, что дело сложное, запутанное – рассматривать его будут долго, и, скорее всего, одним заседанием судья не ограничится.

Почти никто из присутствующих на заседании не догадывался, но знающим людям интригу в процессе добавляло, то что судья Светлана Сергеевна – бывшая однокурсница Оленьки. Светлана Сергеена была известна в институте как «Барабашка» за то, что всегда стучала холеными ногтями по столу, когда волновалась и страшно бесила этим преподавателей на экзаменах.

Барабашка еле уговорила председателя суда, чтобы именно ей разрешили рассматривать дело Оленьки, и посвященным в тайну было интересно, как же она теперь выкрутится из этой ситуации.

Светлана Сергеевна убеждала Эдуарда Петровича, пожилого председателя районного суда, со дня на день ожидающего отставку и спокойную жизнь, что у нее нет никакой личной заинтересованности, что она Оленьку знать не знает и в институте они с ней даже не общались.

Эдуард Петрович, прекрасно помнивший, что на недавнем юбилее Светланы Сергеевны, Оленька была представлена в качестве подруги, и даже станцевавший с красавицей партию вальса, неодобрительно покачал головой.

– Я, конечно, верю, что вы абсолютно не знакомы с подсудимой, но если прокурор или адвокаты, вам объявят отвод, ввиду сомнений в вашей объективности и беспристрастности, то знайте - я очень сильно огорчусь. А потом сильно огорчу вас. – Пожилой председатель суда вопросительно посмотрел на Светлану. – Вы же понимаете, что, когда я уйду - вам светит председательство? Вам бы сейчас не рассматривать неоднозначные дела, а брать количеством, не имея отмененных решений. Вы настаиваете на своей просьбе?

– Да, Эдуард Петрович.

– Ладно. Принимайте материалы следствия в работу и смотрите у меня. Статья экзотическая, дело резонансное, будет полный зал журналюг. Даже не представляю, что они там понапишут, и как к этому отнесутся в областном суде. Не подведите меня и себя.

– Светлана Сергеевна, еще одно. – Окликнул Эдуард Петрович уже уходящую судью. – Не вздумайте изменить Копцевой меру пресечения. Я просматривал материалы дела и знаю, что она пыталась скрыться за границу. Вы меня хорошо слышите, Светлана? Если измените на домашний арест – это будет ваше последнее решение в этом суде.

– Ну Эдуард Петрович, она же была в свадебном путешествии… – попыталась спорить с председателем суда подруга Оленьки.

– Я все сказал, Светлана Сергеевна. Или так, или никак. Вот уйду в отставку и творите что хотите, а пока… Идите, работайте – творите правосудие.

Народ зашушукался и уставился в окна зала судебного заседания. К разваливающемуся крыльцу суда подъехал старенький автозак, из которого по откидной лесенке, спустилась Оленька. Через несколько минут конвоир завел, смущенную от внимания такого количества людей и снимающих ее камер, Оленьку в зал. Ее привели в наручниках и усадили на узенькую неудобную лавочку в специальной клетке, небрежно сваренной из толстых прутьев арматуры. Перед клеткой стоял стол для адвоката.

Молоденькая адвокат Надежда Геннадьевна с состраданием смотрела на свою подзащитную. Саша и Ольга давно решили, что при необходимости возьмут защитником именно Надю. Кандидатур адвокатов они перебрали много, но Ольге понравилась именно Надя.

Среди опытных зубров права и акул судебных процессов, Надя, несмотря на свой небольшой судебный опыт, подкупала своей искренностью и еще не атрофированной верой в правосудие. Когда-нибудь и для Надежды Геннадьевны буква закона и размер гонорара станут важнее человеческой судьбы, но этот момент еще не настал.

Надя и внешне, и по манере поведения очень напоминала молодую адвокатшу, защищавшую в суде летчика - героя Вахтанга Кикабидзе в фильме «Мимино». Скромная симпатичная девушка, с собранными в пучок длинными русыми волосами и в очках с толстой роговой оправой - Надя выглядела как явная отличница, хорошо вызубрившая предмет и воинственно настроенная получить очередную пятерку за экзамен.

С первых же дней стало ясно, что Оленька сделала правильный выбор, доверив свою защиту Надежде Геннадьевне. Адвокат очень ответственно подошла к своим обязанностям. Она подняла и изучила горы материалов по похожим делам. Надя поминутно восстановила жизнь Оли и Олега в последние месяцы, и посекундно - события того дня, когда было совершено предполагаемое преступление.

Несмотря на свою неопытность, Надя, конечно же, сразу поняла, что Саша принимал активное участие в событиях на кладбище. Об этом было очень легко догадаться, и Надя удивлялась - почему следствие не сделало такой же вывод.

Хотя Саша возмущенно отказывался, Оленьке все же удалось убедить адвоката, чтобы она не упоминала про участие мужа в похищении трупа. Александр и Надежда Геннадьевна считали, что чистосердечное признание Саши о помощи в кремации тела Олега - облегчит положение Оленьки. Но Ольга была категорически против этого, грозилась вообще отказаться от адвоката, если Саше сознается в соучастии в преступлении и ему тоже предъявят обвинения.

Такая позиция подзащитной даже чем-то восхищала молодого адвоката, но очень усложняло ее работу в этом деле. Она убеждала, что защиту было бы гораздо легче построить на показании двух людей, но Оленька была неумолима. Единственное условие, которое сразу же, еще при первом разговоре, поставила Ольга – Саша должен быть ни при чем!

Саша тоже доставлял проблемы. Своими порывами помочь любимой Оленьке, он только мешал работе адвоката. Саша, то заявлял, что пойдет в полицию, напишет явку с повинной и возьмет всю вину на себя, якобы он один выкопал и сжег труп Олега, то настаивал на том, что он обеспечит Оленьку алиби и соврет на допросе, что она всю ночь провела вмести с ним. Таких милых, но сложных клиентов у адвоката Надежды Геннадьевны еще никогда не было. Иногда она думала, что если бы была знакома с ребятами раньше и они позвали ее выкапывать труп из могилы, то она, скорее всего, пошла бы с ними.

