Кровавые клыки

Оглавление

У МИНИСТРА3

ДЕСПОТ В КИНОПОЛЕ20

ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД29

НА ФРОНТЕ47

ПОБЕГ69

В ПУСТЫНЕ79

ПЫЛЬНАЯ БУРЯ82

БУНТ84

КАРАВАН89

ЧЁРНЫЙ АЛИ97

КОНЕЦ ЧЁРНОГО АЛИ104

В ОАЗИСЕ109

В ДОЛИНЕ116

ПРОКЛЯТАЯ ДОЛИНА126

СОТВОРЕНИЕ ДОЛИНЫ БУДУЩЕГО130

ПРОПАЛА РЕКА135

ПРИЕЗД АНВАРА139

НАУКИ ЮНОШЕЙ ПИТАЮТ147

ФЛОРА160

ВЕЧЕРНЯЯ ШКОЛА И ПРАВИТЕЛЬСТВО168

ЧУДЕСНЫЙ МАРК170

ЧЁРНАЯ ПОЛОСА177

СЛЕДСТВИЕ ЗАХОДИТ В ТУПИК184

ПОГРОМ188

ПИНГ191

ИСТОРИЯ ЧЁРНОГО АЛИ201

ИСЧАДИЯ АДА218

РАСКОЛ230

ИСХОД НА СЕВЕР240

В ПЛЕНУ У ТОРВЫ243

ТОРВА ПРИНИМАЕТ ГОСТЕЙ248

СПАСЕНИЕ259

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ГОРЫ262

ПО ДОЛИНАМ И ПО ВЗГОРЬЯМ278

НЕ ДОПУСТИТЬ ПАНИКИ284

ОКРУЖИТЬ И УНИЧТОЖИТЬ291

ПОИСКИ302

НОВЫЙ РАСКОЛ312

МАРК РАССУЖДАЕТ318

ЗИМОВКА В ТАЙГЕ332

БЕДА336

У НАС ГОСТИ341

ИСТОРИЯ ГОМЕНА354

И СНОВА ВПЕРЁД361

ОТШЕЛЬНИК372

СОЛНЦУ И ВЕТРУ БРАТ393

В ГЕЕННЕ ОГНЕННОЙ407

ГЕША420

СТУДЁНОЕ МОРЕ429

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД432

ВОЗВРАЩЕНИЕ436

РАДИ ОБЩЕГО БЛАГА448

ПРИРУЧИТЬ КРАСНЫХ ВОЛКОВ451

У МАРКА461

КОРЖ. И ЭТОТ ТУДА ЖЕ469

СМУФ УДИВЛЯЕТ479

НАЧИНАЕТСЯ ОТБОР490

ОТБОР493

МАРК ПРОХОДИТ ОТБОР496

ИСХОД504

И СНОВА У ОТШЕЛЬНИКА512

ДЕСПОТ ГНЕВАЕТСЯ529

ЭПИЛОГ533

У МИНИСТРА

Бешенством страдают не только люди, которых укусила бешенная собака или лиса, забежавшая из леса в городской квартал, не пугаясь ни шума автомобильных моторов, ни людского многолюдья, а умиленный горожанин доверчиво протянул к ней руку, желая погладить её, и тут же мгновенный выпад и укус, от чего горожанин взвыл, потрясывая окровавленной рукой и еще не подозревая о начале болезни. Бешенством страдают и небесные тела. И вот в две тысячи двадцать пятом году от Рождества Христова в созвездие Цирцей ворвалась сошедшая с орбиты БП-2244 и со всего размаха протаранила планету Орфея. От мощного взрыва они разлетелись на куски на миллионы километров, а от взрывной волны некоторые небесные тела сошли со своих орбит и понеслись по неведомым им маршрутам. Хотя созвездие Цирцей весьма далеко от Земли и лишь астрономы заметили это возмущение, этот взрыв отразился и на земных делах. На шестьдесят пять процентов увеличилось количество инсультов, на семьдесят пять процентов инфарктов. В два раза возросло число самоубийств. В Москве за всю зиму ни разу не выпал снег, а на новый год шёл проливной дождь, с которым с трудом справлялись ливнёвки. Потоки чёрной воды мчались по московским проспектам. На восточное побережье Америки обрушился тайфун Милена и разрушил 1168 жилых строений, оставив без жилья более миллиона американцев восьми штатов. Два миллиона граждан почти неделю сидели без электричества и мобильной связи. В Калифорнии вспыхнули пожары, на Ближнем Востоке разгорелась очередная войны. Израильтяне денно и нощно бомбили не только палестинские кварталы, но и соседние страны. Самая крупная война началась в Восточной Европе. Многие политики считали, что это преддверие третьей мировой войны. На одной стороне была огромная держава, на другой независимая республика, которая ещё не столь давно была составной частью державы, и её поддержали более полусотни стран, обеспечивая её и финансами, и вооружением, и космической разведкой. Война, обещавшая быстро закончиться, затянулась на месяцы, на годы. И уже никто не мог решиться сказать, когда она закончится и чем она закончится. Все были уверены, что эта война — результат столкновения геополитических интересов великих держав, которые не желали договориться между собой за столом переговоров. На самом деле это был результат столкновения небесных тел в созвездии Цирцея, которое подняло в организмах людей, а политики — это тоже люди, содержание химического элемента, что отвечает за агрессивность поведения. Даже миротворцы, которые любой вопрос призывали решать только мирным путём, теперь кричали о том, что надо наконец-то уничтожить злобного восточного варвара, который угрожает свободе и демократии во всём мире.

Начать войну легко. Только дай приказ генералам. И гигантская военная машина придёт в движение, завертятся колёсики, шестерёнки придут в сцепление друг с другом, поршни начнут движение вверх-вниз, двигатель загудит и начнёт набирать обороты, потом нагреется и понадобится охлаждение его. Всё это со страшным грохотом, всё сметая на своём пути, двинется вперёд. Если двигатель не охлаждать, он сломается. А этого никак нельзя допустить. Теперь генералы чувствовали себя героями, ибо в их руках была судьба державы, от них зависело сохранится ли вертикаль власти либо рассыплется в прах, как песочный замок от пинка. Но это была новая война. И что ни месяц, что ни неделя, она преподносила сюрпризы. Это генералов ставило в тупик. Они понимали, что теперь нужно воевать по-новому, что старые способы не годятся и то, чему их обучали в академии, можно выбросить на свалку.

Генералы сидели за столом, как грачи на толстой тополиной ветке, грозные и нахмуренные. Увидеть весёлого похохатывающего генерала — это же что-то из области фантастики. Непосвященные могли бы подумать, что каждый садился там, где хотел. Но непосвященные сюда и не попали бы. Всякий, кто входил в этот кабинет, был во что-нибудь посвящён. Чем выше должность, тем ближе к министру. Как, в прочем, и к кому угодно. В армии субординация — это святое. Нарушить её святотатство. В конце стола сидели мелкие сошки, которым даже не подавали руки те, кто сидел в начале стола. Они не были отверженными, они тоже были во что-то посвящены, но они были мелкими. Над креслом министра висел портрет деспота, но многие были уверены, что это не просто портрет, но олицетворение самого деспота, который видит и слышит всех собравшихся в кабинете и даже знает их тайные мысли. Поэтому думать нужно в положенном русле, не отклоняясь ни влево, ни вправо, не забегая вперёд, но и не отставая. Мысли должны быть упорядочены как воинский устав.

Министр поднял голову, оторвавшись от очередной бумаги, посмотрел на часы. Часы показывали время, на которое было назначено совещание. Обвёл взглядом собравшихся. Всё знакомые лица. А это приедается. И министрам хочется чего-нибудь свеженького. Но его взгляд произвёл на собравшихся такое впечатление, как будто на них набросили удавку. А никуда вы от меня не денетесь! Вот вы где все у меня! И я знаю всё про вас. Знаю даже то, что вы сами про себя не знаете. Это там у себя в кабинетах вы генералы, можете орать, раздувать раскрасневшиеся щёки, изрыгать нецензурные ругательства, брызгать слюной, а здесь вы сидите тихонечко, как мыши под веником, потому что знаете, что сюда можно войти генералом, а выйти в следственный изолятор. И знаете, что мирно начавшееся совещание может закончиться для любого из вас молниями и громом над головой. И вы будете бледнеть, обливаться потом и что-то беззвучно шептать ослабевшими губами.

Министр был назначен на этот пост год назад деспотом, но не из военных, хотя и не совсем из гражданских. Он был советником юстиции первого ранга, что приравнивалось к званию генерала. Сильная сторона его была не только в знании законов, но и в том, что он был идеалистом и при его бытности в должности министра юстиции не одна голова полетела с плеч у тех, кто путал собственный карман с государственным. Он катком прошелся по государственным ведомствам, а потом по региональным боярам. Он был виртуозом аудитов и среди монблана самых разных документов каким-то собачьим чутьём находил именно те, которые свидетельствовали о взятке и превышении должностных полномочий. И вскоре уже одно имя его вызывало ступор у сановников. До деспота уже давно доходили слухи о том, что военное министерство тоже не миновала эта зараза, и некоторые так воруют, что непонятно, как еще земля не горит от стыда под их ногами, и что сам военный министр, который ходил у деспота в закадычных друзьях и с которым они вместе и на рыбалку, и на охоту, и возле охотничьего костерка пропускали боевые сто грамм, знает про это, но почему-то никаких телодвижений с его стороны не следует, или жалостливый такой, или у самого рыльце в пушку. Потому и пальцем о палец не ударил.

Деспот и намекал, и прямым текстом говорил дружку, что пора прикрыть эту лавочку, но тот своими детскими глазами глядел на него и делал вид, что не понимает, о чём идёт речь. «Моя твоя не понимать». Деспот, назначив нового министра, развязал ему руки. Делай, что считаешь нужным и должным, но терпеть это дальше нельзя. Бери топор, руби головы, как когда-то основатель империи собственноручно рубил головы мздоимцам, только успевая менять окровавленные кафтаны. Сам деспот не желал остаться в истории с топором в руках, и потому эту роль препоручил другим, сняв с них всякие ограничения, кроме одного – собачьей преданности ему. Перед новым министром он поставил только одно условия, чтобы не трогал его дружбана, пусть и бывшего. Всё-таки он многим был ему обязан. И дружбу ценил. Новый министр уже через неделю отправил на скамью подсудимых целых восемь генералов, которые были уверены в своей неприкасаемости. Наивные люди! Все поняли, что это только начало. И нового министра стали бояться. А страх порой может быть двигателем прогресса.

Если в финансовых делах новый министр был профи и с ловкостью фокусника распутывал самые сложные бухгалтерские узлы, то в военной сфере, считали генералы, он профан, и ему можно будет навешивать лапшу на уши, соблюдая, конечно, определённую меру. Крайности видны даже невооруженному, то есть непрофессиональному взгляду. И тут их надежды не оправдались. Да, он не знал тонкостей военной науки, но обладал ценным качеством выслушивать внимательно мнения разных людей, сравнивать их между собой, анализировать, находить нестыковки и выявлять ложь. А когда ложь видна, то истину тоже можно увидеть. Это как идёшь по лесу и наконец-то увидел просвет между деревьями, значит, скоро лес закончится. Новый министр был аналитиком. Это ещё одна его сильная сторона. И генералы поняли, что лучше с ним не хитрить и не скрывать от него истину, ибо ему нетрудно будет разоблачить их.

Все были в сборе. Министр поглядел в конец стола. Там сидел его любимец полковник Сыч. Любимцем он стал не потому, что старался во всём угодить министру. Но потому что это был честный и порядочный человек. Его присутствие было необязательно. Но министр попросил его прийти на совещание. Министр собрал фронтовых генералов. А Сыч служил ординарцем при министре. Эта должность не очень любима среди генералов. Протирать штаны в министерстве куда безопасней, чем непосредственно руководить боевыми действиями.

— Ну, что? Начнём! Понятно, что наше совещание посвящено положению на фронтах. Да, мы получаем ежедневные сводки и имеем представление обо всём, что происходит. Я хотел бы выделить две узловые точки и услышать ответы на два вопроса. Первое. Почему наше продвижение вперёд идёт медленно. И второе. Почему у нас такие потери среди личного состава. Я считаю, что эти потери довольно велики. К сожалению, деспот не сможет присутствовать на сегодняшнем совещании. У него неотложные дела. Но накануне у меня состоялась приватная беседа с ним. И он дал мне чёткие указания, что бы он хотел услышать от вас и что бы он хотел сказать вам. По традиции начнём с отчётов. Прошу говорить кратко и по делу. Не растекаться мыслию по древу. Время — наше главное богатство. А богатство надо беречь и не расточать его напрасно.

Генералы поднимались и, глядя в бумажки, чтобы не ошибиться в цифрах, давали отчёты о положении на своём участке фронта.

Министр не перебивал их. Опустив голову, он делал какие-то пометки в своём блокноте. Дорого бы заплатили генералы за то, чтобы заглянуть в этот блокнот. Может быть, там начертана их судьба.

Отчёты были однотипными, один похожий на другой. Менялись только названия участков фронта и цифры квадратных километров, отбитых у противника, количество уничтоженной техники и живой силы. Министр глянул на часы, когда закончился последний отчёт, вздохнул и сказал:

— Позвольте мне процитировать слова нашего великого классика: «Скучно на этом свете, господа». Бесконечная сказочка про белого бычка. Отличаются лишь цифры и географические названия. А так-то одно и то же. Ладно, не буду пустословить. Повторяю, у меня к вам два вопроса, господа генералы. Можем ли мы вести активные наступательные действия? И второй. Можем ли мы уменьшить количество потерь с нашей стороны? Поясняю. Да, инициатива за нами. Продвигаемся мы вперёд, а не противник, хотя кое-где он предпринимает контратаки. Но продвигаемся даже не лягушачьими прыжками, а по-черепашьи. За сутки продвижение на всех участках фронта не достигает и десяти километров. Где-то дом захватили, где-то маленькую деревушку. И каждый раз это подается как великая победа. Мы заняли деревушку в два десятка домов, деревушку, которую и на карте не разглядишь. Знаете, мне становится страшно. Впереди крупные города и городские агломерации, где сотни, тысячи домов, которые противник успел хорошо укрепить. Если мы за сутки будем брать по одному дому, то для взятия города нам понадобится не меньше года. Если не больше. Знаю, за моей спиной вы говорите обо мне, как о гражданской штафирке, который мало понимает в военной тактике, а о стратегии вообще имеет отдалённое представление. Но тут особого полководческого дара и не требуется. В Великую войну наши за день – за два брали столицы государств, а за год освобождали по несколько стран. Кто-то считает, что затяжная война выгодна нам. Я слышал уже подобное мнение и не только от политологов. Говорят, что это не мы начали эту войну. Эту войну начал противник, чтобы уничтожить нашу державу или ослабить её настолько, чтобы она рассыпалась на удельные княжества. Мы методически должны перемалывать их силы, ослабляя их мощь. Они опустошили свои склады, оставляют свои вооруженные силы без нужного количества техники и боеприпасов. Некоторые маленькие страны уже остались без всего. Их военная промышленность не справляется с военными заказами, потому что они не могут перестроиться на военный лад и создать мобилизационную экономику. Они увеличивают военные бюджеты, увеличивают помощь нашему противнику в ущерб собственной безопасности. И там всё громче звучат голоса оппозиции. Социальные расходы сокращаются. Растёт и будет расти народное недовольство. Это может даже привести к социальному взрыву и падению существующих правительств. Приятные для нашего слуха слова. Но и для нашей страны затяжная война вряд ли приведёт к подъему экономики. К росту народного благосостояния. Пушки — не масло, их не намажешь на хлеб. Чем дольше война, тем сильнее в стране антивоенные настроения. Сейчас пока мы справляемся с этим и не даём им выплеснуться на улицы. Мы их держим под контролем и купируем их. Но это пока. Так что же вы скажите, товарищи генералы? Судьба страны, её будущность сейчас в ваших руках.

На таких совещаниях выступления начинают с тех, у кого самое низшее воинское звание. Такова армейская традиция. Если первым выступит самый высший военачальник, то его слова будут восприняты как директива. Уже никто не посмеет высказать иное противное мнение. На полковника это не распространялось. Он был лишь тенью министра. А с тенью говорят только неадекватные. Первым голос подал генерал Лютый.

— А зачем нам быстрая победа? Ну, представьте, завтра враг капитулировал. Мы оккупировали всю страну. Ликвидировали остатки вооруженных сил, забрали оставшуюся технику, свершили суд над теми, кто совершил воинские преступления против гражданского населения. Потом что? Забираем себе всю их территорию? А на кой она нам. Нам своей хватает под самое горло. Хоть с ней бы толком разобраться. Мы что хотим повесить себе на шею гигантские материальные и финансовые затраты? Отстраивать города, посёлки, возводить мосты, электростанции, промышленные предприятия? Сколько мы там разнесли в пух и прах. Энергетики, считай, нет. Инфраструктуры нет. Социальных объектов нет. Промышленность под ноль. Теперь это отстраивать, возводить, восстанавливать нам, нашему народу. Представляете, каким это ляжет бременем на наш бюджет, на положение нашего населения?

— Всё понял, генерал. Ещё желающие выступить?

Генерал Гуль был боевым генералом. Он прошёл через горячие точки и был ранен. Его называли генерал Точка. Если он появлялся на фронте, это означало генеральное наступление, которое поставит точку в военном конфликте. Но лицом он на генерала не вышел. И если он где-то появлялся без мундира, его принимали за сельского мужика.

— Был бы приказ верховного, организовать генеральное наступление не проблема. На всём фронте организовать наступление мы не сможем. Фронт слишком протяжённый. Ни хватит ни живой силы, ни резервов техники. Вот на отдельном участке — да. Скрытно перебросить резервы. Пополнить боевые части. Нанести мощный удар авиацией и артиллерией, чтобы разрушить фортификационные укрепления противника. Бросаем в наступление крупные бронетанковые соединения, прорываем фронт противника и ускоренным маршем идём к намеченной цели. В тыл противника заходят диверсионно-разведывательные группы, выбрасываем крупный десант для захвата командных пунктов и уничтожения логистики. В первые же два-три дня перемолоть крупные силы противника, чтобы он не сумел организовать оборону и перебросить силы на опасные участки фронта.

— На каком бы участке фронта вы провели генеральное наступление?

— Предпочтительными являются три. Это наш район, захваченный противником, который уже полгода под оккупацией. Да, там идёт продвижение наших войск, но крайне медленное. Там ещё значительные силы противника, но уже не в таком количестве, как первоначально. Резервов же у противника остаётся всё меньше. Это вопрос престижа. Люди уже тыкают нам. «Что вы всё время толкуете о слабости противника, о том, что он выдохся, что моральный дух его ниже плинтуса, и полгода никак не можете очистить от него всего лишь один район?» И я понимаю их. Второй участок — это два южных морских порта, через которые противник получает технику, боеприпасы и всё необходимое. Транспорты союзников чуть ли не ежедневно идут в эти порты. Захватив эти две приморские области, мы лишаем противника основных путей доставки. Кроме того, он потеряет остатки своего флота, который продолжает нападать на наши приморские территории. Потребуется высадка крупного десанта с одновременным ударом с востока с территории нашего полуострова. И одновременно в этих городах нужно поднять восстание сил сопротивления. Там серьёзное подполье. Если ему подкинуть оружие и технику, оно отвлечет крупные силы противника, которые он уже не сможет использовать против наших наступающих сил. И третье. Это наступление на столицу. Падение столицы означает капитуляцию противника. Но столичный район имеет хорошие укрепления.

