Кукловод

– Где ты выбрал место? – спросил Гога Магогу и повернулся ко мне – А ты чего молчишь?

Пока тугодум и копуша Магога готовился к ответу, пока перебирал буклеты, откладывая в сторонку наиболее убедительные, Гога толкнул меня в плечо:

– Кончай ночевать, Стиви, выскажись, наконец.

– Отлезь, Гога. – буркнул я – Не видишь, я в печали? – и отвернулся к иллюминатору за которым проплывала безупречная голубизна Индийского океана – Вы меня везёте отдыхать, моё вам за это спасибо. Буду наслаждаться изо всех сил. Без вас я бы вовек никуда не попал, потому что зарплата учителя не для поездок по миру.

Умолкаю и смотрю вниз. Наемная «Бонанза» висит на высоте километр или около того, и далеко впереди появилось пятнышко острова, к которому мы летим. Всё было отлично, насколько это вообще может быть в начале отпуска при полном отсутствии материальных затруднений, но внутри меня сидел преогромный склизкий и холодный червяк, сигнализирующий, что вот-вот начнутся неприятности. Мотор заглохнет? Но нет, двигатель зараза гудит ровно и мощно. Пилот спокоен, что-то напевает себе под нос.

– Стиви! – не отстает Гога – Ты всегда чуешь лучше всех. Даже у меня нутро взвилось, а ты ещё раньше должен учуять.

– Ладно, не галди. – махнул я на него рукой – Есть что-то, причём серьёзное, но что? Непонятно. И вообще, мне всё не нравится.

– Излагай, капитал Смоллетт.

Я глянул на Магогу, что сложил буклеты стопкой на стол и со скучной миной уставился в выпуклый иллюминатор (кажется, он называется блистером) и заговорил:

– Мужики, мы летели на Сейшелы, а борт приземлился на Мальдивах и застрял. Типа двигатель вышел из строя и нужно его поменять. Нам даже вернули деньги за билеты, что нехарактерно для авиакомпаний. Дальше: Мальдивы, в смысле отдыха тоже на пятёрку, но мы тащимся Лаккадивские острова. Зачем?

– И правда, Магога, зачем? – повернулся Гога к третьему члену нашего трио.

– А чё? Хороший курорт, и нам большую скидку предложили. На Мальдивах мы бывали и не раз, а на Лаккадивах нет.

– Ну и какая разница между курортами? – буркнул я – Стерильно, стандартно, скушно и бездушно. Даже цены и проститутки везде одинаковые.

– Да чё вы завелись! – заоправдывался Магога – Зато тут нам дают целый остров. Полнейшая безопасность, во! И ваще, выбрали меня организовать отдых, я и организую, как могу.

– Ладно, потом разберёмся с предчувствиями. – решил Гога.

Магога при этих словах повеселел.

«Бонанза» коснулась поверхности Аравийского моря, за поплавками потянулись быстро уменьшающиеся водяные усы, а вот и белоснежный береговой песок. Лётчик выключил мотор, открыл дверь, выставил трап с поплавка на берег. Пока мы спускались, сноровисто вынул из багажника наши чемоданы и по очереди отнёс их к одинокому бунгало.

– Будут ли указания или пожелания, сэр? – поклонился он Магоге, начисто игнорируя нас.

– Ничего не надо. Лети уже. – Магога сделал величественный жест.

Самолет улетел, а мы пошли вдоль кромки воды. Хорошо тут. Красиво. Остров небольшой, на глаз – в окружности около километра, в середине пальмы и какие-то кусты. Ближе к нашему краю стоит одинокое бунгало, рядом с которым в землю вбиты сваи, основания для новых курортных жилищ. Получается, мы первые отдыхаем здесь.

– Здесь точно никого нет? – спросил Гога.

– Смотри сам. Остров пуст. В бунгало сняты боковые стенки, всё видно на просвет.

Любопытствую:

– Электричество откуда?

– Вон, в километре отсюда видишь островок побольше? Там автоматический дизель-генератор, а сюда кинули кабель, вот и все дела. – пояснил Магога.

Мы обошли островок и вернулись к месту посадки, любуясь на длинные медленные волны, движущиеся с востока. Видимо где-то там, за островом Шри-Ланки отгремел шторм, и сюда пришли его отголоски.

Гога сбросил с себя все тряпки и вошел в воду по пояс. Я тоже разделся и пошел следом, собираясь понырять, но нужно уточнить важную деталь:

– Магога, а как тут организована кормёжка?

– Да, вопрос с жратвой крайне актуален! – провозгласил Гога, глядя в морскую даль.

– Для вас этот вопрос совершенно неактуален, мой бывший приятель и мой покойный братец. – раздался голос Магоги, и я не сразу узнал его.

Оглянулся и замер поражённый.