Ольга никогда не отличалась крепким телосложением, а после нескольких месяцев в следственном изоляторе выглядела, вообще, была почти прозрачной. Только ее глаза жили своей жизнью. В них была грусть от такого, что именно так все сложилось, испуганное ожидание будущего, и абсолютная уверенность в том, что, если бы еще раз пришлось сделать выбор – она поступила бы точно так же.

Верный Саша стоял рядом со скамьей подсудимых и с обожанием смотрел на свою птицу-счастья, почему-то оказавшуюся в клетке. В руке у Саша держал огромный букет белых роз, которые конвоиры не разрешили ему вручить Оленьке.

– Подсудимая, ответьте более развернуто. Суду непонятно из каких побуждений вы совершили преступление, в котором вас обвиняют.

– Светлана… Сергеевна. Извините. Ваша честь, мне прям с самого начала рассказывать?

– Со времен сотворения мира не нужно, но про отношения с покойным, над чьим телом вы, по версии следствия надругались, изложите подробнее. Суду важно понять мотивы, из-за которых вы пошли на преступление.

***

– Я попробую, Ваша честь. Все началось примерно полгода назад. В тот день я была на работе, в своем кабинете. Вела обычный прием, изучала документы, осуществляла нотариальные действия, когда ко мне зашла Маша, мой секретарь, и спросила, могу ли я без предварительной записи провести первичный прием по дарению квартиры.

– Там мужчина такой молодой, интересный, но говорит, что совсем скоро умрет и поэтому ему срочно нужно подарить квартиру друзьям. Я не пойму шутит он или нет. И еще они это… В оранжевых простынях. Я подумала, что если Петрицкий позвонил и сказал, что не сможет сегодня прийти в назначенное время, то у вас есть окно в графике приема. Может, посмотрите этих факиров, Ольга Васильевна?

– Ну приглашай, Маша, посмотрю на твоих факиров. Только дай мне сначала десять минут. Я сейчас с Сашей переговорю. Он просил перезвонить, чтобы обсудить наши планы на вечер. Мне кажется, что Саша хочет меня куда-то пригласить.

– Ты такая счастливая, Оленька! – Маша ненамного младше меня, и когда мы говорим не о работе, она называет меня по имени. – Саша так любит тебя! Он прям весь светился от счастья, когда вчера в обед заезжал за тобой! Вот это я понимаю любовь! Настоящая, как в турецком сериале!

– Маша! – Рассмеялась я, – Ну вот как в тебе может уживаться такая пунктуальность и ответственность при работе с документами, когда ты так щепетильно относишься к каждой запятой, и просмотр глупых сериалов про неземную любовь?

– Ничего они не глупые, – Возмутилась Маша. – Это вот тебе, Оленька, так в жизни повезло. За тобой Саша уже много лет, с самого института ухаживает. А знаешь, как иногда бывает? Вот живет человек, думает, что у него все хорошо, стабильно, есть хорошая машина и уютная квартира, он уже любит кого-то, а тут раз – настоящая любовь, как свалится камнем на голову и вся жизнь вдребезги.

– Поменьше смотри свои сериалы, Маша, жизнь сильно отличается от фильмов. – Рассмеялась я.

В общем, зря я тогда смеялась. Получается, что права была Машенька. Ванга блин!

Ровно через десять минут настоящая любовь огромным булыжником свалилась мне на голову, отключила мозги и разнесла на мелкие кусочки всю мою прежнюю жизнь. Ко мне в кабинет зашли несколько молодых, лет тридцати, мужчин в оранжевых, или как мне потом пояснил Олег, в шафрановых одеждах. Выглядели посетители доброжелательно и спокойно. Один из них держал в руках дорогой портфель, который очень не гармонировал с его внешним видом. Если бы не одежда, то легко можно было подумать, что передо мной успешные предприниматели средней руки.

В силу своей работы мне приходится общаться с самыми разными людьми, и я уже давно отличаю обеспеченных людей, которым деньги приносят радость, от богатых, для которых деньги – это смысл жизни. Это как две личности Голлума из «Властелина колец». Один готов убить за колечко, а другой еще может нормально общаться.

Очень богатые люди пропитаны отравленными миазмами больших денег и видят вокруг себя только врагов, которые хотят отобрать их прелесть. Обладатели небольшого капитала вполне себе довольны судьбой, уверены в завтрашнем дне и, не особо напрягаясь, могут себе позволить обычные жизненные радости. Как метко сказала Маша, после того как мужчина, купивший автомойку, просто так, уже после сделки, принес нам ящик шампанского: «Хозяин автомойки всегда выглядит счастливее, чем хозяин автозавода».

Зашли в мой кабинет несколько человек, а видела я только Олега. Это знаете, как на групповой фотографии – пробежавшись глазами по всем, рассматриваешь только одного. Олег мне сразу понравился. Даже не так. Я вдруг вспомнила, что именно Олег мне всегда нравился, всю жизнь. Невысокий, но очень гармонично сложенный. Энергичный и вместе с тем умиротворенный. С ласковыми и одновременно смеющимися глазами. И улыбка. Я никогда не видела людей с такой улыбкой. Увидев улыбку Олега, понимаешь, что этот человек искренне рад тебе, и обязательно улыбнешься в ответ.

Олег очень вежливо поблагодарил меня, за то, что я согласилась принять их без предварительной записи, и пояснил, что хочет оформить дарение всего своего имущества в пользу общины кришнаитов. Человек с брендовым портфелем, молча, с вежливой улыбкой, достал и положил мне на стол стопку документов на квартиру и религиозное юридическое лицо, принимающее дар.

– Я правильно понимаю, что кроме прочего имущества, вы хотите подарить и ту квартиру, где сейчас зарегистрированы и фактически проживаете? – Спросила я официальным голосом, просматривая документы.

– Да, Ольга Васильевна. Абсолютно верно. Я нахожусь в трезвом уме, светлой памяти, или как там это говорится, и хочу подарить все, что у меня есть этим чудесным людям. – Очень мягко, но убедительно ответил мне Олег, указывая рукой на пришедших с ним.

– Понятно. Я обязана спросить: а где вы собираетесь жить после того, как передадите право собственности на единственное жилье?

