Кровь консильери

Сицилия, Мессина, 1951 год.

Многострадальный город острова Сицилия Мессина с завидным упорством феникса возрождался после каждого потрясения. На первую половину двадцатого века таких потрясений было два: землетрясение с цунами 1908 года и англо-американская бомбёжка 1943 года. Мессина, как и вся отфутболенная сапогом Апеннинского полуострова Сицилия, официально считалась частью Италии, но значительно отставала от последней в плане экономического развития, а подавляющая часть сицилийцев итальянцами себя категорически не признавала. Мессина 1951г. представляла собой депрессивный грязный город, погрязший в нищете и бандитских разборках.

На втором этаже трёхэтажного здания, окна которого выходили на другие трёхэтажные здания, в комнате с голыми стенами и квадратными плитками на полу ютились шестеро членов семьи Фрезолоне. Самая старшая сидела за швейной машинкой, вторая лет на тридцать моложе высунувшись в окно стягивала с бельевой верёвки высохшую одежду, вокруг неё бегали двое маленьких ребятишек, на стуле играл монеткой парень лет девятнадцати в полосатой рубашке, а в углу скрестив руки и глубоко задумавшись стояла девушка в длинном тёмно-синем бесформенном платье.

— Он там? — девушка подошла к окну, но сразу же отвернулась, чтобы не быть увиденной.

— И не один, с ним насчитала человек шестеро… а нет – семеро, — отозвалась женщина, стаскивая с верёвки последнюю рубашку.

— Каналья! — выругалась девушка.

— Зря ты выставила метлу посреди улицы, — покачала головой женщина и принялась укладывать постиранную одежду ровной стопкой.

По сицилийской традиции желая посвататься мужчина ставил перед дверью дома девушки метлу. Чтобы выразить согласие её заносили в дом, если же клали посреди улицы, то выражали отказ.

— Святая Лючия! Тётя Антония, я на дух не переношу Винценто!

Чечилия, старшая из рода Фрезолоне, на время оставила шитьё и подняла изборождённое морщинами лицо на разгневанную девушку.

— Ты уже четвёртые сутки из дома носа не показываешь, всю жизнь собралась прятаться от Винценто за этими стенами?

— Бабушка, ты же знаешь чего они хотят! Как можешь упрекать меня? — всплеснула руками девушка и зашагала по комнате, пытаясь утихомирить переполнявшие её эмоции.

Чечилия знала, именно это проделал с ней её почивший муж. Виценто намеревался похитить строптивицу и взять силой, после чего для сохранения чести та вынуждена будет выйти за него. И в этом случае по закону нельзя было обвинить мужчину ни за похищение, ни за изнасилование.

Молодой человек, приходящийся родным братом девушке, отложил монетку и вскочив на ноги и схватил со стола кухонный нож.

— Я убью его!

В глазах молодого человека кипела ярость.

— Святая Лючия! — не на шутку перепугалась Антония. — Пьетро, а ты не подумал, что станется с нами!?

Дети, почувствовав настрой матери, оставили игру и вопросительно уставились на сводного брата.

Чечилия вздохнула и посмотрела на внучку взглядом женщины, которая прошла через многое, познала жизнь и не питала иллюзий насчёт будущего.

— Холера прошлась по роду Фрезолоне, выдёргивая своей костлявой рукой одного за другим членов нашей семьи. У нас не осталось мужчин кроме Пьетро. Ты злишься, я понимаю, но есть единственный способ избежать бесчестья. Сейчас я спущусь вниз и приглашу Винценто в дом чтобы обсудить вашу свадьбу.

Девушка закрыла рот ладошкой, замотала головой и приблизилась к окну.

— Елена! — раздалось с улицы.

Винценто и не думал скрываться. Он, в окружении ещё семерых мужчин, стоял прямо под окнами с торжествующим видом. Девушка закрыла лицо руками, побежала к себе в спальню и бросилась на к себе кровать. Напротив стояла кушетка, спальное место Пьетро, два ящика для вещей и деревянный стул. Брат вошёл к ней сразу же, но вместо утешения полез за кушетку за «сокровищем». С детских лет они хранили там то что считали самым важным или интересным.