Обычно придурашливое выражение лица моего старого приятеля вдруг сменилось жёстким прищуром. В руке Магоги появился большой пистолет, и ствол глядел в нашу сторону. Надо сказать, что крупнокалиберный пистолет не казался таким уж огромным в его руках. В самом деле, Магога почти двухметрового роста, с фигурой незабвенного Арни Шварценеггера. Магога с Гогой, по моде нашей юности, тоже когда-то занимались культуризмом, даже чего-то достигли, в смысле призов и званий. Но и в шестьдесят и он, и его родной брат Гога выглядят впечатляюще. Да, кожа одрябла и покрылась морщинами, мышцы немного расплылись, но объём и мощь видны в полной мере. Гога по сравнению с Магогой ещё мощнее: он на полголовы выше брата. В этой троице я выгляжу несколько чужеродно: мелкого роста, пузатый и лысоватый, в толстых очках.

Бах! И в затылок начавшему поворачиваться Гоге, влетела пуля. Между прочим, пулемёт «Утес» имеет тот же калибр – двенадцать и семь миллиметров. Бах! В районе поясницы Гоги образовалась ещё одна дырка. Тело качнулось и завалилось вперёд, в длинную-предлинную медленную бирюзовую волну. Почему-то бросилось в глаза, как быстро расплывается и исчезает кровь в толще воды. А повреждения… Можно даже не смотреть: лица у Гоги больше нет – вынесено пулей. Нет и живота. Сейчас волна отнесёт тело куда подальше и рыбы растащат его, как будто и не было на свете Григория Викторовича Солгалова, бывшего бандита, а ныне бизнесмена и депутата областного уровня, а заодно и моего школьный друга. У некоторых здешних рыб такие челюсти и зубы, что они перемелют даже кости, так что искать будет нечего. Да и не будет никто искать – мы же здесь, как внезапно стало ясно, после тщательного запутывания следов.

Бах! По ноге как будто саданули ломом. Я упал на колени, но тут же поднялся, на правом бедре широкая и глубокая рана, из которой обильно текла кровь.

– Вот так. Не стану повторять ошибку всех кинозлодеев. – скупо и холодно улыбнулся Магога – Самого опасного врага прижмурил сразу, а самого умного немного помучаю. Стой, где стоишь, Умник Дима, теперь мы можем поговорить.

– За что, Магога?

– Не Магога, а…

– Александр Викторович, за что ты убил родного брата Гришу? Да и со мной ты вроде не враждовал.

– Дима, мне давным-давно надоело быть на подхвате у братца, мне даже кликуху дали производную от его. Надоело прикидываться придурком. Пусть и под конец жизни я поживу самостоятельно и своим умом. Я Гоге давно, ещё с нулевых, говорил, что мы заработали достаточно, а ему бы всё играть во власть и влияние. Что же, придётся мне жить одному.

Магога говорил чётко, ясно, без слов-паразитов и приблатнённых словечек. Это было необычно и даже странно. Надо же, оказывается, он всю жизнь маскировался под недалёкого увальня, а на самом деле… Хотя… Преподаватели в институте его ценили, приглашали писать курсовые, даже звали в аспирантуру. Между прочим, меня с Гогой не звали.

– С Гогой в какой-то мере понятно, но меня-то за что? Мне просто любопытно, Саша.

– Дима, не удивляйся, но банально и пошло: из-за зависти. Ты же, как Эзоп из той пьесы, только рот откроешь и все бабы твои. Я это терпел, мне хватало тех, что готовы просто перепихнуться за деньги. Но случилась последняя капля: Зина, моя обожаемая Зина призналась, что всю жизнь любила не меня, а тебя. Тебя, сморчка! Тебя, а не меня! Всё перенесу, всё прощу, но такого надругательства над моей душой не потерплю!

– У меня с нею не было ничего.

– Я знаю. Ты же, сука, слишком благородный, чтобы наставлять рога другу. Ты же, сволочь, такой честный, что не пошел ни в бандиты, ни в депутаты. Учитель сраный. Географ с теодолитом. Всю жизнь прожил на одну зарплату. А Зина тебя, гада, за это тоже любила.

– Как же она призналась?

Я отчаянно искал возможность спастись, но Магога всё рассчитал как следует: по колено в воде не разбежишься, тем более что между нами метров десять, ну может чуть меньше. Да и кровоточащая рана на бедре отнимает подвижность. И с кровью в Аравийское море стремительно утекают силы.

– Зиночка перед кончиной впала в бессознательное состояние. Я в это время присутствовал. Когда она заговорила, я выгнал посторонних из комнаты. Думаю, это был один из элементов её агонии. Ну, понимаешь, я же не врач, думаю, воздействие температуры и всё такое… Вот и начала бредить. К тебе обращалась. Сволочь! Мне таких слов она никогда не говорила! – с надрывом выкрикнул Магога и вскинул пистолет.

