Крошка Мир

Восход

Над тихою туманною рекой,

Тревожной с пролетевшего ненастья,

Я Космоса услышала покой

И испытала тягостное счастье.

И сердце проcтучалось из груди,

Скользнув в полураскрытые ладони.

«Тебе ‑ тропа. Безбоязно иди,

Коль каждый шаг твой верою наполнен.» ‑

Откуда этот голос прозвучал,

Не ведаю. Но я вступила смело

В туманный Путь ‑ начало всех начал.

И сердце-счастье трепетно запело.

И я иду. Шаги мои легки, ‑

Не приминают травы в крупных росах.

И нежный свет струится из руки,

Где чудо-птицей сердце-счастье бьётся.

Всё выше поднимаюсь в облака

Незримою тропою в поднебесье.

Уж подо мной туманная река

Поёт чуть слышно ласковую песню.

Я не боюсь. В душе моей ‑ восторг

И ликованье ‑ колокольным звоном:

Тропа моя ведёт меня в Восход

Наперекор физическим законам!

Расправлю руки-крылья ‑ полечу

Навстречу забледневшему рассвету!

Я всё сумею, что ни захочу ‑

Препятствий никаких мне нынче нету!

Но я иду тиха, легка, как тень,

Несу в руках трепещущее счастье:

Успеть бы, прежде, чем настанет день,

В сияющем Восходе оказаться.

Тогда я счастье солнечным лучам

Препоручу ‑ пролить на Землю светом.

Чтоб каждый лучик в каждый дом умчал

Мой скромный дар проснувшейся планете.

Таила сердце я до этих пор.

И вот теперь отдам ‑ мне разрешённо.

Но вдруг над речкой проревел мотор...

И я очнулась, грустно и смущённо.

И только сердце, быстро возвратясь,

В груди стучало раненою птицей:

Опять ему томиться, затаясь,

Пока мой путь к Восходу повторится.

Но верю я: пускай года промчат ‑

Успею я добраться до рассвета,

Отдам я сердце солнечным лучам,

Чтоб счастлива была моя планета!

Крошка Мир

Крошка Мир, что с тобою случилось?

Почему ты испуганно сжался

и съёжился весь?

И улыбки на лицах людей погасил...

Что с тобою, мой Мир?!

Всколыхнулась,

полезла наружу

жестокость и спесь.

И закат угасает,

багряные краски разлив...

Что с тобой, крошка Мир?

Опустели дворы. И по тёмным углам

чьи-то шепчутся тени ‑

Там зло, или страх ‑ не понять.

Разрушается сказка,

что придумали люди когда-то.

Если сказка погибнет ‑

история двинется вспять.

Что с тобою, мой Мир?

Мой большой,

исковерканный ложью,

жестокостью страшной,

Ты, под тяжестью зла,

не решаешься прямо взглянуть.

Словно больше грачи

не гуляют по пашне.

Словно чайки уже не летят

догонять корабли.

Где твой путь?

По каким закоулкам Истории

ты прошагаешь?

Сквозь какие невзгоды меня проведёшь?

Целый Мир! ‑

Как в трясине сейчас погибаешь.

И помочь...

Как помочь?!

Как мне руку тебе протянуть?

Словно ты ‑ с бесшабашностью русской в душе:

“Пить ‑ так пить!”, “Погибаем ‑ так с песней!”

Но песен не слышно:

лишь лязги, да стоны...

Подскажи мне, мой Мир,

как тебя от тебя защитить?

Как нам выйти с тобою

хотя бы в нейтральную зону?

... Крошка Мир!

Мне так жалко тебя,

неуклюжий малыш!

Ты как будто едва научился ходить

И внезапно запнулся о высокий порожек.

Взять бы на руки:

наплакавшись, ты замолчишь ‑

И зелёнкой помазать все ссадины

маленьких ножек.

На плече убаюкать,

пропеть для тебя ‑

Колыбельную песню ‑ для Мира.

Спи, малыш.

Всё равно человек не любя

жить не сможет.

Придумают новую сказку.

В сказке не побеждает злодей.

Будет трудно.

И всё же добро возродится.

И улыбки вернутся

на лица людей.

* * *

Была эпоха ранняя.

Ища всему основу,

Душа стремилась к знаниям

Дитям к игрушке новой.

Но ‑ «умножая знания,

Мы скорби приумножим».

Ведь: дети Мироздания ‑

Они ли дети Божьи?

А рамки Веры тесные!

Мы знанием их рушим.

И мысли неуместные

Смущают наши души.

А эта мысль иудова

Уже не знает меры:

Мол, Бог живёт, покудова

Просуществует Вера.

Ну, что сказать... Законы мы

Не все ещё узнали.

Что знали ‑ не запомнили.

Но детям ‑ рассказали.

И думали, ничтожные,

Не отыскав ответа,

Что Вера ‑ уничтожена,

Что Бога ‑ больше нету.

