Кто в армии служил, тот в цирке не смеется!

Название этого сборника — крылатая поговорка, которую знает каждый, но только военный человек до конца осознаёт всю её глубину и многогранность. В этих коротких рассказах я попробую раскрыть смысл этого выражения. Все истории взяты из реальной жизни. Ни строчки не выдумал.

1. Алкотестер.

Расскажу вам одну историю, которая приключилась в полку связи в городе Улан‑Удэ. Однажды я — молодой лейтенант, только недавно прибывший в часть, — заступил в наряд помощником дежурного по части. А дежурным был очень опытный капитан, командир роты и, как оказалось, большой любитель подшутить.

Каждый советский военный должен помнить такой прибор — ДП‑64, предназначенный для звукового и светового оповещения о радиационном излучении. Устанавливался он, как правило, в комнате дежурного по части. Для тех, кто не в курсе, расскажу: этот прибор представляет собой коробку размером с кирпич, покрашенную серой молотковой краской, на которой — два выключателя: «сеть» и «работа‑контроль». Ещё есть лампочка и отверстие, из которого слышен звуковой сигнал в виде щелчков. Прибор очень похож на уличный советский таксофон из телефонной будки, только без номеронабирателя и трубки.

Работает он очень просто — как и всё в армии. Включаете «сеть» и выбираете «контроль» или «работу». В режиме «работа» прибор следит за радиационным фоном. Если всё нормально, он молчит, а при обнаружении излучения щёлкает из отверстия и моргает лампочкой. Чтобы проверить работоспособность прибора, нужно включить режим «контроль». Переключаем тумблер в «контроль» — прибор радостно щёлкает из дырочки и моргает лампой, сообщая нам, что он исправен и готов нести службу!

Висел этот прибор в комнате дежурного у входа и в режиме «работа» молчаливо контролировал уровень радиации. В тот день была суббота или воскресенье. Как положено, самых лучших солдат отпустили в увольнение в город. И вот ближе к вечеру они стали возвращаться и докладывать дежурному, что такой‑то рядовой из увольнения прибыл, замечаний не имел. Один, второй, десятый… Приближалось время отбоя, в увольнении оставалось всего пара человек и тут в комнату дежурного входит очередной военный. Доложил честь по чести, но что‑то в его поведении опытному старому капитану показалось подозрительным, и он стал с пристрастием спрашивать рядового, не выпил ли тот чего лишнего.

Рядовой бьёт себя пяткой в грудь, клянется и божится, что ни-ни! Ни единой капли не принял. Их беседа начинает принимать интригующий оборот. Вокруг собрался народ из дежурной службы, и я тоже встал рядом. Дежурный и так и сяк к солдату подъезжает, но не колется боец! Кремень!

Вдруг матёрый капитан берёт солдата за плечо и подводит к висящему на стене прибору ДП‑64. Показывает на отверстие и приказывает дыхнуть в него два раза. Солдату деваться некуда — дыхнул раз, два. Капитан включает на приборе режим «контроль», и тот добросовестно громко щёлкает и моргает лампой!

Радостный капитан восклицает:

— Пил! Прибор не врёт!

Тут боец сдался: ведь против техники не попрёшь! Признался и всех соучастников сдал.

Я от этой сцены чуть не лопнул со смеху. Кинулся в комнату отдыха на кушетку, накрыл голову подушкой и смеялся как сумасшедший! Весь собравшийся народ покатывался со смеху.

Дежурство пролетело — глазом не успел моргнуть. А вы говорите — цирк…

2. Попал я как то на свалку.

Однажды, в детстве, я классе в шестом учился, пошли мы с друзьями на свалку за колбасой. Не за той, что тухнет на прилавках магазинов и потом её выбрасывают. А за резиновой, метра по полтора длиной. Её производил наш завод резинотехнических изделий, и все пацаны города ею играли. Впечатление от свалки незабываемые! Горы промышленного мусора, по которым ползают жёлтые бульдозеры. Местами эти горы горят, выделяя едкий чёрный дым. Мощные грузовики постоянно подвозят новые порции отходов, в том числе и резиновую колбасу, вываливают, и опустошённые отползают. Зрелище интересное и запоминающееся. Пока добирались до свалки, наслушался я историй про то, как люди проваливались в мусор и сгорали заживо. В общем, на всю жизнь запомнил.