Елена утёрла слёзы и села рядом. Сокровищем оказался потёртый чемоданчик, вернее то, что было внутри него. Пьетро бережно извлёк рекламный плакат с изображением улыбающейся блондинки в воздушном платье, держащей в руке бутылку содовой. Надписи были английскими, сам же плакат – родом из Америки. Ещё имелось две стодолларовых купюры с изображением частично облысевшего мужчины, два обручальных кольца и чёрно-белая фотография, на которой позировали трое: совсем юные Елена с Пьетро и мужчина средних лет с зачёсанными назад волосами – их отец. Фотография была сделана пять лет назад, но всякий раз при взгляде на отца у Елены щемило сердце, а на глаза наворачивались слёзы. С минуту она вглядывалась в родные черты отца, потом поцеловала свой указательный палец и с нежностью провела им по фотографии. Три года назад они втроём собирались уехать в новый свет, в Америку, но жизнь распорядилась иначе.

— Смотри, Елена, какая она счастливая, как улыбается, — Пьетро ткнул пальцем в рекламный плакат. — Мы уедем отсюда, Елена, и тогда на наших лицах тоже появятся улыбки.

На дне чемоданчика остались лежать три открытых конверта – письма их дяди Алессио, младшего брата их отца. Там он описывал свою жизнь в новом свете и звал к себе. Алессио уехал ещё до войны, Елена с Пьетро тогда были совсем «зелёными». Чечилия тогда страшно не хотела отпускать сына, она и плакала, и ругалась, и пыталась воззвать к голосу рассудка, а когда поняла, что никакие увещевания на него не подействуют, плюнула ему под ноги и заявила, что отныне нет у неё сына по имени Алессио. Уехал он без материнского благословения под молчаливое осуждение брата и сестры Антонии.

— Уедем… — повторила эхом Елена.

— Сегодня. — добавил Пьетро и выразительно взглянул на сестру.

По спине Елены пробежал холодок. Конечно она хотела уехать, всё лучше чем ненавистный Винценто. Но сегодня… Больше не увидеть бабушку, тётю, милых племянников… Уехать в неизвестность… Смогут ли они вообще добраться до Америки? А если смогут что станут там делать? Как повернётся их судьба? Все эти сомнения, равно как и надежды захлестнули Елену разом, но колебалась она совсем недолго и уже через минуту утвердилась в своём решении. Кивнула брату.

— Пьетро! Елена! Идите ужинать! — раздался за дверью голос тёти Антонии.

— Поздно. Паром скоро ходить перестанет, — задумчиво проговорила Елена.

— Тогда завтра. Первым же рейсом.

Накручивая на вилку спагетти, посыпанные хлебными крошками, Елена мучилась чувством вины того, что они с Пьетро задумали. Ведь тогда семья Фрезолоне останется без мужчины, а она так и не попрощается ни с тётей Антонией, ни с племянниками, ни с бабушкой. Если всё получится она напишет им, но, скорее всего, их постигнет судьба всех тех писем, которые Алессио Фрезолоне отправлял матери – сгорят в пламени так и не распечатанными. Девушка вздохнула, как бы ей хотелось, чтобы они уехали в Америку все вместе, ходили по широким улицам, а им на встречу шли улыбающиеся местные с содовыми в руках.

— Так, что, Елена? — обратилась после ужина к внучке Чечилия. — Завтра я намерена поговорить с Винценто. Ты согласна?

Девушка ответила, не поднимая глаз:

— Завтра. Делай как посчитаешь нужным.

— О, святая Лючия, Елена! Это разумное решение! — обрадовалась Антония, которая искренне переживала за всю сложившуюся ситуацию.

— Ты приняла верное решение, — кивнула Чечилия и на её лице отразилось подобие улыбки.

— Да, верное, — прошептала Елена.

Брат с сестрой этой ночью не сомкнули глаз. Оба были в высшей степени взволнованы и боялись проспать нужного часа. Они лежали на кровати полностью одетые, сумка была собрана.

— Пора, — одними губами прошептал Пьетро.

