Кровь и прах

Глава 1: кошмар

Я проснулся от очередного кошмара, который не дает нормально выспаться уже несколько недель. Время на часах 6:00. С учетом того, что я лег примерно в 4 утра, для меня это рано. Уже даже сон не дает мне ничего положительного и судя по всему, уже ничто в этом мире мне этого не даст.

За окном все еще темно. Морозная зима сделала свое дело, хоть и до зимы еще пару месяцев. Каким-то чудом уличные фонари еще горят, в следствии чего я могу разглядеть свою старую, затхлою комнату, хоть и не в четкости. В своей лежанке спала овчарка Зорька, рядом с ней на полу, лежит ее ошейник. Не удивительно что на полу, ведь последний раз я прибирался месяц назад. Было открытое окно, где не было никакой занавеси. Лень, но все равно надо как ни будь повесить, но я еле нахожу силы чтобы встать с кровати, и только тогда, когда любуюсь моей собакой - последние что у меня осталось. Помимо бардака, паутин и отклеившихся обоев, на тумбочке я смог разглядеть пустую пачку сигарет, свои очки и картину, где я со своим другом детства и моей девушкой. Нам было хорошо тогда. Были мы на берегу моря. Какого? Я уже и не помню, но сейчас это не важно. С Витей мы уже не общались год, если не больше, и вряд ли когда ни будь встретимся вновь. Витек, по моей затухающей памяти, был отзывчивым и, таким же, как и я когда-то был, безупречным человеком, он всегда был рад прийти на помощь, и абсолютно без разницы какая была ситуация, будь то передвинуть шкаф или перепрошить биос, ему было не важно что он ноль в программировании. На счет второй персоны по мимо меня, в ней не было фальши, а ее движения были плавными и неторопливыми. Ее смех был тихим, но настоящим. Она не суетилась, не подглядывала постоянно в телефон, она просто была здесь и сейчас. Аня была очень спокойной и естественной, что для меня, миролюбивого человека, было не просто влюбленностью, но и символом того, что в мире еще остался цвет, что в мире есть умиротворяющие спокойствие и тишина.

Относительно недавно, Аня была потеряна в автокатастрофе, и к большому несчастью, потеряна навсегда. Ее пытались спасти врачи, но однажды мне поступил звонок, после которого и началось все это. Я словно дальтоник, который больше не видит никаких красок и оттенков. В простонародье это называется депрессия, я прекрасно осознавал, что я очередной ее мученик, но мне уже все равно. С каждым днем она набирает обороты и не дай бог я брошусь в пролет или выпущу на волю все содержимое моих сосудов.

Время уже примерно пол седьмого. Посижу час и можно выдвигаться в очередной поход до аптеки, за очередными блятскими лекарствами. Во время моих раздумий, помимо того что все-таки посветлело, Зорька уже стояла возле моей кровати с поводком в зубах. Судя по радостным вилянием хвоста выбора не оставалось, кроме как исполнить желание Зорьки, и исполнить желание покурить и все же добраться до аптеки.

В ходе тщательного обыска бардака, я нахожу и одеваю свое растрепанное худи темно-зеленого цвета. Также нахожу обычные серые брюки, когда-то они были новыми, теперь как будто покрыты не малым количеством пыли и пепла, но я их не носил уже относительно давно, поэтому возможно на них и вправду есть и пыль, и пепел, что и придает им такой оттенок серости. К моему счастью, пачка оказалось не пустой, там было еще две сигареты. Я решаю выкурить одну в туалете, за одно и сделать утреннюю рутину. В туалете имеется довольно большое зеркало, в котором виднелся силуэт в тумане дыма в темной, мрачной атмосфере. Силуэт выглядел как 40-летний мужик, который уже очень давно забыл, что такое гигиена, весь обросший и с сигаретой в губах, он смотрел своими серыми как этот мир зрачками на меня, как будто он видел во мне всю ту серость этого мира. Меня нахлынула не малая ярость от своего вида и от этого силуэта, я был готов уже разбить стекло, но все же меня окликнула Зорька своим лаем и я быстро пришел в себя. Закончив всю утреннюю рутину, я собрался вместе с Зорькой и отправился в этот сгнивший город.