И вот я в Афганистане несу службу помощником дежурного по части, а тут надо старшим машины съездить, отвезти мусор на свалку недалеко от Кабула. Всегда этим с большим удовольствием занимались прапорщики, которые дежурили в автопарке, но в этот раз выпало мне. Надо так надо. Сажусь на место пассажира в мусоровоз старой советской конструкции. Это автомобиль типа Зил, самосвал с закрытым кузовом. Едем минут двадцать, и вот мы на месте! Свалка встретила нас безжизненной голой степью, усеянной множеством пробок от пивных бутылок и блестящими на солнце осколками разноцветного стекла. Больше на ней ничего не было. Ничего! Я даже не понял сначала, что мы на свалке.

Заезжаем, и вдруг, откуда ни возьмись, появляется человек восемь бачат-мальчишек, от десяти до пятнадцати лет, грязных с ног до головы. Одеты кто во что, на ногах стоптанные до дыр сандалии. У каждого в руках мешок и палка с крючком, сделанным из гвоздя на конце. И вся эта команда побежала за нами! Я не пойму, что происходит, а водитель останавливает машину… Они тут же окружают и начинают что-то кричать. Понять я смог только слово «командир», ну и то, что просят мусор выгрузить. Водитель говорит, что нужно взять у них деньги и высыпать мусор. Мне это предложение было вовсе не по душе, и я сказал выгрузить просто так. Неопытный был, и советское воспитание не позволило.

Выгружаем. Только приоткрылся затвор кузова, как пара пацанов уже запрыгнули внутрь! Я испугался, что их там завалит, но выехали они оттуда вполне удачно, а на нашей куче началась битва. Самый старший из них влез наверх и лупил палкой остальных куда попало, пока те не перестали атаковать кучу. После чего собрал с каждого по денежке и ушёл, а пацаны своими крючками начали быстро-быстро разбирать отходы и засовывать их в мешки. Причём наблюдалось явное разделение по типу отходов. Один брал только бумагу и картон, второй металл, третий банки, четвёртый тряпки, ну и так далее. Я решил понаблюдать, чем всё это кончится. Минут через десять всё было рассортировано и упрятано в мешки, и только мы начали отъезжать, как на это место другой бача пригнал десятка два овец. А вот после овец не остаётся ничего! Даже картоном и тряпками они не брезгуют. Ещё минут через десять свалка вновь сверкала битым стеклом и пивными крышками. По дороге в часть до меня наконец-то дошло, почему наши прапорщики так стремились отвезти мусор.

Ещё одна забавная история произошла со мной в Уссурийске, примерно в 1991 году. Возникла необходимость отвезти пищевые отходы из столовой на свинарник, который был при части. Идея хорошая: отходы всё равно выбрасывались, а тут их обращали на пользу солдатам срочной службы. Каждый день личному составу, заступающему в караул, выделялся доппаёк — сало, как раз продукт этого подсобного хозяйства.

Сажусь в машину на место старшего — и едем. Свинарник совсем рядом — пара‑тройка километров, и мы у ворот. Открывает нам не то солдат, не то пан‑атаман Грициан Таврический из фильма «Свадьба в Малиновке» — это я о внешнем виде свинаря. Видимо, начальство его проверяло нечасто.

Заезжаем на большой двор — примерно четверть футбольного поля размером и едем вдоль забора по кругу к кормушке. Вдруг замечаю, что из дальнего угла за нами припустила свора собак. Вы видели русскую борзую? Поджарая красавица, узкая морда, а бежит — как стрела летит! Вот такие ассоциации вызвал у меня первый взгляд на свору, догоняющую грузовик. Подумал, что начальство и собак держит.

Но когда свора нас догнала, я от удивления не мог вымолвить ни слова! Оказалось, что это свиньи! Поджарые, узкомордые — ну ни дать ни взять борзые издалека!

Выгружаем отходы в кормушку, а они через друг друга лезут, ныряют с головой в жидкую кашу вперемешку с супом, визжат как резаные! Как будто не ели несколько дней. Выгрузили — не успели отъехать, а кормушка пуста! Два десятка «борзых» свиноматок мигом смели литров двести отходов!

Выезжаем из ворот — и тут вижу, как несколько гражданских, по‑видимому жителей соседних домов, провожают нашу машину печальными, недоумевающими взглядами! Дескать, командир, а нам‑то когда?

Дошло до меня, почему в караул выделяют сало толщиной в сантиметр, которое можно жевать сутки.

3. Горю два раза в сутки.

