Крысиный принц

Форт Рáттус

В некогда просторной зале, где не так давно проходили трапезы, ныне столы и скамьи занимали раненые и больные.

С болот заключенные приносили дичь, а с ней и тяжелые раны от чудовищ, но самое страшное — черную хворь.

В воздухе смешались запахи кислой рвоты, гнили человеческой плоти и дыма от чадящих масляных ламп. Но даже сквозь всю эту вонь пробивался аромат теплой крови. Она вытекала из людей, как вино из треснувшего кувшина, капля за каплей, превращаясь в тонкие ручейки, пропитывая и без того грязные повязки, а оттуда, сочась по дереву, собиралась в лужицы на каменном полу.

Даже проветривания хватало ненадолго. Болотная вонь заглушала смрад болезни, но стоило закрыть окна, люди принимались кашлять, выплевывая черноту из собственных легких. Смерть уже текла по их венам. Кем она соблазнится сегодняшней ночью, кого изберет спутником и кому позволит выжить?

Все в форте были осуждены в те или иные годы, кто-то и вовсе попадал сюда мальчишкой, за попрошайничество, воровство — любой проступок. Низшим, обычным людям, дорога сюда была обеспечена. Однако и аристократию не миновала сия участь, если они оказывались в немилости у короля: будь то от его дурного настроения, по клеветническому доносу, собственной глупости придворных, посмевших слишком вольно вести себя с его величеством или же пойти против слов своего господина.

Из Раттуса не возвращались. Это место становилось могилой, и смерть приходила к каждому второму в облике удушающей болезни, вытягивающей из заключенного все соки. Их жидкости оставались на каменных или дощатых полах, а кожа скукоживалась, обтягивая кости. В помещении звучало их сиплое, предсмертное дыхание.

— Смерть заберет всех, ей не важны титулы, звания. Она уже крепко обнимает Крысиного принца и его собратьев, — зашептал один из стражников, стоя у приоткрытой двери, некогда ведущей в обеденный зал. Его голос из-под прижатого к носу и рту платка звучал глухо.

— Знаешь, а мне даже жаль мальчишку, — вторил ему другой, почесывая завшивевшую полуседую бороду. — Форт — обитель смерти, и своими руками мы удобряем королевскую землю. Но даже Его безумства зашли слишком далеко, отправить собственного первенца…

— Т-ш-ш! — с испугом шикнул на него товарищ. — И у обхарканных кровью стен есть уши. Молчи и, быть может, проживешь еще денек.

Бородатый невесело хмыкнул и пожал плечами. Ему было все равно, каким способом он оставит этот убогий мир, если заразится, лишь бы подальше от этого зала с его болезненным смрадом блюющих и испражняющихся багрово-черной кровью людей. Да и люди ли они? Уже нет. Крысы, гниющие в оболочке собственных тел.

***

Крыса

Этот человек, как и другие до него, прибыл в форт пару месяцев назад и уже тогда показался грызуну странным. Не таким, как остальные двуногие. Было в этой особи нечто… крысиное? Нет-нет, не внешне. На вкус крысы, ей было сложно судить о его уродстве или привлекательности. Повадки человека, взгляд (особенно в темноте, с алым блеском), осторожные, даже плавные движения и запах, будто он долгое время провел в сырости подземелий, темниц и всех тех чудесно мрачных и спокойных мест, куда двуногие в форте не заходили, ибо болото своими водяными щупальцами давно захватило нижние этажи Раттуса, оставив пути хождения только им — крысам. О, как дивно там пахло, а как тепло было! И столько слизней расплодилось, что крысиному племени всегда было чем питаться. Впрочем, они никогда не брезговали и человечиной, особенно удобно точить передние зубы о кость покрепче да покрупнее, как у толстяка, который вечно шумел жирными котлами, также громко топтал и ненавидел крыс. Стоило хоть одной мордочке высунуться из многочисленных щелей в стенах, как туда летел острый нож. Кому-то из грызунов не везло, и его тельце оказывалось плавающим в требухе, что варило это огромное существо, а кому-то отрубало половину хвоста, но лучше жить с половиной, чем совсем без него.

А еще странный двуногий с крысиными глазами частенько вел мысленные беседы с крысой. И она до сих пор не понимала, как он узнал об этом секрете. Ведь общаться между собой грызуны могли с рождения. Язык двуногих был для них слишком громогласным, раздражающим их чувствительный слух, но и он был понятен.

Однако еще никто не разговаривал с крысами так, как этот красноглазый двуногий собрат.