Идем мы с Зорькой, как будто мы абсолютно в разных мирах, как будто на стороне Зорьки было и цветущая трава, и радостный голос играющих детей, и птички, на не менее зеленых деревьях, запевали часовые композиции, которым даже Бах позавидовал бы. Решил я в очередной раз сесть на лавочку и понаблюдать за данным миром. Зорька так радовалась каждому кустику во дворе, а я просто наблюдал и завидовал ей. Ведь как можно чему-то радоваться, когда все нихрена не такое. Хотя чего я ожидал от обычной дворняги, она ничего не понимает, ведь она самое обыкновенное животное...

Зорька смотрела пристально на меня, как будто что-то замышляет или знает то, чего не следует, что быстро вывело меня из астрального мира. Ведь и вправду прошло уже много времени с моих раздумий, и пора уже идти. Встал я и пошел с собакой в сторону магазина. Пока шел, смотрел, на либо сгнившие, либо срубленные деревья, на полумертвую траву, пропитанную всеми выхлопными веществами от машин, на простых прохожих, кто-то спешит на работу, и больше его ничего в жизни не волнует, кто-то никуда не торопится, и просто сидит ждет конца, ведь он уже потерял все, ему не остается ничего кроме как сидеть и ждать, или просить у прохожих милостыню на очередную чекушку, кто-то - такие же дворняги как Зорька, пытаются собраться в стаи, кого забирают домой или прикармливают, тем самым они уже под властью человека, а не хотя бы вожака, каким-то дворнягам не повезло и они искалечены, толи людьми, толи сородичами. Подходим мы к магазину и вижу как измотанный, не выспавшийся шаурмечник изготавливает топливо для такого же, не менее уставшего, участника этой гнилой системы. Заходим мы с Зорькой в магазин, все и в том числе и я с овчаркой, игнорируют правила о нахождении питомцев в магазине. В магазине в очередной раз кто-то украл жвачку, кто-то умудрился арбуз, и снова всякие разборки. Повезло что аптека находилась прямо в магазине, буквально во втором крыле. Захожу и вижу, что меня заждалась продавец этой аптеки и моя бывшая медсестра. Я молча подошел к прилавку, притупив взгляд. Зорька устроилась у моих ног, с любопытством обнюхивая пол.

- Опять за своим «счастьем»? — раздался знакомый усталый голос.

Я поднял глаза. Наталья, бывшая медсестра, а ныне продавец всего на свете, смотрела на меня с тем же выражением, что и в прошлый раз - смесью жалости и лёгкого брезгливого отвращения.

- Давай уж... - буркнул я, доставая смятую купюру. - Как всегда.

- Как всегда, - она вздохнула, развернулась и потянулась к верхней полке. - Тебе же не лучше становится. Месяц уже на этих таблетках. Может, уже к врачу сходишь? Или хотя бы помоешься для начала. От тебя за версту...

Она не договорила, но я понял. Мне было всё равно.

- Не твоё дело. Просто дай, что прошу.

Наталья грохнула упаковку на прилавок.

- На. Только смотри, Зорьку не трави. Собака-то ни в чём не виновата.

Она посмотрела на овчарку, и её голос на мгновение смягчился.

- Единственная у тебя радость, похоже, осталась.

Я резко схватил упаковку. Эти слова прозвучали как обвинение.

- Заткнись. Ты ничего не понимаешь.

Сунул деньги ей в руку и, резко развернувшись, потянул Зорьку за поводок к выходу.

- Максим! - окликнула она меня. Я обернулся. Наталья смотрела на меня с неожиданной серьёзностью.