— Генерал! Это не совсем так. Правительство, парламент, все ведомства с приближением наших войск убегут на запад страны или вообще за границу. Там создадут правительство в изгнании. Конечно, большинство воинских соединений сложат оружие. Кто-то будет сопротивляться. Но мы подавим это сопротивление. Найдём кого-то, кто подпишет акт о капитуляции. А дальше что? Дальше начнётся самое интересное. Мы оккупируем страну. Проведём выборы, которые все признают незаконными, а значит, нелегитимным и правительство. А раз признают власть нелегитимной, то прекратят и всякую помощь. Для восстановления экономики, всего, что разрушено войной, нужны будут крупные вложения. Очень крупные. Это же не мост через пролив построить. Кроме нас их предоставлять некому. А может случиться и такой вариант. Новое правительство проведёт референдум, и население, конечно, выскажется за вхождение в состав нашей страны. Тогда волей-неволей мы должны возрождать страну, которую столько лет уничтожали. Это колоссальные средства. И делать это мы будем за счёт собственного населения. Не кажется ли вам, что это вызовет ропот, а, возможно, и социальный взрыв. Граждане новой территории получат наши паспорта. Миллионы мужчин и женщин поедут на восток, готовые согласиться на любую работа. Мы получим массовую безработицу. Очень опасная ситуация. У нас будет такой воз, что наша лошадка может надорваться. И кто от этого выиграет? Только наши враги. Не мытьём, так катаньем они получат желанный результат.

— Так что? Продолжаем войну бесконечно?

— Нет, генерал. Любая война когда-то заканчивается. Даже Столетняя. Помните такую? Закончилась миром. Но пока да. Война для нас сейчас предпочтительнее мира. Смотрите, какая движуха началась на Западе. Всё сильнее заявляет о себе оппозиция. Среди населения зреет недовольство войной. Ведь оно страдает от войны. И обороноспособность, и экономика западных стран слабеют. В некоторых странах прирост валовой продукции упал до нуля. Это даже важнее, чем победа над нашим противником. Ибо наш главный враг — это западная коалиция.

Гуль развёл руками.

— Мы военные, а не политики. И всех этих политических хитросплетений не понимаем. Дадут нам приказ «вперёд», пойдём вперёд и выполним поставленную перед нами задачу. Уж будьте спокойны.

— Я не сомневаюсь в этом. Речь идёт не о генеральном наступлении и капитуляции противника. И деспот такой задачи не ставит. Речь идёт о темпах нашего продвижения. Наши удары должны быть более чувствительными. Решение о генеральном наступлении принимать верховному главнокомандующему. Я доложу о вашей позиции. Второй вопрос нашего совещания. Наши потери в живой силе. Вы помните, что когда начиналась военная операция, было негласное обещание, что она будет кратковременной и с незначительными потерями в живой силе. Ни то, ни другое обещания не были выполнены. Война затягивается и пока её окончания не видно. И потери. Конечно, без потерь войны не бывает. Но я посмотрел: динамика потерь безвозвратных и санитарных растёт.

— Господин министр, противник теряет ещё больше.

— Это так. Но для нас это не должно служить оправданием. Специалисты проанализировали причины потерь. Картина получается интересная. Нет! Я неправильно выразился. Треть потерь… повторяю, треть потерь случается по нашей прямой вине. Уточняю, по вине командования. Как это понимать? В городской школе прифронтовой зоны разместили несколько десятков новобранцев. Причем даже не удосужились забрать у них мобильные телефоны, которыми они активно пользовались. Бойцы разгуливают возле школы, сидят на лавочках, курят, рассказывают анекдоты. Ну, как на каком-нибудь курорте. Вроде никакой войны вовсе нет. Знакомятся с проходящими мимо девушками. Весь город знает, что в школе находятся прибывшие бойцы, которые ждут отправки на передовую. На территорию школы и в саму школу может зайти кто угодно и когда угодно. То, что в школу прилетела вражеская ракета, вполне закономерный результат. Погибло более сотни человек. И что? Проведено расследование? Найдены и наказаны виновные? Ничего подобного. Более сотни молодых жизней потеряно — и тишина. И никто не виноват. Это не единственный случай. Мы забываем, что у противника есть дальнобойная артиллерия и ракеты. А дронов у них, как комаров в лесу. И противник постоянно следит за нашими позициями. В прифронтовых городах работают рестораны, ночные клубы, в честь именинников запускают фейерверки, по улицам расхаживают бойцы, получившие увольнительную, алкоголь льётся рекой, его продают круглые сутки. На улицах стоит боевая техника, которую даже не удосуживаются замаскировать. Пьют не только в тылу, но и на передовой. Бойцы могут в любое время отправиться в соседнюю деревню за спиртным, где круглосуточно торгуют местные торговые точки. Противник знает об этом и устраивает там засады, продаёт отравленное спиртное. И что? Наказан хоть один офицер, который допускает подобное? У меня таких сведений нет. Зато есть сведения, что некоторые офицеры, нет, многие офицеры неделями не показываются на передовой. В прифронтовых городах они уже завели постоянных любовниц и воюют в основном в постели. В этих городах работают бордели, продают наркотики. И многие наши доблестные офицеры предпочитают проводить время в борделях и ресторанах, а не в окопах вместе со своими подчинёнными. Устраивают шумные попойки со стрельбой из табельного оружия. Местные жители видят это и какое мнение складывается у них о наших вояках? А где офицерские суды чести? Болтали о них, болтали, но мне не известно ни об одном заседании такого суда, на котором бы осудили кого-нибудь за недостойное офицера поведение. О пленных. Как так получается, господа генералы, что мы наступаем, а количество пленных у нас такое же, как у противника? У нас сложилось устойчивое мнение о пленных, как о мучениках. Но давайте будем реалистами и анализировать каждый случай сдачи в плен. Бывают такие ситуации, когда боец ранен, контужен, кончились патроны. Не каждый способен пустить себе пулю в висок или взорваться на гранате, утащив за собой несколько врагов. А если была возможность оказывать сопротивление противнику, а бойцы вместо этого выбрасывают белый флаг? Что это? Предательство? Трусость? Но их мы тоже зачисляем в страдальцы. Противник ведёт активную пропаганду, призывает сдаваться в плен и обещает всяческие блага. И ведь находятся легковеры, которые переходят на сторону врага, перегоняют танки, вертолёты, раскрывают секреты. И это не один, не два, но десятки таких случаев. А члены наших военных трибуналов мучаются от безделья и не знают, чем им заняться. Дальше. Месяцами не могут достать на некоторых участках останки погибших бойцов, чтобы передать их родным для захоронения. Потому что они находятся в зоне обстрела. И у меня возникает резонный вопрос: а кто же их послал в зону обстрела и с какой целью. Многие погибают во время миномётных обстрелов, во время стрельбы кассетными боеприпасами. Специалисты говорят, что даже мобильный миномёт можно засечь после первого выстрела. А он делает не один выстрел прежде чем покинуть выбранную позицию. И за пять минут он удалится не далее, чем на сто метров. У нашей артиллерии есть возможность уничтожить эту точку. И что же? А ничего. А пушки и гаубицы стоят на одном месте. А мы их не можем уничтожить. Объясните, почему. Наши штурмовые отряды штурмом берут разрушенные дома, где их ожидают засады, растяжки, мины. И конечно, несут потери. А нам нужны эти разрушенные дома? Нет. Почему же вместо того, чтобы их штурмовать, мы не снесём их артиллерией или авиацией? Господа генералы, прошу мне доложить ваши соображения. На этом закончим наше совещание. Надеюсь, что вы примите не только к сведению, но и к исполнению то, о чём говорилось. Самое главное — не расслабляйтесь! Идёт война, она требует напряжения всех сил. Побеждает тот, кто лучше мобилизовался. Свободны!

Генералы расходились. Они понимали, что словами дело не обойдётся, ещё чаще будут проходить проверки, ещё больше будет приезжать проверяющих. И гайки будут закручивать. Ещё жёстче будут наказания за халатность, расхлябанность, проступки.

Кабинет министра опустел. Он уже хотел заняться документами, которые ему на стол положил адъютант в красной папке с надписью «Срочно».

Поднял голову и в конце стола увидел полковника Руса. Наедине он называл его просто по имени.

— Что у тебя, Вадим?

Рус подошел к столу министра.

— Господин министр! Я не стал об этом говорить на совещании. Генералы бы подняли меня на смех. Но вам я всё-таки должен сказать об этом. Хотя то, что я скажу, покажется вам странным.

— О чём ты?

— Когда вы говорили о сохранении жизни бойцов, я вспомнил…

Он замолчал.

— Ну, говори! Говори! И учти, у меня почти нет времени. Через четверть часа я должен быть с докладом у деспота. Мне ещё надо привести в порядок мысли. Деспот не любит, когда ему начинают мэкать.

— У нас под столицей есть кинологический центр. Возглавляет его полковник Смуф. Мы с ним хорошие приятели. Учились вместе в военном институте. Но он потом пошёл по своей дороге.

— Что с того?

— Так вот у нас в центре есть отряд боевых псов. Как он это сделал, не знаю. Но Смуф — гений. Это надо видеть. Эти псы — настоящие бойцы. Смуф говорит, что такая собака с мгновении ока расправляется даже с самым сильным бойцом. В схватке с собакой у противника нет никаких шансов.

— Ты хочешь, чтобы мы на врага бросили этих боевых собак.

— Именно так. И среди собак будут потери. Но всё-таки мы сбережём не одну солдатскую жизнь. А ведь именно об этом вы говорили на совещании, о сбережении жизни наших бойцов.

— Какой-то бред! Ты слышишь себя, Вадим? Собаки воюют вместо людей. Я даже не могу представить, как это может происходить.

— Это необычные собаки. Вам стоит их увидеть, и вы всё поймёте.

— Ты правильно поступил, что не сказал этого при генералах. Представляешь, как бы ты упал в их глазах. Ты бы стал объектом для шуток и анекдотов. Но будем считать, что я пропустил это мимо ушей. Свободен!

— Но…

— Я сказал: свободен.

— Есть!

Но вечером к исходу рабочего дня, когда уже дневная смена покидала министерство, министр внезапно вызвал полковника к себе. Что бы это значило? Полковник терялся в догадках.

— Я был на приёме у деспота. Рассказал о том, что говорилось на совещании. О том, что ты мне сказал, не хотел говорить. Вдруг в самый последний момент, даже не ожидая для себя, я передал ему твои слова. К моему удивлению он проявил самый живой интерес к боевым собакам. Но я ведь ничего не знаю. И он изъявил желание непременно посетить этот центр и всё увидеть собственными глазами. Ты сказал, что с этим полковником, собачьим генералом на короткой ноге. Вот немедленно, то есть завтра с утра поезжай в этот центр полковнику… Как его?

— Полковник Смуф.

— Да. И подготовь его. Скажи, что в самое ближайшее время ожидается очень важный визит, от которого зависит дальнейшая судьба его центра. Чтобы они навели порядок. Кругом была стерильная чистота, начиная с подъездной дороги и кончая сортирами. Сотрудники одеты аккуратно, по форме, побриты, никаких длинных волос у мужиков и бород до пояса. Дамы, чтобы не слишком усердствовали с косметикой. Пахли чтобы не перегаром, а лёгким парфюмом. Повторяю, лёгким, а не таким, который слышен за версту. Это всё-таки рабочее место, а не бордель. Сотрудницы желательно чтобы были молодые и симпатичные, а старухи и уродцы пускай где-нибудь прячутся в своих конторках и не высовывают носа. Не надо мини-юбок, но и старческих платьев с глухими воротниками и подолами до пола тоже не нужно. Современная, строгая и красивая одежда. Минимум украшений. На вопросы гостей отвечают чётко и кратко и никакого жаргона, и экспрессивной лексики. Говорить негромко, но и не шёпотом, чтобы приходилось напрягать слух. Речь должна быть грамотной и литературной. Можно цитировать афоризмы великих людей.

— Когда будет этот визит?

— Вадим! Ты не первый раз замужем. Никогда не задавай подобных вопросов. Заруби себе на носу! Никогда! Иначе ты себя поставишь в очень неловкое положение.

— Но…

— О визите, кому надо, сообщат за несколько минут до его начала. Надеюсь, твой гений — не сторонник либеральных ценностей?

— Ну, что вы? Он истинный патриот и державник. Уж за это я ручаюсь головой.

— То-то! А то у нас, что ни гений, так оппозиционер. А деспот их на дух не переносит. Сколько они кровушки попили из него. Он к ним и так, и этак, только всё бесполезно. В общем, чтобы у твоего гения работа кипела денно и нощно. Пусть работают в три смены. Если где-то на газонах трава пожелтела и надо её покрасить в зелёный цвет, то пусть красят. И краски не жалеют. Но чтобы всё выглядело естественно. Деспот не любит показухи. Надеюсь на тебя, Вадим! Верю, что ты не подведёшь. А ты не подведёшь.

На следующий день полковник кинулся выполнять задание министра. Вместе со Смуфом они обошли Кинополь. Это был не просто кинологический центр, но целый городок. Полковник был очень внимателен и замечал малейшие недостатки, которых не видели работники Кинополя, поскольку они их видели каждый день и не считали уже недостатками. Со Смуфом ходила его секретарша и записывала все замечания, которые делал полковник. Но ничего страшного, что потребовало бы много времени и сил, полковник не нашёл.

ДЕСПОТ В КИНОПОЛЕ

С раннего утра дорогу на Кинополь перекрыли и транспорт направили на другую трассу. Над трассой баражировал вертолёт. Кинополь оцепили по периметру. Сапёры обследовали всё на предмет поиска взрывчатых веществ, не пропустив ни одного уголка. Проверили даже туалеты.

Несколько снайперов залегли на крышах.

В окружении деспота его называли церемониймейстер, провёл инструктаж с работниками Кинополя. Первым делом, как они должны быть одеты. Производственная форма чистая и отглаженная, в карманах ничего не должно быть, кроме носового платочка. На женщинах минимум макияжа и украшений. Руки в карманах не держать. Вплотную к деспоту не приближаться. Держать дистанцию не менее метра. Не кричать, не говорить громко, но и не шёпотом, чтобы хорошо было слышно. На вопросы отвечать чётко и по делу. Никаких лирических отступлений и рассказов о личных проблемах. Никаких жаргонизмов и поменьше иностранных слов. Если деспот пошутит, то улыбаться и смеяться, но не громко, не гоготать. Не рассказывать анекдотов. Обращать внимание на руки охранников. Вот этот жест означает отойти от деспота, а вот этот напротив приблизиться, а вот этот стать сбоку, а этот — повернуться вполоборота. Всякие записки передавать через помощника деспота.

Потом показал, как идти, как подходить к деспоту, с каким выражением лица слушать деспота.

Кинополь замер в ожидании. Вот над ним показался вертолёт, он делал круги, то поднимался, то опускался, то замирал на месте. Обитатели Кинополя гадали, что означают эти маневры. Вскоре показался кортеж деспота. Это были чёрные не отличимые друг от друга автомобили. Ехали они, не торопясь, соблюдая дистанцию. Стёкла во всех автомобилях были затонированы. В каком из них деспот не узнаешь. Говорили, что бронированный автомобиль деспота с мощным двигателем может даже выдержать выстрел из гранатомёта, лишь вздрогнет и продолжит путь дальше.

Работники Метрополя были на нервах. Помощник деспота предложил им принять успокоительное, но немного, чтобы не переусердствовать и не превратиться в апатичных рыб. Он оглядел их, обнюхал каждого. Между тем кортеж деспота уже въезжал в ворота. Охранники на воротах превратились в каменные статуи. Деспота возле административного корпуса встречал Смуф с ближайшими помощниками. Смуф на этот раз был в форме полковника. Деспот не выглядел сказочным монстром, пришедшим из другого мира. Нет! Не таким они его себе представляли. Встретишь такого на городской улице и примешь за обычного обывателя.

На нём был безупречный синий костюм, лакированные туфли, белоснежная сорочка и синий галстук. Он был не великанского роста, а даже ниже среднего. И видно было, что он уже немолод, и жидкие сероватые волоса не могли прикрыть лысину. Улыбался он так, как улыбается внук, приехавший к бабушке на каникулы, потому что теперь он мог целыми днями пропадать на улице и делать то, что он захочет. Пожал руку каждому и неформально для протокола, а по-мужски сильно, как друзьям.

Он улыбался, женщинам говорил короткие комплименты, а мужчинам короткие фразы о том, что погода великолепная, что Кинополь замечателен, что он рад новому знакомству, что они делают большое дело для родины, для народа, для обороноспособности. Производил впечатление в доску своего парня.

Деспота встречали как встречают уважаемого почётного гостя. Молодые красавицы в национальных костюмах поднесли ему хлеб с солью и пожелали ему многих лет жизни, здоровья и плодотворного труда на благо Отчизны.

Потом его приветствовал Смуф.

— Уважаемый деспот! Название «кинологический центр» возможно ввело вас в заблуждение. И вы представляли, что здесь найдёте небольшую площадку с собаками и персоналом, который работает с ними. На самом деле это не так. Это город, который мы называем Кинополем. Его нет на карте по понятной причине и в документах его называют объект К-25. Въезд и выезд из нашего города строго по пропускам. Мы подчиняемся министерству обороны. Все наши сотрудники имеют воинские звания. Я полковник. Уважаемый деспот, я не собираюсь читать вам лекцию, испытывая ваше терпение, а всё предлагаю увидеть собственными глазами. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но охотно отвечу на любой ваш вопрос.

Закончив приветственную церемонию, он обратился к Смуфу, который, как и положено по протоколу, стоял ближе всех к нему:

— Хозяин, показывайте свою собачью державу!

Смуф кивнул и сделал жест рукой, показывая на открытые электромобили. Несколько электромобилей заняла охрана деспота. Деспот сел вместе со своим помощником и Смуфом.

— Ну, что ж начнём нашу экскурсию с главного, с производственной части.

Водитель, хоть он был в гражданской одежде, имел звание полковника, тронулся с места.

Собак в отличии от людей нельзя было вымуштровать и настроить на приём правителя державы. Для них он был рядовой посетитель, зевака, который совершенно не знаком им. Одни бегали по вольерам, другие самым бесцеремонным образом лежали и даже не подумали вскочить и вытянуться в струнку перед деспотом, а малыши так те вообще резвились, носились друг за другом, визжали и кусали друг другу. А еще и лаяли, рычали, скалили зубы. Первым делом деспот осмотрел вольер с сапёрными собаками, которые сразу по запаху почувствовали незнакомцев и насторожились.

— Эти чудные создания натренированы и научены на разминирование. Они чуют даже самый слабый запах взрывчатки. Порой миноискатель не обнаруживает мину, которую находят собаки-минёры, — говорил Смуф. Голос его был тёплый и нежный. — На их счету десятки… нет, сотни спасённых жизней. И мирных жителей, и бойцов. Вот видите домик, я не смею его называть конурой, там живёт наш пенсионер Сэп. Пятнадцать лет он прослужил сапёром, обнаружил сотни мин, несколько раз был ранен, награждён медалями. А теперь на заслуженном отдыхе. Старость – увы! – не радость. Стал слепнуть. Подолгу спит. Вот и сейчас не пожелал выбраться наружу. Поприветствовать вас! Надеюсь, вы простите нашего ветерана за такую его неучтивость.

Деспот улыбнулся.

— Простим это ветерану и герою сапёрной службы. Да, многие люди обязаны ему своей жизнью.