Иногда слышу разговоры о том, что у военных большие пенсии и пенсионный возраст наступает намного раньше, чем у гражданских. Вот только мало кто знает, в каких условиях и каким образом зарабатывается военная пенсия!

Начиная с курсантских времён, каждый кадровый военный постоянно находится в стрессовой ситуации. Подъём по тревоге — стресс! Несение службы в карауле, выезд на учения, стрельбы, метание гранат, бесконечные проверки, комиссии и т. д. — всё это стресс. Именно поэтому многие военные пенсионеры так рано от нас уходят.

Служил я в одно время в Бурятии начальником полевой тропосферной станции Р‑412. В составе станции — два «Урала» с кунгами. Мощные, отличные машины! В одном кунге — аппаратура, а во втором — две дизельных электростанции для обеспечения электроэнергией.

О зиме в Сибири кто только не рассказывал — повторяться не буду. Очень холодно! Но полевые военные станции для любой погоды подготовлены. На каждом кунге есть отопитель ОВ‑65, работающий на солярке. Замечательный агрегат. В кунге с аппаратурой он был установлен в железном ящике под входной дверью, а над ним — выдвижная раскладывающаяся лесенка. Выдвинул лесенку, разложил, опустил — и пожалуйста, комфортный вход в кунг! Но тогда она закрывает доступ к отопителю. А если её, не складывая, поднять, чтобы подобраться к отопителю, то она накрепко подпирает входную дверь снаружи. Изнутри ни за что не открыть, пока лесенку не уберёшь. И однажды эта конструктивная особенность сыграла со мной злую шутку.

А дело было так. Проводились в то время масштабные учения, и я со своим экипажем и приданной мне радиорелейной станцией развернулся на заснеженной сопке для организации связи. Включили аппаратуру, настроили, организовали связь, дежурим… Электроэнергия есть, солярка есть — значит, всё хорошо, и можно немного расслабиться, приготовить ужин и т. д.

Я — в аппаратной, экипаж — в кунге радиорелейной станции, метрах в тридцати от меня, готовит ужин. Молодой боец суетится вокруг станций, наводит красоту на территории. Как положено, между всеми кунгами проложены телефонные линии и организована связь.

Стало смеркаться, и тут у меня перестал работать отопитель. Он дует, но воздух гонит холодный. Видимо, солярка закончилась или перемёрзла в топливопроводе — что случалось иногда. Наверное, летняя была залита в отопитель, а к вечеру мороз стал крепчать.

Я позвонил в соседний кунг, чтобы пришли посмотрели отопитель. Слышу — кто‑то закопошился под дверью. С отопителем занимается. Проходит минут пять, и я вижу, как из отверстия отопителя, через которое в кунг поступает тёплый воздух, повалил чёрный дым! Понимаю: горю. Пытаюсь открыть дверь, а она приоткрылась на три сантиметра — и ни в какую! Упирается в лесенку, которую боец не сложил и поднял наверх!

Из‑под двери в кунг начало пробиваться пламя! Другого выхода нет! Кричу, зову бойца — бестолку! Паника была ровно одно мгновение. Хватаю телефонную трубку и звоню экипажу — чтоб спасали!

Прибежали, бушлатом обернули отопитель, потушили пожар, сложили лесенка, меня спасли и стали искать того бойца, который всё это устроил!

А случилось вот что. Молодой неопытный солдат начал отогревать перемёрзший топливопровод факелом и поджёг солярку, которая натекла на дно железного ящика, в котором смонтирован отопитель. Испугался и убежал!

И что с ним делать? Человек первый раз в поле зимой. Поругали, конечно, по‑свойски. Но на этом приключения не закончились.

Вообще, каждый выезд — это новый квест. Никогда не знаешь, чем закончится. В тот раз предстояло нам провести на сопке четверо суток, а солярки у нас только на трое.

Начались третьи сутки учений. По служебной связи сообщили, что к нам вчера выехал бензовоз! «Встречайте», — мол. Думаю: что‑то долго он едет! Расстояние не очень большое — километров сто пятьдесят. Никакой связи с ним нет. Не было тогда мобильников, а УКВ‑радиостанции не работали на большие расстояния.

Время к ночи, темнеет. Поручаю дежурному таскать солому — малые копешки которой оказались разбросаны по всей сопке — на ту сторону сопки, откуда видна дорога, и жечь костёр всю ночь. Вдруг ночью приедут.

Задача поставлена, костёр горит, ждём солярку. Можно поспать. Отлично выспался!