- Она бы не хотела видеть тебя таким.

Я не нашёл что ответить. Просто вышел, хлопнув дверью, и зажёг свою последнюю сигарету, стараясь заглушить эту фразу в голове. Сел я прямо у входа в магазин, на ступеньки. Я просто курил...

Зорька была немного напугана от моего поведения, ну и ладно, думаю она простит. По всем законам подлости, внезапно начался дождь. Даже я немного от этого удивился, только в плохом смысле, ведь капли осеннего дождя потушили мне последнею сигарету. Та самая фраза была еще долго в моей голове, как раковая опухоль, которая медленно растет. Я промок до нитки, уже было не ясно, что течет по моей щеке. Капля дождя или горькая слеза? Зорька забилась под козырек. Я зашел к ней. Постоял, попытался снова зажечь сигарету и чуток подождал.

Сразу как закончился дождь, я направился за сигаретами в соседний магазин. Мне не хотелось покупать что-либо в этом.

Благо, здесь меня никто не знает, я спокойно попросил то, что мне надо, и вышел.

Живот бурлит, и я понимаю, что зря не купил какой ни будь перекусон, но ране упомянутый, шаурмечник спас меня.

- Здравствуйте. - окликнул я его. - сколько будет стоить шаурма?

Шаурмечник явно не ожидал кого-то встретить, тем более меня. Он не много подпрыгнул, но все же обернулся и ответил.

- 340 брат. Тебе в сырном или в обычном?

Я с открытым ртом поднимаю голову на него, и немного ахуеваю.

- КАКИЕ 340. НЕДЕЛЮ НАЗАД ЖЕ БЫЛО 290.

Хотя чему я удивляюсь, 2037 год. Все страны гниют, а рубль пробил уже преисподнюю. Поэтому, инфляция уже управляет деньгами, а не я.

- ну мне так начаиник скасал. - пожал он плечами, вытирая пот со лба грязным руковом.
- мука подорожала, мясо подорожала, ептваю мат да все подорожало блять, не сплю балять третью ночь уже, неснаю как людям в глаза смотреть. - он нервно покрутил нож в руках, от чего Зорька прижалась к ноге, и тихо зарычала.

- Эх, ну ладно, держи. - вздохнул я, доставая из кармана смятые купюры. - давай в обычном, а то от сырного живот крутит.

Пока он возился у гриля, от запаха жареного мяса засосал желудок. Глаз сам цеплялся за грязь под ногтями, за тёмные разводы на фартуке. Но голод был сильнее брезгливости.

- Держи брат. - протянул он сверток, и наши пальцы не надолго встретились. Его - жирные и липкие. Мои - холодные.

- Сам небось с утра ничего не хавал? - спросил я искаженным от сигареты голосом.

- Да... настаибало уже ес чесно. Сказал он спокойным, но тревожным голосом. Я лишь мотнул головой в знак уважения, развернулся и пошел.

- Эй, постой! - неожиданно крикнул он мне вслед. - Ты... ты ветеринара того не видел? Что вон в том доме принимал? У кота моего почки отказывают, а он с прошлай нидели как сквось землю провалился...

В его голосе прозвучала такая искренняя, простая тревога, что я на миг остановился. В этом мире, где все друг другу враги, кто-то переживал за кота.

- Нет, - буркнул я, не оборачиваясь. - Не видел. Наверное, свалил. Как все.

И я пошёл прочь, сжимая в кармане тёплый свёрток, а в горле вставал комок - не от голода, а от чего-то другого. От осознания, что даже здесь, на самом дне, у людей остаётся что-то, за что они цепляются. У него - кот. У меня - Зорька.

И пока это есть, мы ещё живы.

Хочу найти лавочку, где я смогу поесть той самой пряности. Решаю я прогуляться трущебами.