— Объект номер два. Здесь у нас охранные собаки. Пользуются спросом у пенитенциарных заведений, частные компании берут их охотно для охраны объектов, связанных с логистикой, складов, портов, производственных помещений. Покупают и частные лица как телохранителей.

— Люблю собак, — сказал деспот. — У меня на даче живёт овчарка по кличке Бофун.

Смуф сказал:

— Отсюда вы тоже уедете не без подарка. А вот сейчас новый объект. Здесь живут и готовят розыскных собак. Понятное дело, что больше всего они востребованы в правоохранительных органах. На счету этих собак сотни раскрытых преступлений и арестованных преступников.

Дальше были собаки-санитары.

— Санитары? — удивился деспот. — Разве подобное возможно?

— Ну, конечно. Они оказывают первую медицинскую помощь. У них с собой аптечка. И раненый боец может воспользоваться ею. Человек-санитар — слишком заметная цель. А вот собачку обнаружить труднее. Раненый боец, если он еще в сознании, может остановить себе кровотечение, снять болевой шок, сделать перевязку. У собак-санитаров тележки на колёсиках летние или зимние сани. Если раненый боец не может сам лечь на тележку или сани, собака-санитар затаскивает его за шиворот. И вывозит с поля боя. Дальше у нас объект, где готовят собак-связистов. Не всегда в боевых условиях нормально работает радиосвязь или не всегда ей можно воспользоваться. Тогда эти боевые собаки доставляют сообщение туда, куда нужно.

Дальше были беговые собаки. Деспот удивился:

— Это что для спорта?

— Можно и для спорта. Их используют для того, чтобы догнать противника или преступника, если он пытается скрыться. Собака-спринтер способна в считанные секунды развить скорость до сотни километров и догнать мотоциклиста или автомобиль. Она догоняет и прыгает убегающему на спину. И всё! Противник повержен на землю. А если это автомобиль, то у них такое металлическое приспособление, которым они разбивают стекло и проникают в салон. Вот объект, где готовят собак для МЧС. Они способны входить в горящее здание, находить и вытаскивать оттуда людей. Конечно, перед этим надевают на них огнезащитные жилеты и обливают их водой. Так же они спасают утопающих, причем могут даже нырять. Спасают людей, которые провалились в болотную трясину. И вот дальше собаки для нездоровых людей. Это собаки-поводыри. А дальше собаки-курьеры, собаки-проводники, собаки-грузчики.

Деспот удивлялся и радовался как ребенок. Он любил собак. И ему всё понравилось в Кинополе. Он даже не подозревал, что у него под боком находится такое чудо. Но главным образом его интересовали собаки-бойцы, которые могут заменить людей на поле боя. Он сказал об этом Смуфу.

— Я догадывался об этом, — ответил Смуф. — Мы подъезжаем к центру боевых собак. Мы их называем штурмовым батальоном.

Деспот, когда они подошли к вольеру с боевым собаками, не удержался от возгласа удивления.

Это были крупные псы на длинных сильных лапах с широкой грудью и мощным загривком. Почти все были серого землистого окраса и только по спине шла чёрная полоса. Когда они скалились, то видны были большие острые клыки. Становилось жутко, потому что понимаешь, что если попадёшься такому псу, то он разорвёт тебя в клочья за мгновенье.

— Похожи на волков, — сказал деспот.

— Так и есть. Это помесь волка и овчарки. Тут возникают трудности. Не всякая пара волк — овчарка уживаются. Они не принимают друг друга и даже дерутся между собой. Наши специалисты решили эту проблему. Они умеют подыскать идеальную пару.

— И как они воюют? С автоматами, бросают гранаты, колют врага штыком, бьют прикладом?

— Их оружие — это навыки. Вот представьте себе! Перед бойцами стоит задача захватить передовые позиции противника. Если они пойдут в атаку, то под огнём противника понесут немалые потери, пока доберутся до окопов противника, где завяжут рукопашный бой. И там тоже будут потери.

— Так боевые псы — это легенда? — спросил деспот.

— Нет, это не легенда. Вот они перед вами.

Ни одна собака не взглянула в сторону смотревших на них людей. Молодняк гонялся друг за другом, затевая борьбу. А взрослые особи наблюдали за ними в сторонке.

— Видите красивый домик. Мы его называем дворцом. В нём живёт Великая Мать.

— Великая Мать?

— Так мы её называем. И они так называют её. Она привела свой выводок из леса. Он у неё от волка. С тех пор мы спариваем их только с волками, отбирая самых сильных. Их нам привозят охотники. Мы не должны испортить эту породу.

— Какие у них клыки! Даже страшно представить, что будет с человеком, если они вцепятся в него.

— Они вмиг разорвут его. Великая Мать очень стара. И к тому же она ослепла. Власть перешла к её старшему сыну Сократу. Теперь он вожак этой боевой стаи.

— Сократу?

— Да. Он очень мудр и все ему беспрекословно подчиняются. Поглядите в тот дальний угол. Это стоит Сократ. Видите, сколько в нём достоинства и какие у него умные глаза!

— Красавец! — восхитился деспот. — В нём чувствуется сила. И не только физическая. И кажется, он может убить только ударом своей лапы.

— Наши программисты разработали программу, которая позволяет понять собачий язык. А в свою очередь собаки понимают наш язык. У каждого, кто работает с собаками есть такой гаджет-переводчик.

— Даже так?

— Да. Мы свободно общаемся и понимаем друг друга. Конечно, у собак не такой обширный словарный запас, как у человека. Между специалистами и собаками полное взаимопонимание.

— Фантастика!

— Да. Существует неправильное мнение, что собака неразумное существо, что её руководят только инстинкты и рефлексы, и что у собаки нет души и внутреннего мира. Это не так. Они способны развиваться и овладевать новыми навыками и новыми знаниями об окружающем мире. Я уже не говорю о том, что у каждой собаки свой характер. Как сейчас модно говорить, собаки могут приобщаться к новым компетенциям.

— Да! Сегодняшняя экскурсия перевернула мои представления об этих удивительных созданиях. Я всегда любил собак. Но теперь полюбил их еще больше. Я, можно сказать, открыл для себя Америку. Вы сказали, что Кинополь — это объект министерства обороны и ваши сотрудники являются военнослужащими и носят воинские звания?

— Совершенно верно, уважаемый деспот. Это так. И денежное довольствование наши сотрудники получают от министерства.

— Военные пользуются вашими собаками?

— Разумеется. Большим спросом пользуются сапёры, разведчики, санитары, связисты, охранники, в арктических гарнизонах ездовые собаки. Порой там это единственное средство передвижения. Конечно, охотники покупают наших псов. Ну, и частные лица обращаются. Для дома там, дачи, охраны и просто развлечения, как домашнего питомца.

— А вот эти ваши боевые, штурмовики участвовали уже в деле, проявили себя в боевых условиях? Что вы молчите? Говорите!

— Тут у нас, честно, недопонимание с военными. Я бы так это назвал. Они скептически относятся к возможности их использования. Генералы говорят: «Какие собаки на поле боя? Как они могут штурмовать позиции противника? Вы хотите, чтобы мы поверили в эти бредни? И потом. Собаки, разрывающие людей на части, это как-то негуманно. Возмутится мировая общественность, правозащитные организации».

— А снаряды, мины, разрывающие людей в клочья, это гуманно? Никогда не думал, что наши генералы такие гуманисты. Готовьте свой отряд к отправке на фронт. В самое ближайшее время. Я вам обещаю это. Мы должны в реальных условиях посмотреть на что они способны. Я распоряжусь. Вот и узнаем, как они воюют. Полковник! Вот что. У вас есть какие-нибудь просьбы? Говорите прямо! Ваш центр делает очень важное дело.

— Тут я не буду оригинальным, уважаемый деспот. У нас огромные затраты. Понятно, что собак нужно кормить качественным мясом. У нас договоры с местными фермерами. Средств не хватает. Постоянные задержки. Возникают проблемы. Приходится обращаться к сторонним организациям. К тому же обществу защиты животных, к частным лицам.

— Понял. Составьте докладную записку и подайте в мою администрацию. Конечно, нужно бухгалтерия. Обоснованные расчёты. Сами понимаете, финансисты на этот счёт очень щепетильны. Проблем с финансированием Кинополя не будет.

Деспот уезжал в хорошем расположении духа. Для него открылась ещё одна сторона жизни, о которой он даже и не подозревал.

То, что сделано и делается собачьими специалистами, просто поразительно. Кругом только крики об искусственном интеллекте, и не замечают интеллект, который рядом с нами, интеллект братьев наших меньших, о котором мы почти ничего не знаем. В машине охраны везли подарок деспоту. Это была овчарка Клара, которая сразу понравилась деспоту красотой своих линий и необычайно умными и внимательными глазами. Теперь на даче деспота будет уже три собаки. Нужно будет взять специалиста, который будет следить за собаками. Сегодня же он поручит заняться его подысканием.

ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

Охота на волков — это вам не охота на зайцев или коз. Волк — это сильный, умный и хитрый зверь, который порой оказывается умнее и хитрее самого опытного охотника. Охотой на волка занимаются уже профессионалы, потому что это довольно опасное занятие, но в то же время оно пробуждает такой азарт, и победа над волком доставляет настоящее наслаждение. И охотники гордятся такими победами, как спортсмены олимпийскими медалями.

В этот день всё вначале складывалось замечательно. Накануне вечером охотники за столом отметили встречу и предстоящую охоту, о которой они так долго грезили и ждали её.

Утро, конечно, оказалось для охотников тяжёлым. Они стонали, ворочались, отмахивались. И только завтрак с целебными двумястами грамм привёл их в боевое состояние. Долго шли по полю. Впереди бежали охотничьи собаки. Они не отвлекались ни на полёвок, ни на кротов, ни на прочую мелочь. Их интересовала крупная добыча. Егерь уверял, что волчье логово недалеко. Местные жители говорили, что несколько раз на окраине леса видели матёрого волка, который стоял неподвижно, как статуя. Одна баба рассказывала, что, когда утром отогнав корову в стадо, возвращалась домой, то увидела в начале своей улицы большую собаку. Так она подумала сначала. Но когда разглядела её, то поняла, что это волк. Волк смотрел на неё своими ночными глазами. Баба перепугалась и бросилась со всех ног прочь. В последний раз она так быстро бегала в школьном возрасте на уроке физкультуры. Пастух теперь не расставался с двустволкой. И в обед, когда коровы располагались на отдых, он прислонялся к толстому дереву, а рядом лежало ружье. И боялся одного, что его одолеет крепкий сон, и он проспит появление серого разбойника. Но с ним были две овчарки и понятно, почуяв волка, подымут лай. Это как-то успокаивало.

Как только вошли в лес, собачья стая что-то почувствовала и рванула вперёд. Лай постепенно затихал, и охотник поняли, что собак им не догнать. Но собаки, обнаружив волка, возьмут его в кольцо и будут держать его в кольце до подхода охотников. Охотничьи псы действительно почувствовали волчий запах и в них пробудился азарт. Их была целая свора, и они не боялись встречи с волком, даже если это будет матёрый волк.

Нюх не обманул их. Вскоре они увидали, как среди стволов мелькает серое пятно. Это был волк. Собаки залаяли ещё громче и побежали быстрее. Добыча их была совсем близка. Серый разбойник устанет, не сможет уже так бежать, и они догонят его. И только Амбу, она была самая старшая в стае, что-то смущало. Волк как будто и не собирался оторваться от своры, и то замедлял бег, то ускорял его. Казалось ещё несколько мгновений, и он скроется в лесной чаще и запутает след. Но нет! Волк позволял им приблизиться, чтобы потом резко броситься вперёд. Он как бы играл с собаками, дразнил их. Вот попробуй догони! Чувствовалось, что он нисколько не боится стаи. Но со стаей не справиться даже самому сильному волку. Что-то здесь не так. Амба уже хотела остановиться и сказать об этом. Но как только она остановится, стая уже уйдёт далеко вперёд и её просто не услышат. Лесные заросли стали гуще. Даже собакам трудно было продираться через них, оставляя на ветках клоки шерсти и царапая бока. Но они не чувствовали боли. Охотники же вообще с большим трудом пройдут здесь. И будут или обходить, или вырубать тропу в этих зарослях. Внезапно заросли расступились. Они оказались на небольшой полянке. Полянка заросла густой травой. А это будет мешать их движениям. Кругом была стена кустов, повалившиеся и гнилые стволы деревьев и сухие ветки, которые ломает ветер с засыхающих деревьев. Где же волк? В какую сторону он бросился? Или затаился в кустах и наблюдает сейчас за ними? Он должен быть поблизости. Стая крутила головами, желая обнаружить знакомый запах. Амба почувствовала ужас, близость смерти, и она уже хотела призвать свору уходить с этого места, где их ожидала опасность. Тут вокруг всё затрещало, кусты раздвинулись и на собачью стаю со всех сторон, как водопад, обрушились волки. Путь к отступлению был отрезан. Это была засада. Волки всё заранее продумали и заманили сюда собак. Превосходство было на стороне волков. Собаки сбились в плотную кучу, лаяли, выли, пытались отбиваться и падали одна за другой, заливая полянку кровью. Из порванных глоток фонтанами била кровь. Бежать им было некуда. Волчье кольцо сжималось.

Через несколько минут всё было закончено. На залитой кровью земле лежали бьющиеся в предсмертных конвульсиях собаки. Их даже не нужно было добивать. Ещё немного, и они испустят дух.

Но не все погибли. Среди издыхающих псов в центре стояла крупная овчарка. Её шерсть и морда были в крови. Она была ранена. Но была ещё опасна. И хотела дорого отдать свою жизнь, понимая, что спасения ей уже не будет. Это была Амба. Волки почувствовали в ней достойного соперника. Остановились и пошли по кругу, надеясь усыпить её бдительность, наброситься разом и покончить с ней. Тут раздался голос Фанга, вожака стаи:

— Не трогайте её!

Волки переглянулись. Что это значит? Вожак пожалел собаку? Что он задумал? Фанг подошёл к кольцу и ещё раз произнёс:

— Не трогайте её!

Ослушаться его никто не посмел.

— Фанг! Ты жалеешь нашего заклятого врага? Любой из нас, если бы оказался на её месте, был бы разорван в клочья.

— Я никому не желаю оказаться на её месте. Она показала, что она храбрый воин и готова умереть. Потому достойна уважения.

— Мы не понимаем тебя, Фанг.

— Вы называете собак нашими заклятыми врагами, которых мы должны беспощадно убивать. Но посмотрите, как она похожа на нас. У неё такой же цвет, такой же хвост, такие же уши, такие же мощные лапы и острые клыки, как и у нас. А еще у неё такой же тонкий слух и обоняние. И она чувствует добычу на большом расстоянии, как и мы. Вы не задумывались, почему это так? Почему между нами большое сходство?

Он оглядел стаю. Волки еще не остыли после недавней схватки. Вражеская кровь била им в ноздри. И они были готовы броситься на последнего врага и разорвать его. Но вожак затеял какую-то непонятную для них игру.

— Я вам скажу почему. Когда-то давным-давно никаких собак не было, а были только волки. И люди с дубинами и в кожаных повязках бродили по лесу в поисках добычи. Как-то они наткнулись на волчий выводок и убили волчицу. А люди тогда ели всё подряд. Они подвесили волчицу на крепкую жердь, чтобы отнести её к стоянке. Но у волчицы был выводок, и люди не знали, что делать им с этим выводком. Волчат было жалко. Они были такими маленькими, беспомощными и трогательными. Если их бросить, они погибнут без матери и материнского молока. Да и просто станут лёгкой добычей для других зверей. Защищать-то их некому. А сами себя они не могли защитить. И вот один охотник пожалел их, побросал в корзину и принёс в посёлок. Он их кормил козьим молоком и построил для них конуру, где они могли укрыться от непогоды. Волчата выросли, но они не хотели уходить от людей, потому что люди заботились о них и относились к ним хорошо. Так человек приручил волка, потомки которого стали называться собаками и жить рядом с людьми и верно служить им. То есть и мы, и собаки имеем один корень, одного предка. Рысь не может стать собакой, змея не может стать собакой, медведь не может стать собакой, а волк может. И собака может стать волком. Мне покойная мать рассказывала историю, которая произошла давным-давно. Волки похитили человеческого детеныша. Они не стали убивать его и оставили в стае. Мальчишка подрастал и перенимал волчьи повадки. Бегал на четвереньках, выл по-волчьи и охотился вместе со стаей. Он совершенно не был похож на волка, но волки считали его своим по духу, по характеру.

— Ты много знаешь историй, Фанг. Ты мудрый, Фанг. Поэтому ты вожак нашей стаи. Если ты решил оставить в живых собаку, пусть будет по-твоему. Об одном мы просим…

Это был Валет, ловкий и хитрый волк.

— Не заставляй нас полюбить её и считать её одной из нас.

— Но и вы дайте слово, что никто не тронет её, не причинит ей никакого зла. Тот, кто вздумает расправиться с нею, пусть знает, что жестоко поплатится за это. Вы знаете моё твёрдое слово.

Фанг подошёл к собаке. Она была вся в крови, тяжело дышала. Её рёбра поднимались, из глотки вырывались хрипы.

— Идём со мной! — сказал Фанг.

Но собака даже не глянула на него. Она лежала на боку и смотрела в бездонное небо. Он подтолкнул её в бок. Она ощерила пасть, но вместо рычания раздался лишь болезненный стон. А, может быть, он сделал ей больно? Фанг укорил себя за это.

Фанг лёг, забрался под собаку, выпрямился, она лежала на его спине. И пошёл к своему логову.

— Вожак сошёл с ума, — шептались волки. — После того, как умерла волчица. Нести собаку на спине в своё логово — это истинное сумасшествие. Где же его мудрость?

Амба, а спасённую собаку звали Амбой, оказалась в его логове, в жилище вожака стаи. Фанг положил её на ложе из веток и мха и стал вылизывать её раны, чтобы очистить их от грязи и убить микробы, которые могли вызвать заражение крови. На эти раны он наложил листья подорожника. Так всегда делала его мать, когда волчата где-то оцарапались и раны их кровоточили. Амба была слаба и то и дело теряла сознание. И только по её прерывистому дыханию можно было понять, что она жива. Когда к ней возвращалось сознание, она осматривалась и не понимала, где она и что с ней.

Если бы Фанга спросили, почему он пожалел Амбу и не дал её убить стае, он бы не смог ответить. Но когда он смотрел на неё, израненную и окровавленную, окруженную стаей врагов, от которых ей нельзя было ждать пощады, когда он видел её глаза, то что-то такое произошло с ним, и он понял, что не простит себя, если даст её сейчас убить. И вот теперь она лежала перед ним в его логове, и он облизывал её раны, и чувствовал теплоту и нежность, то, что ему казалось, уже никогда не посетит его душу. Ему хотелось ласкать её и прикасаться к ней, и он чувствовал нежность, которую он испытал много лет назад, когда привёл молодую волчицу в свое логово. Волки избирают один раз спутницу жизни и хранят ей верность. И даже после смерти своей верной подруги он не делал никаких попыток снова связать свою судьбу с кем-то. В его душе была пустота, которую он ничем не мог заполнить: ни охотой, ни дерзостью, когда он порой бросался на матёрого медведя, понимая, что малейший промах грозит ему смертью, когтистая мощная лапа медведя рассекла бы его до самых внутренностей. И конечно, эта безумная храбрость, как и его мудрость, сыскали ему авторитет в стае, который никто в стае не пытался оспаривать. Теперь пришло это чувство, что жизнь продолжается и что в ней снова возможна радость, о которой он давно позабыл и не искал её.