Встаю поутру, открываю дверь кунга — и вижу картину из фильма про апокалипсис! По всей нашей сопке, под ярким светом луны, из‑под снега вырываются струйки сизого дыма! Горит, тлеет под снегом солома! Апокалипсис всё ближе и ближе подбирается к нашим машинам!

Снова звонок — и экипаж в полном составе, полуодетый, тушит сопку! Молодцы! Справились вовремя!

Оказалось, что под полуметровым снегом лежала скошенная, неубранная солома. От костра она начала гореть под снегом, постепенно охватывая место стоянки. А тот же молодой солдат, дежуривший у костра, утром побоялся кого‑нибудь разбудить.

Разные люди бывают. Вы думаете, что на этом закончились наши приключения? Не тут‑то было!

Бензовоза как не было, так и нет! А солярки осталось часов на восемь! Но главное — нет команды на свёртывание станции. И сколько нам ещё торчать на этой сопке — неизвестно.

Доложил начальству, что бензовоза нет. А уже пошли третьи сутки, как они выехали! Впору розыск объявлять. Вдруг поломались, замёрзли — всякое бывает.

Прошло ещё часа три — и поступила долгожданная команда: «Отбой!» Солярки осталось литров сорок — на четыре часа работы. Начинаем свёртывание — и тут на сопку залетает бензовоз!

С расспросами потом. Быстро сворачиваемся и заправляемся соляркой под завязку, чтобы по прибытии в часть не стоять в очереди на заправку. Хоть тут подфартило!

Долго после возвращения с учений я пытал прапорщика Толика, который был старшим на бензовозе, — где его мотало трое суток! Раскололся он только через пару месяцев после хорошего застолья.

Оказывается, водитель бензовоза, рядовой срочник, был из местных и уговорил прапорщика заглянуть в родную деревню — благо она была по пути. Заглянули — и попали на свадьбу! Узнав об этом я был ошарашен! Учения, связь, люди в поле могут остаться без топлива, а эти гуляют на свадьбе! Попытался понять почему так случилось, начал вопросы задавать. И получил обескураживающий ответ! "Я знал, что вам хватит",- сказал Толик. Опыт не пропьешь, однако! А отслужил Толян, к тому времени уже лет десять.

Скажите, обычному гражданскому человеку часто выпадает за одну неделю столько стресса? И это ещё не самый плохой вариант. Дальше будет…

4. О воде, технике и резинке из трусов.

Вторая половина 1988 года в нашей части, как и во всей сороковой армии в Афганистане, выдалась хлопотной. Все занимались подготовкой к выводу войск. Нужно было предварительно вывезти ценное имущество и подготовить технику к маршу по горным дорогам на расстояние более пятисот километров, а это непросто, если техника простояла без движения почти десять лет. Да, были у нас и такие машины.

Стоит такая бедолага без дела, скучает, а с неё потихоньку то одно, то другое могут открутить — правда, это было очень редко. В основном у машин страдали радиаторы системы охлаждения: они зарастали изнутри хлоркой от нашей воды и ржавчиной. Про воду можно отдельную главу написать — ведь вся зараза была оттуда. В Афганистане я узнал много новых болезней, о которых раньше не слышал: тиф, паратиф, желтуха, гепатиты, холера и т. д., и т. п., не говоря уже о дизентерии, которую, кстати, местные переносят легко, а мы от неё и умереть можем.

На горке над нашей частью стояла цистерна на двадцать кубов, в которую тонкой вялой струйкой, сантиметра два в диаметре, круглосуточно текла вода. Её никогда не перекрывали — она просто не успевала набираться. Лично я видел эту цистерну заполненной лишь на 20 процентов, то есть куба четыре в ней было. А в части 150 человек! Эта вода шла на всё: на приготовление пищи, в автомобили, на стирку и помывку людей.

И каждое утро, до подъёма, а за ночь в цистерну набиралось примерно десять кубов воды, фельдшер высыпал в неё полведра хлорки! Как на врага народа смотрела на него вся часть! Представляете, что было после такой воды в наших электрочайниках? Спираль нагревателя в нём через месяц покрывалась сантиметровым слоем накипи — и чайник можно было выбрасывать! На вкус вода была горькой. Единственное спасение это заварить верблюжью колючку — немного отбивало горечь.