Елена кивнула и поднялась. Взяла в руки чемодан, брат вскинул на плечо сумку с вещами и они, стараясь не издавать лишнего шума, будто воры, двинулись к двери. Повернули ключ в замке, вышли. Елена обернулась напоследок, прошептала оберегающие молитвы о бабушке, тёте и племянниках, трижды перекрестила входную дверь и вышла на улицу вслед за братом.

На горизонте маячили предрассветные сумерки, было свежо и холодно. На паром пошли пешком, по дороге им встретилось несколько спозаранку спешащих на рынок путников с поклажей, за которыми прогарцевали два запряжённых осла. В то время как в Риме и Милане разъезжали на такси-скутерах, в Мессине на дальние расстояние передвигались преимущественно на ослах, личные автомобили были большой редкостью.

Подошли к переправе. Касса продажи билетов ещё не открылось, но люди уже толпились, в основном те, кому надо было по торговым делам. Пьетро встал в очередь, а Елена осталась ждать его, прислонившись к загромождению. На воде покачивалось небольшое судно, которое через Средиземное море доставит их в Вилла-Сан-Джованни, на материковую Италию, оттуда они на поезде доберутся до Генуи, а потом сядут на корабль, которых их доставит в Америку, место, где все пьют содовую и улыбаются.

— Елена! — вырвал её из мечтаний и заставил вздрогнуть знакомый голос.

Девушка, равно как и все, кто стоял в очереди обернулись на кричавшего, им оказался молодой мужчина с зачёсанными назад волосами в полосатой рубашке, друг Винценто. Елена испуганно подбежала к брату, который тоже выглядел крайне взволнованным и растерянным, а взбудораживший их мужчина опрометью кинулся куда-то во двор.

— Они ничего не сделают, Елена, мы уедем, уедем, — как мантру повторял Пьетро.

Открылась касса, начали продавать билеты. Погодки сестра и брат Фрезолоне с трепещущими сердцами взошли на паром. Предстоял ещё долгий путь, но именно это – сесть на переправу казалось сейчас самым важным шагом, обрубающим все пути к отступлению.

Тем временем к пристани бежали четверо мужчин, в том, что был впереди них Елена и Пьетро сразу узнали Винценто.

— Отплывайте же! — не вытерпел Пьетро, но судно продолжало упорно стоять, мерно покачиваясь на воде.

— Елена! Не дайте ей уплыть, это моя невеста! Елена! — воскликнул Винценто, подбегая всё ближе к пристани.

— Никакая она ему не невеста! — прокричал в свою очередь Пьетро.

Все, кто находился поблизости с интересом и без капли смущения рассматривали сбегающую невесту и оставленного на берегу жениха. Некоторые посмеивались, некоторые качали головой и с укором взирали на девушку, другие – с жалостью на мающегося у причала парня.

Елена же застыла мраморной статуей, гордо подняв голову и ждала что будет дальше. Наконец судно начало отплывать, оставляя на берегу то, что было так дорого Елене и Пьетро.

Вилла-Сан-Джованни

Переплыв Средиземное море, паром пришвартовался в порту итальянского города Вилла-Сан-Джованни.

Оказавшись на материковой Италии, Фрезолоне сразу ощутили разницу: страна переживала начало экономического бума, осваивая приток инвестиций в промышленность, начинал действовать план Маршалла и это оживление, казалось, будто витало в воздухе. К железнодорожной станции Пьетро и Елена подъехали на такси-скутере с женщиной-водителем за рулём. По дороге мелькали торговые лавки со всякой всячиной, красочные рекламные плакаты, да и прохожие были одеты не столь мрачно, как в Мессине.

Чтобы купить билет на поезд до Генуи и на пассажирский корабль Пьетро продал торговцу обручальные кольца родителей, выручив бо’льшую сумму, чем та, на которую мог бы рассчитывать в Мессине. Под приливом адреналина Пьетро и Елена пребывали в возбуждённом состоянии и спать вовсе не хотелось, а вот голод дал о себе знать. На железнодорожной станции купили по два панцеротто, стоимость выпечки Фрезолоне посчитали завышенной, но уступить торговец наотрез отказался.