Вижу я двух - максимум трехэтажные дома, хоть и домами это сложно назвать. Сквозь выбитые стёкла тянутся к солнцу чахлые побеги плюща - единственные признаки жизни, не одобренной свыше. Почти все дома имели обвалившееся стены. Воздух густой, спёртый, пахнет влажной штукатуркой, мочой и тлением - запах безнадёги, въевшийся в самые стены.

Вот женщина лет пятидесяти, но выглядит на все семьдесят. Сидит на корточках у подъезда, беззвучно шевелит губами, перебирая чётки из крышек от бутылок. Её глаза смотрят куда-то сквозь меня, сквозь время, в какую-то свою реальность, где, наверное, ещё есть порядок и благодать. Она не просит милостыню. Она просто ждёт. Но чего - неизвестно.

Вот мужик колдует у разведённого костра из старой мебели. В глазах пустота, движения выверенные, автоматические. Он не греется. Он варит какую-то бурду в консервной банке - серую, безвкусную массу, которая хоть как-то должна заткнуть дыру в желудке. Он давно перестал чувствовать вкус. Он просто выполняет ритуал, чтобы не забыть, как это - быть хоть чем-то занятым.

Они не смотрят друг на друга. Они не разговаривают. Они даже не делятся тем скудным хламом, что находят. Каждый заперт в своей скорлупе отчаяния. Они не живут. Они доживают.

И самое страшное - в их глазах нет даже намёка на злость или бунт. Там лишь тупое, апатичное принятие. Они уже сдались. Они просто ждут, когда всё это наконец кончится.

Я сжимаю кулаки в карманах. Моя собственная боль, моя депрессия - вдруг кажется таким блять привилегированным, капризным нытьём по сравнению с этой бездной молчаливого распада. У меня хотя бы есть более менее нормальные стены, крыша и Зорька. А у них... у них ничего нет. Даже надежды.

Я ускоряю шаг, стараясь не встречаться с ними взглядом. Боюсь, что в одном из этих лиц увижу своё будущее.

Я иду, и дохожу до, уже полностью заброшенных, полуразваленных, зданий советского союза, где кроме воспоминаний и граффити ничего не осталось. Но рядом есть лавочка, прям возле одной из них, где я и устроился. Людей здесь не было давно. Не удивительно, что здесь можно встретить сектанта, бандита или еще что. Но раньше, эх, были времена, помню, когда был еще лет 11, ходил к другу Стасу, что жил здесь, гуляли веселились, и конечно страдали всякой хуйней. Он был очень, не стабильный, мог в любой момент на орать или ударить, но я, как и все, знали, что внутри он добрый и заботливый. Он был очень верующим человеком, он признавал, что он не специально, но от него все равно все отвернулись. Но я не успел помочь ему стабилизироваться... Одна искра, дом в огне, крики, ужас, дом рушится, потом тишина... и было слышно, как кто-то молиться, ему это не помогло. Самое страшное, что я знаю кто это был, это Стас.

Я достаю шаурму и пытаюсь уйти в прошлое, но по молящему взгляду Зорьки, стало понятно, что желудок животного тоже не резиновый. Жадность поглощала меня, но я нехотя из-за жалости кинул ей кусок говядины из шаурмы. Она была рада даже этому и дала мне спокойно уйти в воспоминания.

Вдруг в незначай, мне приходит в голову мысль, посетить эту сгоревшую, разруиненную заброшку. Хоть она и была развалина в труху, но крыло, где жил Стас, было более-менее целым. Я, закуривая сигарету и выкидывая остатки вкусного ближневосточной вкусности Зорьке, отправляюсь внутрь, молясь чтобы вернулся целым. Вход в подъезд был завален обломками, но проход есть - его кто-то расчистил. Я делаю последнею затяжку. Окурок летит в лужу с шипением.

Внутри пахнет сыростью, пеплом и чем-то ещё... сладковатым и неприятным. Воздух густой, пыльный. Стены исписаны граффити, но не матерными словами, а какими-то странными символами - угловатыми, будто выведенными в спешке. Они словно пульсируют в полумраке.