Но скорби приумножатся

Под сводом Мирозданья

И вдруг однажды сложатся

В единое все знанья,

И, воссияв, Нетленное

К нам снизойдёт ответом:

Господь творит Вселенную ‑

Есть Вера, или нету!

Покров

Над Предтечею ‑ снег искристый.

На кресте золочённом тает.

Словно слёзы самой Пречистой,

Капли с купола вниз стекают.

Я ладони под них подставлю

И лицо ‑ как Любви навстречу:

Тает снег, на морозе ‑ тает,

Освящённый крестом Предтечи!

Кто-то, обняв меня за плечи,

Охнет: «Мокрая ‑ на морозе?!

Или плакала?»‑ «Да, ‑ отвечу, ‑

Это ‑ слёзы. Пречистой слёзы.»

Я слезами её умылась,

Словно душу саму омыла!

В храме долго потом молилась,

Об одном лишь её молила:

«Защити чистотою новой

Город мой ото всех напастей!

Будет он под твоим Покровом ‑

Жить в нём люди почтут за счастье.

Защити стариков, младенцев,

Молодых, пожилых и юных,

Чтобы в каждом раскрылось сердце,

Чтобы не было лиц угрюмых.

Защити все его строенья,

Все деревья, животных, травы:

Сотворения и творенья ‑

Все под Богом, Единым, Правым.»

Я стояла под ясным светом.

Истекал он с очей Пречистой.

Знаю: был он её ответом!

Снег над Керчью кружит...

Искристый!..

Моя столица

Ты по народностям ‑ столица,

Моя любимая столица.

Моя скромнейшая столица на Земле!

Мой древний город ‑ словно птица:

Она пролив обнять стремится

И взмыть, неся свою свободу на крыле.

А кто тебя не понимает,

Тебя провинцией считает.

Пренебрежительных усмешек не тая,

Они в столицы улетают

И в толпах там бесследно тают.

Мы их жалеем и прощаем ‑ ты, да я.

Моя боспорская столица,

Я так люблю тобой гордиться!

Тем, что живу с тобою общею судьбой.

Мой город-птица ‑ Феникс-птица:

Сжигая перья, возродится!

И даже в три тысячелетья ‑ молодой.

На семи ветрах

Неоткрытою планетой,

Как в иных мирах,

Существует город этот

На семи ветрах.

Он свои раскинул крылья,

Словно белый птах,

Что кружится над проливом

На семи ветрах.

Здесь грифона ‑ диво-птицы ‑

Слышится полёт.

Здесь Истории царица

Памятью живёт.

Над волною белопенной,

На седых холмах,

Бьётся Парус Эльтигена

На семи ветрах.

Здесь ветра играют вечно

Стаей облаков.

И несётся от Предтечи

Звон колоколов.

Эта древняя столица

Славится в веках.

И летит мой город-птица

На семи ветрах!

На семи ветрах

Город мой.

Словно белый птах

Кружит над волной.

Где бы ни был я на свете,

И в каких морях, ‑

Возвращаюсь в город этот

На семи ветрах!

* * *

Опять туман с волны поднялся!

Как будто город своё имя

Сменить на «Лондон» вдруг собрался.

Мы станем с ним тогда чужими...

Не надо, город, умоляю!

Я не смогу стать англичанкой

Лишь потому, что ты в туманы

Решил седые облачаться!

Мой древний город, Керчь родная!

Тебя люблю ‑ и в пыль, и в слякоть.

Но только, горечь нагоняя,

Туманами не надо плакать!

Мой город, имя твоё ‑ славно,

Такого в мире больше нету!

Давай прогоним все туманы

И выйдем к солнечным рассветам.

Давай туман поднимем тучей

И разорвём её грозою!

Ведь вешний ливень будет лучше,

Чем плач туманистой слезою.

Ты, после ливня-очищенья,

Мне улыбнёшься, несравненный!

Я попрошу тогда прощенья

За подозрения в измене.

Ворчливое признание в любви

Вы знаете, где улица Счастливая?

Пржевальского? А Глинки, Гоголя?

Не приходилось в пору вам дождливую

По этим тихим улицам гулять?

Ещё, представьте, есть такая: Дальняя.

Там рядышком ‑ на переправу путь.

А есть ещё Интернациональная.

Не приходилось как-нибудь взглянуть?

Мы любим воспевать красу и древности,

Красивые фасады любим мы.

Перед гостями хвалимся, из ревности,

Что мол в Керчи почти что нет зимы.

Чудесный центр и море ‑ окаёмкою,

Предтеча, Митридат, ещё ‑ Грифон... ‑

И этой нитью ‑ тонкою-претонкою,

Гордишься, говоря, что в Керчь влюблён.

А любишь ты зелёные окраины?

Речушки и озёра в камыше?