Поезд до Генуи выглядел вполне себе сносным и в какой-то степени даже комфортабельным. Едва усевшись Елена поняла, как сильно она устала и, также, как и Пьетро, тут же уснула, облокотившись о спинку сидения.

Генуя

Спустя четырнадцать часов поезд прибыл в Генуя, родину Христофора Колумба, Никколо Паганини, Джузеппе Мадзини. После войны большинство повреждённых архитектурных зданий уже успели отстроить и город снова блистал отголосками былого великолепия.

Время было около полудня и солнце нещадно палило, но не сильнее чем в это время в Мессине, да и влажность казалась такой же, привычной. Генуя, как и большинство портовых городов, была вытянута, соединяя Лигурийское море и Апеннинские горы.

— Смотри какая махина! — не удержался Пьетро от восторженного возгласа завидев тридцати одно этажное здание.

Башня Террацца Мартини в то время была самым высоким зданием во всей Европе.

— И как она только не завалится, — удивилась Елена.

До гавани Фрезолоне добрались пешком. С моря дул лёгкий ветерок, разгоняя горячий воздух и развивая чёрные волнистые волосы брата и сестры Фрезолоне. На волнах качался огромный пассажирский корабль, который направлялся в Америку.

По спине Елены пробежали мурашки от волнения, слишком резкие и значительные перемены их ждали.

— Боишься? — повернулась она к брату.

Тот отрицательно покачал головой. Он волновался не меньше сестры, но ни за что бы не признал малодушия, не ответил бы положительно на вопрос «боишься».

— Наш ждёт новая жизнь, сытная красивая жизнь. Чего бояться?

— А бабушка и тётя… Думаешь простят нас когда-нибудь? — спросила Елена, ей надо было услышать от брата оправдание своевольного бегства, утвердиться в правильности выбора.

Но Пьетро ответил то, что действительно думал:

— Тётя может быть, а вот бабушка скорее не простит, она за десять лет сына так и не простила и нас не простит.

Ответ Елену не успокоил, но всё же она была благодарна брату за честность.

— А ты уверен, что нам нужно уезжать так далеко? Может остаться здесь, в Италии? — озвучила она вторую мысль, навязчиво циркулирующую в её голове.

— Ты что Елена? — Пьетро, до этого смотрящий на разбивающиеся о причал волны, резко обернулся к сестре. — Там дядя Алессио, семья, а здесь у нас никого. Где мы будем жить? Где работать? Отбрось сомнения, судьба не оставляет нам выбора.

Фрезолоне купили билет четвёртого класса. Каюты этого класса были двадцатиместными и строго делились на мужские и женские. Для пассажиров была оборудована простая без изысков столовая и довольно приличный гальюн.

Первые дни Пьетро буквально выворачивало наизнанку, Елена тоже чувствовала себя неважно, но справлялась куда лучше брата. Только на третий день Фрезолоне «прикачались» и чувствовали себя вполне прилично, собственно, как и подавляющая часть пассажиров. Однако начиная с десятого дня, пребывание на судне начало «давить».

Брат и сестра Фрезолоне стояли на носу корабля, упёршись в палубные перила. Ветер приятно дул в лицо, развивая волосы и полы одежды, корабль, разрезая водную гладь стремился вдаль, туда, где закатное солнце окрасило багрянцем небесную твердь, но Пьетро и Елену не радовала богатая палитра и добрая погода, уже пятый день как они пребывали в прескверном состоянии духа.

— Рядом со мной мужик всё время кашляет, а тот что на койке напротив – лежит с горячкой, думаю у него тиф, свершится чудо если я не заражусь от них, — хмуро проговорил Пьетро и сухо откашлялся будто в подтверждении своих предположений.

— Святая Лючия, — отозвалась Елена и перекрестилась. — А у меня в каюте всю ночь детский плачь и этот запах… тошнотворный запах нищеты. И крысы бегают.

— Парочку заметил в столовой. А ещё плыть невесть сколько. Ты была права, надо было остаться в Италии.