Сначала крыса присматривалась к нему, принюхивалась, наблюдала. Узнала о нем все, что возможно. Ведь собирать новости — одна из крысиных особенностей, которая всегда предостережет их племя от неприятностей. Затем, осмелев, крыса начала действовать в открытую и была удивлена тому, каким общительным оказался двуногий. Если сбросить с него человеческую личину, то, быть может, из него вышел бы неплохой крыс.

А их беседы… что ж, крыса делала вид, что не слышит его мыслей, а он думал, что сошел с ума. И кто из них безумец? Крыса, не боявшаяся человека, или человек, который уверен, что крыса водит с ним дружбу и они слышат мысли друг друга.

***

Клир

Опальный принц сидел в своей келье и неотрывно смотрел в поблескивающие черные глаза-пуговки существа по имени Крыса. И титул, и род грызуна. Все едино для живности, которая не подверглась болезни. Этим крохотным лапкам с острыми коготками, длинному хвосту, похожему на хлыст, встопорщенной темной шерстке. Крыса оказалась очень чистоплотной. Каждый вечер она появлялась в комнате Клира и начинала свой туалет с вылизывания собственных боков, лакания воды из глиняной мисочки, оставленной для нее в заплесневелом углу рядом с шатким книжным стеллажом, где покоились фолианты в кожаных переплетах, пока что не обгрызенные желтоватыми зубками, охочими до приятно шуршащей бумаги.

Клир уже прочел эти книги, оставшиеся от прежнего хозяина комнаты, и ему не было жаль подобного блюда для своей единственной гостьи. Не то чтобы они могли назваться друзьями или же хозяином и питомцем, однако крыса уже обитала в этой келье, в то время как Клир появился в форте гораздо позже грызуна.

Закончив умываться, крыса уставилась на принца. Ритуал повторялся раз за разом, не изменил себе зверек и сегодня.

Принц и крыса — оба вели мысленный диалог, додумывая слова за собеседника, но не имели ни малейшего понятия об общей телепатической связи.

Порой Клиру казалось, что из них двоих настоящий безумец именно он — человек, болтающий с животным, чей мозг и тело в разы меньше его собственного. Однако, может, это крыса сошла с ума: не боится его, а ведь стоит Клиру вытащить кинжал, даже не меч, и деньки грызуна сочтены. А она все приходит, пьет, умывается при нем, даже ест что-то. Может, и ему бы достался кусочек пищи хвостатого, уж получше смердящей похлебки, что готовит повар (нет, этот жирный кусок ходячей тухлятины не имеет права так называться). Смердело от У́рбана хуже, чем от больных в лазарете, в котором изначально был обеденный зал. Но уже который год столы украшали не кубки с хмельным вином, не миски с ароматным мясом, а тела живых, подыхающих и мертвых. Черная хворь — так называли болезнь. Да, лучше надышаться смрада лазарета, нежели провести с четверть часа рядом с Урбаном, пока тот варит свое отвратное зелье, а затем, вооружившись половником, ждет, когда к нему, как к королю поварешек и мисок, выстроится очередь из голодающих, давно переставших надеяться на менее мерзопакостную и более удобоваримую пищу. Некоторые хитрецы засовывали в ноздри куски ткани, пропитанные болотной водой, чей запах хоть немного, но перебивал вонь стряпни и повара.

Иногда у Клира пропадал нюх и вкус. В такие дни он расправлялся с похлебкой неторопливо, дабы продлить чувство сытости и в ночном карауле или лежа на узкой койке не мучиться голодными спазмами или приступом желудочной болезни (от последнего выручал найденный на болотах корень рáдикуса). Уж ради одного этого лекарства Клир и его отряд, состоящий из пяти человек, готов был вернуться на болота, подвергнуть жизни опасности, но раздобыть спасительный корень. Как оказалось, погибнуть от болотных тварей даже приятнее, нежели долго мучиться от испражнений собственного тела. Да-да, лучше умереть от жвал нацми́ра[1], разрывающих грудную клетку, нежели в луже собственного дерьма с почерневшим обугленным телом.

Или чтобы бази́ликус[2] оторвал голову — мгновенная смерть, а главное, солдату будет все равно, кто откладывает осиные личинки или змеиные яйца в остатках его плоти, если она не пойдет чудовищам на корм.

[1] Вид болотной осы размером с крупного мужчину. Сливается с болотами, становясь незаметной для окружающих. Питается соком деревьев, трупами своих сородичей, людьми и не только. Предпочитает откладывать личинки в теплых местах (вылупляясь, те пожирают место своего рождения).

[2] Вид болотного змея длиной около трех метров, имеет черный блестящий окрас. Зачастую подстерегает свою жертву, лежа на ветках или свернувшись в корнях дерева (под темной водой).