– Нигде. Я, к сожалению, вообще не собираюсь жить. Врачи уверены, что мне осталось в лучшем случае несколько месяцев, и я хочу подарить квартиру именно сейчас, пока нет вопросов к моей адекватности и к медикаментам, которые я скоро начну принимать. Там, в стопочке документов, кстати, есть справки от психиатра и нарколога. Так вот, отпущенное мне время я проживу в квартире, которую дарю. Отдельным пунктом в договоре это условие прописывать не нужно. Я верю этим людям как самому себе. Да и не факт, что я прямо завтра не попаду в больницу или хоспис.

В кабинете зависла неловкая тишина. Олег смотрел на меня своими ласковыми глазами, а его товарищи не услышали ничего нового для себя и сохраняли настоящее буддийское спокойствие.

Я понимала, что меня не разыгрывают. То, как Олег рассказал про свою смертельную болезнь, несмотря на свой прекрасный внешний вид, не допускало даже секундного сомнения в правдивости его слов. Я видела, что этот человек прощается. Как путник, который собрался в дорогу и тепло прощается с теми, с кем делил кров и пищу на очередном привале. Это не мои слова. Это Олег мне потом так сказал, описывая свои чувства.

А мне до крика, до истерики, не хотелось, чтобы он уходил в свою дорогу. Ну куда он собрался? Не нужно ему никуда идти. Он наконец-то пришел на свое место. Ко мне.

Я старалась не выдать мысли и эмоции, которые рвались наружу. Я сидела с непроницаемым лицом, хотя Олег позже говорил, что он сразу все понял – я догадалась, о том, что он наконец-то нашел меня.

Вы, конечно же, знаете, что сделки дарения находятся под особым контролем и нотариальной палаты, и прокуратуры. Особенно тщательно все проверяется, когда имущество отчуждается в пользу религиозных или других общественных организаций. Было очень много скандалов из-за того, что неуравновешенные люди, подавшись душевному порыву, передавали свое имущество в секты или еще хуже – действовали под давлением.

Запретить безвозмездную сделку нотариус, конечно, не может, но я должна проверить, что все делается без принуждения, по собственной воле и даритель не прибежит ко мне через неделю, со словами: «Что я наделал? Куда вы смотрели? Верните мне квартиру, это все не считается, и вообще я пошутил».

Да и почти при каждом дарении находятся обиженные родственники, которые не согласны, что квартиру подарили кому-то постороннему, а не им. Троюродные брать и сестры, внучатые племянники, девери шуринов, давно не вспоминавшие про дарителя, сразу после сделки начинают жаловаться куда только можно.

Я попросила всех присутствующих выйти из кабинета, чтобы поговорить с Олегом наедине. Так положено по закону.

Мы проговорили с Олегом до обеда. Я сейчас уже плохо помню, о чем именно мы тогда говорили. О религии, о музыке, архитектуре, о детстве, о нем, обо мне, но точно не о квартире, которую он собирался подарить.

Потом во время обеда выпили у меня в кабинете по чашечке кофе и съели по булочке, которые принесла Маша.

После обеда я отменила все приемы, и мы с Олегом разговаривали до вечера. В дверь иногда заглядывала Маша, чтобы убедиться, что у меня все в порядке, и факиры, чтобы спросить долго ли им еще ждать. В конце рабочего дня нас прервали мои сотрудники, которые вместе со слегка оторопевшими, от сложности подписания договора дарения, кришнаитами, зашли попрощаться. Сотрудники и божьи люди ушли, а мы с Олегом остались и проговорили до ночи.

Уже поздно вечером, почти ночью, я позвонила Саше и сказала, что свадьбы не будет.

– У вас должна была быть свадьба с другим человеком? – С изумлением спросила молодая прокурор, переводя взгляд с клетки, где сидела Оленька на смущенно разглядывающего букет Сашу.

– Да. Мы через неделю должны были расписаться. Но после разговора с Сашей я уехала к Олегу и никогда с ним больше не расставалась с ним. До самой его смерти мы были вместе. До самой последней минуты. Я никогда не была так счастлива. Это было несколько самых счастливых недель в моей жизни. – Оленька перевела взгляд на мужа. – Извини, Саша. Понимаю, что тебе больно это слышать, но ты и так все это знаешь.

– Через несколько дней мы все-таки сделали дарственную имущества Олега в пользу общины. Он как бы не совсем верил именно в идеи этой общины. Олегу хотелось верить в бога, но делать это не тоскливо, перед иконой и в одиночестве. Ему нравилось, что кришнаиты ходят по улицам, поют и улыбаются людям, и он хотел поддержать материально ребят, с которыми сдружился в последнее время.

– Как не сдружиться-то тут. Целую квартиру им оставил. Дорогую, между прочим. А вы вон как с ним за это – сожгли моего мальчика. Небось, напичкали его наркотиками всякими, заставили документы подписать, да и сожгли его потом, чтобы концы в воду спрятать. – Начала кричать мать Олега из зала суда.

– Успокойтесь, пожалуйста, или я попрошу, чтобы вас вывели из зала суда – Строго сказала судья. – Следствие, в рамках уголовного дела, рассмотрело все факты, изложенные в вашем заявлении. Квартиру вам вернули?

Старуха, пришмакивая губами, отвернулась, игнорируя вопрос судьи.

– Вернули вам квартиру. А с остальным - суд разберется в рамках рассмотрения этого дела. Не мешайте судебному процессу. Продолжайте, подсудимая.

– А потом Олег начал умирать. Сильно похудел. Ему становилось все тяжелее ходить. Он стал покрываться язвочками, которые росли с каждым днем. В больницу ехать Олег не захотел, с матерью не общался с самого детства и поэтому в один день просто спросил меня: «Оленька можно я умру рядом с тобой?» – Последние слова Оля проговорила срывающимся голосом, а потом отвернулась и замолчала, прижав ладошки к лицу.

Судья оглядела зал. Почти все присутствующие утирали слезы, только мать Олега что-то недовольно бурчала. Молодая прокурор, прикрыв ладошкой очки, якобы изучала закапанные слезами документы. Саша сидел с каменным лицом, не отводя глаз от букета.

– Расскажете об этом суду более подробно после перерыва. В судебном заседании объявляется перерыв на один час. – Громко объявила судья.

– Дайте вы ему уже вазу, – вполголоса попросила она секретаря судебного заседания, показывая глазами на Сашу, так и сидящего с огромным букетом белых роз в руках. – Чувствую себя как на свадьбе… Или похоронах.