Как абрикос цветёт весною раннею?

(Иль только кипарисы по душе?)

Наверно, по натуре, я ‑ сварливая.

Но Керчь люблю ‑ отвечу головой.

Вы знаете, где улица Счастливая?

Она в конце торговой Полевой.

Осколок войны

На Митридате, мрачно отдалённый,

Заброшенный, загаженный, пустой,

Войны осколок ‑ старый дот бетонный ‑

Зарыл свои глазницы в травостой.

Косится хмуро он на мирный город,

Неся собой напоминание ему

О той поре, когда он, в спеси гордой,

Владычествовал ‑ в прошлую войну.

Толсты его исписанные стены,

Следы гранатных взрывов он хранит, ‑

Угрюмый, в одиночестве надменном,

Но никому не страшный монолит.

Пред его взором город возрождённый

Живёт бурливой мирной суетой.

А он, непобедимый, ‑ побеждённый:

Заброшенный, загаженный, пустой.

А за его спиной, лицом к Восходу,

Лицом к проливу, прямо в солнца диск

Стрелой вознёсся памятник народный:

Мечом, войну пресёкшим, ‑ Обелиск.

И рядом полыхает над вершиной

Огонь народной памяти о том,

Чтоб никогда глазницы не ожили

В бетонном этом логове пустом!

История Керчи

Затерялся порог отеческий

За безвременья синей далью.

Оставляют следы на Вечности

Мои греческие сандалии.

Примеряю одежды скифские,

Генуэзские и татарские,

Вышиваночки украинские,

Сарафаны русско-славянские.

Говорю языками разными ‑

То певучими, то гортанными.

Никогда не бываю праздною:

С городами сливаюсь, странами.

То ‑ империей, то ‑ причалом я,

То ‑ историей, то ‑ поверьем.

То ‑ Деметрой скорблю, печальная,

То я ‑ Феникс: сжигаю перья.

Путешествую я по Вечности.

Путь причудлив и бесконечен.

И на Вечной той Бесконечности ‑

Вся история моей Керчи.

Вечная поэзия

Скрыться степь пытается в тумане,

В неизвестно больше не зовёт.

Но на скифском вспаханном кургане,

В этом диком древнем истукане,

Всё равно Поэзия живёт!

Всё равно ему не спится ночью.

И в глазницах ‑ синяя роса:

Даже в век наук предельно точных

Обо всём, увиденном воочью,

Он расскажет только небесам.

Он считает Вечности мгновенья

И, от звука дробного копыт,

До людского звёздопокоренья,

Лишь одно своё стихотворенье

Мудро, слово за словом, творит!

* * *

С неба снег опадал,

Укрывая земли наготу.

Он дождём быть мечтал,

Но замёрз на ветру на лету.

Как печально порой,

Что судьба нам иное сулит:

Мы по жизни идём

Не туда, куда сердце велит.

Только, поздно иль рано,

Сбываются наши мечты.

Выпал снег и ‑ растаял

В горячих ладошках листвы!

* * *

С каждым днём всё меньше листьев на деревьях.

С каждым днём всё ниже тучи. Двор промок.

Ветер жалобно скребёт с балкона в двери:

«Ну, впустите обогреться ветерок!»

Брысь отсюда! Дом весь выстудишь, пройдоха!

Греться летом надо было. Ляг и спи.

Не крутился б тут, и было бы неплохо:

В листопад мне так легко грустилось бы...

Листья мягко бы кружились, опадая,

А не бились об оконное стекло,

В суматохе свои ветви покидая,

И лицо б дождём колючим не секло.

Так что, миленький, давай-ка это бросим.

И впустить тебя погреться не проси.

Лучше, раз уж поспешил приблизить осень,

Полети к зиме, да снега принеси.

Остуди своим дыханием все лужи,

Грязь дорожную морозцем прихвати.

А потом (но только ночью сделать нужно)

Сверху чудо белым снегом опусти.

Пробудившись, я в окно увижу сказку,

Улыбаясь, все грехи твои прощу.

И, внося с балкона дочкины салазки,

Может быть тебя погреться и впущу.

* * *

Затихают перезвоны в редколесье.

Облака темнеют, в тучи превращаясь.

И кружатся, и кружатся в поднебесье

Стаи птичьи, с нами надолго прощаясь.

Паутинки ‑ струны лютен грустных эльфов ‑

Еле слышную мелодию играют.

Куст сиреневый, обманут бабьим летом,

Почему-то жёлтым цветом расцветает.

Набираю горсть цветков трёхлепестковых ‑

Обещанье исполнения желаний:

Загадаю впечатлений себе новых,

Чтоб короче были сроки ожиданий.

Листья, влажные от рос, легли под ноги.

Я по их ковру шагаю осторожно.

Путь лежит мой через трудные дороги,

А порою ‑ и совсем по бездорожью.

