Кто кого?

Иван Иваныч Иванов ещё раз критически посмотрел на дело рук своих. Вроде, всё путём: здесь тонкий намёк, тут неясная ассоциация, там звонкий лозунг. Талант не пропьешь! Сорок лет жизни в режиме "Ни дня без строчки" кошке под хвост не бросишь.

Он радостно хмыкнул, хотел было подпрыгнуть, как в молодости, чтобы достать средним пальцем левой руки хрустальную завитушку на люстре, да вспомнил про так некстати вчера разболевшуюся ногу. Не навредить бы!

Иван Иваныч вновь вернулся к планшету, прикрепил файл, щёлкнул мышкой - и его творение полетело на Марс.

Через пару секунд в маленькой, оклеенной разноцветными картинками каморке на Марсе звякнул колокольчик. Сконструированный из высокоэкологичных материалов биоробот в виде кудрявого купидончика - такова уж фантазия его творца, высокочтимого Леонардо! - подлетел на своих изящных крылышках к громоздкому сооружению "а ля ЭВМ". Мастер Леонардо называл его так с лёгким французским прононсом.

Что это такое, Керубино не знал и не хотел знать: к чему ему эти древности? "Раритеты", "антиквариат"! Ещё одни непонятные слова. Любят они, естественные люди, "почесать язык". Вот такое выражение Керубино нравилось: он представлял себе, что "естественники" тоже роботы - нажимают кнопку и меняют детали, старые вынимают, новые вставляют. А так как прежде всего изнашивается именно язык, то этот процесс связан в первую очередь с ним: и прежде чем приступить к починке, его требуется почистить, хорошенько размять рифлёной скалкой, чтобы затем смягчить специальным раствором, придающим языку гибкость, а речам - гладкость.

- Ну вот, так и есть! - Керубино задумчиво укусил пухлый кулачок. - Иван Иваныч использует слова, которые уже внесены в списки. Межгалактическая телепатическая газета (МТГ) выйдет только завтра, а списки избыточных слов уйдут в топку сегодня. Конечно, не исключено, что частички их какое-то время останутся летать в пространстве, и немногие из оставшихся "естественников" поймут, что хотел сказать автор. Хотя, по правде говоря, Керубино – главный редактор МТГ – толком не понимал его никогда.

Он старался быть вежливым - включал соответствующую кнопку под правым крылом, - но дело есть дело: и если новейший электронный блок-ноут, вмонтированный в ретро-ЭВМ, мигал красным на определенных словах, то Керубино безжалостной рукою заменял их более понятными для искусственных интеллектуалов выражениями.

Иван Иваныч обижался (и когда уже придумают топку для избыточных чувств?), «бил себя в грудь». Керубино понимающе кивал, проникновенно глядел ему в глаза и повторял другими словами то, что говорил ему Иван Иваныч.

Он был непрост, этот ангелок! Маэстро снабдил его, свое последнее творение, некоторой гаммой "лишних чувств", руководствуясь тем, что пока остался в мире хоть один «натуральный человек», избыточность чувств должна присутствовать и в «людях искусственных». Огромную же долю души детей Адама и Евы занимает тщеславие. У Керубино его было несравнимо меньше - высокочтимый Леонардо постарался отмерить ровно столько, сколько необходимо для понимания роботом чувств тщеславного человека.

Ну так вот, херувимчик изо всех сил стремился выполнить свою задачу: подчинить, усмирить, очистить, оптимизировать, минимизировать, рационализировать, концентрировать.

Иван Иваныч часто цитировал какого-то древнего классика: "Рассказывать надо так, чтобы словам было тесно, а мыслям - широко". Но Керубино эта формула не устраивала.

Он считал, что мысли нельзя пускать на самотёк, а для этого слова должны держать их в железных рамках.

Иван Иваныч, как мог, упирался. Каждая пядь красочного текста отстаивалась им со всей страстью. Но Керубино был сильным противником. Раз от разу его аргументы становились тоньше, голос теплее. Иван Иваныч обрушивал на него тонны красноречия. Керубино, незаметно включив кнопку под левым крылом, ловил речи оппонента, как зеркальце - солнечный свет, и будто солнечного зайчика возвращал их ему обратно преобразованными.

В какой-то момент Ивану Иванычу показалось, что Керубино - вполне поэтический робот и с ним ему, Ивану Иванычу Иванову, признанному виртуозу поэтического слова, становится туговато тягаться.

Мало помалу восприимчивый Керубино становился всё более говорливым, тогда как подуставший от длинных диалогов Иван Иваныч начинал всё более ценить лаконичность мыслей и скупость выразительных средств.

Казалось бы, цель Керубино была полностью достигнута. Однако процесс ее достижения оказался таким, с одной стороны, увлекательным, а с другой - выматывающим, что он призадумался: стоило ли оно того? Быть может, - Керубино и сам не ожидал от себя такой гибкости мысли, - Иван Иваныч прав, а он только напрасно сбил его с толку?