***

– Прошу всех покинуть зал судебных заседаний на время перерыва, – громко объявила секретарь.

Народ шустро потянулся на выход. Всем хотелось побыстрее выйти из душного помещения на улицу. Последней, громко бормоча проклятия и снова грозя Оленьке кулаком, неаккуратно обтянутом пятнистой старческой кожей, вышла из зала мать Олега. Около клетки С Оленькой остался только верный Саша с букетом в руках.

К нему подошла секретарь и предложила поставить цветы в вазу. Саша возмущенно посмотрел на девушку и прижал букет к груди, а потом перевел взгляд на Оленьку. Ольга устало улыбнулась мужу вымученной улыбкой и одобрительно покачала головой, подтверждая, что букету будет лучше в вазе. «Спасибо, дорогой» - беззвучно сказала Оленька одними губами.

– Светлана Сергеевна, можно открыть окна? Проветрим пока перерыв.

– Откройте, конечно, Полина.

Секретарь открыла окна, поставила вазу с розами на подоконник, так чтобы их было хорошо видно Оленьке, и почти под руки вывела упирающегося Сашу из зала суда.

В зале остались только судья, Оленька и пристав.

– Ваня, сходи-ка, ты тоже подыши воздухом на улице, - обратилась судья к конвоиру, так и не отрывавшему все заседание восхищенного взгляда с Оленьки, и сейчас смотрящему только на свою подконвойную.

– А? Что? – Очнулся Ваня. – Что вы сказали, Светлана Сергеевна?

– Иди, говорю, Ваня, покури, остынь немного, – чуть насмешливо повторила Светлана Сергеевна, снимая судейскую мантию и аккуратно складывая ее на краешек стола.

– Так нельзя мне отходить от Оленьки. Тьфу ты, от подсудимой.

– Ваня, ты со мной спорить собрался? Думаешь, я побег хочу устроить подсудимой? – повысила голос судья, оставшаяся в сером брючном костюме, уперев руки в бока, в классической позе возмущенной жены.

– Не положено же, Светлана Сергеевна. – Уже сдаваясь под напором разгневанной женщины, заканючил конвоир.

– Ваня, не зли меня. Ну-ка, – бегом метнулся в киоск к Давиду за шаурмой для меня и подсудимой, или я твоей жене расскажу, что застала вас перед Новым годом с Верой из канцелярии в этом зале и чем вы тут занимались.

– Так нечестно, Светлана Сергеевна. Ничем мы тут не занимались. Подарки мы с Верой обсуждали, – пробурчал конвоир, собираясь уходить. – Клетку открывать?

– Даже знать не хочу, что ты ей такое подарил, что она… Еще раз додумаешься такими делами в храме правосудия заняться – пойдешь у алиментчиков телевизоры отнимать. Клетку открой, Казанова форменный, а дверь в зал судебных заседаний закрой на замок, и ключ никому не отдавай под страхом смерти от скалки жены. Приходи ровно через час и сначала постучись. Понял?

– Понял, – кисло ответил пристав, снимая и убирая в чехольчик на поясе, наручники, на которые была закрыта дверь клетки.

Через несколько секунд захрустел давно не смазанный замок в двери зала судебных заседаний, запирающийся снаружи приставом, и в помещении остались только Оленька и Светлана Сергеевна.

– Ну, привет, Шажок, – ласково улыбнулась Светлана подруге.

– Привет, Барабашка, – не совсем понимая, что происходит, произнесла Оленька.

– Вылазь давай из клетки, птичка моя потрепанная. Усаживайся за стол адвокатессы своей. Кормить тебя буду.

– Светочка, спасибо! А тебе ничего не будет за это?

– Кому что будет и за дела наши грешные, мы потом с тобой поговорим, а пока давай покушаем, – радушно, как хозяйка, принимающая дорогих гостей, проговорила Светлана Сергеевна, доставая из-под судейского стола пакет с контейнерами, заполненными едой. Каждый судок был заботливо завернут в фольгу, а сверху еще и в полотенце, чтобы блюдо не сильно остыло. – Мама тут наготовила, как будто тебя с целой бандой из десяти человек судят. Чтобы на всех хватило. Привет передавала и сказала, чтобы я отпустила тебя сразу.

– Передай ей тоже горячий привет от меня и большое спасибо. Только знаешь что, Свет? Мне ведь сейчас кусок в горло не полезет. – Виновато проговорила Оленька.

– Маму мою расстроить хочешь, уголовница? – Притворно грозно нахмурила брови Светлана. – Мама всю ночь готовила, а она нос воротит. Бегом все уплетай. Я тоже тебе помогу, не пропадать же продуктам в обед.

Светлана Сергеевна подтащила стул, за которым сидела прокурор, и тоже села за стол, напротив Оленьки.

– Все. Жуй-глотай. Первое, второе и компот, все как вы преступники любите, – не очень удачно пошутила Светлана, вспомнив старую советскую комедию про Шурика.

Несколько минут подруги молча ели, задумчиво поглядывая друг на друга. Светлана достала из сумки большой термос и разлила по разнокалиберным кружкам ароматный кофе.

– Кофе, – радостно проговорила Оленька. – Ты знаешь, чего мне действительно не хватает в следственном изоляторе, так это кофе. Сейчас у меня много времени думать, и я вот что надумала: оказывается, нам так мало нужно в жизни, чтобы быть счастливыми. Кофе, душ, любимое кресло, общение с близкими… да и все наверно. Остальное отсюда кажется таким неважным.

– Как сидится, Оленька? Извини, если мои вопросы тебя шокируют прямотой. Видимо, профессиональная деформация – не получается у меня в зале суда вести себя по-другому. Про душевные томления поговорим потом, когда вся эта история так или иначе закончится. Да и времени у нас, как ты понимаешь, совсем мало.

– Свет, да я все понимаю. На что мне обижаться? Ты мне целый праздник устроила. Такой стол организовала, да еще в компании с подругой. Я очень это ценю и догадываюсь, что ты сильно рискуешь, для того чтобы поддержать меня в трудную минуту.

– Ты не про меня сейчас думай Шажок. Тьфу ты, никак не привыкну, что ты больше не Шагова. Ты столько фамилий поменяла за последнее время, что за тобой не успеешь клички придумывать. – Рассмеялась Светлана.