— Надо было купить билеты класса повыше, — буркнула Елена.

— Выходит это я виноват? — обернулся к сестре Пьетро и вцепился в перила так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Будь у нас ещё хоть две пары колец, всё равно денег не хватило бы на первый класс и даже на второй.

— Мог бы использовать доллары дяди Алессио.

— Доллары? В Италии торгуют за лиры, Елена! А ты чего уставился! — Пьетро резко обернулся к стоящему рядом с ними парню, тоже из четвёртого класса.

Побережье Сатен-Айленд. Нью-йоркская гавань. Остров Эллис

Прошло ещё семь дней прежде чем судно достигло карантинного контрольно-пропускного пункта у побережья Сатен-Айленда. При приближении к острову люди на борту зашумели, а в воздухе будто витало напряжение, приправленное волнением и надеждой.

— Мы приехали, Елена, приехали, — сказал Пьетро так, будто сам не верил тому, что только что произнёс.

— Приехали, — повторила Елена, — как же здесь холодно…

Брат и сестра Фрезолоне решили держаться рядом друг с другом, чтобы не потеряться среди огромной толпы. Но до того как прибывшим разрешили выйти на берег прошли ещё многочасовые процедуры.

Сначала к кораблю подплыли лодки, откуда по верёвочным лестницам на борт поднялись медики. Они искали больных с оспой, лихорадкой, чумой, холерой или проказой. После на борт взобрались работники иммиграционной службы. Пассажиров первого и второго класса оформили прямо на борту и прошедших медицинский осмотр и инспекцию, перевезли на пароме на пристань Манхэттена. Затем судно причалило к Нью-Йоркской гавани и оставшихся пассажиров высадили на остров Эллис. Прибывшим выдали бумажные бланки, на котором требовалось указать имя, возраст, род занятий, пункт назначения.

Потянулась вереница пассажиров с сумками, корзинами, тюками. С манифестными бирками прибывшие, выстроившиеся в колонны подходили к таможенным работникам. Их вещи проверяли на наличие товаров, облагаемых таможенной пошлиной и запрещённые вещества. После этого людей посадили на паром и доставили на остров, названный именем Самюэля Эллиса, некогда державшего здесь таверну.

На острове погодкам Фрезолоне пришлось на время разлучиться: брат встал в очередь для мужчин, сестра – в очередь для женщин и детей. В главном здании пассажиры поднимались на второй этаж и за этим внимательно наблюдали врачи и медсёстры. Этот подъём называли «шестисекундным осмотром», поскольку он позволял «отсеять» хромавших и запыхавшихся. Елена, поднявшись по лестнице, завертела головой в поисках брата, но нигде его не увидела, она бы хотела остановиться, чтобы подождать его, но подгоняемая течением толпы шла всё дальше вперёд.

На втором этаже пассажиров выстроили в несколько колонн, отделённых верёвочными заграждениями и снова началось медицинское обследование, только на этот раз врачи выглядели как военные. Это были армейские хирурги. Они осмотрели глаза, кожу, послушали биение сердца и предложили Елене сложить деревянный пазл, после чего она встала в очередь для проверки инспектором. Работник иммиграционной службы посмотрел пассажирский манифест и позвал одного их мужчин, одетого в штатское.

— Итальянка, — пояснил он.

— Я – сицилийка. — уточнила Елена.

— Говорите по-итальянски? — спросил тот, что был в штатском, переводчик.

Елена кивнула.

— Каков ваш род занятий? С кем прибыли? – перевёл он на итальянский вопрос работника иммиграционной службы.

Особого рода занятий у Елены не было. Она закончила начальную школу и помогала бабушке Чечилии шить на заказ одежду.

— Я шью одежду. Прибыла вместе с братом. Пьетро Фрезолоне, вы знаете где он?

Переводчик перевёл её слова, и работник иммиграционной службы задал следующий вопрос.

— Как вы относитесь к коммунистам?

— Что?

— Вы симпатизируете коммунистам?

— Нет, — пожала плечами Елена.

Переводчик сказал что-то на английском инспектору, тот что-то ответил, после чего переводчик произнёс по-итальянски:

— Ступайте по лестнице направо, там купите билет до Чикаго.