Возле столовой всегда были ёмкости с кипячёной водой, снабжённые множеством краников. При посещении столовой каждый солдат был обязан наполнить этой водой свою фляжку, которая всегда висела у него на ремне. Отсутствие фляжки, как и питье некипячёной воды, жёстко наказывалось. И надо отдать должное доктору: в нашей части не было вспышек кишечных инфекций. Всего несколько человек попали в инфекционный госпиталь за те два года и восемь месяцев, в течение которых мне довелось там служить.

Теперь вернёмся к технике. Была у меня в подразделении подвижная мастерская связи на базе автомобиля ЗИЛ‑131 — кажется, ДМ‑2 называлась, но могу ошибаться. Внутри кунга вдоль бортов — рабочие столы с огромным количеством выдвижных ящичков с радиодеталями, а сверху — радиоэлектронные приборы и инструменты. Зачем эту мастерскую туда загнали в своё время — неизвестно. Возможно, в первое время применяли по назначению. Мне же она досталась в плачевном, разукомплектованном состоянии. В каждом маленьком ящичке не хватало деталей. Никто никогда в ней ничего не списывал. Впоследствии мне пришлось этим вплотную заниматься.

Автомобиль был более или менее в комплекте, но простоял без движения около десяти лет. Техническое состояние — на тройку. Основная проблема, как и у всех таких авто, — забитая система охлаждения двигателя. В части было немало таких автомобилей. Командованием было принято решение: системы охлаждения промывать, а радиаторы распаивать, механически прочищать каждую трубку охлаждения и снова запаивать! Советская техника иине такое позволяла с собой вытворять. Хотел бы я посмотреть, как из такой ситуации вытащить современную машину. Работы было много.

Штатный водитель моей мастерской целыми днями занимался машиной. Кроме радиатора, проверял все агрегаты, ходовую часть, электрооборудование. В конце концов, после проверки на месте, было принято решение опробовать автомобиль в движении. Для начала выбрали маршрут рядом с частью, и в один из летних дней 1988 года мы с водителем выехали на обкатку — впервые за долгое время простоя.

Тяжеловато было нашему ЗиЛу поначалу! Скрипя всем, чем можно, отряхивая десятилетнюю пыль, размазывая свежую смазку по стареньким агрегатам, проехал он первые километры. Мы прислушивались, присматривались, пытаясь выявить больные места, но, кажется, всё было более или менее в порядке.

Ездили мы в двух‑трёх километрах от части по улицам Кабула, за город не выбирались. Никакой связи с частью не было: на автомобиле не было радиостанции, а о мобильниках узнали только лет через десять. Не помню, каким образом мы ориентировались в незнакомом районе. Навигатора ещё не придумали, а остановиться и спросить прохожего — смуглого гражданина в чалме, сопровождаемого двумя‑тремя женами в парандже, — как‑то на ум не приходило. Языка, кроме отдельных слов, мы тоже не знали.

В общем, такое себе занятие — обкатывать военное авто в чужой, почти враждебной стране. Не сказал бы, что к нам плохо относились. Но среди мирных жителей вполне мог оказаться и вооружённый душман, и просто религиозный фанатик, да и любой малец за деньги вполне мог мину прицепить. Ещё нужно учесть постоянные попытки водителей ушатанных «Тоёт», заполонивших улицы Кабула, подставить под военный автомобиль зад своей машины. Ударишь ты такую консервную банку, на которой живого места нет, — а потом начинается вымогательство муки, продуктов и т.д. Продав это, водитель «Тоёты» вполне мог кормить свою семью несколько месяцев. Я молил бога, чтобы не пострадал пассажир или прохожий на улице! Если смертельный случай с девочкой, женщиной — откупиться можно, дорого, но можно. А если погибнет мужчина, мальчик — откупиться практически невозможно. Убить попытаются.

Вот в таких условиях едем на огромной грузовой машине по нешироким улицам пригорода Кабула. Вокруг кипит жизнь. Перед нами снуют разномастные ушатанные тачки, пешеходы, торговцы водой, шашлычники. Дуканщики выглядывают из дуканов, и, как всегда, полным‑полно мальчишек‑бачей слоняются, пытаясь хоть как-то заработать. Вся эта публика смотрит на нашу машину и внимательно провожает взглядами.

Потихоньку подъезжаем к большому перекрёстку, заполненному автомобилями. Требую от водителя внимания и осторожности. Снижаем скорость, но тут наш ЗИЛ ни с того ни с сего вдруг врубает полный газ и вылетает на перекрёсток, чудом не устроив замес из трёх‑четырёх легковушек! Тормоза еле держат, мотор ревёт, а педаль газа провалилась до пола! Водитель сообразил и выдернул ключ зажигания. Мотор заглох.