Но не тянет меня «птицей в поднебесье»:

Человеком на земле хочу остаться,

Чтоб души моей тревожащая песня

В сердце каждом научилась отзываться.

* * *

Мост блестит. Но это и не странно,

Если что-то по дороге потекло...

Отраженья стоп-сигналов ‑ постоянны.

А в машинах ‑ затенённое стекло.

Стоп-сигналы ‑ это признак остановки.

Габариты ‑ вправо-влево только шаг.

Повороты ‑ не успеешь, без сноровки,

И ‑ налево... и ‑ в кювете... и ‑ в кустах...

По надеждам, прохрустевшим под ногами,

Словно хрупкое подфарников стекло,

Я шагаю мимо вас и между вами:

Знать, опять на повороте занесло...

Расступитесь! ‑ Я у жизни на прицепе:

Поворотов, габаритов, стопов нет.

Может, это несуразно и нелепо,

Только в этой несуразности ‑ ответ.

* * *

(Марие)

Забывшийся на дереве листок

Рассеяно трепещет на ветру.

Упрямо, хоть остался одинок,

Ведёт он с непогодою игру.

Всё лето был собратьями сокрыт,

Не ведал жара солнечных лучей,

Грозою никогда он не был бит.

И потому остался всех прочней.

Зелёный ‑ не теряет цвета он.

И мог бы продержаться до весны.

Но завтра ожидается циклон...

Часы его, как видно, сочтены.

Но лист пока не ведает о том

И в трепете своём звенит беспечно,

Как безупречной веры камертон,

Что жизнь прекрасна и конечно ‑ вечна.

И нету ощущения беды

При взгляде на костры из листьев палых:

За фимиам он принимает дым

И шорох братьев, мертвенно усталых.

Ему судьба собратьев ‑ не в пример:

Ведь он ‑ так юн, так зелен, так прекрасен!

И так возвышен, виден всем теперь!..

Что ждёт его?.. Ответ, как видно, ясен.

* * *

В. В. С.

Как часто мы с тобой

Друг друга истязали:

Кололи побольней, пожёстче и ‑ всего.

А нынче облик твой

И светел, и печален ‑

«О мёртвых ‑ хорошо, иль вовсе ничего»?

Да что теперь догмат?!

Когда тебя не стало,

Как в сердце сорвалась созвучия струна.

И нынче облик твой ‑

И светел, и печален.

И не корить теперь ‑ молиться я должна.

Тебя благословлять,

Что ты меня заставил

О злобности забыть, смиренью научась.

Так пусть же облик твой ‑

И светел, и печален ‑

Пребудет навсегда в душе моей, лучась.

* * *

Ты ‑ не дождь, а всего лишь туман.

Или иней пушистый, быть может.

Безобидный, как в сказке обман,

Ты не сможешь меня растревожить.

Над тобою нельзя пошутить:

Ты в обиде такой безответный!

Бесприбойное море ты в штиль,

Ты ‑ ласкающий бриз, а не ветер!

Листопадом шагов прошуршав

По ночной одинокой дороге,

Ты ушёл. И ‑ тоскует душа!

И заходится сердце в тревоге.

Пролетали ветра надо мной

И прибоем волна рокотала.

Но под ливнем, шумящим весной,

Мне так часто тебя не хватало!

Я приду, как ночной снегопад,

Заметая невзгоды и лихо.

И увижу прощающий взгляд,

Опускаясь к ногам твоим тихо.

* * *

(Ещё раз про любовь...)

Упали росы на сухие травы.

Туман клочкастый по ветвям развесил

Свою хламиду. Замерли дубравы ‑

Ни зверя вздоха и ни птицы песен.

Упали росы, прозвенев уныло

О приближенье смертного восхода.

Но этот плач, тоскующе - постылый,

Не долетел до пасмурного свода.

И лишь туман с ветвей спустился ниже,

Окутал росы мягкой пеленою,

Чтобы никто не плакал, кто обижен,

Кому сгореть дано в грядущем зное.

Они ‑ сродни друг другу от природы.

Они ‑ нашли друг друга. На часы ли?

И вместе вознесутся к небосводу,

И радугою вспыхнут в небе синем.

И ‑ в облако свернутся грозовое,

И прогремят, в сверканьи молний ярких.

И ‑ ливнем выпадут. И, скрытые травою,

Родят цветы в своих объятьях жарких.

ШАХМАТНАЯ БАЛЛАДА

(Ловушка Лаваля)

В сумрачном замке на Солнечных Скалах,

Словно печальная весть ‑

Чёрный Король: его очаровала

Белая нежная Ферзь.

Был накануне в соседних владеньях

Шумный рождественский бал.

Словно любви золотое виденье,

Там он её повстречал:

Лёгкой мантильей играется ветер,

В локонах ‑ луч золотой...

Разве отыщется в Шахматном свете

Равная ей красотой?!