— А Пьетро? Пьетро Фрезолоне, где он? — завертела головой Елена.

Инспектор проигнорировал вопрос и подтолкнул девушку по направлению к лестнице, принявшись за следующего пассажира.

Три лестничных марша вели к трём разным путям: левый для тех, кто собирался осесть в Нью-Йорке, правый – в любую другую точку Америки кроме Нью-Йорка, а средний – для тех кому не повезло, для тех, кого разместят в общежитии, пока будет решаться их судьба: выдворить обратно или всё же пустить на континент. Эту лестницу называли «лестницей разлуки», потому как пути многих семей на ней расходились.

— Пьетро! — крикнула Елена в толпу, как только спустилась вниз. — Пьетро!

Её крик прорезался сквозь гул голосов, торопливо спешащих навстречу новой жизни приезжих, но брат так и не отозвался. Елену начала охватывать паника: она одна, в незнакомом месте, в чужой стране. А вдруг Пьетро не пустили в Америку? Вдруг у него нашли какую-то заразную болезнь, которую он подхватил на корабле?

— Пьетро! — ещё раз крикнула Елена, чувствуя как к горлу подступал комок слёз.

Лучше бы они остались в Италии, снова подумалось ей. Девушка положила чемодан на пол, села на него и обхватила голову руками. Люди продолжали идти мимо, не обращая на неё ни малейшего внимания. Наконец кто-то дотронулся до её плеча. Елена вздрогнула и подняла глаза, на неё взволновано смотрел брат.

— Пьетро! Святая Лючия! — обрадовалась девушка, обнимая его за шею.

— Елена, где ты была? Я везде искал тебя!

Пьетро выглядел не менее взбудораженным, чем она сама и эмоционально жестикулировал при разговоре.

— А я – тебя.

— Идём быстрее, купим билет до Чикаго и уберёмся с этого острова.

Объясняться в стране, где говорят на чужом языке было непросто. Чтобы объяснить куда им нужно, Пьетро показал письмо от дяди Алессио, ткнув пальцем в обратный адрес. Кассир кивнула и продала два билета, выдав толстенькую сдачу купюр и несколько центов со стодолларовой банкноты.

После пребывание на судне, поездка в поезде казалась райским наслаждением. Но только почти всю дорогу Фрезолоне проспали, слишком уж велика была физическая усталость и нервное возбуждение.

— Чикаго! — наконец объявил проводник, тронув Пьетро за плечо.

Чикаго

В Чикаго поезд прибыл поздним вечером, уже начало смеркаться, и несмотря на летний период было прохладно. Пьетро и Елена вышли из поезда и прошли на городскую площадь. Они поразились широте улиц и количеству разъезжающих автомобилей. Наряды жителей тоже отличалась от того как одевались в Мессине, большинство прохожих было в костюмах, мужчины – в брючных, женщины – в юбочных.

— Нам надо поймать такси, — заключил Пьетро, сжимая в руке смятый конверт, с адресом дяди Алессио.

Пьетро огляделся вокруг, подбежал к проезжающему автомобилю, крича, чтобы тот притормозил, но водитель, объехав парня и прибавив скорости, помчался дальше.

— Надо искать жёлтые, с шашечками, — догадалась Елена. — Идём, вон они, за углом.

Фрезолоне обогнув высотное здание пошли туда, где стояли припаркованные жёлтые машины. Заметив по дороге фонтанчик с питьевой водой, Елена дёрнула за рукав брата и притормозила.

— Погоди, пить хочу.

Погодки подошли к фонтанчику, но застопорились при виде человека африканского происхождения. У него была тёмно-коричневая кожа, светлые ладошки, широкие ноздри, большие мясистые губы и курчавые волосы. Чернокожий мужчина направился в их сторону, намереваясь наполнить стеклянную бутыль водой из фонтанчика.

— Смотри, смотри, — Пьетро указал на него пальцем.