– Знаешь, Барабашка, я сама от себя не ожидала такой насыщенной личной жизни. Вроде как всю жизнь проспала. Думала, что я счастлива, что успешна, а потом проснулась и как все понеслось. Помнишь, как в детстве – на санках с высокой горы? Летишь и трясешься, только бы в забор не врубиться или на дорогу не выкатиться под колеса машине. Иногда сижу и сама думаю – моя это жизнь или я читаю приключенческий роман про какую-то авантюристку безбашенную. И вот дожила. Итог всех приключений: моя подруга, судья кормит меня, тайком выпустив из клетки в судебном зале.

– Мдаа. Жизнь - штука странная. Наворотила ты, конечно, делов. Даже не знаю жалеть тебя или завидовать. Кофе пей пока горячий. Так что там в камере?

– Да нормально вроде все. Насколько может быть нормально в тюрьме. В камере нас только двое. Со мной сидит Людмила – женщина, случайно убившая своего мужа. Ей сорок три года, умница, красавица, да еще и чистюля невероятная. Знаешь, она каждый день с Фейри всю камеру драит до блеска. Жалко ее прям. Это как же надо довести такую милую и спокойную женщину, чтобы она пьяного мужа сковородкой огрела?

– Мартынова. Знаю. Я сама ей меру пресечения назначала. Хорошая женщина. Там показания свидетелей, малолетние дети и у мужа уже были административки за домашнее насилие. Не переживая особо – выйдет твоя Людмила на условку, если защита не накосячит. Только смотри Шажок, Мартыновой не передай мои слова.

– Светлана Сергеевна, вот сейчас немного обидно было. Я когда-то выдавала твои тайны? Даже когда ты с двумя аспирантами сразу любовь крутила?

– Не дуйся Шажочек. Не надо сейчас про мое бурное прошлое. Давай лучше продолжим про твое бурное настоящее.

– Знаешь Свет, не дай бог, конечно, кому-то туда попасть, но ничего, прям сильно ужасного, там, за решеткой, не происходит. Все сотрудники делают свою работу, стараясь не обидеть или запугать задержанных. Тетки нас охраняют нормальные, иногда даже пирожками покармливают. Первый месяц, конечно, было очень тяжело, но тяжело морально, а не физически. Я ведь после смерти Олега сама была не своя. В голове все было как в тумане. А сейчас хоть немного в себя пришла, успокоилась, понимать начала что вокруг происходит.

– Жалеешь о том, что было?

– Нет, Свет. Все я правильно делала. Если бы снова все вернулось, я бы опять точно так же поступила.

– Ладно, Шажочек. Обед заканчивается, и время у нас на исходе. Слушай меня внимательно, дружок, и запоминай. В позиции защиты и обвинения я вмешиваться не буду. Как-то это будет совсем уж неправильно. Твоя адвокатесса, хоть и молодая, но грамотная девочка, пока все правильно делает. Что прокурор запросит – я не знаю, и спрашивать у нее не буду. Не нужно этого делать. Знаю, что говорю банальности, но ты держись, Оленька.

Подруги помолчали.

– Шажок ты как юрист, должна меня понять, что я хоть и судья, и по закону лицо независимое, но у меня очень жесткие рамки. Дело громкое, апелляция и кассация будут под микроскопом разглядывать все мои действия. Не хотела тебе говорить, но скажу – без наказания я не смогу тебя отпустить. Ты уж не обижайся, подруга. А какое именно будет наказание – сама пока не знаю. Поживем – увидим.

– Свет, не вздумай рисковать и подставляться из-за меня. Я все-таки действительно юрист и знаю, что статья, конечно, у меня дикая, но не самая тяжкая и сроки там небольшие. Тем более я первоходка и надеюсь, что характеристики из нотариальной палаты и от соседей будут нормальные. А еще у меня есть грамота с пятого класса за участие в субботнике, – грустно улыбнулась Оленька. – Ты не подумай, Барабашка, что я учить тебя лезу. Мы тебе с института говорили, что тебя, с твоей головой и характером ждет блестящая карьера. Вот и не ломай себе будущее из-за меня. Конечно я надеюсь, что ты меня не расстреляешь, но серьезно Свет – не рискуй лишнего. Плюс-минус месяц – роли не сыграет.

Светлана не спеша допивала кофе, задумчиво слушая подругу, и ничего не отвечала.

– Свет, выкинь из головы чувство вины передо мной. – Продолжила Оленька. - Я прям счастлива, что мое дело рассматриваешь ты. Не потому, что я надеюсь, что ты, как говорится, у нас, у уголовников: «срок мне скостишь», а потому что мне легко тебе рассказывать, как все было на самом деле. Перед другим судьей я бы, наверно, не смогла все это сделать. И еще. У меня есть Саша, он меня никогда не бросит, и мне от этого уже гораздо легче.

– Повезло Шажок тебе с Сашей. Всю жизнь рядом с тобой. Смотрю на него – почернел весь, похудел, глаза потухли. Только когда он на тебя смотрит, я узнаю прежнего Сашу, который всем нам помогал в институте, потому что мы твои подруги.

– Свет, ты знаешь, я тебя никогда ни о чем не просила. И никогда попрошу дальше по жизни. Но сейчас за Сашу хочу тебя попросить.

– Оленька, не держи меня за дуру, – перебила Светлана Сергеевна подругу. – И не дави правосудию на жалость. Если уж следак решил, что ты способна одна, без соучастников, вырыть ночью, на кладбище труп взрослого мужчины и самостоятельно дотащить его до машины, значит так все и есть. Показания свидетелей в материалах дела отсутствуют. Кладбищенский сторож клянется, что всю ночь обходил свои владения, но ничего не видел. Следаку он заявил, что вообще в монастырь собрался уходить, грехи замаливать. Так что у суда нет оснований не доверять выводам профессионалов из следственных органов о том, что ты одна совершила инкриминируемое преступление.

– Шажок, ты когда-нибудь раскроешь мне свой секрет? – После небольшой паузы, с хитрой улыбкой посмотрела судья на подругу. – Как ты так на мужиков действуешь, что они тупеют рядом с тобой и готовы, не глядя за тобой на край земли идти? Я ведь следака, который твое дело вел, несколько лет уже знаю. Умничка, самые сложные дела распутывал, а здесь такой прям простофиля. Что ты с ним сделала, что он, якобы тебе поверил, что ты на кладбище была одна и Сашу даже на допрос ни разу ни вызвал?