Проходили дни. Раны Амбы затягивались. Она уже поднималась, хотя и была ещё слаба. Фанг не выпускал её из логова, понимая, что стая не смирилась с тем, что он сохранил жизнь собаки и ждёт лишь удобного случая расправиться с ней. Однажды Амба его спросила:

— Ты спас меня, вылечил, но почему-то не позволяешь мне вернуться к людям. Ты же сам понимаешь, что мне не место в вашей стае.

— Понимаю. Ты можешь не дойти до людей. Здесь ты под моей защитой, но когда ты удалишься от логова, я уже не смогу защитить тебя.

Это была только часть правды.

— Значит, я твоя пленница?

— Это так. Но главное, что ты живёшь.

Как-то, когда Амба спала, Фанг приблизился к ней и долго стоял над нею, наклонив морду. Она была прекрасна, всё в ней было совершенно. Нет, теперь он уже не сможет без неё. Он не удержался и лизнул её в морду, потом ещё раз и ещё раз. Амба не подскочила, не зарычала, не отпрянула от него, чтобы показать, что она не хочет принимать его ласки. Фанг уже не мог остановиться, он лизал её, водил мордой по её шерсти, тихонько покусывал её лапы. В ту ночь она приняла его. Фанг почувствовал себя счастливым. Ему хотелось выбраться из логова и завыть, чтобы весь мир узнал об его счастье. Он был уверен, что никогда и никому не отдаст её, и если надо будет пойдет против всего света, чтобы защитить её. Стая уже понимала, что Амба не просто пленница для вожака, а нечто большее. И осуждала его. Жить с собакой, пропитаться её запахом. Нет! Такого они никогда не примут.

Он мог выбрать себе любую молодую волчицу. Но он выбрал себе врага, собаку. Это предательство волчьих законов, которому нет никакого оправдания. Можно ли после такого считать его достойным вожаком стаи? Что бы он там ни говорил, что у волков и собак один корень, один общий предок, что собаки — это те же волки, которые когда-то пришли к людям и стали домашними животными. Мало ли что было в далёкой древности! И они никогда не признают собаку своим собратом. Собака для них остаётся врагом. Они рвали и будут рвать собак при каждой возможности. Отдать предпочтение собаке и привязаться к ней — нет! Волчье сознание не могло принять и оправдать такого. Стая оказывала Фангу внешние знаки уважения, но внутренне они чувствовали чуждость его.

Амба не могла вечно сидеть в логове. Она была молода, её организм требовал движения. Она стала выбираться из логова. Сначала не без опаски и далеко не отходила. Стая не трогала её, пойти против воли вожака никто не осмеливался. Но при её приближении сворачивали с тропы, отворачивались и всячески показывали ей, что она здесь чужая, что им не просто неприятно, но ненавистно её существование рядом с ними.

— Возьми меня на охоту! — как-то она попросила Фанга.

— Но на охоте надо убивать. Способна ли ты на такое? Охота — это убийство.

— Я такой же зверь, как и ты.

В этот раз стая обнаружила стадо коз из пяти самок, столько же было молодняка и крупный самец-козёл — вожак стада. Волки применили излюбленную тактику. Часть их засела в засаде, а другие погнали стадо к этому месту. Скоро появились и первые трофеи: две молодые самочки и беременная самка, которая не могла бежать достаточно быстро из-за своего положения. Она отстала и тут же стала их добычей. Остальные попали в засаду, и волки быстро расправились с ними. Но не со всеми. Вожак, а это был крупный и сильный козёл с ветвистыми рогами и сильными копытами, сразу повёл себя правильно. Он отступил к толстой сосне, которая защищала его со спины. И отсюда можно было не ждать нападения.

Первого молодого волка, бросившегося на него, он зацепил рогами, распорол ему брюшину и отбросил. Волк судорожно открывал и закрывал пасть, из которой бежала кровь.

Несколько волков получили удары рогами и копытами. Каждый удар оставлял раны, и небольшая поляна перед сосной была залита кровью. Волки стали осторожней.

Но исход был предрешён. Козлу не выстоять против стаи, каким бы опасным он не был. Он не желал сдаваться и становиться лёгкой добычей. Он был боец. И волки поняли это. Теперь они не бросались на него, чтобы получить удары рогами или копытами, а стояли и злобно рычали. Как без потерь одолеть этого безумца? И тут под ноги козлу бросилась Амба. Он ударил копытом, но удар пришёлся в пустоту. Амба успела отскочить, но стояла в близости от козла. Он наклонил голову и бросился вперёд, чтобы поразить врага. Амба подпрыгнула и оказалась на спине козла. Впилась ему в загривок и перекусила главную артерию. Кровь ударила фонтаном, козёл зашатался, глаза его помутнели. Он упал, продолжая биться в предсмертных конвульсиях.

Амба отошла. В этот раз волки не отодвинулись от неё. Они признали в ней охотника. Но не приняли её в свою стаю, как надеялась она в эти минуты.

С той поры Амба ходила со стаей на охоту и делала это не хуже волков. Вскоре её выходы на охоту прекратились. Она ожидала появления потомства. Рисковать было нельзя. Да и Фанг не позволил бы ей охотиться.

Фанг сидел перед входом в логово, слышал, как тяжело дышит и стонет Амба. Переживал. А если с ней что случиться? Теперь он был уверен, что без неё у него уже не будет жизни, а будет лишь прозябание, лишенное всякой радости. Солнце клонилось к горизонту, когда Фанг услышал писк. Не может быть! Он залез в логово. Возле Амбы копошились серые комки. Фанг насчитал шесть щенков.

Слепые, они не могли ещё стоять на ногах, тыкались в живот матери и, найдя сосок, начинали чмокать. И тогда мордочки их забрызгивало молоком. Только самый маленький лежал в стороне, поворачиваясь из стороны в сторону, и жалобно пищал. Фанг подтолкнул его к свободному материнскому соску. Тот сначала тыкался, потом всё же поймал сосок и жадно зачмокал.

Сердце Фанга наполнилось нежностью. Это было новое и неожиданное для него чувство. Он уже не в первый раз становился отцом, но такое с ним было впервые. Он уже любил этих щенят. Прежние выводки подрастали, и молодые волки уходили из стаи. Стая не могла увеличиваться бесконечно. Обычно число волков в стае было не больше пятнадцати. Большая бы стая не смогла прокормиться на своей территории, и ей постоянно пришлось бы искать новый ареал, а, может, даже воевать с другими стаями, чтобы выжить. Поэтому молодые волки уходили и прибивались к другим меньшим стаям или создавали свои стаи. К тому же, если бы в стае были единокровные братья и сёстры, то такая стая выродилась бы.

Сама природа установила этот закон, что в стае не должно быть родственников. Поэтому пар из одного помёта не было. Подругу искали из другой стаи. Потомства Фанга в стае не было. Все они были в других краях. И никаких отцовских чувств Фанг к ним не испытывал. Иногда Фанг думал, а что если он встретит своего сына или дочку, узнает ли он их. Вряд ли! Если была бы какая-то особая примета: пятно на лбу или на спине или необычная форма черепа или ушей, то разве только в таком случае. Но все щенки были копией друг друга и ничем особо не выделялись. Ничего, что позволило бы выделить щенка и запомнить его. Иногда рождались слабые выводки. И по большей части они вымирали. Но были и такие случаи, когда заморыш, которому суждено было умереть, выживал. Мать-волчица больше всего заботилась о нем: давала ему самые вкусные куски, дольше всех вылизывала его и больше играла с ним.

Новость о том, что у Фанга появилось потомство, тут же облетело стаю и вызвало недовольные, даже злобные толки. «Наверно, Фанг хочет стать вожаком собачьей своры». «Дожили! Теперь в нашей стае будут собаки».

Щенки подрастали и стали выбираться из логова. Сначала они играли перед логовом. Но природное любопытство их влекло всё дальше и дальше. Они отходили от логова и встречали волчат. Они решили подружиться и играть с ними.

Тут их ожидал неприятный сюрприз. Волчата не только не приняли их в свою компанию, но ощетинились и стали кусаться, толкать их и бить лапами, показывая, что они нежеланные гости. Щенята вернулись в логово и стали жаловаться матери.

— Если они не хотят с вами играть, то и не играйте с ними. Играйте между собой. Вас шестеро братьев и сестёр.

— Но почему они не хотят играть с нами? Почему они набросились на нас и стали нас прогонять?

— Потому что вы другие?

— Другие? А какие мы?

— Вот подрастёте, и я вам всё объясню. А пока делайте так, как я вам сказала. И не подходите к волчатам. У них свои игры, а у вас будут свои. И не надо навязываться к тем, кто вас не хочет принимать в свою компанию.

Но беда не приходит одна. И вскоре случилось событие, которое круто изменило жизнь Амбы и её потомства. Фанг отправился со стаей на охоту. На этот раз они выследили крупного лося. Это был большой и сильный бык. Голову его венчали ветвистые рога. В стае засомневались стоит ли нападать на него. Уж слишком это было опасно. Решили, что нужно поискать добычу поменьше.

— С каких это пор волки стали бояться рогатых быков? — насмешливо спросил Фанг. — Или начнём охотиться на зайцев и барсуков? Тут уж нет никакой опасности. Сколько мяса в этом быке, стае его хватит на несколько дней. Мы устроим шикарный пир.

Бык был не только сильным, но и опытным. Чувствовалась, что для него это не первая схватка с волками. И раньше он выходил из них победителей. Поэтому он не испугался и не запаниковал. Вот и сейчас он наклонил голову и внимательно следил за волками. И всё время передвигался, не давая им зайти сзади. Волки не решались броситься на него, понимая, что если чуть ошибешься, то попадешь под рога или копыта. А это если не смерть, то тяжелое ранение. Фанг понимал, что стая ждёт от него действий. Он не захотел слушать волков, так пусть проявит инициативу. Он стал медленно передвигаться в сторону, в то же время стараясь приблизиться к быку, когда можно будет сделать молниеносный прыжок и оказаться на спине быка. Бык понял, что это главный соперник и что он готовится к прыжку. Он напрягся. Решалась его судьба, останется ли он живым или станет добычей этих серых разбойников. Всё внимание бык сосредоточил на Фанге. Фанг ещё прошёл в сторону. Бык повернулся, не спуская с него глаз. Теперь бык был достаточно близок. Подойти ещё ближе Фанг опасался, потому что бык мог сделать стремительный выпад. Если бы кто-то из волков отвлёк его внимание на мгновение. Как они не могут этого понять. Ведь они стая и должны понимать друг друга с малейшего движения. Но те стояли неподвижно, считая, что это не их схватка, и если вожак не послушался их, то пусть делает задуманное. Фанг напрягся. Молниеносный бросок и он перекусывает быку главную артерию. И всё! Ноздри быка раздувались, глаза его налились кровью. Он тоже был бойцом и не думал сдаваться. Он ненавидел этого серого убийцу. Он должен быть сильнее его и должен был вернуться в стадо, где его ждут жёны, дети, потому что он их защита, потому что без него они могут стать лёгкой добычей.

Фанг присел, напрягся, оттолкнулся и взмыл в прыжке. Но бык ожидал этого. И мгновенно среагировал.

Он отпрыгнул в сторону, приподнялся на задних копытах, а передними нанёс удар. Удар был точным и мощным. Фанг подлетел и упал в сторону. И застонал от боли. У него было сломано несколько ребер. Бык обвёл взглядом стаю и понял, что больше никто не нападёт на него. Он развернулся и большими скачками помчался вглубь леса. Никто не преследовал лося. Фанг лежал на боку, тяжело дыша, из пасти его бежала, пенясь, кровь.

— Ты можешь идти? — спросили его.

— Да,— прохрипел он.

Больше он говорить не мог. Это доставляло ему боль.

Попробовал подняться. Видно было, как ему больно это сделать. Но, став на четыре лапы, он зашатался и упал снова на бок.

— Придётся его нести, — сказал Хан, сильный опытный волк. — Затаскивайте его на спину. Не торопитесь! Осторожней! Видите же, каждое движение ему причиняет боль.

Хан лёг. Фанга затянули ему на спину, после чего Хан поднялся, и стая двинулась к своему становищу. Все были печальны. Охота оказалась неудачной, еще и вожак ранен.

— Что с ним? — закричала Амба, когда они подошли к логову.

— Не видишь! Он ранен. Не стой! Приготовь ему ложе! Он не может подняться. У него поломаны рёбра.

Фанг лежал в логове. Каждый вздох доставлял ему боль. Он хрипел, стонал и отрывисто хватал воздух. То и дело впадал в забытье и что-то бормотал бессвязное. Пищу он не принимал. Теперь Амба особенно отчётливо понимала, как дорог ей Фанг, что она любит его и не хочет терять. Ночью у Фанга начался жар. Амба смачивала ему лоб водой. Щенки испуганно глядели на них из-за угла. Они понимали, что случилась беда. Как помочь Фангу она не знала. А скоро с ужасом поняла, что Фанг обречён, что ему остались часы. И она бессильна что-то изменить. Он хрипел. Но хрипы и стоны становились всё слабее и тише. Последние силы покидали его. Он еле шевелил лапами.

— Амба!

Она прильнула к нему.

— Я здесь. Я слушаю. Ты что-то хочешь мне сказать?

Голос Фанга был тих, но было понятно всё, что он говорил.

— Я умираю.

— Нет! Ты встанешь! Ты не можешь оставить нас. Ты сильный и справишься. Всё будет хорошо.

— Не утешай меня! Я знаю, что я говорю. Но дело не во мне. А в вас. В тебе, Амба, и в наших щенках. Вам надо уйти до рассвета. Непременно до рассвета, пока не наступит день.

— Куда? Почему?

— Стая не приняла вас. И вас не трогали только потому, что вы были под моей защитой. Никто бы не осмелился пойти против меня. Но это пока я живой. А мёртвый я уже никому не страшен. Не будет меня, не будет у вас и защиты. Я боюсь, что они могут растерзать вас. Вы так и остались для стаи врагами, они не приняли вас. До утра ты должна уйти с щенками.

— Но куда? Мне некуда идти?

— Откуда ты пришла.

— К людям?

— Да.

— Щенки…Люди их могут не принять. Они больше похожи на волчат.

— Людям даже нравятся такие.

— Я не уйду, пока ты жив.

Фанг захрипел. Больше он не мог сказать ни слова. А когда забрезжил рассвет, у него начались конвульсии, он вытянулся и замер. Фанг умер. Амба не стала сообщать об этом стае. Ей надо было уйти с щенками.

— Дети! За мною! Идите след в след! Не тявкать и не скулить!

— А Фанг?

— Фанг уже ушёл туда, откуда не возвращаются.

Знала ли она дорогу, где жила прежде? Хоть прошло немало времени, она вскоре нашла верную тропу. Никто их не преследовал. Да стае и не до этого. Кто-нибудь из них заберётся в логово и увидит, что Фанг мёртв. Больше никого в логове нет. Волки поймут, что Амба с щенками ушла. Это даже обрадует их. Отпадет нужда в кровавой расправе. Всё-таки в щенках текла и волчья кровь.

Амба подошла к двору, в котором жила раньше. Подошла к воротам и царапнула их. Залаяла. Из дома вышел хозяин. У него были резкие черты лица, обветренного от постоянного пребывания на воздухе.

— Кто к нам пожаловал! — воскликнул он. — А мы тебя похоронили. Ведь тогда волки разорвали всех собак. Ты жива и здорова! Ещё и потомство привела. Кто же тебя наградил им? Не хочешь сказать? Ну-ну! Я и сам догадаюсь, кто тебя мог обрюхатить в лесу. Потомство — это хорошо. Охотничьи собаки на вес золото. Только чует моё сердце, что это не собаки вовсе. Или не совсем собаки. Ведь мать-то у них собака. А кого ты могла привести из леса? Только волчат. Но всё равно милости прошу! Видишь, столько времени, а дом родной не забыла. А потому, что ты собака всё-таки.

Амба с щенками снова стала жить на новом месте. Щенки подрастали, привыкли к новой обстановке. Но вскоре соседи стали выговаривать хозяину:

— Ты бы своих псов держал на привязи. Что-то они и на псов не сильно похожи, а больше на волков. Как бы беды не произошло.

Но вопреки ожиданиям хозяина никто подросших щенков не желал брать. Приходили, приезжали из города, смотрели, расспрашивали, потом качали головой и отказывались. Боялись. Всё-таки они, волки-псы, непредсказуемы. Неизвестно, как они поведут себя с людьми.

Если они бросятся на хозяина или кого-то другого? Греха не оберёшься. Так что не надо.

Сам хозяин не знал, что уже делать с этим нежданно свалившимся на него богатством. И держать такое количество собак у себя было слишком накладно. Попробуй прокорми их!

Как-то возле его дома остановилась шикарная иномарка. Вышедшего из неё мужчину, хоть он и был в гражданском костюме, но и выправка, и походка выдавали в нём военного. Он посмотрел выводок и согласился купить его целиком вместе с матерью. Сумма, которую он предложил, обрадовала хозяина.

Выводок попал в Кинополь. Смуф давно уже думал о том, чтобы вывести боевых собак, которые могли бы заменить бойцов на поле боя. В академии Кинополя открыли курсы для подготовки специалистов, которые бы готовили таких собак. Только одно останавливало Смуфа: он не знал, какую породу собак для этого можно было взять. Это должны быть сильные и агрессивные псы, которые в то же время легко бы поддавались обучению. Больше всего годился алабай. Но вскоре Смуф отказался от этой затеи. Стоил алабай дорого, ел много и к тому же его агрессия проявлялась на всех. У боевых же псов должна быть выборочная агрессия, только на противника. Подвернувшийся вариант с помесью овчарки и волка показался ему оптимальным. Эта порода была сильна и умна, легко поддавалась обучение и отличалась привязанностью к своим воспитателям. В Кинополе это называлось обучением, воспитанием. Само слово «дрессировка» находилось под запретом. Дрессируют для цирка, на потеху публики. Они же готовили своих питомцев для жизни, для работы. Обучение давало хорошие результаты. От макетов через минуты не оставалось ничего, по полю были разбросаны только куски ваты и ткани. Когда Смуф обратился в министерство, то прибывший генерал отчитал его как мальчишку.

— Не занимайтесь ерундой! Вы делаете нужную работу. Нам нужны ваши собаки. И вы прекрасно знаете, какие и для чего. И не нужно тратить силы и ресурсы на что попало. И мы не жалеем для вас средств. Но вот эти ваши штурмовики — это же ересь. Как вы себе это представляете? Даёте им в лапы автоматы и гранатомёты и бросаете их в бой? Это волчья порода. А волк непредсказуем. Закрывайте свой дурацкий эксперимент и занимайтесь делом. Не разбрасывайтесь средствами и людьми!

Смуф не закрыл. И подготовка боевых собак продолжалась. Этот отряд называли по-разному. Официально, конечно, он нигде не числился и по документам не проходил. Но суть его оставалась одна. Это были бойцы. Правда, то, что их нельзя было проверить в реальном деле, огорчало полковника. Но он надеялся, что в конце концов его призывы будут услышаны. Но некоторые специалисты начали уже охладевать к этой затее и открыто говорили о том, зачем готовить таких собак, которые не нужны. А это уже было плохо. Человек, потерявший веру в своё дело, вряд ли выполнит его хорошо.

Но вот всё сдвинулось с места. Сам деспот дал добро. Через два дня после его визита в Кинополь приехал генерал из генерального штаба. Его сопровождала целая свита. Он осмотрел бойцов, но по его лицу было непонятно, доволен он или нет. В прочем, генерал и не должен изображать эмоций на своём лице. Он же не актёр какой-нибудь.