Ничуть не стесняясь своего любопытства, Елена тоже уставилась на необычного незнакомца с большим интересом, в Мессине видеть африканцев им ни разу не случалось. Чернокожий человек мельком взглянул на сицилийцев, но ничего не сказал.

— Эй, нигер! — окликнул его светлокожий мужчина в твидовом пиджаке, подошедший откуда-то сбоку. – Этот фонтан для белых!

Чернокожий без лишних слов закрутил крышку бутыли и поспешно ретировался, не желая ввязываться в конфликт. Штат Иллинойс относился к свободным штатам, рабства там не было, более того, здесь проходила «Дорога свободы», а Чикаго окрестили «негролюбивым городом», однако даже после победы Севера это не избавило его ни от сегрегации, ни от пренебрежения со стороны расы «господ».

— Мисс, прошу, вас, кажется, мучает жажда. — мужчина в твидовом пиджаке улыбнулся Елене, которая даже в своём бесформенном тёмно-синем платье была весьма хороша собой, и галантным жестом указал на питьевой фонтанчик.

Девушка не поняла ничего кроме слова «мисс», но догадалась о содержании и поблагодарив вежливого американца улыбкой, наклонила голову к фонтану и сделала несколько глотков. За ней напился и Пьетро.

— Вы нездешняя, мисс? — попытался завязать беседу американец.

— Простите, я не понимаю, — ответила Елена ещё раз мило улыбнувшись.

— Вы – итальянка. — заключил американец.

Слово «итальянка» и Елена и Пьетро прекрасно поняли.

— Мы не – итальянцы, мы – сицилийцы! — в один голос заверили брат с сестрой.

Таксист, хоть и не говорил на итальянском, сразу понял чего от него хотят и куда надо вести клиентов.

— Один доллар, — обозначил он расценку и потряс купюрой с изображением Джорджа Вашингтона.

Пьетро догадался и протянул такую же. Чемодан и сумку сгрузили в багажник, Фрезолоне сели на заднее сидение и такси тронулось с места.

— Впервые в Чикаго? — спросил таксист на английском.

— Мы приехали в Чикаго, — ответил Пьетро на сицилийском.

Других попыток заговорить таксист не предпринимал, сицилийский он знал не лучше, чем Пьетро с Еленой английский. Проехав несколько кварталов, машина притормозила около небольшого особняка, огороженного изгородью. Таксист жестом показал пассажиром, что им туда. Пьетро и Елена недоверчиво переглянулись, но всё же вышли. Такси тут же уехало. В отличие от людной площади здесь было тихо, ни прохожих, ни проезжающих автомобилей.

— Это дом дяди? — спросил Пьетро у сестры, та пожала плечами.

Пьетро подошёл к забору и нажал на кнопку звонка, прикреплённую к двери замысловатым проводом. Через несколько секунд к ним вышел коренастый мужчина в пиджаке, на вид – итальянец.

— Чего хотите? — спросил он по-английски.

— Это дом Алессио Фрезолоне? — задал вопрос Пьетро по-сицилийски.

— Да, а вы кто и по какому вопросу? — ответил коренастый мужчина тоже по-сицилийски и уже гораздо дружелюбнее.

— Мы Пьетро и Елена Фрезолоне, его племянники из Мессины, — представил парень себя с сестрой.

Коренастый охранник, ничего не сказав, оставил их на несколько минут и пошёл в дом. Вернувшись, он открыл дверцу забора и доложил:

— Проходите, сеньор Алессио ожидает.

Пьетро и Елена неторопливо, оглядывая всё вокруг прошли в дом. Пахнуло запахом соды и вяленной рыбы. В прихожей стоял постаревший дядя Алессио в чёрном твидовом костюме, а рядом с ним женщина, итальянка, как догадались Фрезолоне, его бездетная жена Карлотта о которой он писал своему брату.

— Пьетро! Елена! — узнал племянников Алессио несмотря на то, что прошло немало времени с тех пор как он их видел последний раз.

— Дядя Алессио! — в один голос отозвались брат с сестрой.

Алессио Фрезолоне обнял и расцеловал в обе щеки сначала Пьетро, потом – Елену.

— Добро пожаловать в семью, — проговорил он.