– Светочка, пожалуйста, я готова на любой срок, но не привлекай Сашу. – Почти шепотом, проникновенно попросила Оленька.

В дверь зала судебных заседаний кто-то очень тихо постучал.

– Ваня, откроешь через пару минут – крикнула Светлана Сергеевна, убирая со стола контейнеры.

– Все Шажочек! Давай обниму тебя напоследок и лезь обратно в клетку, попугайчик ты мой ненаглядный. И вот еще что. Сейчас Ваня шаурму принесет, она вкусная, поверь мне на слово, так ты ее засунь под кофту. Ваня по-любому сделает вид, что не заметил.

– Свет! Ну стыдно же. Как воришка магазинная, буду продукты под подолом выносить.

– Не дури Шажок. Сама вечером в камере поешь и Мартынову угостишь. Лезь в свою башню, принцесса, я уже в дракона превращаюсь. – Торопливо ответила Светлана Сергеевна, надевая судебную мантию.

***

– Прошу тишину в зале! – Строго произнесла судья, постучав молоточком. – Продолжается судебное заседание по обвинению Кобцевой Ольги Васильевны в совершении преступления, ответственность за которое предусмотрена статьей двести сорок четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации - надругательство над телами умерших и местами их захоронения.

Светлана Сергеевна слегка ошарашенно оглядела зал. Судья не помнила такого столпотворения на судебном процессе. Народу в зал судебных заседаний набилось даже больше, чем было до перерыва.

Люди шумно рассаживались по местам в ожидании продолжения интригующей истории Оленьки, иногда переругиваясь, что вас здесь не сидело. Те зрители судебного шоу, которые подошли только сейчас, громким шепотом спрашивали тех, кто был на заседании до перерыва, о том, что здесь происходило. Знающие люди пытались дословно, в лицах, рассказать содержание предыдущей серии. В небольшом зале, давно требовавшем ремонта, стоял гул голосов.

– Судебный пристав, обеспечьте уже порядок в зале суда! – Громко сказала Светлана Сергеевна и одновременно выразительно показала Ване глазами на незапертую дверцу клетки.

– Граждане, пожалуйста, тише! – Просительно обратился к залу судебный пристав. – А то я сейчас начну особо шумливых из зала выводить и не увидите тогда, что будет дальше и чем все дело закончится.

Зал немного утих, обдумывая необычную угрозу служителя Фемиды. Ваня, довольный произведенным эффектом, повернулся к Светлане Сергеевне, ожидая увидеть ее молчаливую похвалу, но снова наткнулся на укоризненный взгляд судьи, указывающий на клетку. Пристав, непонимающе хлопая глазами, еще раз осмотрел клетку и Оленьку, грустно размышляющую о чем-то своем.

«Может, судья сердится за пакет с шаурмой, лежащий под скамьей подсудимых? Вряд ли. Светлана Сергеевна сама сказала отдать продукты Оле. На что же она так злится, прям кажется, будто сейчас зашипит как кобра?» Привидевшаяся картина Светланы Сергеевны в виде огромной кобры в судейской мантии, взбодрила мозговую деятельность Вани, и он, наконец, с ужасом увидел, что решетчатая дверь клетки не только не заперта, но даже слегка приоткрыта.

Ваня суетливо защелкнул наручники на петлях двери решетки, смотря при этом в другую сторону. Он с детства знал гениальный трюк: если делаешь какую-то пакость – надо отвести глаза в сторону, и тогда никто не заметит, что ты творишь.

Лариса Андреевна, молодая прокурор, стол которой находился прямо напротив клетки Оленьки, с печальной обреченностью в глазах, наблюдала за происходящим в суде цирковым представлением. Мало того что домашней едой вкусно пахнет на весь зал, так этот балбес – Ваня, еще и клетку забыл запереть после банкета.

Прокурор прекрасно понимала, что все собравшиеся сейчас в судебном зале на стороне Оленьки. Судебный мирок маленький, все друга знают, и поэтому Лариса догадывалась, что за Ольгу переживает, в том числе и судья – бывшая однокурсница и, судя по всему, подруга подсудимой. Светлана Сергеевна, конечно, закон нарушать не будет, приговор вынесет с учетом всех нюансов, но Ларису Андреевну все равно не покидало ощущение, что она смотрит мыльную оперу с элементами триллера.

Как и в первой части мелодрамы, состоявшейся до обеда, против Кобцевой выступал только один человек. Роль отрицательного персонажа и злобной фурии очень искренне исполняла мать Олега, которая зачем-то хотела отыграться на бывшей вдове своего сына. Зачем ей это было нужно уже никто не понимал, но заявление в полицию она подала, и, несмотря на уговоры всех участников дела и даже следователя, забирать его не собиралась.

Ну и сама Лариса Андреевна, как прокурор, понимала, что ей по сценарию сериала отведена второстепенная, но важная роль. Она должна быть карающим мечом и требовать максимально жесткого наказания для Оленьки.

Лариса была добросовестным сотрудником и строила далеко идущие планы, если только это идиотское дело не развалит ее успешную карьеру. Лариса Андреевна, когда изучала это дело, поняла, что следствие допустило огромное количество косяков, за которые именно ей теперь придется отдуваться перед судом. Районный прокурор, когда подписывал обвинительное заключение, попросил ему отсыпать, то же самое, что курил следователь, который вел это дело.

«Где же я накосячила-то так жестко?» - Размышляла Лариса, перебирая в голове свои небольшие оплошности. – «Неужели районный прокурор так огорчился из-за того, что я ушла на больничный, посередине прошлого суда над малолеткой и теперь отправил меня клоуном в этот балаган?»

С тяжелым предчувствием надвигающейся бури, Лариса наблюдала за главной героиней сериала, то есть за Оленькой. Подсудимая вызывала у молодой прокурорши не только сочувствие, но и уважение, наверно даже симпатию. Поступок она, конечно, совершила дикий какой-то, но вроде действительно поступила так из любви к своему мужчине.