С этой поры, как влюблённый мальчишка,

Думал Король лишь о ней.

Полон мечтаний, внезапно услышал

Визг разъярённых коней!

Что это ‑ чудо?! В роскошной карете ‑

Белая Ферзь над скалой:

Лёгкой мантильей играется ветер,

В локонах ‑ луч золотой...

Только мгновенье задержатся кони

Перед прыжком в пустоту!

Дверцу кареты рванул, ослеплённый:

Жизнь ‑ за её красоту!

«Да, я ‑ твоя! Все условности света

Рушим, любви не тая!»

Кони рванули с обрыва карету

В зов пустоты: «Я ‑ твоя!»

* * *

Мы пойдём босиком по высокой траве ‑

Колокольчиков звоны услышать успеть.

Ветер спутает мысли у нас в голове,

Под свою заставляя мелодию петь.

Мы споём: нам не трудно, под шорохи трав,

Под мелодию ветра и вальс облаков

Подобрать нашу песню, из ласковых слов ‑

Этих слов не понять, о любви не узнав.

Путь подхватит слова шалунишка степной

И разносит по свету, чтоб слышали все,

Как звенят колокольчики в синей росе:

«Я люблю! Я ‑ с тобой!» ‑ «Я люблю! Ты ‑ со мной!»

Богиня

Я по небу прошагала!

Что с того, что небо ‑ в луже?!

Мне земли для счастья мало,

Мне простор Вселенной нужен!

От сего дня я ‑ богиня.

Всем стихиям ‑ повеленье:

Я, богиня Берегиня,

Охраняю эту Землю!

Я сильна своей любовью! ‑

Охраню свою планету.

И созвездие ‑ любое ‑

Будет мною обогрето.

А когда дарить устану

Счастье звёздам в небе чёрном,

Пред тобой покорно встану:

«Пожале-ей свою девчо-онку!»

Конь вороной

Хороводом кружит

Звёздный ураган.

У окошка тужит

Пожилой цыган:

«Долгая дорога,

Перестук колёс...

В сердце мне тревогу

Вороной занёс:

Мчался за вагоном,

Гриву распустив,

Выбивал копытом резвым

Удалой мотив.»

Конь ты мой, вороной,

Забери меня с собой!

Там, в просторах степных,

Кибитки затерялись.

Конь ты мой вороной,

Дорогой товарищ мой!

Нам цыганские костры

Лишь в памяти остались.

Молодой, горячий

Цыган говорил:

«Мне, отец, удачу

Табор не дарил.

Отшумели пляски

У костров ночных,

Бубен наш, цыганский,

Приумолк, затих.

Что грустить о прошлом ‑

Сердцем исстрадать?!

Стук колёс вагонных может

Песню передать.»

Взгляд суровый брошен

Из бровей седых.

Но ни слова больше

Не сказал старик.

Он на полустанке

Вышел на перрон.

И на пассажира

Опустел вагон...

Сказку нагадали

Хороводы звёзд:

Вороной в степные дали

Седока унёс!

Кошка

Разыгралась наша кошка,

Как ребёнок, на песке:

Набрала песок в ладошки

И ‑ рассыпала в прыжке!

Боком-скоком пробежалась,

Вдруг припала ‑ что-то там!

Словно ящерица, сжалась

И ползёт к густым кустам:

Что-то там зашевелилось,

Кто-то там листвой шуршит...

Подползла и ‑ затаилась!

Долго-долго так лежит.

Глазки жмурятся сонливо.

Но не так она проста!

И тревожно-терпелива

Дрожь пушистого хвоста.

Из кустов же на дорожку

Прыг, кузнечик, стрекоча!

С перепугу, наша кошка

Ну, задала стрекача!

Но, увидев, что мы рядом,

Тормознула ‑ пыль столбом!

Посмотрела гордым взглядом,

Важно ушагала в дом.

* * *

(кое-кому)

Повесила я твой портрет

На самом видном месте.

Не из любви ‑ и не мечтай! ‑

А из злорадной мести:

Вот у тебя портрета нет!

Теперь от зависти помрёшь:

Тебе так недоступно.

А коль желаешь ‑ почитай

Стихи меня, беспутной.

Быть может, многое поймёшь.

Что я не зла, люблю закат,

Шучу порою колко.

Но ты мне вовсе не чета.

А я ведь не иголка,

Чтобы в стогу меня искать!

Да ты и не терял меня ‑

Я мимо пролетала.

Нельзя из жизни вычитать,

Чего в ней не бывало,

Чем не владел ты и не дня!

Не из любви ‑ и не мечтай!

А коль желаешь ‑ почитай.

Но ты мне вовсе не чета:

Нельзя из жизни вычитать,

А ты не понял ни черта!

Цербер и луна

Яркая луна,

В лужицах разлитая...

Нет! Мне не нужна

Метафора избитая!