Зорька прижимается к ноге и тихо рычит, уставившись вглубь коридора.

Поднимаюсь по лестнице. Ступени под ногами хрустят - не от мусора, а от стекла и чего-то твёрдого. Свет от провалов в потолке падает косыми лучами, выхватывая из тьмы обгоревшие двери, сорванные с петель.

Дверь в квартиру Стаса... Она не просто открыта. Она будто вздулась от жара, почернела, но устояла. Толкаю её. Скрип разносится по этажу, как стон.

Внутри - пепел. Пепел и тишина. Мебели нет, только очертания того, что когда-то здесь было. Стены обуглены, но кое-где уцелели обои - цветочки, какие-то дурацкие, детские.

Пройдя прямо по квартире, я добираюсь до заветной комнаты. Где было все, шутки, смех, настольные игры и много незабываемых вещей.

И тут я вижу его.

В углу, у окна с выбитым стеклом, сидит фигура. Не живой человек - нет. Что-то вроде... силуэта из пепла и теней. Очертаниями напоминает человека, склонившегося в молитве. Руки сложены, голова опущена.

От него исходит тот самый сладковатый запах тления.

Зорька не рычит. Она скулит, пряча морду в мою ногу.

Я делаю шаг внутрь. Пол под ногой проваливается с сухим треском.

Пепельный силуэт шевелится. Медленно поднимает голову. Там, где должно быть лицо - только пустота, но на меня смотрит... что-то.

И вдруг из этого ничего раздаётся голос. Тихий, как шелест пепла:

...предатель...

Это голос Стаса. Тот самый, сломанный, отчаянный.

Я отступаю к двери, сердце колотится где-то в горле.

...ты мог помочь... ты видел... но ушёл...

Силуэт начинает медленно подниматься, вытягиваться. Тень от него на стене становится огромной, бесформенной.

...а теперь ты пришёл... за мной?.. или за прощением?..

Я не дышу. Рука сама тянется к ножу за поясом.

...здесь ничего нет... только я... и ты...

И тут Зорька, вся ощетинившись, лает — громко, отчаянно, разрывая мертвую тишину.

Силуэт вздрагивает, колеблется, будто дым от порыва ветра.

Я использую эту секунду. Разворачиваюсь и бегу, спотыкаясь о хлам, слетая с лестницы, не оглядываясь.

Только где-то на первом этаже под завалами, под холодным потолком с висящей амратурой, останавливаюсь, опираясь о колени, и пытаюсь отдышаться.

Это был не он. Не Стас. Это... эхо. След. Отпечаток его боли, его последней молитвы, вмёрзший в стены этого проклятого места.

Я посмотрел в лицо тому, от чего бежал все эти годы. Не пожару. Не смерти.

А тому, что остаётся от человека, когда его бросают те, кому он верил. К счастью Зорька как будто знала куда я бегу и уже была здесь. В дичайшем ужасе я нервно достаю и закуриваю сигарету. Слеза своей волей направилась вниз.

Это моя вина.

Сказал я вслух. Эхо в пустых глазницах квартиры лениво повторило мои слова: “...вина...вина...вина...”

Зорька тыкалась мокрым носом в мою ладонь, немного поскуливая. Хоть она не понимала слов, но чувствовала тяжесть, что вдавливала меня в пепел под ногами.

- Это моя вина - повторил я тише, уже не для эха, а для себя. Для того мальчишки с фотографии, который так и остался стоять на горящих обломках прошлого.

Слова Стаса, вернее, того, что от него осталось, впились в меня острее любого ножа. Он был прав. Я видел, как он ломался. Видел, как его семья отворачивалась от него, как друзья переходили на другую сторону улицы. Я видел его боль - настоящую, дикую, животную - и я... я просто отвёл глаза. Убедил себя, что не могу помочь. Что это не моя проблема.