Сидим ошалевшие, пытаясь понять, что произошло. Педаль газа на полу и возвращаться не собирается, а вокруг сразу начинает собираться разномастная толпа. «Камандыр, что случилось? Давай памагу!» — и ещё пару фраз услышали мы. Автоматы на плечо — и к машине. Открываем капот и видим: пружина, которая должна удерживать педаль газа в верхнем положении, отсутствует напрочь! Видимо, от старости устала, отломилась и потерялась!

Отправляю водителя назад поискать пружину — ведь только что отлетела. Метров сорок проехали всего. Пошёл он искать — бесполезно! А толпа вокруг всё больше! Со всех сторон — «гыр‑гыр‑гыр» на всех языках Средней Азии. Стал побаиваться, как бы мину не прицепили, — внимательно смотрю за машиной, но разве углядишь!

Водитель вернулся ни с чем. Кто знает, как устроен привод педали газа на ЗиЛе, понимает, что придумать в поле, с голыми руками, замену этой пружине практически невозможно! Но тут мне в голову приходит идея! Не раз замечал, что в кризисных ситуациях начинаю лучше соображать. Командую водителю лезть в кабину и доставать резинку из трусов! И смех и грех!

На оживлённом перекрёстке столицы, в окружении галдящей толпы, мой водитель, слегка пригнувшись, вытащил из‑под брюк край трусов, зубами разгрыз резинку и вытянул её! Ныряет под капот, привязывает в нужном месте, сложив в несколько раз, — и через пять минут мы едем в часть счастливые и довольные. Толпа в недоуменном состоянии провожает взглядами уезжающий Зил. Педаль газа вяло, слабо, но держится; правда, нажимать на неё приходится очень осторожно. Так ни шатко ни валко приехали своим ходом. Докладываю зампотеху о приключении. Ни разу не улыбнулся подполковник, выслушал все подробности и после этого случая все машины ходили на обкатку с радиостанциями и колонной по несколько штук.

5. Помогаем связистам ДРА.

Мощнейшее на планете в прошлом веке государство — СССР — постоянно кому‑то помогало. Многие страны Африки, Южной Америки, Средней и Юго‑Восточной Азии и Восточной Европы получали из Союза вооружение, продовольствие, промышленные товары, оборудование и технику. Обучали своих специалистов в СССР.

И моей скромной мастерской связи в воинской части под Кабулом довелось принять участие в этом глобальном процессе, оказать интернациональную помощь связистам Демократической Республики Афганистан. Случилось так, что недалеко от Кабула местные связисты‑афганцы проложили новый магистральный кабель связи.

Это сейчас можно использовать какие угодно средства связи — от космических до интернета, — а в восьмидесятые кабель был одним из основных средств передачи сигнала. Магистральный кабель — это несколько десятков медных жил диаметром 1,2 мм, заключённых в бумажную изоляцию и свинцовую оболочку диаметром 3–4 см. Для того чтобы соединить концы такого кабеля, нужно не только срастить медные жилы, но и спаять свинцовые оболочки в специальной муфте с помощью припоя и паяльной лампы.

Все эти муфты — а они тяжеленные, свинец всё‑таки, — паяльную лампу и кучу других материалов таскает на себе кабельщик‑спайщик. Есть такая профессия.

Кабель проложить‑то афганцы проложили, и траншею под него вырубили в скальном грунте — это они отлично умеют, — а вот чтобы муфты спаять, не было у них специалиста! Не успели подготовить в Союзе! А может, отправили на учёбу, а он застрял в Москве. Влюбился, например, в москвичку.

И обратились афганские товарищи к нашему командиру за помощью. Оказалось, что во всей сороковой армии эту работу сможет выполнить только мой кабельщик, мастер своего дела — Александр Александрович. Дефицитная специальность оказалась. Работы, по их словам, было на неделю: кабеля — несколько километров, а муфт — по паре на километр выходит.

Попросил командир Саныча оказать интернациональную помощь — не в службу, так сказать, а в дружбу. Командиру сложно отказать. Собрал Саша инструмент, расходные материалы и уехал с «духами» куда глаза глядят — в рабство.