— Вот что, полковник, — сказал он. — Готовьте своих бойцов к отправке на фронт. Посмотрим, что они покажут на деле в реальных условиях, так ли они хороши, как вы их расписали. Но, полковник, знайте, что если что-то пойдёт не так, всех ваших псов отправят на мыло. А вашу богадельню, вот эту часть её мы закроем на века вечные.

На следующий день прибыли спецмашины и боевых собак стали грузить. Они отправлялись на войну. На самую настоящую, где убивают по-настоящему, а не понарошку.

НА ФРОНТЕ

Если ночью не было обстрела, не свистели и не рвались снаряды, и земля не содрогалась при каждом взрыве, а в блиндаж через щели не проникала пыль, которая оседала на потолке, на стенах, на полу, на всём, скрипела на зубах, то это уже было хорошо, и те, кто не был на посту, могли выспаться, а не подскакивать, не вздрагивать от каждого разрыва. Да и сами не любили стрелять по ночам, хотя командование почему-то считало, что ночные расстрелы особенно нервируют противника. Когда стало брезжить на востоке, и тьма заползала в дальние углы, бойцы просыпались и первой их мыслью было: «Дай Бог, чтобы и сегодня не убили! Так глядишь и выживу на этой проклятой войне». Вот из таких ночей и дней и складывалась жизнь на передовой, где по-настоящему ценился каждый час и каждая минута жизни. Но какая это жизнь, если они постоянно воевали и думали о смерти, которая всегда была рядом.

По утрам начиналась дуэль. Стреляли то они, то противник. В это утро хорунжий сказал, что они переждут обстрел противника, а потом постреляют сами. Кто первый начинает, тот первым и обнаруживает себя и первым получает ответку. Так что предложение хорунжего было вполне разумным.

Снаряды кончались. Подвозили всё меньше. Поэтому командование отдало приказ экономить снаряды. И зря ради нагнетания страха не палить. Стрелять только по целям. В это утро молчали обе стороны.

—Не подобається мені ця тиша. Напевно, ворог щось затіває, — сказал хорунжий Гопак.

— Пан хорунжий! А чому ви їх називаєте орками?

— Тому, Голушко, що вони і є ці самі орки. Дикуни, азіати, недолюдини. Унтерменші, одним словом.

— А мені бабуся говорила, що ми одного кореня, брати.

— Дура твоя бабуся. Ворог нації. Розстрілювати таких треба. Ти сам своєю поганою головою подумаю: які ж ми братися. Ми нащадки богів, арії, Гіпербореї. А вони жабники. Походять від орангутангів, мавп всяких. І досі живуть у мшанниках. А в центрі їх столиці мухомори ростуть і при стоять трухляві.

— А бабуся говорила, що їхня столиця - суперсучасне місто з хмарочосами, метро і на вулицях багато електромобілів.

— Ще раз заїкнешся про бабусю, я тебе застрелю, Галушко. Ну, ти сам подумай своєю поганою головою, які у варварів можуть бути хмарочоси, метро. Вони щі досі з корит постолами сьорбають. Встануть на коліна і разом зі свинями щі з корита сьорбають. Ще до десяти рахувати не вміють.

— Ну, нічого! Ми їм принесемо світло демократії і цієї...як її?...толерантність. Так само, пан хорунжий?

— Фігу ми їм принесемо, але без масла. Всіх виріжемо під корінь, щоб навіть духу їх не залишилося.

Пока Галушко и хорунжий размолвлялись, бойцы занимались своими утренними делами: одни играли в карты, другие рассказывали анекдоты, третьи ругали пиндосов, которые за их спиной договариваются с врагом, предавая великую идею демократии. Потом все как-то разом спохватились. Почему тишина? Время-то уже сколько! Рабочий день в самом разгаре. В это время уже всё громыхает, трясётся. В воздухе кружились комариные стаи дронов. А сейчас тишина, о которой уже давно забыли.

— Мені це не подобається. Якусь підлянку орки готують. Вже це як пити дати, — сказал хорунжий, приподнявшись на цыпочках и вглядываясь вдаль, туда, где был их враг.

— Може, постріляємо? — предложил Галушко. — Те, щось нудно стало.

— Куди постріляємо, дебіл? Від розвідки немає ніяких відомостей. Немає цілевказівок. Будемо куляти в білий світ, як в копієчку. А у нас снарядів хрін та маленька.

Хорунжий размышлял, что лучше: приготовиться ли к бою или залечь на дне окопов, ожидая вражеского обстрела. Но так и не решил. Опять ему помешал Галушко.

— Пан хорунжий! Подивуйтеся, що це таке?

— Чого там таке?

— Так ви поділитеся своїми очима!

Хорунжий приподнялся над окопом. Со стороны противника стояло серое плотное облако, которое заполняло весь горизонт.

— Ніби як туман.

— Який же туман? І ніякого туману зовсім немає.

— Так буває, — сказал хорунжий.

— А мені здається, пан хорунжий, що це хмара пилу. І мені здається, що воно рухається на нас.

— Якби йшла техніка, танки там, БМП, чутні були б мотори. Але ж тиша.

Действительно, было тихо. И только со стороны противника плотное серое облако, которое, казалось, двигалось на них. Нет, уже не казалось, а точно двигалось.

— Можливо, це пилова буря, — произнёс хорунжий.

— А. може, пан хорунжий, це спеціально, щоб підійти до наших позицій?

— До бою! —завопил хорунжий.

Все бросились к своему оружию. Автоматчики к автоматам, пулемётчики к пулемётам, гранатомётчики к гранатомётам, артиллеристы к пушкам, гаубицам и миномётам.

Хорунжий не знал, как быть. Отдать приказ «Огонь!»? Но куда стрелять? В пустоту? В облако пыли?

Враги будут потешаться над ними. И сверху прилетит. Зачем в пустую израсходовал боекомплект и зря дёргал бойцов?

Что это могло быть?

— Пан хорунжий! Це собаки.

— Що ти несеш? Які ще собаки?

— Та подивіться самі!

Хорунжий высунул голову. Чертовщина какая-то! На их позицию, вытянувшись в длинную линию, неслись псы.

Откуда они могли взяться? И почему их так много? И почему они несутся на их позицию? Что-то здесь было подозрительное, неладное. Хорунжий почувствовал холодок. И понял, что это не просто собаки. Это их смерть.

— Бійці! До бою! — завопил хорунжий.

Бойцы уже были на местах. Пальцы их лежали на спусковых крючках. Но в кого стрелять? Противника не было.

А хорунжий уже видел оскаленные пасти и большие острые клыки. Ледяной холод разливался по всему его телу. Он понимал, что это несётся его смерть. И она будет скорой. Большие серые псы делали прыжки, которым бы позавидовали прыгуны в длину, и стремительно приближались к их окопу. Это была стихия, которая, как ураган, обрушилась на них. Оставалась несколько мгновений до их смерти и последним воплем хорунжего было «Вогонь!»

Было уже поздно. Псы прыгали в окоп, бросались на очумевших от ужаса бойцов. Спасения нигде не было. Убегавших пёс догонял в несколько прыжков, одно движение челюстью — и всё. Обмякшее тело падало на землю. Бойцы метались по окопу, кто-то пытался выбраться наверх. Но спасения нигде не было. Казалось, что это были не псы, а дьяволы в облике псов. И пощады от них никому не будет. Кто-то решил спастись в блиндаже, толстую металлическую дверь в который нельзя было сорвать даже гранатой. Но они не знали, что псы уже ворвались в блиндаж, и никто там не остался в живых. Оружие оказалось бесполезным, потому что боец не успевал упереть приклад автомата, нацелиться и нажать на спусковой крючок, как уже падал с перекушенным горлом. Отбиться прикладом от нападающего пса тоже было невозможно. Крики ужаса стали затихать, и только вопли и стоны раненых обнаруживали, что в окопе есть ещё живые. Но и жизнь их продолжалась считанные мгновения. Они умирали в конвульсиях от большой потери крови. При таких ранениях никто не мог выжить. Их даже не нужно было добивать.

На той стороне ждали, чем закончится эта атака. Генерал не убирал от глаз бинокля.

— Они не стреляют. Но почему? — гадали бойцы.

— Эффект неожиданности. Они ожидали, что будем бежать мы, что будут боевые машины, танки. Они успеют занять позиции и открыть истребительный огонь. А тут собаки. И они не могли понять, что это. Огромное скопление бродячих собак, которые бегут в их сторону? Или… Но нет. Об этом они даже не смели подумать. Пока они очухались, было уже поздно.

Так говорил полковник Смуф, который стоял возле генерала и тоже в бинокль осматривал поле битвы. Он видел, как серая масса стремительно передвигалась по полю. Даже противопехотные мины оказались неэффективными. А ведь на них бы подорвался бы не один боец. Когда мины взрывались, собака в прыжке уже оказывалась на безопасном расстоянии. Противник не стрелял. Но если бы он даже и стрелял, то не мог бы нанести существенного урона наступающему собачьему воинству. Слишком стремительной была атака. Собаки преодолели расстояние до окопов за несколько минут.

Смуф произнёс:

— Мне кажется, что всё уже закончилось, товарищ генерал.

— Уверены? — спросил генерал с необычной для генерала фамилией Голуб. Мягкий знак его отец убрал, когда получал свой первый паспорт. Закон разрешал это.

Генерала прислали из штаба, чтобы проинспектировать, как пройдёт первая собачья атака. Генерал засёк время начала атаки и её окончание, когда Смуф сказал, что всё уже наверняка закончилось.

— Посмотрим? — спросил Смуф.

Они сели в БМП. Их сопровождала ещё одна БМП и танк, который двигался впереди с противоминным катком. Двинулись к вражеским окопам. Генерал, увидев возле окопов псов с окровавленными мордами, отказался выходить из БМП, приказав вплотную подъехать к окопам. Смуф его успокаивал:

— Не беспокойтесь! Они вас не тронут. И не тронут никого из наших бойцов. Первое, чему их научили, отличать своих и чужих. Мы для них не враги. Они прекрасно это понимают. И могут даже подойти к нашим бойцам и миролюбиво помахивать хвостами.

Смуф ушёл. А генерал задумался, как ему поступить, ему не хотелось выглядеть в глазах других трусом. Смуф вернулся.

— Что там? — спросил генерал.

— Что? Передовые позиции наши. И захватили мы их, не потеряв ни одного бойца. Собак я тоже имею в виду. Некоторые, правда, оцарапались, налетев на выступающие острые углы.

— Я погляжу, — сказал генерал. — Если вы мне гарантируете безопасность.

— Я вам гарантирую безопасность. Но смотреть не советую. Поверьте моему слову.

То, что увидел генерал, вызвало у него рвотный рефлекс. В окопе было чуть ли не по колено крови. Из крови торчали руки и головы. Некоторые трупы были вообще без головы.

Вечером Смуфа вызвали в штаб к генералу. Генерал был готов обнять Смуфа. Но в последний момент остановился. Слишком много чести. Хотя и…Он не додумал. Его отвлекло другое.

— Полковник! Я даже не ожидал такого. Ваши бойцы показали себя как герои. Надо бы вожаку дать орден Героя Отечества. Но собакам не дают такие награды. Так что уж не обессудьте! Но это настоящие герои. Как они всё сделали быстро и решительно. Да вы присаживайтесь! Присаживайтесь! Разговор у нас будет долгий. Захватить передовые позиции противника — это, конечно, очень хорошо. В результате этой победы мы вклинились в оборону противника. И теперь ему придётся нелегко.

— Служу Отечеству! — отчеканил Смуф.

— Но самые тяжёлые бои вы знаете какие? Городские. Тут уже с наскоку не получится. Противник цепляется за каждый камень, каждый столб. Он может быть где угодно. Дома превращает в крепость. Ладно, была бы одна крепость. Взял её штурмом и всё на этом. Берём. А рядом ещё одна крепость. Штурмуем! Берём! А через дорогу другая крепость. Тут с боем приходится брать каждый метр. Продвигаемся вперёд как черепахи. Захватить одни городской квартал всё равно что целый сельский район. Каждый город — это заноза, которая сидит глубоко и так просто её не выдернешь. Тут мы и несём основные потери. Вот сейчас мы подошли к крупному городу. Группировка противника, которая стояла перед городом, разгромлена. Город взят в кольцо. Коммуникации отрезаны. Противник не может получить боеприпасы, технику, новые пополнения. Мы вошли в город. Можно рапортовать, что город взят? Можно. Но это будет неправда. Нужно будет взять каждый дом, каждый квартал. А здесь у противника преимущество. Он готовился заранее к городским боям. Он защищён толстыми стенами. Он без риска может менять позицию. Перебегать от окна к окну. Засекли в одном окне, пустили гранату, а врага там уже нет.

— Зачем противнику защищать обречённый город?

— Я ожидал этот вопрос, потому что мне его задают довольно часто самые разные люди. Ни стратегического, ни тактического значения эти уличные бои не имеют ни для нас, ни для нашего противника. Рано или поздно мы всё равно захватим город. Эти бои не могут изменить или повлиять на ход войны. Так какую же задачу они решают? Те боевики, которых противник оставляет в городе со временем будут уничтожены, кроме тех, кому повезет просочится через наши кордоны. Это смертники, камикадзе. Уличные бои имеют не военное значение. С военной точки зрения это бессмысленная трата ресурсов и живой силы. А вот моральное значение — да! Смотрите, каждый шаг агрессора по нашей земле дается ему большим трудом, немалой кровью. Мы можем сражаться и противостоять врагу и защитить от него нашу землю. Мы измотаем агрессора, обескровим его и, в конце концов, наступит момент, когда он дрогнет, попятится и побежит. Мы будем догонять его и бить, и бить, и бить…Понимаете, полковник?

— Понимаю. Но я одного не понимаю. Зачем нужно штурмовать эти многоэтажки, неся потери? Не лучше ли, не проще ли разбомбить и все дела?

— Проще. Но не лучше. Разбомбим. А потом нам же всё это восстанавливать. Земли-то эти с городами и сёлами в конечном счёте будут нашими, с нашими людьми. Но, полковник, дело даже не в этом. Что-что, а восстанавливать-то мы умеем. И восстановим, и заново отстроим. И города будут еще краше, чем сейчас. Но что делает враг? Он в подвалы загоняет мирных жителей и закрывает их там, чтобы не разбежались. Бросим мы бомбу, погибнут боевики, а под руинами дома и мирные жители. А это наши будущие граждане, и большинство из них ждут нас как освободителей. Хороши будут освободители, которые начнут убивать собственных граждан! Выходит, что мы пришли не освобождать их, а убивать. Убивать стариков, детей, женщин. Были такие случаи. Вы, наверно, слышали про них. Всё-таки война есть война. Вой какой поднимали в странах Заката! Как только нас не клеймили! И в глазах обывателя мы выглядели убийцами детей и женщин. Сами понимаете, это международный авторитет. Ведь за тем, что происходит на этой войне, следят в разных странах. И каждая наша ошибка — это дискредитация нашей страны, власти, народа. Будут они нам симпатизировать, если мы будем убивать мирных граждан? Вопрос риторический. Можете не отвечать. Ответ напрашивается сам по себе не в нашу пользу. То-то же! Так к чему я этот разговор завёл, полковник? Если твои четвероногие бойцы с такой лёгкостью захватывают окопы, почему бы им не захватить многоэтажку? Или они только на ровной плоскости способны воевать, а высота их пугает?

— Думаю они справятся, товарищ генерал. Но только у меня одно условие.

— Ну-с?

— Потребуется время для подготовки. Всё-таки это совсем другое, непривычное для них.

— Сколько?

— Ну, дня три.

— Принято. Ещё что-то?

— И нужно выделить такое же здание, которое предстоит штурмовать. Обучение должно происходить в реальных условиях, чтобы бойцы могли ориентироваться.

— Выделим! Приступайте же сегодня.

— Есть!

Не все боевики выполняли приказ оборонять дом до последней капли. Они понимали, что обречены, но погибать, защищая какую-то многоэтажку, не желали. Были случаи, когда выкидывали белый флаг и выходили из дома с поднятыми руками. Всё-таки бесславный плен лучше героической смерти. Но по большей части предпочитали бежать из осаждённого города. Пусть и нарушив приказ командования. Находили лазейки в кольце. Предпочитали пробираться по ночам. Свои беглецов встречали по-разному. Если попадали к какому-нибудь упёртому командиру, мог отправить и под трибунал. Ну, пусть и трибунал. Всё-таки остался жив. Но обычно после решения трибунала тут же отправляли на передовую. Но были командиры, которые охотно принимали беглецов, поскольку везде был недокомплект в живой силе. Необученный молодняк, который попадал на передовую, погибал обычно в течение первой недели. К тому же многие командиры понимали бессмысленность городских боёв до последней капли крови, считали, что это напрасная потеря бойцов.

Оставляя города и селения, противник не отдавал их без сопротивления. Оставлял там опытных боевиков. Обычно это были ультранационалисты, кумиром которых был вождь третьего рейха. Под защитой толстых стен они держали подходы к зданию под прицелом. На крыше сидели снайперы, устанавливали растяжки, разбрасывали мины, контролировали лестничные пролёты, входы в здание. Штурмовики как бы они ни были опытны и как бы тщательно не разрабатывалась операция, всё равно несли потери. В штурмовые отряды брали самых проверенных бойцов. Продвижение по городу было медленным и кровопролитным. Полная зачистка города растягивалась на недели, а то и месяцы. Каждый город противник, разумеется, объявлял неприступной крепостью.

Девятиэтажка номер шестьдесят шесть на улице Стефана Бандуры и была такой крепостью, где засели боевики из нацбатальона «Адольф», который отличался особой свирепостью и жестокостью. Пленных они подвергали самым изощренным пыткам.

Время от времени кто-нибудь из них спускался в подвал, где сидели мирные жители, чтобы нагнать страху, забирал с собой двух-трёх молодых женщин, которых подвергали групповому изнасилованию. В качестве гуманитарной помощи приносили воду и сухари. Они понимали, что скоро начнётся штурм и потому были начеку.

Но вот наступило очередное утро, а штурмовики так и не появились. Хотя они могли штурмовать и другой дом. Но они были. Только наблюдатели их не заметили. Ещё ночью боевые псы пробрались к дому и проникли в подъезды. Теперь они ждали, когда рассветёт, чтобы начать штурм. Они могли это делать и в темноте, но это было опасней. С рассветом они ринулись в дом. Растяжки и мины были бесполезны. Боевые псы были приготовлены к встречи с ними и перепрыгивали их. Первыми были ликвидированы те, кто контролировал лестничные пролёты. Они ожидали появление людей. К тому же псы неслись так стремительно, что даже не оставалось времени, чтобы вскинуть и нацелить на них автоматы. Псы врывались в помещения, где были огневые точки боевиков. Один-два стремительных прыжка, и очередная боевая точка ликвидирована.

Наблюдателям не было видно, что там творится в здании и творится ли там что-нибудь, потому что всё проходило в полной тишине. Никаких тебе выстрелов и взрывов гранат. Решили подождать и пустить разведку. Но она не понадобилась. Не прошло и часа, как из подъездов стали выходить псы с окровавленными мордами. Да и бока, и лапы у них были в крови. Смуф подумал, что нужно им сегодня устроить хороший душ. Разведчики так и не решились зайти в здание. Псов они боялись больше, чем боевиков, хотя кинологи уверяли их, что собаки совершенно безопасны для своих. Они обучены воевать только с чужими. «Ага! — хмыкали разведчики. — Кто знает, что у зверя на уме». Пошли кинологи. Они вернулись и доложили, что здание очищено. Решили перепроверить. Мало ли что? Вперёд пустили сапёров, которые снимали растяжки и обезвреживали мины.