А потом пришел пожар. Удобный, страшный, очищающий костер, который позволил всем нам сделать вид, что проблемы больше нет. Что Стас просто “трагически погиб”, а не был затравлен до того, что предпочел пламя одиночеству.

Я закрыл глаза, и перед веками снова встал тот силуэт из пепла. Не чтобы меня пугать. Нет. Он здесь, чтобы напомнить. Чтобы сказать то, что я отказывался все это время.

Вина - это не то, что ты сделал. Это то, чего ты НЕ сделал, когда был нужен.

Я медленно выдохнул, и с этим выдохом из меня будто вышла часть тяжелого, гниющего груза, что я таскал в себе все эти годы. Он не исчез. Он просто... приземлился. Признанный. Принятый.

- прости - прошептал я в тишину сгоревшей комнаты.

Эхо не ответило. Сладковато-гнилой запах будто поредел, растворился в холодном воздухе, идущем от разбитого окна. Отпечаток боли, питаемый моим собственным чувством вины, исчерпал себя. Ему больше нечего было мне сказать.

Я развернулся и твердым шагом пошел к выходу. Зорька, почуяв изменение в моем настроении, бодро пошла рядом, ее хвост снова начал нетерпеливо подрагивать.

Я больше не боялся увидеть в этих стенах свое будущее.

Потому что теперь я видел свое прошлое. И принял его. И прощение мне должен был дать не призрак, а я сам.

Выбравшись из здания, я начал обходить его, дабы сократить путь до дома.

Вечерело, состояние паршиво, но в то же время умиротворен, как минимум что целый.

Я смотрю на этот дом и с невероятным удивлением вижу одно окно на первом этаже. Оно как будто новое, хоть чисто физически им быть не может. Ощущение будто его вот поставили. Чистое, пластиковое окно в сгоревшем доме, но на окне, на подоконнике с внешней стороны, я увидел книгу. Из-за плохого зрения, я подхожу ближе. Книга синего цвета с золотым крестом и названием - Новый завет

Я не знаю зачем, но я взял его домой.

Книга была холодной, словно не от вечернего воздуха, а изнутри. Бумага страниц не пожелтела, не потрескалась. А пахла она не затхлостью и пеплом, а чем-то странным - свежестью, краской и... миром? Таким, каким он пах до всего этого.

По дороге, я машинально листал ее. Текст был обычным, знакомым. Но на полях... На полях чьей-то рукой были сделаны пометки.

“Не ужасайтесь... ибо надлежит всему тому быть.” - было подчеркнуто. И рядом, на полях, дрожащим почерком: “Они уже здесь. Они смотрят на нас из теней. Но свет не угас. Он лишь ждет своего носителя.”

Сердце екнуло. Я захлопнул книгу, сунул под мышку и почти побежал к дому, остро чуя каждый взгляд из-за закулис, каждое движение в переулках.

Дома, запер дверь на все щеколды. Поставил книгу на стол. Она лежала там, как неоспоримый факт, как обвинение. Кто ее оставил? Зачем? Для меня? Или я просто оказался первым, кто прошел мимо?

Я усаживаюсь на диван, меня вырубает усталость. Не удивительно, ведь сегодня такой день был, что даже сам барон Мюнхгаузен позавидовал бы. Последнее, что я вижу перед тем, как сознание тонет в черной, бездонной, воде усталости - это тусклый свет лампы на синей обложке книги. Золотой крест мерцает, словно дышит.

Меня разбудил яркий свет, который прервал очередной кошмар. Я был рад, не потому что, кошмар закончился, а потому, что я проснулся. Более того, видел сон, хоть и кошмар. Но, с другой стороны, зря, что я снова проснулся, и снова, что-то видел. Я быстро пришел в себя... снова в депрессивное состояние. Этот день предсказывает быть обычным, опять таким же мрачным и скучным.

Лежу я на своем старом диванчике, хочу заварить кофе. Ради такого события лень отступила, и я без всяких препятствий направился на кухню.