Увидели мы его только недели через две — похудевшего, опалённого солнцем, с прожжёнными сигаретами соломенного цвета усами. Уж он нам порассказал за рюмкой чая…

Где он жил и как питался, я сейчас уже не помню. Более 35 лет прошло с тех пор, а вот как ему работать пришлось, хорошо отложилось в памяти. Для помощи выделили ему двух афганцев — типа связистов‑кабельщиков. Единственное, на что они годились, — так это таскать мешок со свинцовыми муфтами и инструмент. И то хорошо.

Кабель был проложен в траншее, вырубленной между отвесной скалой и тропинкой, а по другую сторону тропинки, в шаге от неё, — минное поле. Как положено, кругом торчат указатели «Мины».

Землекопы, а точнее скалокопы — народ местный. Скалы копать умеют, этого у них не отнять. Один против троих наших будет в этом деле.

А вот со здоровьем у местного населения есть особенности. Очень многие страдают кишечными заболеваниями. А может, это мы придумали, что они страдают, а они просто с ними живут. Дизентерию, как мы насморк, переносят.

Но суть в том, что скалокопы, в силу особенностей здоровья, а точнее непрестанного поноса, загадили всё небольшое пространство между тропинкой и минным полем — вдоль всей траншеи. Не на минном же поле нужду справлять!

Под палящим солнцем Афганистана высыхает в момент всё что угодно! Высохло и оно. Приходит работать наша интернациональная бригада. Пять минут не прошло, Саныч паяльную лампу ещё не раскочегарил, а два помощника возле указателя «Мины» уже разгребли высохшее дерьмо руками, на железную треножку поставили маленький чайничек, разожгли под ним верблюжью колючку.

Этими же «стерильными» руками достали из мешка пиалушки, протёрли их внутри от остатков прошлого чаепития и зовут: — РафИк, иди чай пить! «РафИк» значит «друг» по‑афгански.

Саныч подумал, что он сдохнет тут же после первой пиалушки, но, видимо, верблюжья колючка, которую заваривали рафИки, — самое действенное снадобье от инфекций. Руки они не мыли никогда, воду брали где попало.

Что поразительно, за две недели такой жизни Саныч не заболел! Похудел заметно и пачек сорок сигарет выкурил!

Задача, поставленная командиром, была выполнена!

Рассказать эту историю какому‑нибудь доктору — ни за что не поверит.

6. Что хуже всего на войне.

Знаете, что хуже всего на войне? Это когда в воюющую боевую часть приезжает правильный, военный до мозга костей начальник штаба — из отличной воинской части на территории Союза, в которой всё по уставу!

Вот и в нашу часть в Кабуле назначили такого правильного военного.

Служили мы спокойно, вся жизнь была размеренна и, по военным меркам, очень даже ничего. Служба достаточно сильно отличалась от той, которая была в Союзе. Было очень много моментов, когда нехватку чего‑либо — будь то техника, стройматериалы, вооружение, запасные части и т.д., и т.п. — заменяли, на первый взгляд, совершенно неподходящим суррогатом, приспосабливаясь к местным условиям. Отражались эти условия и на несении службы, и на быте, и вообще на всём. Устав уставом, но все мелочи в него не затолкаешь. И называлось это очень метко — «афганский вариант».

Служил я тогда в должности начальника мастерской связи. Подразделение моё, кроме основных задач, выполняло и другие, совершенно не свойственные таким мастерским на территории СССР.

В составе мастерской было три дизелиста, которые посменно, круглосуточно дежурили на дизельной! Их задачей было завести дизель‑электростанцию и подать напряжение в часть в случае пропадания электроснабжения. Летом на это отводилось одна минута, а зимой — две! И пропадания были нередкими. Только свет погаснет, зампотех сразу на часы глядит: уложатся или нет. Затарахтит дизель через минуту — хорошо! А если через полторы — значит, служба завалена, дежурный дизелист спит на смене, начальник, тоесть я, не смотрит т т.д.! Сколько я наслушался из за этих полутора минут!!!

Ни в одной части в Союзе мастерская связи не отвечала за электроснабжение, не имела трёх дизелистов на круглосуточном дежурстве и несколько дизель‑электростанций. Не было такого! Вот вам типичный «афганский вариант» мастерской связи. Но деваться некуда. Надо — значит, надо. Служим.

Вся внутренняя связь, сигнализация, АТС, какие‑то радиостанции, телефония — тоже наша епархия. А материалов и запчастей — кот наплакал. Любой болтик, кусок провода, не говоря уже о приборах, приходилось везти за 500 км через пол‑Афганистана, порой под обстрелами.