— Жуткая картина!

В комнатах на полу в лужах крови лежали боевики с порванными глотками. Кто-то ещё подёргивался и стонал, но их добивали контрольными выстрелами в голову. Боевиков из спецбатальона не оставляли в живых, слишком много на каждом из них было грехов. Этих идейных головорезов не щадили, как они никого не щадили. Оружия и боеприпасов было столько, что боевики могли сидеть в многоэтажке неделями. О запасах еды тоже позаботились. На каждом этаже были кухни-столовые, где стояли переносные морозильные камеры и газовые плиты. В больших кастрюлях был ещё не остывший борщ. Готовились основательно, рассчитывали на длительную оборону. А не продержались и часу. И не убили никого.

— Хорошая работа! — похвалил генерал Голуб.

Он уже привык к трупам с порванными глотками, оторванными головами и конечностями. И это зрелище не вызывало в нём рвотного рефлекса. Его не тошнило, и он не отводил поспешно взгляда, чтобы не видеть этого ужаса. Ко всему привыкает человек, а если он военный, то особенно.

Спустились в подвалы. Сидевшие в подвале люди, услышав грохот дверей, замирали от ужаса, вжимались в стены, матери старались прикрыть детей. Разговоры мгновенно прекращались. Каждое появление боевиков означало издевательство, побои, насилие. Страх людей ещё больше распалял их, им нравилось видеть испуганные лица. Боевики ненавидели этих людей и давно бы уничтожили бы всех, но это была их гарантия, что многоэтажки не будут сносить артиллерией или авиацией. И на фасадах этих домов даже специально писали «Здесь мирные жители». Эти заложники — их пропуск в жизнь, хотя бы на несколько часов или суток. В конце концов многоэтажку захватят штурмовики, но это еще когда будет. А вдруг кому-то и удастся спастись.

Боец открыл двери и крикнул:

— Свои!

Посмотрел на испуганных людей.

— Не бойтесь! Выходите! Всё закончилось! С бандитами, что держали вас здесь, покончено.

Боялись. Не верили. А если это провокация. Сейчас выведут всех и расстреляют. Они же постоянно грозили всех убить. И называли их недочеловеками, которым не место на земле.

— Ну, что вы, граждане? Нет больше никаких боевиков. Кранты им всем. Выходите! Не надо нас бояться. Мы пришли, чтобы освободить вас. Мы свои. Видите мой шеврон?

Первыми выходили старики. Им уже терять было нечего. Выходили из подвала и щурились на солнце, которого они не видели уже несколько дней. И вдыхали полной грудью свежий воздух.

— Люди! Это наши!

И сидевшие в подвале потянулись к выходу. И всё же им не совсем верилось, что пришло освобождение, что все их муки позади, что не будет больше издевательств, побоев, постоянных оскорблений.

— Где пленные? — спросил старик у бойца.

— Нет таковых.

— Как нет? — не поверил старик. — Все такие храбрые, что никто не захотел сохранить жизнь?

— Кердык всем! В живых никого нет.

— Жалко-жалко! — покачал головой старик. — Я бы с таким наслаждением сейчас кому-нибудь из них перегрыз глотку. Зубами, понимаешь? Вцепился бы в глотку и перегрыз.

— За тебя уже сделали, отец, эту работу.

Женщины обнимали бойцов, плакали на их груди. Еще не могли поверить, что пришло освобождение.

Для Смуфа и его команды началась новая работа. Теперь своих бойцов они обучали проводить зачистку. И сами вникали во все тонкости этой боевой работы, довольно опасной.

Казалось, что нет ничего сложней и опасней, чем зачистка многоэтажек. Но получалось, что есть. Эта война была настолько тяжёлой и вязкой, что прошлые войны на её фоне бледнели. А ведь началась как обычная военная операция, но с каждым днём, с каждой неделей она меняла свой характер. Опасность таилась везде и во всём. И могла прийти оттуда, откуда её совершенно не ждали. И приходилось привыкать к этому и менять тактику. Если раньше о появлении авиации сигнализировал рёв моторов и можно было попытаться укрыться в бомбоубежище, где-то спрятаться, то теперь воздух наполнялся комариными стаями дронов, которые всё видели, гонялись за целями как охотничьи легавые, опускались чуть ли не до земли.

Взрывались в воздухе снаряды и рассыпали на большой территории мины-ловушки. Для этого обычно выбирали городские кварталы, где были крупные магазины.

Многие вовсе и не были похожи на мины. Какой-то листок лопуха или комок грязи, или пустая банка из-под пива. На обочинах городских улиц, на детских площадках, в парках, аллеях могли валяться игрушки: куклы, машинки, мячики, да что угодно, яркое и разноцветное. Ребёнок бежал к игрушке, хватал её, взрыв и детское тельце разорвано в куски. Родители боялись оставлять детей без присмотра и строго наказывали не только ничего не подбирать с земли, но даже близко не приближаться.

Беспилотники с контейнерами, наполненными такими минами, долетали до самых удалённых городов и разбрасывали свой смертоносный груз, сея страх среди мирных жителей, которые до сих пор были уверены, что до них война не доберётся.

В бывшей части обширной империи, а теперь независимой республике, образце подлинной демократии, обнаружилась необычная креативность на счёт изобретения всё новых способов убийства.

Оказалось, что в садиках можно подавать детишкам на стол отравленную кашу или отравленный компот, в больницы вместо лекарств поставлять препараты, которые убивают людей, на перронах бабушкам – и где только находили таких бабушек? – торговать пирожками с крысидом. Отравлять воду в системах водоснабжения. В сети казалось присутствуют только каналы самой демократической республики и её многочисленных союзников. Говорили, что что-то блокируют. Наверно, но кроме этого что-то было много сайтов, в которых только ленивый не вытирал ноги об империю. В листовках, которые находили в почтовых ящиках, на порогах квартир и возле дверей дач, говорилось о том, что доблестные воины света героически уничтожают грязные и вечно пьяные орды варваров и орков, в которых вообще-то у многих обывателей были их мужья, сыновья, братья и просто знакомые и соседи.

Проснувшись утром и отправляясь на работу жители города видели на стенах домов граффити с изображением флага и герба самой демократической республики. А то и расклеенные плакаты с ликом исторических персон, которые провозглашались теперь там героями. Коктейли Молотова летели в окна военкоматов, полиции, административных зданий, банков и магазинов. Время от времени убивали известных персон из политиков, депутатов, чиновников, офицеров, журналистов. Обыватели должны были свыкнуться с мыслью, что никаких правил войны не существует, что для противника всё средства хороши, которые убивают граждан державы, и что они не остановятся ни перед чем, и у них в достатке и оружия, и взрывчатки, и денег. И нужно было утвердить в убеждении, что единственный выход из этого кошмара это подняться всем и убить деспота и всё его окружение, и признать над собой власть нации богов, смириться со своим положением холопов, быдла, второсортных существ, которые только имеют подобие человеческое.

Вот, казалось бы, деревушка, село. Зачем за него держаться? И что там может быть такого, что стоило бы за него держаться? Рухнет оборона, образуется брешь, если отдадут это село? Но держались не только за города, но и за деревни. Захватить какую-то деревушку это было мало. Нужно было её и очистить. А это целая боевая операция на локальном участке фронта. Как и в городах, здесь оставляли боевиков, которые прятались в домах, хозяйственных постройках, где у них было и оружие, и запас патронов и гранат. Устанавливали растяжки, минировали подходы. Всё, как положено. Поэтому, когда бойцы заходили в какое-нибудь село, начиналась его зачистка. И порой потери при зачистке были не меньше, чем при захвате этого села. На водонапорной башке или колокольне обязательно было пулемётное гнездо и наблюдательный пункт.

Нужно обойти каждый двор и убедиться, что там нет боевиков. Делали это пятёрками. На ограде или стене дома писали «Чисто». Обойти — это не сходить в гости. Зачистка дома от боевиков — это целая боевая операция, в которой просчёт оборачивался человеческими жертвами. Прежде чем открыть ворота или калитку, нужно было убедиться, что здесь нет растяжки. А если таковая имеется, то обезвредить её. Прежде чем подойти к дому, боец громко кричал:

— Господа боевики! Предлагаю добровольно сдаться. Это лучшее, что вы можете сделать в этой ситуации. Если будет хоть один выстрел, мы зажарим вас из огнемёта.

Если тишина, то приступали ко второму этапу операции.

Но порой из дома доносился крик:

— Ну, давай, грязный орк! Тут ещё с нами муж с женой, бабка с дедом и трое ребятишек. Сколько меньшому? Меньшому три года. Давай всех зажаривай, тварь азиатская!

Тогда это была даже не воинская операция, но антитеррористическая. Это сложней и дольше.

Название села Бубенец демократическая администрация сочла связанным с проклятым тоталитарным прошлым и заменило его на демократическое название Нью-Куршевель, видно в память о прекрасных днях отдыха, хотя в окрестностях села не то, что гор, даже холмов не было, если за таковые не считать ухабы на дорогах, с которыми величайшие демократы всех времён и народов считали за падло бороться и тратить на это дело деньги, которые так нужны в настоящем Куршевеле.

Зачистку села начали на следующее утро после его захвата. Селу вернули его прежнее весёлое название Бубенец.

— Граждане боевики! Село Бубенец находится под полным контролем имперской армии. Всякое сопротивление бесполезно и приведёт к напрасному кровопролитию.

С таким обращением автомобиль медленно проезжал по сельским улицам. На крыше его стоял усилитель. И обращение было слышно и на соседних улицах, и в домах.

Впереди боевой пятёрки бежало несколько псов, которых бойцы уже не боялись и относились к ним как к своим товарищам. Если собаки не останавливались перед усадьбой, то тогда двое бойцов — второй для подстраховки — заходили, проверяли дом, хозяйственные постройки, заглядывали в погреб, чтобы убедиться, что здесь действительно нет боевиков. На заборе, а почти по всему селу были заборы из профлиста и отличались они только цветом, писали «Чисто» и двигались дальше.

Но вот собаки остановились, сели и, задрав головы вверх, тихо, но злобно зарычали. Это сигнал, что здесь боевики.

Открывать калитку или ворота нельзя. С той стороны обязательно растяжка.

Еще и непременно мина. Теперь начинается работа кинологов. Они объясняют псам задачу. Те внимательно слушают, только что не кивают умными мордами с внимательными глазами. Псы поднимаются, обходят усадьбу и находят мёртвую зону, то есть такую, которую не видно из окон. Одна собака становится возле забора. Другая запрыгивает ей на спину, отталкивается и перемахивает через забор. Впереди бежит «таран». Так называют пса, на голове которого защитная маска с железным рогом. Он прыгает в окно, звенит стекло. И в образовавшуюся дыру запрыгивают один за другим несколько псов.

Боевики даже не успевают напугаться. Через несколько мгновений на полу в лужах крови лежат с порванными глотками те, кто обещал сражаться до последней капли крови. Им это удалось. Они исполнили свою клятву.

Теперь дело было за сапёрами. Сапёры снимали растяжки. Обезвреживали мины. После того, как они заканчивали работу появлялась надпись «Чисто». Прежние хозяева могли возвращаться домой. Чистильщики шли дальше. В некоторых домах они находили мирных жителей, напуганных кровавой картиной расправы псов над боевиками. Они не понимали, как псы отличали боевиков от мирных жителей. Не только по униформе, но и по запаху. От каждого боевика исходил тонкий запах оружейного масла и пороха. Так методично без спешки шла зачистка каждого села. Не требовалось даже применять оружия, разве что добить издыхающего террориста.

Почти всю боевую работу выполняли псы. Но не всё так благополучно складывалось для собачьего воинства. Если при зачистке они не имели потерь, то вот на поле боя всё было иначе. Противник понял, что у имперцев появились новые бойцы — это боевые псы. На передовой их уже ожидали и готовились к атаке. Как только появлялась собачья стая, открывался истребительный плотный огонь. Это не спасало боевиков. Атака была слишком стремительной. Псы врывались в окопы и делали там свою боевую работу. Но на поле оставалось всё больше убитых и раненых собак. Собачий полевой госпиталь был переполнен. После каждой такой атаки их отряд становился всё меньше. Ещё несколько таких атак и численность боевых псов станет критической. Их атаки станут бесполезными. Смуф отправился к генералу Голубу.

— Что, полковник, за орденом? — шутливо его встретил генерал. У него было хорошее настроение.

За полдня захватили сразу два села. Звонил сам деспот и поздравил генерала.

— Товарищ генерал, я по поводу моего отряда.

— А что такое? Мало мяса? Хотя мясо уж сами могут себе добыть сколько угодно. В окопах его полным-полно.

— Ну, вы же прекрасно знаете, что они не питаются человечиной. У них на это строгий запрет. А собаки в отличии от многих людей не нарушают запретов. Никогда.

— Напрасно. И землю бы очистили от этой падали и экономия для нашего бюджета, — продолжал шутить генерал.

Но его шутки могли развеселить только его. Смуф же выглядел не просто серьёзным, но озабоченным.

— Может, коньячку, полковник?

— Спасибо, товарищ генерал. Но я не за этим. К тому же мои бойцы не выносят запаха спиртного. Я требую отменить атаки моих бойцов на передовые позиции. Требую, товарищ генерал, а не прошу. Хотя по субординации я не имею права ничего от вас требовать.

— Не понял, полковник. Вы требуете, чтобы боевая часть, показавшая хорошие результаты в боевых действиях, больше не участвовала в них? И это в то время, когда идёт полномасштабная война.

— Товарищ генерал! Наша тактика давала прекрасные результаты на первых порах. Но теперь противник, зная об этом, готовится. Открывает очень плотный огонь, и мои бойцы несут большие потери. Еще две-три таких атаки, и от собачьего батальона почти ничего не останется.

— Полковник! Ты думаешь, что я животных не люблю. Люблю. Когда я был мальцом, был у меня котёнок. Чёрненький такой, а на грудке белое сердечко. Хвостик у него трубочкой всегда вверх торчал. Мне и игрушек никаких не надо было. И до того я привык к нему, что жизни без него не представлял. И вот сбили на дороге моего котёнка. Держу я его вялое безжизненное тело и слёзы градом. Никак не могу поверить, что его больше нет. Жизни своей не представлял без него. Как же это так? Как это можно умереть и больше не бегать, не играть, не лакать своим маленьким язычком молоко? Утром проснусь, а его нет. За домом во дворе выкопал ямку. Положил котёнка в коробку из-под обуви. На тряпочку положил, чтобы ему помягче было. Закопал и крестик сделал из веток и воткнул его в могилку. Сидел и плакал над могилкой. Это было горе. Вот так, полковник. Люблю я животных. И собак люблю. Если после завтрашней атаки семьи не получат в цинковых гробах остатки… да-да! Я говорю «остатки», потому что мы их будем собирать по частям…Так вот, если они не получат остатки своих мужей, сыновей, братьев, это уже великое дело. Тебе жалко собак. А надо жалеть людей. Людей в первую очередь.

— Товарищ генерал! Жалею я людей. Но поймите, что мы останемся без боевого отряда. А ведь эти псы могут не только ходить в атаку, но и проводить зачистку, находить неприятеля.

— Подготовите новый отряд.

— Но это когда будет? Для этого надо, чтобы нам доставили волков для спаривания с овчарками. Затем, когда подрастут щенки, не меньше года потребуется для их обучения и воспитания. И кстати, некоторых приходится отсеивать из-за профнепригодности. Это года три уйдёт на подготовку нового отряда. Поймите! Три года напряжённой работы.

— Знаешь, полковник, почему в армии осталось обращение «товарищ»? Везде «господа». Даже в трамвае кондуктор кричит: «Господа! Оплачивайте проезд!» Кому? Старикам, школоте, работягам? Господа не в трамваях ездят, а в шикарных иномарках. Так вот, когда у нас все стали господами, этот пьяный боров, чтобы ему гореть в адском огне, решил и в армии ввести обращение «господин». Западные советники написали ему указ. Собрал он генералов и заявил, что обращение «товарищ» отменяется, как тоталитарное и наследие проклятого прошлого и заменяется демократическим «господином», как у всех наших, то есть его, друзей. Поднялся наш министр обороны, хоть здесь он повёл себя как мужик, и говорит: «Я свою подпись под этим указом ставить не буду. Это что же получается, что теперь в армии у нас будут господа и лакеи у них на побегушках. Нет! Армия тем и сильна, что это товарищество. А товарищ защитит тебя, примет пулю в грудь, если потребуется. А господин за своего слугу жизнь отдавать не будет. И слуга за своего господина не пойдёт на смерть. Можете отправлять меня в отставку, а свою подпись я под этим указом ставить не буду». И все генералы поднялись и захлопали ему. Хоть этот наш правитель был дурак и самодур, но против всех генералов пойти не решился. «Ну, и ладно, — говорит. — Не хотите и не надо. Оставайтесь товарищами. Как говорится, какого бы цвета кошка не была, а лишь бы мышей ловила. Вот если вы не будете ловить мышей, тогда всех отправлю в отставку». Его прихлебатели засмеялись. А в армии так и осталось обращение «товарищ». Вот так, товарищ полковник. Под трибунал я всегда тебя успею отправить. А ты мне давай верни своих дезертиров. Полковник! Это приказ. Идёт война. Не выполнишь приказа, пойдёшь под трибунал. Что нужно сказать?

— Так точно! Выполнить приказ!

— Свободен.

Генерал налил полстакана коньяка. Товарищ по Академии Генерального штаба прислал ему целую коробку из горной республики.

Хороший коньяк. Нервы успокаивает. Генерал приложился к стакану. Рука его дрожала.

ПОБЕГ

В собачьем лагере царило уныние. Псы, опустив морды, как привидения, бродили по вольеру. Нигде не сидели кружками и не вели разговоров. Даже молодняк не играл. После последней атаки отряд половину потерял убитыми и ранеными. Это были друзья, верные и надежные. Поэтому на душе у всех было грустно.

— Братья и сёстры!

Все вздрогнули, подняли уши и повернули головы.

В центре вольера стоял Сократ, их вожак, точнее вождь. В сегодняшнем сражении он тоже был ранен, но не серьёзно, пуля прошла по касательной, оцарапав ему лишь бок. Теперь даже кровь не бежала. Рана затянулась. Что хотел сказать Сократ их боевому братству?

— Я долго думал. И вот что я решил. Да, мы верно служили людям, мы честно выполняли свой долг. И мы одержали не одну победу над врагом и нанесли ему немалый ущерб. И не давали никакого повода быть недовольными нами. Мы сберегли немало человеческих жизней. И люди должны быть благодарны за это. И семьи воинов должны быть благодарны нам. Но победы дались нам дорогой ценой. Ценой жизни наших товарищей – братьев и сестёр. Немало из них покалечено и сейчас находятся в полевом госпитале. А вот наши жизни никто не бережёт и не ценит. Нас уже осталось меньше половины. И понятно, что атака в чистом поле убийственна, что она ведёт к большим потерям. Но нас продолжают бросать в такие атаки. И может быть, завтрашняя атака станет последней для нас. Наша стая исчезнет. Но людям, их командирам на это наплевать. Поэтому, чтобы сохранить стаю, свой народ, я решил, что нам нужно уйти. Да! Вы не ослышались. Другого выхода нет. Или согласиться с тем, что нашего народа больше не будет. Или уйти. Причём уйти надо сегодня, сегодняшней ночью. Завтра уже будет поздно. Вот что я хотел вас сказать.

