Мы всё ещё живём вместе. Это самое ужасное. Не разрыв с грохотом двери, не измена с чужим парфюмом на коже, а это — тихое, методичное умирание в четырёх стенах, которые когда-то были нашим миром.

Она заваривает мне утренний кофе. Ровно в семь. Как часы. Ставит чашку на стол, и фарфор издаёт тот самый мягкий стук, который когда-то был символом уюта, а теперь звучит как отмеренный тюремный шаг. Мы спим в одной кровати. Между нами сантиметры прострации, холодная полоса простыни, что кажется мне шириной с пропасть. Иногда ночью я просыпаюсь и вижу её тёмные волосы, рассыпанные по подушке. Раньше я запускал в них пальцы, как в спасительные заросли, утопал в их запахе — дождь и спелые яблоки. Теперь это просто волосы. Биологический факт. Наполнитель для подушки.

А её глаза… Боже, её карие глаза. В них были целые вселенные. В них я тонул, когда читал ей вслух Есенина, и она смеялась, поджав губы, а в уголках глаз собирались лучики-зайчики. В них горел огонь, когда она спорила о чём-то яростно и безрассудно. Теперь это просто два карих окуляра. Они смотрят на меня, но не видят. Вернее, видят — мужчину за столом, сосущего латте. Объект. Соседа по квартире.

Я смотрю на неё и понимаю: дом — это не всегда четыре стены. Иногда это тёмные волосы и карие глаза. Это её смех на кухне, её тёплые ступни, которые она прикладывала к моим голеням зимой, её глупые шутки посреди ночи. Это был мой дом. Единственное место, где я чувствовал себя не просто существом, а человеком. Живым и любимым.

Но наш дом опустел. Хозяйка ушла, оставив на своём месте похожую куклу. Куклу, которая моет посуду, гладит рубашки и отвечает односложно: «Да», «Нет», «Не знаю». Иногда я ловлю себя на том, что жду, когда с ней случится короткое замыкание, и она заговорит голосом той, прежней. Но ничего не происходит. Только тиканье часов на кухне.

И вот он, главный вопрос, который разъедает мой мозг, как кислота: «Если любовь закончилась, значит, это была не она?» Эта мысль кажется такой чистой, такой спасительной. Философский выход. Значит, та, первая, солнечная, смеющаяся, что целовала меня под проливным дождём, не боясь простудиться, — это и была Она. Настоящая. Единственная.

А та, что сейчас молча доедает свой ужин напротив меня, отодвигая тарелку с тихим «спасибо» — кто? Призрак? Неудачный клон? Когда именно произошла подмена? Может, той ночью, когда она плакала, отвернувшись к стене, а я сделал вид, что сплю? Или тем утром, когда я забыл о нашей годовщине, а она мне напомнила не радостным криком, а плоским, деловым тоном?

А может, всё было иначе? Может, той девушки и не существовало вовсе? Может, я её выдумал? Взял её тёмные волосы, карие глаза, её реальные черты и достроил их в своём воображении до идеального образа? Вдохнул в неё душу, которую она никогда не носила? И теперь, когда первая слепота прошла, я вижу лишь исходный материал — красивую, но чужую женщину, с которой меня случайно столкнула жизнь.

Любовь не закончилась. Она не хлопнула дверью. Она испарилась. Как пар от того самого кофе, что она мне заваривает. Он поднимается лёгким, душистым облаком, обжигает на мгновение, а потом его нет. Остаётся только чашка. Остывший фарфор. И тишина.

И я сижу в этом опустевшем доме, который когда-то был её именем, и понимаю, что остаться здесь — значит сойти с ума. А уйти — значит признать, что всё это время я был всего лишь одиноким хранителем призрака.

Загрузка...