И тут — новая метла! Форма с иголочки. Я больше в Афгане такой не видел. Позже и её присыпала афганская пыль. Кстати, пыль мельчайшая, как пудра, — и спасу от неё нет. Скрипит на зубах постоянно, сквозь закрытые окна проникает легко!

Посмотрел он, как служба организована, и сразу выяснил, что ни к чёрту! Связь начальника караула с постами есть, но простейшая, из каменного века, а надо сделать так, чтобы система засекала время движения часового от одной точки связи до другой и контролировала правильный маршрут движения часового. Точек было несколько на каждом посту. Пришёл часовой вовремя к очередной точке связи, вставил телефонную трубку в розетку, доложил начкару — всё хорошо! Не вставил вовремя трубку или нарушил последовательность прохождения точек — в карауле тревога, караул в ружьё и бежит спасать часового!

И мне надо срочно родить такую систему! Как мы намучались вычисляя время движения часовых между точками связи и обучая систему лишний раз не истерить, если часовой лишний раз споткнулся на маршруте! Но и это ещё не всё!

Вокруг части — колючка, забора нет, а это значит, что военнослужащие нашей части ходят через неё кому куда надо. И тропинки протоптаны. Мне поставлена ещё одна задача — организовать систему сигнализации по периметру части и вывести на пульт начальника караула! А это километра три будет. Сработает на участке сигнализация — и караул должен вылетать по тревоге в место проникновения. Из чего и чем делать эти чудеса техники — не волнует ни разу. Надо родить!

Привык человек к техническому прогрессу в Союзе! Но где наша не пропадала! Поскребли по загашникам, наморщили мозги — у кого они были — и из ничего, с помощью молотка, зубила и, как водится, какой-то матери, в течение месяца, сварганили обе системы. Ни интернета, ни «Ютуба», максимум — журнал «Радио» в помощь. Зато времени вагон! Ты же всегда на работе. Спишь на работе, ешь на работе, работаешь Кулибиным там же! Снова «афганский вариант»!

Конечно, наши усилия никто не оценил. Да и бог с ним. И всё бы ничего, только вот сделать — это одно, а тащить на себе поддержку и эксплуатацию этого нового чуда — совсем другое.

Мы замучались восстанавливать протянутые по колючке сигнальные линии! Главное — нечем! Проволоку брали из старых трансформаторов настолько тонкую, что её даже зачистить для пайки было невозможно: диаметр 0,1–0,2 мм. Толще нельзя! Нарушитель заметит! Да и проволока может не порваться, когда заденет. А рвали почти каждый день. То кто‑то пошёл в штаб армии, срезав путь, то за водкой, и такое бывало, то собака пробежала! А караул по три раза за ночь подрывается в ружьё и бегает по периметру!

С утра у меня — головная боль: заменить повреждённый участок. Проще полностью заменить, чем искать место повреждения и сращивать паутину в поле.

В конце концов кончилось это тем, что офицеры, ходившие в караул, попросили — и я, на свой страх и риск, закоротил самые беспокойные сигнальные линии внутри пульта начкара, конечно оставив в работе ту, которая проходила по колючке за жилым модулем начальника штаба. Все немного вздохнули.

Выйдет начштаба утром на зарядку за модуль, под солнышко, и двумя пальцами порвёт сигнальный проводок! Караул прибегает по тревоге, начштаба доволен — и все счастливы!

Были ещё случаи, когда желание сделать всё как положено приводило к опасным последствиям. Например, такая история.

Для проведения тренировки по организации связи между двумя тропосферными станциями необходимо развернуть их на расстоянии не менее нескольких километров друг от друга, иначе можно сжечь приёмные устройства сильным сигналом. Эти учения у нас обычно проводились по «афганскому варианту»: станции разворачивались одна на плацу, вторая — в автопарке. Расстояние — метров триста. Больше подходящего ровного места в части не было. Передатчики не включали, работали слабым сигналом с возбудителя.

Непорядок, решил начштаба. Учиться военному делу надо настоящим образом, как завещал великий Ленин, — и приказал развернуть одну из станций в шести километрах от части, в районе стрельбища, чтобы отработать тренировку как положено.

Отыграли учения, всё прошло нормально, но по возвращении со стрельбища в электроустановке станции обнаружили отверстия от автоматных пуль. А стрельб в тот день не было. Это явно указывало на обстрел издалека! Выстрелов никто не слышал.

После этого случая командир запретил подобные мероприятия.

Олег Солдатов