— Но как же мы уйдём, Сократ?

— А для чего у нас крепкие лапы со стальными когтями? Сделаем подкопы под стенами вольера и через них уйдём. Как только стемнеет, начинаем делать подкопы. А я пока схожу в полевой госпиталь. Поговорю с ранеными. Все, кто может идти, присоединятся к нам.

С наступлением темноты началась бурная работа. И потребовалось совсем немного времени, чтобы сделать подкопы в нескольких местах. Собачий лагерь не охраняли. Теперь стая, как её называл Сократ, сын Великой Матери, которая осталась в Кинополе, была на свободе.

— Куда нам идти, Сократ?

— На востоке империя, на западе наши враги. Нам остаётся идти или на север, или на юг. Мы пойдём на юг.

Генерал был в бешенстве. За все годы службы у него ничего подобного не случалось.

Была самоволка, были дезертиры. Но чтобы целая боевая часть, хоть это были и собаки, такого не было. И как он только допустил подобного? Ведь должен был всё предусмотреть.

— Полковника ко мне! Немедленно!

Когда Смуф предстал перед его грозны очи, он долго смотрел на него исподлобья, наклонив голову, как смотрит бык на своего противника перед тем, как сорваться с места, подцепить его на рога и растоптать копытами. Смуф же выглядел спокойно.

— Сам застрелишься или немного поживёшь, пока тебя не расстреляют по решению трибунала?

Начало было хорошее, захватывающее. И удивительно, как Смуф сохранил хладнокровие.

— Товарищ генерал! Вы же знаете, что я ни при чём.

— А кто причём?

— Не я же рыл подкопы. Они поняли, что дело идёт к их полному уничтожению и решили спастись. С точки зрения здравого смысла вполне разумное решение.

— И перешли на сторону противника?

— Нет! Исключено! И если бы такое случилось, то противник не знал бы, что с ними делать. Нужны специалисты-кинологи. А насколько мне известно, у них никто подобным не занимался.

— А твои специалисты все на месте?

— Товарищ генерал! Можете отдавать меня под суд, но оскорблений терпеть я не намерен, тем более, когда они касаются моих коллег-товарищей. В прежние времена за подобное вызывали на дуэль.

— Так! Собак разыскать и вернуть на место.

— Так точно! Можно идти?

— Куда идти?

— Собак искать.

— А где ты их будешь искать?

— Не знаю.

— Говоришь, к противнику они не пойдут?

— Ни за что.

— На восток тоже.

— Да. К нашим зачем им?

— Остаётся север и юг.

— Ну, север. Лесные дебри, болота. И опять же это территория империи.

— Остаётся юг.

Генерал снял трубку телефона.

— Вот что. Немедленно отправляемся в южном направлении для поиска собак. Выдели пять боевых машин с бойцами.

— Товарищ генерал! — обратился Смуф. — Разрешите мне отправиться с ними на поиски. Ведь нужно будет вести переговоры. К тому же надо будет взять несколько собак-ищеек.

— Про ищеек ты прав, полковник. Они быстрее выведут на след и не придётся плутать. Ты нужен здесь на месте. Пошли кого-нибудь вместо себя.

— Есть! Разрешите выполнять?

— Выполняй! Только на верх придётся доложить. Ты понимаешь хоть, чем это может нам обернуться? Доложить — это плохо. А не доложить — ещё хуже. Как в столовой детского лагеря.

Те, кто видел это зрелище, наверно, сразу и не поверили своим глазам, потому что в реальности вряд ли может быть подобное, чтобы крупные собаки, похожие на волков, вытянувшись в цепочку, бежали в одном направлении, не отвлекая ни на что внимания. И подумали бы, что это галлюцинация, мираж. Никто бы не посмел стать на их пути. Но всё-таки боевым псам приходилось время от времени нарушать этот порядок, когда они останавливались на привал или ночёвку и выставляли караульных, как и положено в боевой части, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Кроме того, им приходилось добывать себе пищу. Домашний скот, который попадался на их пути, Сократ приказал категорически не трогать и обходить его стороной.

Охотились на зайцев, диких коз, сусликов. В общем пропитания хватало, хотя, конечно, не так, как в лагере. Но это замедляло их продвижение и беспокоило Сократа. И он постоянно призывал двигаться быстрей. И стал поднимать свою стаю раньше. Он понимал, что за ними вышлют погоню и, когда догонят, то слишком церемониться не будут. Они дезертиры, которые покинули воинскую часть во время боевых действий. А это считалось серьёзным воинским преступлением и жестоко наказывалось. Если их догонят, то уничтожат. И это будет в порядке вещей.

Преследователи на колёсах и паёк у них имеется, так что они не будут тратить время на поиски пищи. Нужно будет ускорить движение, если они хотят спастись.

Они шли степью, где им попадались редкие березово-осиновые колки, затянутые густым и колючим кустарником, и лесопосадки, высаженные людьми для того, чтобы защитить поля от выдувания ветрами плодородного слоя. Дороги и населённые пункты они обходили стороной. Но если бы они даже шли пустыней, их всё равно бы заметил какой-нибудь кочевник-бедуин.

Сократ понимал, что обнаружить их не проблема. На что же тогда им надеяться? На одно: что они доберутся до границы империи быстрее, чем их найдут. Это не означало, что, добравшись до границы империи, они окажутся в безопасности. Ведь неосвоенных территорий на земле почти не оставалось. Некоторые ретивые политики уже договорились о том, что пора поделить ледяную Антарктиду. Это пока льды километровой высоты, морозы за шестьдесят градусов и валящие с ног ураганные ветра. Но под этими льдами хранятся бессметные богатства. А другие уже говорили о том, что и Луну надо поделить, а, может, и не делить вовсе, а целиком себе присвоить. На правах первооткрывателя, то и Марс должен быть чей-то. Всё это так. Но всё-таки оставались ещё и безлюдные территории, и территории, где людей было крайне мало, и цивилизация ещё не протянула туда свои хищные щупальца. Там обитали племена. Эти малочисленные племена назывались дикарями, и каждая встреча с ними подавалась как сенсация.

Сократ хотел найти такую территорию, до которой ещё не дотянулась хищная лапа цивилизации и где они смогут жизнь устраивать по своему усмотрению.

На третий день своего бегства собаки обнаружили за собой погоню. Она была ещё далеко, но вряд ли им удастся уйти от неё. Не удастся и замести следы. А это значит, что не сегодня-завтра их догонят. И заставят их вернуться назад. А если они откажутся, то их уничтожат, ведь они дезертиры, то есть предатели.

Сократ остановился и сделал знак, чтобы все остановились.

— Молчим! И постарайтесь громко не дышать! — сказал он.

Прислонился ухом к земле, долго лежал в этой позе, выпрямился и сказал:

— Это боевые машины. Нам надо ускориться.

— Если мы не вернёмся, они уничтожат нас, Сократ. И это благодарность за то, что мы проливали кровь.

— Мы сейчас дезертиры. Самовольно покинули воинскую часть, когда идёт война. По законам военного времени мы должны быть расстреляны. И они сделают это, не моргнув глазом.

Они пошли быстрее. Нет, они не шли, они бежали. И бежали быстрее, чем двигались боевые машины с бойцами. Когда на следующий день Сократ опять приложился к земле, то ничего не услышал. Это ещё не повод, чтобы расслабляться. Темп надо было держать. Но вскоре возникло препятствие, которое всех повергло в уныние. Они оказались на берегу залива. К югу было бескрайнее морское пространство.

— Как мы переправимся через этот залив?

Все смотрели на Сократа. На берегу не было леса, чтобы на брёвнах или плотах переправиться на другой берег.

— Может быть, пойти вверх по заливу? Может быть, где-то будет через него мост или мы сможем обойти залив?

— Может, и есть мост,- согласился Сократ. — Только мы не знаем про это. А может, он за сотню километров отсюда. И пока мы дойдём до него, нас догонят. И не один раз. Кроме того, сейчас все мосты под охраной. Это военные объекты. Не забывайте, что идёт война. И бойцы, охраняющие мосты, конечно, получили приказ не пропускать нас. Так что нечего даже пытаться искать мост.

— Что же, Сократ, получается, что мы в ловушке. Скоро нас догонят. Твой план с бегством оказался авантюрой.

— Нам надо дождаться вечера.

Только один Сократ сохранял спокойствие и не падал духом, когда все были готовы завыть от отчаяния.

— Что случится вечером? Прибудут теплоходы и переправят нас на другой берег?

— Отдыхайте! Скоро нам понадобятся силы.

Никто не знал, на что надеется Сократ и почему он такой спокойный. Почему они ничего не предпринимают? Почему они не продолжают своего бегства, а расположились на берегу, где скоро появятся боевые машины?

Псы, опустив головы, бродили по берегу залива. Правильно ли они поступили, когда по призыву Сократа согласились на бегство и стали военными преступниками, которых должны теперь убить? Только на некоторое время продлили себе жизнь. Настроение у всех было подавленное. Такое бывает у тех, над кем скоро должна свершиться казнь. Вот-вот появятся солдаты и всё для них будет закончено.

— Смотрите! Смотрите! — раздался громкий крик.

Что смотрите? Несколько псов стояли на берегу залива и неотрывно смотрели на воду. Глаза их округлились, как бывает, когда что-то сильно поразит. Вода отходила от берега, обнажая мокрую гальку и камни. Причём очень быстро. Такое ощущение, что где-то в середине залива образовался огромный провал, куда уходила вода.

— Что это? — удивлённо спрашивали псы.

Никто не знал причину этого чуда.

— Это отлив, — сказал Сократ. — Такое происходит на море постоянно. Но теперь нам надо быть начеку. Как только обнажится дно, мы должны как можно быстрее переправиться на тот берег.

— Но откуда ты знал, Сократ, что случится отлив и что это непременно случится вечером?

— Великая Мать долго жила с людьми и многое слышала от них. И я ещё сынком слушал её рассказы о том, что она узнала от людей. Тогда казалось, что это просто интересно. Но, как видите, это ещё и пригодилось. Когда мы заживём самостоятельно, обязательно откроем школу и, может быть, даже и академию. Наши щенки должны быть образованными и знать об этом мире. Дело остаётся за малым — найти учёных псов.

— То есть у нас будет как у людей?

— Да. Как бы мы не относились к людям, но в своём развитии они ушли далеко вперёд. Это самые разумные существа на земле, и они создали богатые культурные цивилизации. И поэтому, и мне кажется, по праву они стали называть себя царями природы. Вот мы тоже разумные существа, но мы служим людям, а не они нам. Нам многому можно поучиться у людей, если мы хотим развиваться, а не застыть в своём нынешнем состоянии. А для этого в первую очередь нам нужно образование. А теперь, братья и сёстры, вперёд и не мешкая. Нам нужно как можно быстрее оказаться на том берегу. Отлив продолжается не очень долго. И если мы не успеем добраться до того берега, то погибнем.

Дно залива обнажилось, и собачья стая прыжками рванулась вперёд. Дно залива было каменистым. Если это был ил, то переход через залив превратился бы в тяжелый и трудный путь. Они уже были на середине залива, когда на берегу появились боевые машины.

— Вон они!

Но берег был крутым для машин, и они двинулись вдоль залива в поисках пологого спуска. Сократ постоянно подгонял: «Быстрей! Быстрей!»

Не напрасно. Над заливом раздался голос из мегафона:

— Бойцы боевой части! Вы совершаете очень серьёзную ошибку. Одумайтесь! Вернитесь назад!

Тут собаки почувствовали, что под их ногами захлюпала вода. Что это?

— Быстрей! Быстрей! — поторапливал Сократ.

Берег приближался. Но и боевые машины мчались на полном скорости к ним. Вода уже доходила до щиколоток.

— Вернитесь! Иначе…

А что иначе? Над заливом засвистели пули. Спасительный берег близко. Но пули летят быстрей, чем они бегут. Вода доходила уже до живота. Начинался прилив. С моря дул ветер и гнал к заливу волну. И её рокот становился всё громче. И чем ближе была волна, тем она казалась выше и страшней. С другой стороны к ним летели машины. И волна, и догоняющие их бойцы всё это грозило смертью. Из мегафона уже не звучали призывы. Боевые машины вели огонь. И только то, что делали они это на ходу, и машины постоянно подпрыгивали на камнях, а то проваливались в ямы, мешало им вести прицельный огонь. Берег был совсем рядом. Но и высокая волна, которая шла со стороны моря, тоже была близко. Но вот и начался подъём. Из головы торчали только головы собак. Они отчаянно били лапами по воде.

— Стойте! — крикнул Сократ. — У нас раненые. Надо вернуться и забрать их. Сами они не смогут добраться до берега.

— Сократ! Ты сошёл с ума! Какое там вернуться! Сейчас нас накроет волна, а вдобавок ещё и расстреляют солдаты. Каждая секунда дорога.

— Мы не должны бросать своих.

Сократ бросился назад. Туда, где на воде расплывались кровавые круги от их раненых товарищей. Несколько псов ринулись за ним. Они подхватили раненых за шиворот и волокли их к берегу. Между тем высокая тёмная волна была совсем рядом. Вот еще мгновение, и она накроет их и унесет в бездну. Залив наполнился гулом, который заставлял цепенеть от ужаса. Они успели. Мокрые выскочили на берег и стали подниматься, чтобы их не достала и не смыла приливная волна. На боевых машинах тоже видели эту волну. Но куда им двигаться? Бойцы были в растерянности. И до одного, и до другого берега было одинаково далеко. А водяной вал был совсем рядом. Бойцы выбирались из машин, надеясь вплавь добраться до берега. Но приливная волна подхватывала и несла их вверх по течению. Даже опытные пловцы не смогли бы противостоять её натиску. Собаки с высокого берега наблюдали за этим.

— Они погибнут? — спросили они Сократа.

Ведь получалось так, что и они в какой-то степени будут виноваты в гибели бойцов.

— Не знаю, — ответил Сократ. — Во всяком случае, если это случится, мы не будем виновны в их смерти. Они же видели, что идёт приливная волна и что они не успеют добраться до берега.

Собаки обсохли, отдохнули и двинулись дальше. Шли они бойко и радовались, ибо только что удачно обманули грозившую им смерть.

В ПУСТЫНЕ

Местность, по которой они шли, удручала. Казалось, что нестерпимо палящее солнце убило здесь всё живое, не оставив ни травинки, ни вездесущих насекомых, а только тёмные камни и песок.

Они оказались в царстве песка, который возвышался волнами. И когда стая поднималась на гребень волны, перед ней открывался безбрежный океан песчаных волн. Идти было тяжело, лапы проваливались в песке. Собаки быстро выбивались из сил и часто останавливались на привал. Тут ещё одна беда, которая будет преследовать их. Сколько они ни шли, им не попалось ни одного источника воды: ни речки, ни ручья, ни колодца. И конечно, запасов воды у них с собою не было. Никто же не предполагал, что им придётся идти по безводной местности. На кристально чистом небе висело безжалостное солнце, от палящих лучей которого нигде не было спасения. Если голод, отсутствие пищи собаки переносили стойко, то жажда доводила их до отчаяния, и все их помыслы были только об одном: о спасительном глотке воды. Они брели, свесив морды и высунув языки, и тяжело дышали. Сколько ещё они смогут вот так продержаться? Сутки? Двое? Трое? А если им так и не попадётся вода? Особенно тяжело приходилось раненым, которым помогали идти их товарищи. Но время от времени та или иная собака обмякала и теряла сознание. А когда сознание возвращалось к ним, то их первым словом было «Пить!»

— Сократ! Если мы не найдём воду, то мы все сдохнем в этом песчаном аду, — прохрипел, приблизившись к вожаку, Урс, самый близкий товарищ Сократа, сильный и храбрый пёс.

Сократ послал вперёд и по сторонам разведчиков, молодых и сильных псов, которые должны были искать воду. Они возвращались, но не приносили спасательной вести.

В полдень, когда солнце палило особенно нестерпимо, и выбившиеся из сил собаки лежали на привале, раздался хриплый рык:

— Сократ! Куда ты нас завёл? Мы все сдохнем в этом песчаном аду.

— Надо идти! Если мы остановимся, то тогда нам всем точно будет конец. Вода не придёт к нам сама. Надо идти! Мы найдём воду. Не теряйте надежды. Мы найдем воду!

Вот над стаей раздался крик:

— Вижу! Мы спасены! Поднимите головы, и вы увидите тоже!

Они поглядели вперёд. Чудо свершилось. Там вдали была зелёная роща. А значит, там была прохлада и вода. Скорое спасение придало всем силы, и стая двинулась быстрей. Наконец они напьются вдоволь, будут плескаться в прохладной воде, омоют засохшие раны. Что это? Сколько они не шли, оазис не становился ближе. Как будто какая-то могущественная рука отодвигала его от них.

— Он не становится ближе. Ведь такого не может быть! – раздался отчаянный крик.

Сократ обернулся.

— Может. Никакого оазиса нет

— Но мы же видим его.

— Мы видим мираж. Так бывает в пустыне.

Слова Сократа всех повергли в уныние. Но оказалось, что на этом их испытание не закончилось.

ПЫЛЬНАЯ БУРЯ

Ветер усиливался. Идти стало тяжелее. Тут они увидели на горизонте огромное серое облако, которое разрасталось на их глазах, захватывая всё новое пространство. Оно надвигалось на них с рёвом. И вот им в морды стали бить песчинки. Это было больно. Приходилось отворачиваться и закрывать глаза. Иначе песок ослепил бы их. Все упали. Если кто-то пытался подняться, то тут же ветер сбивал их с ног. Хорошо, что шерсть и крепкая кожа защищала их. А вот нос и глаза были беззащитны, их приходилось прятать. И никто не рисковал поднять морду. Псы лапами закрывали морды, чтобы защитить их от секущего песка. А ещё вот этот ужасающий рёв, как будто из ада вырвались сотни громогласных демонов. От песка можно было спастись, только зарывшись в песок, иначе он бы забил нос и уши. Там, где упали собаки, образовались песчаные холмики. Но вскоре и их не стало видать, потому что пространство между этими холмиками тоже засыпало песком. Никто не пытался говорить, потому что из-за рёва бури всё равно никто бы ничего не услышал. Силы ада вырвались на волю, чтобы всё погубить. И они никак не хотели уняться. Многие лежащие под песком псы уже распрощались с жизнью. Разве можно пережить такое? Они не выживут в этом проклятом месте. Их убьют песок и жажда. Вот почему в пустыне не было ничего живого.

Когда рёв стал стихать, песочные холмики ожили и зашевелись. Собаки стали выбираться из песочного плена, чувствуя себя чуть ли не счастливыми, что эта дьявольская свистопляска закончилась. Песчаное облако так же внезапно ушло, как и появилось. И опять небо сверкало синевой, на которой не было ни малейшей облачной пелены.

Псы оттряхивались от песка и оглядывались по сторонам: все ли живы и не нужна ли кому-нибудь помощь. Надо было идти. Но не было уже ни сил, ни желания. А может, смерть не так уж и страшна. В конце концов она избавит от этих мук, которым, казалось, не будет конца. И куда идти? Кругом только безжизненная пустыня. Первым двинулся Сократ, и остальные машинально двинулись за ним. Они уже потеряли всякую надежду на спасение.

БУНТ

На очередном привале несколько псов легли отдельно от других, потому что не хотели, чтобы их не слышали.

— Сократ нас всех погубит. Зачем он завёл нас в эту пустыню, где невозможно выжить? Если бы он был действительно мудр, он бы не сделал этого. Значит, он не так мудр, как считают все. Это мы наделили его мудростью, которой у него нет. Как может быть тот, кто ведёт нас к гибели, нашим вождём? Вождь делает свой народ сильнее, а не убивает его. Он не достоит этого звания.