Вот смотришь на нее и думаешь: ну что же в ней такого? Невысокая, хрупкая, явно не модель с обложки журнала. Одета Оля в традиционном стиле подсудимых – «я больше так не буду». Длинная юбка в пол, кофта, застегнутая на все пуговицы, убранные волосы, минимальная косметика на лице и отсутствие украшений, только подчеркивали печальное очарование Кобцевой. Даже мешковатая одежда не могла скрыть миниатюрную, но очень женственную фигуру Оленьки, с тонкой талией и высоким бюстом.

Подсудимая правильно подобрала наряд. Нет, за яркий лук, никто срок, конечно, не добавит, но такая одежда, как на Оленьке, свидетельствует об уважении к суду, который может рассматривать дело, а не наряд подсудимой.

Что-то есть такое в Оленьке, что мужчины глаз с нее не отводят, а женщины плачут, слушая ее историю. Может, она действительно ведьма, как утверждает мать покойного? Как еще она могла заслужить безусловную любовь двух мужчин почти одновременно, да еще, не скрывая этого ни от одного из них.

Тут одного-то нормального мужчину не найдешь, хоть на сайт знакомств подавайся. С этой работой никакой личной жизни. На работе, в районной прокуратуре, нормальных свободных мужиков нет. Все коллеги или безнадежно женаты, или только со студенческой скамьи. Можно, конечно, с мальчиками из полиции или с кем-то из приставов замутить, как делают некоторые коллеги. По-быстрому, без обязательств, как говорится, «для здоровья», но это уже будет признание самой себе, что личная жизнь совсем не удалась.

«Вот и получается, что у меня, всей такой умной и целеустремленной, никого нет, кроме кошки с автокормушкой, а у этой невзрачной Ольги все время кто-то есть», – грустно подытожила свои размышления прокурор.

– Подсудимая, продолжайте. Расскажите суду более подробно о сделке, которую заключил покойный перед смертью.

– Через несколько дней после первой встречи с Олегом… – Начала говорить Оленька.

– Через четыре дня, – подсказала адвокат.

– Да. Через четыре дня после нашей первой встречи Олег приехал ко мне в нотариальную контору. В моем присутствии он подписал договор дарения квартиры и завещание, где распорядился об обязательной кремации его тела после смерти.

– Какое завещание? – Насторожилась судья, перелистывая лежащие перед ней прошитые тома. – В материалах дела нет никого завещания. Прокурор, поясните суду о каком завещании идет речь?

– Видите ли, Ваша честь, со слов подсудимой, имело место какое-то завещание, но следствие не учло его в процессе оперативно-розыскных мероприятий, так как подсудимая через несколько дней стала супругой завещателя.

– Через шестнадцать дней, – подсказала адвокат.

– Спасибо, Надежда Геннадьевна! Так вот, следствие сочло завещание недействительным, так оно было составлено и заверено заинтересованным лицом, то есть подсудимой, – продолжила прокурор, понимая, что скатывается в глубокую яму, гораздо глубже той, что якобы в одиночку, вырыла на кладбище Оленька.

«Пипец котенку, сейчас меня судья размотает по полной, как клубок шерстяных ниток», – пронеслись у Ларисы в голове мысли, выраженные в несвойственной ей манере.

– Обвинение, правильно ли я понимаю, что следствие самостоятельно приняло решение не учитывать какие-то юридически значимые факты при расследовании данного уголовного дела? – Ледяным голосом спросила судья у прокурора.

– Ваша честь, уголовное дело возбуждал и вел один следователь, который потом уволился, а завершал другой следователь… – затараторила, оправдывающимся голосом, молодая прокурорша.

– Представитель государственного обвинения, у суда вопрос в рамках утвержденного прокуратурой обвинительного заключения, а не о кадровых передвижениях в следственных органах. Поясните пожалуйста, по существу. Итак, следствие приняло решение не учитывать действующее, не отменное в судебном порядке, завещание? Или вам непонятен вопрос?

– Ваша честь, вопрос понятен, обвинение ходатайствует о перерыве в судебном заседании.

– Сколько времени вам понадобится для выяснения ответа на этот простой вопрос? – Не меняя суровый голос, спросила Светлана Сергеевна.

– Завтра я смогу ответить на все вопросы суда. – С очень наигранной уверенностью, граничащей с отчаянием, ответила Лариса Андреевна.

– Сегодня вы должны были ответить, – негромко, так, чтобы услышала только прокурор, недовольно произнесла судья.

– Ваша честь, у защиты есть устное ходатайство, – вдруг заявила адвокат. – Судя по тому, что у обвинения явные проблемы с доказательной базой, прошу изменить меру пресечения подсудимой на домашний арест.

– Суд отказывает в удовлетворении ходатайства защиты, в связи с имеющимися в материалах дела доказательствами о выезде подсудимой за пределы страны в период следствия, – не поднимая головы от бумаг на столе, произнесла Светлана Сергеевна.

– Но моя подзащитная не знала о том, что ведется следствие. Ее никто не извещал, и подписку о невыезде она не давала.

– Защита! Вы заявили устное ходатайство, суд его рассмотрел и отклонил. Что непонятно? Вам объяснить процессуальные нормы? Не согласны – идите обжаловать!

Адвокат посмотрела на Оленьку, которая, нахмурив брови и умоляюще сложив руки на груди, решительно мотала головой, показывая несогласие со словами своего защитника.

– Защите все понятно, Ваша честь, – тоном обиженный отличницы, которая знает предмет лучше учительницы, но весь класс с нею не согласен, проговорила Надя.

– Ну, раз всем все понятно, то в судебном заседании объявляется перерыв. Слушание дела будет продолжено завтра в 9-00.

***

На следующий день, уже с самого утра у входа в старенькое здание суда стояла гудящая разношерстная толпа. Народ обсуждал перипетии дела Оленьки, рассказывая небылицы, якобы полученные из самых достоверных источников, и строил коварные планы занять лучшие места в зале судебных заседаний. Добавляя перчинку в абсурдность происходящего, немного в стороне от толпы, ближе к скверу, танцевали и распевали свои частушки несколько кришнаитов в желтых простынях.

«Господи, за что мне это?» - Подумала судья Баринова Светлана Сергеевна, протискиваясь к входу через плотно стоящих людей, желающих поприсутствовать на разборе подробностей чужой жизни. Некоторых из них она уже даже узнавала, настолько примелькались эти люди в суде.