Пусть луна летит

В тартары с Аидами!

Цербер там сидит —

Зверь такой, невиданный.

Он и сам, представь,

Не видал так многого!

Вдруг — луна! Привстав,

Вперился: «О-го-го-го!...

Это ещё что

К нам в Аид скатилося?!

Главное: на что

Нужно, чтоб светилось, а?!»

Саблями — клыки,

Дыбом шерсть топорщится,

И усы колки:

Он от света морщится.

Вдруг из грозных глаз —

Слёзы градом катятся!

Цербер — вот-те раз! —

Хвост поджал и пятится.

...Ну, не знал луны!

Вот и озадачен он.

Сел, да и завыл.

Просто, по-собачьему.

Доброта

Не поскупись на добрые слова ‑

Они к тебе сторицей возвратятся.

А то, что носит черная молва, ‑

Того не стоит, право, опасаться.

Слепа злоба. И ‑ зряча доброта.

И стрелы зла в полёте замечает.

От них спастись ‑ задача не проста.

Но доброта от зла всегда спасает.

С добром ЛЮБОВЬ на землю снизошла.

И дал Господь ЛЮБОВЬ в Своём Завете.

Не поскупись на добрые дела:

Добром сильны все люди на планете.

Синий вечер

Синий пасмурный вечер

Так печально и робко

в окошко моё постучался.

И с чего бы грустил,

и с чего бы стеснялся?

Так давно его не встречала!

Или попросту не замечала

(И оправдываться-то нечем!),

Что меж днём и ночью есть вечер.

Синий пасмурный вечер

Залетает в брызгах дождя

и с порывом ветра.

И не хочется мне сейчас

разжигать света:

Так давно уж не отдыхаю!

И корю-то себя, и ругаю.

И оправдываться-то нечем...

Плачет он от радости встречи ‑

Синий пасмурный вечер.

Сколько свежести после

дневного полыханья зноя!

Не спеши превратиться в ночь,

побудь со мною!

Я забыла, что так бывает ‑

День угаснет и наступает

Синий пасмурный вечер.

И оправдываться мне ‑ нечем...

* * *

Мы соберёмся в прошлом сентябре.

Мы будем все ‑ и те, кого уж нету.

И будем петь о зимнем серебре

И тосковать о предстоящем лете.

Дорогой зим мы в прошлое идём.

Туда, где снег ‑ и вправду: белоснежен.

Но каждым летом мы, как мухи, мрём:

Наш организм так холодом изнежен!

Дойдём не все. Быть может ‑ и никто.

Но цель ясна и смысла путь исполнен.

Там, впереди, Земля ‑ сухим листом.

Зато о том, что было, свято помним.

Не мы творили хаос на Земле ‑

Она сама себя преобразила:

В жару застыла и погрязла в зле.

И от людей избавиться решила.

Ей ни к чему пришельцы в никуда ‑

Она с людьми совсем не совместима:

Они зачем-то строят города,

Они зачем-то травятся бензином...

Зато из них ‑ прекрасный чернозём

Для возрождения Природы-мамы.

Вот потому-то мы, как мухи, мрём.

А города ‑ разрушатся и сами...

Поэту

(зов с верхов и из низов)

Пусть неуютная картинка,

Что я ‑ девчонка с Абиссинки,

Но как легко летит мой стих!

А твой ‑ затих.

Скажу без лести и без мести

(Им в моём сердце нету места):

Останься парнем катерлезским

И ‑ ввысь лети!

Я говорю без этикета,

Но так же и не без участья:

Оставь тщеславные прожекты,

Вернись в Поэзию и ‑ счастлив

Ты будешь до скончанья дней.

Понять сумей...

Зачем ты, в спеси и тщеславьи,

Искать стремишься новой славы?

Воздастся ведь не за тщету

И суету.

Вернись к истокам, стань скромнее,

Спокойней, ласковей, добрее.

Пегасу возврати скорее

Полёт, мечту.

Врагам

А ведь грустно, когда умирают враги...

Ну, кого мне теперь ненавидеть?!

Говорить о нём плохо ‑ уже не моги.

И захочешь сказать, да... не выйдет...

я не верю в богов. Мне и чёрт нипочём.

И загробная жизнь ‑ ерунда ведь.

Враг мой умер ‑ и ладно. И ‑ я-то причём?!

А, поди ж ты, и гложет, и давит

Пустота на душе ‑ недостача его.

Не поверил бы ‑ раньше б сказали,

Что так тяжко мне станет ‑ совсем без него!

Как в пустом полуночном вокзале,

Где лишь эхо шагов, да густеющий мрак.

Где ‑ зови, не зови ‑ всё впустую!

Враг мой мёртвый! Ты был самый лучший мой враг!

Как теперь о тебе я тоскую!

Начал я на могилу к тебе приходить.

И ‑ всё спорю с тобою, всё спорю...

