Кризис Фёдора Михайловича

Кризис Фёдора Михайловича

«Вот сейчас, именно в эту минуту я, вдруг, четко осознал, что мои тексты, мои мысли никому не интересны. И что же мне теперь с этим пониманием делать?» - думал Федор Михайлович Достоевский, расхаживая взад и вперед по своему кабинету в родовой усадьбе.

«Я уже и Ане[1] читал, Мише[2] читал, и Федосье[3] и, даже, свинье этой, этому Паше[4] читал. Всё, говорят, хорошо!» - Достоевский всплеснул руками.

- Да как же хорошо, ежели дрянь получается, – пробормотал он вполголоса.

«Ну женщины, это понятно, куриный народ, что с них возьмешь. Миша, тоже родственник как-никак, обидеть не хочет. А Пашка…Пашка то…»

Федор Михайлович остановился и театрально засмеялся:

- Всё отлично, папаша, очень ндравится, дайте, пожалуйста, денег, –выговорил писатель писклявым голосом, передразнивая. – Свинья и есть!

«Ладно... Я даже в деревню поехал, мужикам пару глав прочитал. А они только: «Чудно, мол, барин пишешь, ничего не понятно…». Выпороть бы их надо, жаль, крепостное право отменили» – Достоевский печально вздохнул и подергал себя за бороду.

«Может, - подумал он, - мне не стоило становиться писателем. Ох, чувствую, не мое это, не моё…».

- Аль водки мне выпить что ли! – внезапно громко воскликнул писатель, вышел из кабинета и направился в сени.

В сенях, на завалинке сидела Анна Григорьевна и вязала на пяльцах.

- Анна Григорьевна, - покачиваясь с пятки на носок, сказал Достоевский, - вы – моя любимая жена… - Он замолчал в некоем затруднении.

Анна Григорьевна оторвалась от вязания и молча и выжидательно смотрела на него.

- Не соблаговолите ли мне подать водки штоф! – выпалил Достоевский.

Он величественно воздел руку, и его жена была поражена тем, насколько он великий писатель!

- Вы и так уже изрядно накушамшись, – спокойным голосом сказала Анна Григорьевна. – Я вам водки не дам.

- Позвольте! – упал на колени Достоевский. – Дайте же облобызать ваши ступни.

- Ах, Фёдор Михайлович, - отбивалась ногами Анна Григорьевна. – Ну, будьте же нормальным! Вы же великий писатель! Фу, стыдно!

- Ну молю! – Достоевский, лежа на животе, растянулся по полу, вытянул руки и попытался ухватить край платья жены.

- В честь чего это вы, Федор Михайлович, вторую неделю не просыхаете?

- Простите, - прохныкал Достоевский, не поднимаясь с пола. – У меня кризис! Не выходит у меня мой новый роман: персонажи картонные все, как их оживить я не знаю. И вообще! – Достоевский заплакал. – Меня не читают! Вот, скажем, во «Времени»[5] я свои рассказы публикую, так ни одного лайка, ни одного коммента! Я – новая русская литература, а меня не замечают! Я – говно, а не писатель! Хоть бы Белинский пару строк черканул про мои рассказы…

- Белинский умер, – сказала Анна Григорьевна, но как-то не очень уверенно.

Протестую! – вдруг горячо воскликнул Достоевский сквозь слезы. – Белинский бессмертен!

- Ты, права, конечно, - продолжил Федор Михайлович прежним скорбным голосом. – Будь он жив, он бы меня заметил. А так… - Он замолчал и скорчился на полу в позе эмбриона.

- Ладно, – Анна Григорьевна перешагнула через него, подошла к комоду, отперла его и достала прямоугольную бутыль зеленого стекла.

– Ты сопли то подбери! – изрекла Анна Григорьевна и поставил штоф рядом с лицом писателя.

Тот мгновенно схватил бутылку, поднялся, поцеловал жену в щеку и бросился, было, в кабинет, но Анна Григорьевна остановила его, поймав за рукав сюртука, испачканный в пыли с пола:

- Так что там с твоим романом то?

- Я пишу, - уныло сказал Достоевский. – Но мне всё не нравится.

- Нет, я про тот, что ты уже написал. Как там его? Братья…Братья Кар…

- Карамазовы. Я не знаю, как его издать, – совсем стушевался Фёдор Михайлович.

- Лан, не бзди, – молвила Анна Григорьевна. – Пиши, и всё у тебя получится. Ты же великий писатель! – она погладила мужа по лысине. - Кто это у нас такой великий писатель? – произнесла Анна Григорьевна сюсюкающим тоном.

- Я? – тихо и застенчиво пробурчал себе под нос Достоевский.

- Громче!

- Я.

- Ещё громче!

- Я! – Закричал Федор Михайлович. – Я – великий писатель!

- Ну вот и славно, – улыбнулась Анна Григорьевна. – Всё, беги, играй, в свой кабинет.

И Достоевский, подпрыгивающей походкой, удалился.

…

Через три часа в припадке белой горячки Фёдор Михайлович Достоевский сожжёт в камине черновик рукописи второго тома «Мертвых душ».

[1] Имеется ввиду жена писателя Анна Григорьевна (здесь и далее прим. авт.).

[2] Брат Фёдора Михайловича – Михаил Михайлович Достоевский

[3] Служанка Федора Михайловича

[4] Пасынок Достоевского - Павел Александрович Исаев

[5] Журнал, издаваемый братьями Достоевскими в 1861—1863 годах.