С громковатым скрипом, что немного подернул спящую Зорьку, я выхожу из комнаты и передвигаюсь, пытаясь не делать громких шумов, к кухне. Но все же второй скрип двери и полов на кухне, Зорька не смогла вытерпеть. Она не успела проснуться, как уже была возле меня в ожидании вкусностей.

Я ставлю чайник. Благо на кухне были шторы, не то, что в комнате. Я раздвинул шторы и посмотрел в окно. Время было приблизительно 8 утра. За окном я видел опять бесконечный гул машин, снова какая-то авария, не русские ребята снова устроили чемпионат по дворовому футболу, но матом они разговаривали даже очень русским хоть и с акцентом. Вдруг один из чурбанов пинает мяч с такой силой, тем самым разбивает окно в машине.

- ЮСУУУУФ - резко раздается во весь двор имя фаната Роналдо.

Начинаются какие-то разборки. К сожалению, чемпионат окончен. Одним словом - цирк.

Кроме цирка, была еще одна вещь, которая имела очень яркий цвет и это - ярко-ослепительное солнце, из-за которого я занавесил шторы обратно. К этому моменту чайник вскипел. Я завариваю себе крепкий американо и накладываю Зорьке собачий корм. После такого цирка я решаюсь включить другой, и это старый, пыльный телевизор. Располагаюсь на своем диване и щелкаю кнопку пульта. Первое что попалось это прогноз погоды. Я решаю не переключать и посмотреть, что там на сегодня.

На экране - улыбающийся ведущий с идеальной укладкой и в ярко-синем пиджаке. За его спиной - солнечная компьютерная графика, ярко-голубое небо и смеющийся смайлик.

- Доброе утро, дорогие друзья! С вами канал “Россия-24” и прогноз погоды на сегодня, 12 ноября!

Его улыбка широка и непоколебима.

- И сегодня нас с вами ждет просто чудесный, по-настоящему солнечный денек! Небеса буквально очистились для нас! Ожидается ясная погода без осадков. Температура воздуха необычно высокая для этого времени года, до + 15 градусов! Так что советую отложить теплые куртки и насладиться этим замечательным днем!

Камера показывает идиллическую картинку: парк, счастливые люди в футболках кормят голубей. Ни намека на тот адский, неестественный свет, что заливает город.

Небеса буквально очистились? Ха, я заметил, как меня ослепило солнце.

- Атмосферное давление в норме, ветра практически нет. Идеальная погода для прогулок и хорошего настроения! - он подмигивает в камеру - Помните, что позитивный настрой - лучшее лекарство от любых осенних хандр! Улыбайтесь чаще, дышите полной грудью этим прекрасным воздухом! Всем солнечного дня и отличного настроения! С вами был....

Я щелкаю пультом. Следующий канал. Там смешарики. Следующий - сериал, где люди целуются под якобы ярким солнцем. Я смотрю на экран, потом на окно. Они не просто врали. Они создавали параллельную реальность. Ту, где все “солнечно” и “прекрасно”. Пока за этим окном тихо и методично наступал конец света. Ведь самое жуткое было даже не это. А то, что где-то там, в других квартирах, люди наверняка смотрели этот бред. И может быть, может быть, некоторые из них верили. Верили, что это просто “аномально солнечный день”. И может быть, они прямо сейчас выйдут на улицу... подышать “прекрасным свежим воздухом”. У меня сжалось все внутри. От полного, абсолютного одиночества. Я был, наверное, единственным, кто видел эту ложь в прямом эфире. Хотя, насчет солнца они были правы.

Щелкаю... щелкаю... и щелкаю... Не успеваю сделать и глоток кофе. Я засыпаю.

Нет. Нет никакого “яркого неба”. Нет никакого “прекрасного, свежего воздуха”. Нету никакого “позитивного настроя”, ведь как он может существовать в таком-то мире.