А ты с фото глядишь с такой жаждою жить!

Что невольно язык свой стопорю.

Это фото... Сумела же выбрать родня!

(Чтоб меня побольнее обидеть?):

Ты, такой беззащитный, глядишь на меня...

Как такого тебя ‑ ненавидеть?!

Я люблю тебя, враг мой! Прости меня ‑ там.

Там, наверное, все нас прощают.

И, с улыбкой печальной: мол, всё ‑ суета ‑

Говорят тем, кто их навещает.

Потерянное поколение

Аллюром бешеным несутся годы в прошлое.

Самих себя стремимся мы опередить.

В том прошлом было ‑ и плохое, и хорошее.

Но ни к чему нам эти раны бередить.

Ведь, даже если мы в самих себе уверены,

Мы не врисуемся в мир этот никогда:

Нас объявили поколением потерянным,

Как будто вычеркнув из жизни без следа.

Вот так рождаются на свете привидения:

Мы существуем, но нас, вроде бы, и нет.

Мы ‑ люди, странного, до жути, поведения ‑

Мы «ставим на уши» отвергнувший нас свет.

Аллюром бешеным уносится привычное.

И знаем: будет время бег свой ускорять.

Меж поколений наше племя ‑ пограничное.

Нас потеряли. И нам нечего терять!

Подранки

Мы — подранки эпохи.

Мы — эхо столетия

Отшумевшего, отгремевшего,

Поперёк наших жизней прошедшего

Не чертой, не косой,

Не межою и не полосой —

Безвремением.

Но ни слёзы, ни вздохи

И ни междометия

Не последуют.

Через беды ведь

Нас, упрямых изгоев, преследует,

И влечёт, и зовёт

На израненных крыльях — в полёт! —

Вдохновение.

Потеряли истоки,

Границы не ищем мы:

Нам привычнее безграничное —

Не конечное и не первичное.

Мы в пути. Нам — идти,

Даже если тропы не найти.

Но — не падать ведь!

И поборемся с роком

Мы, духом не нищие.

Мы — парящие

и творящие,

На израненных крыльях летящие

Вне дорог, вне эпох.

И останемся — славный итог! —

В вашей памяти.

Шут

Рукоплескания толпы ‑

Шуту.

За то, что олицетворил

мечту:

Царю жестокому глядел

в глаза

И то, чего никто не смел,

сказал.

Рукоплескания Царя ‑

Шуту.

Ему он олицетворял

толпу:

Стихи глупейшего глупей

слагал.

Но что задумано в толпе ‑

не лгал.

А Шут грустил во тьме ночной,

не спал:

Наедине с собой собой

не стал.

Слуга извечный двух господ ‑

скажи...

А ‑ Царь главней, или народ? ‑

Реши...

И утром Шут Царю сказал:

«Ты ‑ лжец!»

И над народом хохотал:

«Глупец!»

И было гневное «Распни

его!»

И Царь распял. И ждут они.

Чего?!

Жителям планеты «Интернет»

Мир уносится в парадоксальности.

Нынче норма ‑ матерщина и сальности:

Всё, что осталось от языка человечьего.

Он устарел и учить его ‑ нечего.

С нами ‑ остатками эпох докомпьютерных ‑

Детям нашим уже неуютно.

Мол, о чём говорить?! ‑

“Дай поесть и попить! ‑

и отшить: ‑

Не мешайте нам жить!”

Наши дети,

живущие в Интернете,

Не имеют понятия о рассвете.

Бледные тени

полночных бдений:

Вы их на заре не разбудите!

Здравствуйте, дети!

Из какого измерения

будете?

Из какой виртуальности?

(И это, представьте, не блеф

‑ взбрыки реальности!)

Или вы ‑ скорым,

по кабелям телефонным,

Прямиком ‑ с Матрицы?

Здесь, понимаете, люди живут,

по другим законам.

Вам здесь неуютно ‑

спешите сматываться?

Бледные тени

полночных бдений ‑

Дети,

живущие в Интернете...

Выходит, мы ‑ «потерянное поколенье» ‑

Последнее поколенье ДЕТЕЙ на планете...

Мир расколот. Уходит в парадоксальности.

А мы остаёмся жить в ЭТОЙ реальности:

Встречать рассветы, звёзды отслеживать,

Грозам радоваться, бегать по лужам...

Мы ‑ это мы: осколки мира прежнего,

Мира, который нашим детям ‑ не нужен...

Так порадуемся последней радости:

После нас на Земле будет трава расти!

(Некому будет вытаптывать.

Так-то вот...)

* * *

За прядью прядь пряла я жизни пряжу

И сматывала на веретено.

А нынче обнаружила пропажу:

Нет веретёнца! Да и где ж оно?!

Неужто годы прожиты напрасно,

Что даже не оставили следа?!

А сколько нитей было! ‑ Белых, красных,

И синих, да и чёрных, коль ‑ беда.