– Здравствуйте, Светлана Сергеевна! – Поздоровался дежурный пристав на входе. – Видели, что творится? Время полдевятого, а они уже стоят. Как в театре на премьере. Скоро будут билеты продавать друг другу на лучшие места.

– Здравствуй, Саша! Не подливай масла мне в горящую душу. – Озабоченно ответила судья. – Председатель суда уже на месте? Надо доложить Эдуарду Петровичу! Может, скажет усилить вас нарядом полиции, как в прошлый раз, когда маньяка судили, которому народ чуть самосуд не устроил на выходе.

– Может, и сами справимся, но, когда зал заполнится и мы перестанем пускать желающих, крику будет много. – Задумчиво разглядывая в окно все увеличивающуюся толпу, произнес пристав. – А Эдуард Петрович давно на месте. Часов в восемь пришел. Уже тогда несколько бабусек топтались перед крыльцом и не хотели его пускать в здание без очереди.

Светлана Сергеевна, поеживаясь от предстоящего разговора, поднялась на третий этаж и, постучавшись в тоненькую дверь, зашла в кабинет председателя суда.

– Разрешите Эдуард Петрович?

– Входите, Светлана Сергеевна.

Пожилой председатель суда был явно не в духе.

– Да я просто поздороваться зашла к Вам.

– Светочка, вы очень плохо умеете врать. Как-то развивайте этот навык, пригодится в дальнейшей жизни. Усиление охраны нужно?

– Не знаю, Эдуард Петрович. – Потупила глаза Светлана.

– А надо знать! Если вы хотите занять мою должность, то знать должны многое. Сколько стоит ремонт крыши, когда день рождения председателя верховного суда, какому судье какие дела отдавать на рассмотрение и сколько мест в зале судебных заседаний. Так сколько мест в зале судебных заседаний?

– Восемь рядов кресел. По пять с каждой стороны прохода, итого десять в каждом ряду. Получается восемьдесят. – Наморщив лоб, старательно, как прилежная ученица, посчитала Светлана Сергеевна.

– Молодец Баринова! Пять за арифметику. А теперь задача посложнее. Посмотрите в окно и скажите, сколько человек стоит на улице и хочет попасть в зал судебных заседаний, где всего восемьдесят мест?

Судья немного отодвинула штору, будто опасаясь, что ее заметят с улицы.

– Ну не знаю, человек двести-триста.

– Да вы талантливый математик, Светлана Сергеевна, – грустно пошутил председатель. – А теперь главный вопрос. Как разместить триста человек на восьмидесяти креслах?

– Никак. Может объявить процесс закрытым?

– Светлана! Не пугайте меня. А основания какие? Засекретим дело? Чтобы потом сказали, что мы творим беззаконие за закрытыми дверями? Или вам нужен отмененный приговор за нарушение принципа гласности правосудия? – Возмутился Эдуард Петрович.

– Не нужен мне отмененный приговор. Пусть будет гласность. – Уже совсем тихо проговорила Светлана.

– Ладно! Не переживайте из-за этого. В СИЗО я позвонил. Конвой сегодня будет серьезный. В ГУВД тоже позвонил. Начальник полиции посмеялся, что если будут Оленьку отбивать, то он только за, но обещал пару экипажей к девяти прислать. Как же вы задрали меня со своей подружкой. И надо мне такое перед самой отставкой.

– Эдуард Петрович! Я же…

– Идите творить правосудие, Светлана Сергеевна! Надеюсь, вы когда-нибудь уже завершите рассмотрение этого балагана.

В девять часов к зданию суда подъехало два полицейских УАЗика. Вышедшие из машин полицейские, вместе с приставами, пропустили в суд ровно восемьдесят человек. Тем, кто громко возмущался, что не попал на рассмотрение дела Оленьки, полицейские пообещали организовать им посещение суда завтра.

Сотрудники МВД вежливо так пояснили, что для особо страждущих поближе познакомиться с правосудием есть специальное предложение: экскурсия на несколько дней. Сегодня по программе предстоит посещение отдела полиции, где нужно будет подождать в комфортных условиях обезьянника, а уже завтра непременно в суд, по статье «хулиганство». Общая длительность экскурсии может достигать пятнадцати суток в зависимости от приговора. Неожиданное предложение полицейских не родило спрос, и недовольно бурчащий народ, лишенный бесплатного зрелища, начал расходиться.

В это время к суду подъехал автозак, откуда вывели Оленьку. На этот раз ее сопровождали два здоровенных лба в бронежилетах и невысокая девушка-кинолог с очень милым лицом и огромной овчаркой. Конвой быстро завел подсудимую в здание по живому коридору, образованному полицейскими и приставами. Собака привычно обнюхала клетку и только потом туда завели Ольгу, явно испуганную произошедшими изменениями.

К клетке сразу подошла адвокат и начала говорить Оленьке что-то ободряющее. Было слышно, как Надежда Геннадьевна, спокойным голосом говорит свое подопечной, что усиленные меры безопасности никак не связаны с Ольгой, что все это происходит в связи с нездоровым ажиотажем вокруг судебного процесса, но в принципе это хорошо, так как общественное мнение на стороне подсудимой.

Оленька, кивая, слушала адвоката. Она встретилась глазами с суровым взглядом судьи, в глубине которого скрывалась поддержка. Увидела, что на подоконнике, рядом с вазой с букетом белых роз, стоит трехлитровая банка с гордой надписью: «Томатный сок», наполненная высокими алыми розами. Других ваз секретарь судебного заседания не нашла, но сидеть Саше с букетом в руках сегодня не разрешила.

Оленька заметно успокоилась, перевела глаза на верного Сашу, который, как и на прошлом заседании, сидел на самом близком к клетке кресле в первом ряду. Саша выглядел измученным, но смотрел на свою любимую с восхищением, смешанным с гордостью за свою женщину.

Светлана Сергеевна посмотрела на зал, на Оленьку и тяжело вздохнув, провозгласила:

– Судебное заседание объявляется открытым. Продолжается слушание дела по обвинению Кобцевой Ольги Васильевны в совершении преступления, ответственность за которое предусмотрена статьей двести сорок четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации – надругательство над телами умерших и местами их захоронения.

– Подсудимая, расскажите суду подробнее про завещание усопшего.