Так говорили псы между собой. И чем больше они говорили, тем сильнее было озлобление.

По большей части ораторствовал Пинг. Он вообще был очень разговорчив, и некоторые даже считали, что он болтлив. Если кто-то разговаривал, и он оказывался поблизости, то обязательно встревал в беседу.

Но сейчас его внимательно слушали и соглашались с ним. Он стал выразителем общего мнения.

— Если он не может быть нашим вожаком, значит, надо выбрать другого, более достойного. Нет, я уважаю Сократа. У меня к нему нет никакой личной неприязни.

Пинг ожидал, что назовут его, но этого не случилось. Собаки понимали, что умение красиво говорить еще не означает умения руководить их народом. Все хором проговорили:

— Урс!

Урс был матёрый пёс, мужественный воин, сохранявший хладнокровие в самых опасных ситуациях, умный и немногословный. До этого времени он пользовался таким же авторитетом, как и Сократ. Вот и сейчас, когда многие роптали, он был одним из немногих, сохранявших спокойствие и преданный Сократу. От него никто ни разу не слышал осуждающего слова в адрес Сократа. И для Сократа он был самый близкий друг.

— Урс слишком близок к Сократу, он его лучший друг, — сказал Пинг, всё ещё надеясь изменить отношение псов к его кандидатуре.

— И хорошо! Хорошо! Значит, это не будет выглядеть предательством, заговором. И Сократ скорее согласится уступить своё место, если это будет Урс, а никто-то другой.

— Что ж! Если мы решили сделать это, то надо согласие всей стаи. Мы же не заговорщики.

— Чего же мы медлим, друзья? Идём к стае, пока все на привале. Да и Сократа нет. Не знаю, хорошо это или плохо.

Заговорщики подошли к стае. Они встали кружком, в центре был Пинг, который и должен был обратиться к стае. Пинг говорил те же самые слова, что им нужен новый вождь, вместо потерявшего доверие Сократа, и что этим новым вождём может быть только Урс, если, конечно, на эту роль стая не предложит другого пса. Стая, измученная жаждой и постоянным ожиданием смерти, завопила:

— Урс! Урс! Урс!

Где же в это время был Сократ? Почему заговорщики и вели себя так смело, и обличали Сократа во всех грехах, требуя его немедленной смены.

Они выбрали момент, когда Сократ ушёл на разведку с молодыми псами. Поэтому теперь говорили даже те, кто не смел бы поднять глаза на Сократа. Заговорщики говорили о грехах и ошибках Сократа, высказали обиды тех, кому казалось, что когда-то Сократ поступил с ними несправедливо. На кого-то рыкнул, кого-то поставил на место. Их призывы остались тщетными. Как они ни старались, но никто не мог вспомнить ничего такого, что бы очерняло Сократа. Напротив, он был даже слишком милосерден. Получалось, что он вообще не мог допустить ошибки, быть несправедливым и жестоким к кому-то. Поэтому главное обвинение было то, что Сократ завёл их в пустыню. Это расстроило заговорщиков. Некоторые даже испугались. Чем больше обвинений было бы выдвинуто против Сократа, тем более законным выглядел бы их бунт. А так получалось, что они пошли не только против вожака, но и против стаи. Но разве недостаточно было того, что он завёл их в пустыню, где возможно всех ожидает мучительная смерть. Он же мог выбрать и другой путь.

— Мне приятно и лестно, что вы предлагаете мне стать вожаком, считая, что я вполне достоин этого звания, — заговорил Урс. Его слушали в полной тишине. И заговорщики приободрились. — И в то же время всё, что сейчас происходит, мне неприятно.

— Урс! Почему же так?

— Почему-то вы…

Он повернулся к заговорщикам.

— …решили, что я способен на предательство. Разве я подавал когда-нибудь повод так подумать обо мне? Вы можете назвать хоть один случай? Или, может быть, я говорил что-то подобное?

— Нет! Нет! Урс ты не прав, — быстро затараторил Пинг. — Никому в голову не могло прийти такое. Ты мужественный и мудрый пёс. Но главное: ты ни перед кем не прислуживаешься. У тебя всегда собственное мнение, и ты не боишься его высказывать. В тебе все качества вожака, Урс. И лучшего вожака для стаи не может быть.

— Хорошо! Приятно то, что вы не считаете меня предателем, способным на подлость. Я не принимаю вашего предложения, каким бы оно лестным не было для меня. Вы обвиняете Сократа в том, что он нас завёл в пустыню, где мы оказались без воды и обречены на смерть. Получается, что вроде он это сделал как бы специально. Сократ мудр, но он не провидец, он не может заглянуть далеко вперёд и знать всё и обо всём. Да и никто не может знать об этом. И я не знаю, что нас ждёт в будущем. Он нас ведёт в неведомый край. Откуда ему знать, какие трудности ожидают нас на этом пути. Никто из нас ещё не бывал в этих местах и не знает, что они представляют из себя. Но говоря о пустыне, вы почему-то не говорите о том, что именно Сократ предложил нам план бегства. И этот план нам удался. Мы выбрались на волю. Или нам нужно было остаться на фронте, чтобы на следующий день нас убили пулями и снарядами? Командиры, не задумываясь, бросили бы нас на верную смерть. Сократ не хотел, чтобы наша стая исчезла, и все вы согласились бежать. Или, может быть, я ошибаюсь, и кто-то был против, кто-то возразил против плана Сократа? Кто, когда мы стояли на берегу залива, знал, что будет отлив, дно обнажится, и мы перейдём на другой берег? Если кто-то знал, то почему не сказал об этом? Знал об этом только Сократ. А кто-нибудь подумал о том, чтобы спасти наших товарищей? Нет! Все отчаянно бежали к берегу, когда за их спиной раздавались стоны раненых. Все спешили быстрей к берегу. И только Сократ думал о них и бросился назад, чтобы спасти наших товарищей. Хотя мог погибнуть. Но он думал не о себе. Вы решили, что как только мы сменим вожака, так сразу появится вода и пища? Нет! Вы так не думаете. Это делает вам честь. Я, став вожаком, не напою вас и не сделаю так, чтобы разверзлись хляби небесные и на землю пролился благодатный дождь. И никто этого не сделает. И Сократ не может этого сделать, потому что он не всемогущий Бог. Зачем же свергать Сократа? Есть ли какая-то разумная причина этого? Так что же вы молчите и не назовёте эту причину? Может быть, тогда я и соглашусь с вами. Нет у вас ничего. К тому же вы забыли, что Сократ — сын Великой Матери, и она назначила его вожаком стаи. Или для вас решение Великой Матери ничего не значит? Предлагая сменить Сократа, вы бросаете вызов не только ему, но и Великой Матери, прародительницы нашей стаи. И вы решили, что я смогу согласиться с вами и принять ваше решение? Какого же вы низкого мнения обо мне.

Бунт провалился, не успев начаться. От Пинга отходили те, кто недавно во всём с ним соглашался. Он остался в одиночестве, как прокажённый. И решил, что сделал неправильную ставку на Урса. Он отошёл в сторону и лёг, обдумывая, как быть дальше. Привал будет длиться до тех пор, пока не вернётся Сократ с разведчиками. Какую же весть они принесут? Если это будет плохая весть, тогда ещё не всё потеряно.

КАРАВАН

Радостная весть! Разведчики сообщили, что неподалеку идёт купеческий караван.

В караване двенадцать верблюдов. Значит, всё-таки в пустыне есть жизнь. Просто она им до сих пор не попадалась. Если идут караваны, должны быть и оазисы. Первым побуждением было напасть на караван.

— Это же верблюды! Жвачные животные. Большие! Значит, у нас будут горы мяса. И конечно, они везут воду с собой.

Уже многие представляли, как они несутся на караван, как запрыгивают на загривок верблюдов и те падают, истекая кровью и дёргаясь в предсмертных конвульсиях. И для их стаи начинается пир. Уже только эта воображаемая картинка возбуждала и заставляла кровь быстрее пульсировать. В них пробуждался охотничий инстинкт.

Даже те, которые обессилили от долгого пути или ран, почувствовали боевой азарт, который пробуждался у них перед атакой на позиции противника. Они готовы были, не ожидая ни минуты, броситься на караван. К тому же это был вопрос жизни. Ведь они столько дней уже ничего не ели. И когда они встали в круг и ожидали команды «Вперёд!», Сократ поднял лапу и сердито заговорил:

— На караван мы нападать не будем. Мы не разбойники, не убийцы, и мы не убиваем мирных жителей. Ещё ни разу разбоем и корыстным убийством мы не запятнали свою честь. Я надеюсь, что все имеют понятие, что это такое, и дорожат своей честью. Так давайте же сохранять её. К тому же у всех людей в караване есть оружие. И уверяю вас, что они прекрасно пользуются им. У кочевников уже с детских лет воспитывают воинские качества. Так что вздумай мы напасть на них без жертв и крови с нашей стороны не обойдётся. Вам мало того, что мы потеряли уже десятки братьев и сестёр? А вы представляете, что будет после нападения на караван? Все кочевники поднимутся против нас. Мы станем для них смертельными врагами. На нас начнётся охота, нам будут устраивать засады, будут травить нас отравленным мясом и водой, ставить на нас капканы. Тогда уже никто не сможет спастись. Наша стая будет уничтожена полностью без всякой жалости. Вы этого хотите? По вашим глазам я вижу, что никто этого не хочет. Так что о нападении на караван забудьте!

Псы опустили головы. Сократ, как всегда, был прав. Их безрассудство обошлось бы им очень дорого. Ими снова овладело уныние. И что же остаётся? С тоской поглядеть вслед уходящему каравану и снова брести по проклятой пустыне без всякой надежды на спасение?

— Сделаем так, — сказал Сократ. — Мы вступим в переговоры с людьми и попросим у них помощи. Чаще всего добром добьёшься большего, чем злом. Об этом мне постоянно твердила Великая Мать.

— Если они откажутся нам помогать?

— Не думаю. В сердцах большинства людей живет чувство добра и сострадания. Вера и обычаи кочевых племён требуют от них помогать тем, кто попал в беду. Они же очень строго блюдут свои обычаи и не позволяют никому отступать от них. Если ты не поможешь тому, кто страдает, ты будешь жестоко наказан Богом. Для кочевников это смертельный грех. А быть грешником среди них никто не хочет.

— Об этом тебе тоже говорила Великая Мать?

— Об этом я читал из книг. Помните, во дворце Великой Матери лежала стопка книг?

Псы смотрели широко раскрытыми глазами до Сократа. До этого они были уверены, что всё знают о своё вожаке.

— Ты умеешь читать?

— Да. А ещё я умею писать. Хотя это умение далось мне с немалым трудом. В отличии от человеческой руки наша лапа плохо приспособлена для письма, потому что для этого умения нужны длинные пальцы. Но и это ещё не всё. Когда я жил во дворце с Великой Матерью, она заставляла меня учить разные языки и рассказывала о различных народах. Я знаю язык кочевников. Так что смогу вести с ними переговоры. К тому же ещё есть язык жестов, мимики, интонации. И если я попаду в затруднительное положение, то смогу прибегать к ним.

Стая с восхищением смотрела на Сократа. Они забыли всё и простили ему всё: этот мучительный переход по пустыне, то, что ещё совсем недавно затевали против него бунт, что считали его виновником всех своих страданий, что были уверены, что он не способен спасти их. Каждый из псов понимал и чувствовал только одно, что Сократ — их спаситель, что только он может привести их к новой жизни, где наконец-то они обретут покой.

— Что же, друзья мои, вперёд!

Вся стая двинулась следом за Сократом. Но им не суждено было не только приблизиться к каравану, но даже увидеть его. Сократ сделал знак остановиться перед высоким барханом.

— Все должны находиться под прикрытием этого высокого бархана. Никому не подниматься наверх. Если кочевники увидят такую большую стаю, они подумают, что это нападение, и откроют стрельбу. Да и верблюды напугаются. Для переговоров с кочевниками пойду я один. Нет! Пожалуй, возьму ещё с собой…

Он посмотрел на стаю.

— …Урса. Ему уже пора учиться искусству дипломатии. И Флору. Она самая красивая в стае и понравится людям. Вы сидите тихо и не вздумайте выглядывать, чтобы не испортить всё.

Троица двинулась в путь. Урс сказал:

— А знаешь, Сократ, что сегодня стая подняла против тебя бунт, когда ты ходил в разведку? Кричали, что ты ведёшь их к смерти и что нам нужен новый вожак. И среди них были даже раненые, которых ты спас, когда мы переходили через залив.

— Я не глухой и не слепой, и слышал за спиной подобные разговоры. И понимал, что когда-то нарыв созреет и прорвётся. Так бывает, когда всем становится тяжело. Ничего необычного и преступного в этом нет. Если дела идут плохо, начинают искать виноватого. И виноват обычно тот, кто стоит над всеми и руководит ими. Отсюда революции, перевороты, мятежи, главный лозунг которых смена власти. Большей частью это приводит к тому, что на верху оказываются ещё более худшие правители и жизнь становится ещё хуже. Эти новые правители понимают, что удержать массу в узде можно только насилием и страхом. И тогда они не останавливаются ни перед чем. Начинаются гражданские войны и террор, и прежние времена воспринимаются как благостные и безмятежные, и прежние правители уже не видятся злодеями.

— Знаешь, Сократ, кого они предложили вместо тебя?

— Тебя, Урс. Ты лучший из стаи. Кого же они ещё могут предложить, кроме тебя?

— Именно так.

— Но ты отказался от этой чести. Говорил о том, что я лучший вождь, что только я смогу провести стаю через все испытания.

— Именно так я и говорил.

— Но ты не сказал всю правду.

— Правду?

— Что ты испугался взять на себя ответственность в такой период существования нашей стаи, что ты не можешь предложить чуда, которое спасет наш народ. И если он погибнет, то вся ответственность за это будет тогда лежать на тебе. А это очень тяжёлый груз, и ты не решился взвалить его на себя. Ты готов погибнуть со всеми, но не хочешь быть виновником смерти всех наших братьев и сестёр. Если кто-то выживет, то будет проклинать уже не меня, а тебя.

— Ты поистине мудр, Сократ. Ты читаешь мою душу, как открытую книгу. Как тебе это удаётся? Ты сказал именно то, о чём я боялся даже подумать. Но всё именно так. Тебе ведомы тайные движения чужой души. Это дар настоящего вожака.

— Урс! Я благодарен тебе! Ты мой верный друг и соратник. И я знаю, что ты не способен на предательство.

Они забежали вперёд каравана и легли, ожидая его подхода. Флора лежала между ними. Их вскоре заметили. Впереди на самом сильном верблюде восседал Анвар, караван-баши. Рядом с ним два охранника.

— Уважаемый Анвар! — сказал охранник. — Ты видишь впереди собак? Странно, как они оказались в пустыне. Может быть, отстали от какого-нибудь каравана?

— Может быть. Что они ещё могут делать в пустыне?

Другой охранник сказал:

— Слишком уж они большие. И больше похоже на волков.

— Откуда волкам здесь взяться? Они сдохли бы от голода и жажды. Здесь не водятся даже мыши. А волкам нужна покрупнее дичь и за день они съедают не один килограмм мяса.

Охранник снял со спины винтовку. Но Анвар остановил его жестом.

— Без моей команды не стрелять. Видите, они настроены вполне миролюбивы. Мне кажется, что они хотят нам что-то сказать. Или просить о чём-то. Подъедем ближе?

— Это может быть опасно, уважаемый Анвар. Кто знает, что на уме у зверей. Я бы всё-таки держал палец на спусковом крючке и при первой же опасности открыл огонь.

— Держите оружие наготове, но не стреляйте.

Они спустились с верблюдов и направились к тройке, которая сидела на одном месте и смотрела на приближавшихся людей. Псы наклонили головы, показывая своё уважение и мирные намерения.

— Какая красивая собака! — сказал один из охранников, кивая на Флору. — Посмотрите, какие у неё очертания!

— Они исхудали и выглядят очень печально. Видно, что они давно бродят по пустыне и терпят лишения. Поэтому они и решили попросить помощи у нас. И мы им поможем. И что же вы делаете здесь в этой безжизненной пустыне? Какой злой рок привёл вас сюда?

— Уважаемый Анвар! Ты говоришь с ними, как будто они могут понять наш язык. Но ведь это же собаки.

— Посмотрите, какие у них умные глаза. Я уверен, что они не только понимают, но и сами способны говорить. Это не какие-то обычные собаки, но особая очень разумная порода.

— Разве бывают говорящие собаки, уважаемый Анвар? Сколько я живу на свете, но не слышал о таком.

— Когда я был на войне в горах, у северных воинов как раз были такие собаки. Я был свидетелем того, что они говорили с ними. Люди говорили и собаки говорили.

— Чудны дела твои, Господи.

— Так что же вы хотите, милейшие создания? Ведь вы же не случайно встали на нашем пути? — спросил Анвар.

— Я слышал, что к тебе твои люди обращаются по имени Анвар, — сказал Сократ. — Позволь и мне так называть тебя.

— Да, меня зовут Анвар. Так что же с вами случилось?

— Говорящие собаки! Чудо! — воскликнул охранник. — Если сказать кому, то не поверят. До этого момента я считал, что такое может быть в сказке, где разговаривают звери, растения.

— Мы уходили от преследования и заблудились в пустыне.

— Кто же вас преследовал?

— Уважаемый Анвар! Это длинный рассказ. Я бы не хотел сейчас отнимать ваше драгоценное время. Сейчас моей стае грозит смерть. Уже несколько суток мы ничего не ели. Но самое страшное — это жажда. Собаки еле передвигают ноги, у них уже нет сил.

— Понял. Айхор! Распорядись, чтобы достали бурдюки с водой. Мы отдадим её собакам. Мы можем спасти их, и мы должны спасти их. Иначе Всевышний накажет нас.

— Но как же мы без воды, уважаемый Анвар?

— Уже до заката солнца мы будем в оазисе. Людям хватит воды в фляжках, а верблюды и без воды могут обойтись. А как же тебя зовут?

— Сократ.

— Сократ? Когда-то я учился в университете и часто слышал это имя. Его произносили с уважением.

— Имя это мне дала мать. Она была очень мудрая. Она прародительница нашей стаи.

— Я вижу, что и ты мудрый. Зови свою стаю. Но только пусть они близко не подходят к каравану. Верблюды могут напугаться.

— Мы остановимся в сторонке. С наветренной стороны, чтобы верблюды не учуяли наш запах.

— Вам принесут воды. И мои товарищи поделятся с вами едой. Её не так много. Но голод вы утолите.

— Ты спаситель наш, уважаемый Анвар.

— Бог наказывает тех, кто не помогает попавшим в беду. На вашем месте мог оказаться и любой из нас.

Это было спасение. Наконец-то у них появилась вода. Люди с удивлением и страхом смотрели на эту огромную стаю псов, неведомо каким образом оказавшихся в пустыне. Они отдали собакам лепёшки. Те в мгновении ока проглотили их и теперь с нескрываемой благодарностью глядели на своих спасителей.

— Что же, Сократ, я готов выслушать твой рассказ. И уверен, что он будет очень интересным. Но не сейчас. До заката мы должны добраться до оазиса. Там есть всё: и вода, и еда, и гостиница, где отдохнут мои люди. Долгий путь утомил всех нас. Сейчас идите за караваном, но держитесь на расстоянии, чтобы не испугать верблюдов.