То ли котёнок закатил куда-то,

То ль позабыла, где оно лежит.

И вот грущу: года идут к закату,

Осталось, знать, уже немного жить.

Хожу теперь, мрачнее тучи чёрной:

Пряла, старалась... Всё пошло не впрок!

Ан глядь, на дочке новенький, узорный,

Из этой пряжи, ладный свитерок...

Самокритика

Я знаю: нет в стихах моих души ‑

Холодные и звонкие стекляшки,

Так режут слух иной они в тиши,

Как режут швы неношеной рубашки.

Всё верно в них по смыслу, но слова

Лишь к технике сложения влекомы.

А чувства ‑ намечаются едва.

И ‑ никому... лишь мне одной знакомы...

Цепочка с крестом

(цикл четверостиший)

*

Замок в цепи её удержит целой.

А ключ к нему отыщет тот, кто смог

Идти через невзгоды к светлой цели,

Души не запирая на замок.

*

Замок не нужен, если ‑ не богатый.

Живи же, настежь душу отворя,

Пари свободной птицею крылатой,

Мир познавая и его творя.

*

творя добро, его даруя людям,

Пойми: ты не теряешь ничего.

Придёт ли час, когда творить мы будем

Одно добро и только лишь его?!

*

Его творить, конечно же, не просто.

Но в том твореньи ‑ истины зерно.

Срывай с души своей злобы коросту:

Злоба ‑ в цепочке слабое звено.

*

Звено, что цепь замкнуло воедино, ‑

Оно ль важней? Иль каждое, что есть?

К чему гадать! От веку и доныне

В цепочке этой основное ‑ крест.

*

Крест-накрест судеб схлёстнуты дороги.

Покой сиест и суетность фиест...

А Бог един, как бы ни звались боги,

Чалму ты носишь, иль нательный крест.

*

Крест на любви, прошу я вас, не ставьте.

Любовь нетленна в этом мире есть.

Её познав, ‑ её храните, славьте.

Не ставьте на любви, прошу вас, крест!

*

Крест покладу, поклон бия смиренно.

Звон колокольный слышится окрест.

Возносит душу ввысь над телом бренным

Туда, где золотом горит церковный крест.

*

Крест вознесу к судьбы своей Голгофе.

Порою тяжек он, что и не снесть.

Но всё равно слагать я буду строфы,

Пока в ногах мне не поставят крест.

*

Крест тяготит того лишь в жизни этой,

Кто в трудный час умеет лишь одно:

Сбежать, вскричав «Карету мне, карету!»,

Из цепи вырвав главное звено.

*

Звено в цепи значение имеет.

Само собой не значит ничего.

Но связи прочность сразу ослабеет,

Коль из цепочки выдернешь его.

*

Его мы в сердце носим сокровенно.

Его поймёт любой, без словаря. ‑

Святое слово шепчем непременно,

Молитву пред иконою творя.

*

Творя любовь, добро даруя людям,

Ты никогда не будешь одинок.

И только крепче и надёжней будет

Твоей цепочки к крестику замок.

* * *

Здесь ‑ круг номер ноль. Преддверие.

«Керчь: круг номер ноль» Злата Андронова

Я жил на подступах к Аиду.

«Митридат Евпатор» Злата Андронова

Смерть моя не за горами ‑ за плечами.

Дышит радостно в затылок: «Поспеши, мол!

Уведу тебя я в край, где нет печали,

Где любые все проблемы ‑ разрешимы.»

Я отвечу, как всегда, не торопливо

(Я не гений, у которых сроки сжаты):

«Что ты, старая, оскалилась игриво?

Срок настанет ‑ обойдусь без провожатых.

Знаешь плохо географию ты, видно.

Почитай хотя бы Златы нашей строки:

все мы здесь живём в Преддверии Аида.

И какие там условия и сроки?!

Здесь ведь самая невзрачная речонка

Оказаться может Летой или Стиксом.

А простая «абиссинская» девчонка

Превращается в загадочного Сфинкса.

Чао, старая! Гуляй пока: свободна!

Время выпадет ‑ сама узнаю, где ты.

Коль не сыщешь ты лодчонки или брода, ‑

Так и быть уж, переправлю через Лету.»

Эпитафия на мою могилу

Не жалейте об умершем теле.

Что там было... О чём жалеть-то?!

Из него я удрать успела

В миг, что мы называем смертью.

Не считайте меня пропавшей

Для огромной Земли-планеты:

Я исчезла из жизни вашей,

А не вовсе из жизни этой.

Скрылась я за последней дверью...

Не жалейте об этом, право!

Пусть над телом взрастут деревья,

А быть может, всего лишь травы.

Это, знаете ли, не мало,

Чтобы жизнь продолжалась вечно.

А сама я ‑ звездою стала,

Чтоб ночами светить над Керчью.