Правду говорят, что свою пулю не услышишь, я её и не услышал. Зато увидел. Нечётко, но увидел смазанную пулю, пока она от обреза ствола не прилетела мне в левый глаз.

***

Вспышка темноты, и я оказался в довольно прохладной воде. Ярко светило Солнце, плавно вздымались медленные волны, ветра не было, потому гладь воды не морщилась. В стороне играла рыба, звонко шлёпала хвостами по воде. Стояла удивительная тишина. Покрутившись во все стороны, увидел, что берега не видно, и это, наверное, хорошо. Хорошо потому что я живой, и никто мне не угрожает, по крайней мере, непосредственно. Что же, у меня есть время подумать, что тут творится.

Начну с себя.

Я одет. На мне удивительной конструкции спасательный жилет, обтянутый синим шёлком и наполненный прямоугольными брусками. Скорее всего, пенопласт или пробка. Удивительный, потому что он мне едва ли не по середину бедра, причём и спереди и сзади. Под ним виден серый пиджак в крупную клетку. Ткань незнакомая, это не шерсть и не синтетика, а что-то сильно дороже. Под пиджаком жилет, застёгнутый на все пуговицы, ну, насколько видно. Белая сорочка и чёрный галстук, завязанный незнакомым узлом. По очереди поднял ноги, обнаружил, что на ногах ботинки со шнурками, а выше – брюки из той же ткани, что пиджак и жилет.

Из рукавов пиджака торчат руки. Посмотрел. А руки-то не мои, вот такие дела. У меня руки короткопалые, со старческими пигментными пятнами, пусть ещё редкими. Вены торчат узлами, кожа в мелкую сетку морщин. А тут длинные пальцы с ухоженными ногтями, упругая кожа. Молодые руки.

Хм… Магога влепил мне пулю в левый глаз, значит, заодно снёс затылок, а то и всю тыльную сторону черепа. Ощупываю голову. У меня прежнего короткая щетина волос – с некоторых пор я перестал ходить в парикмахерскую, а сам стригусь машинкой. А здесь недлинные – в толщину пальца волосы, на висках спускающиеся короткими бакенбардами. Под носом усы. На прежнем теле усов не было – надоели, стал сбривать, а ведь тридцать лет щеголял с ними.

И главное: левый глаз цел, зато ощущается ссадина на скуле и переносице. И шишка в верху лба. Предположить, что пуля калибром в двенадцать и семь миллиметров не пробила мне череп, а отрикошетила слегка ссадив кожу – смешно. Значит…

Значит, уважаемый консилиум, диагноз совершенно ясен: я в другом теле. Мое сознание угодило в другого мужика, скорее всего, только что умершего. Следовательно, вспышка темноты ознаменовала момент или даже процесс переноса сознания, и это мгновение могло быть любой продолжительности – от доли секунды до тысячелетия. Ну и возможен перенос в иную реальность – это прекрасно известно из книг про попаданцев, а я, каюсь, вельми грешен, люблю читать такие книжки.

Да, а в какое время я попал? Попытаюсь анализировать имеющиеся материальные ресурсы, а их довольно много, по крайней мере для анализа.

Первое это спасательный жилет. Он не похож на те, из двадцатого и двадцать первого века – очень большой. Непохож даже по внешнему виду: те обтянуты оранжевой синтетикой, чтобы было легче искать с воздуха. На спасжилете из будущего небольшой нагрудник и хороший такой воротник, чтобы удерживать голову лицом вверх. А здесь он одинаковый спереди и сзади, а воротника нет вовсе, что создает неудобство: голова валится назад и шея устаёт. Заглянуть бы в сам жилет и посмотреть, чем он наполнен – пенопласт, пробка или капок. Пробку и капок перестали использовать в шестидесятые, пенопласт используется до сих пор. Но распарывать жилет глупо, да и нечем. Будем считать, что нижнюю временную границу мы определили – начало массового применения пароходов, а это середина девятнадцатого века. Раньше спасательные жилеты вроде бы использовали не широко.

Теперь переходим на слой ниже. Ткань пиджака натуральная, дорогая. У меня никогда не было таких дорогих костюмов. Это плюс, значит я на вершине трофической пирамиды приматов вида хомо сапиенс. Судя по воротнику и лацканам пиджака они, если из двадцатого века, то из самого начала, а точнее не скажешь. Воротник сорочки сказал немного, но ясно – на позднее тридцатых годов двадцатого века – где-то я читал, что именно тогда внедрили эту хрень, благодаря которой воротники стали держать форму, но оставались достаточно мягкими. Кстати, неплохой материал для прогрессорства. Ну и для бизнеса тоже, что уж кривляться, жить на что-то надо. То есть верхнюю временную границу установим от начала тридцатых годов двадцатого века, а нижнюю где-то семидесятые годы девятнадцатого. У Эмиля Золя был пиджак с похожими лацканами. Помню, поскольку недавно перечитывал классика, а на обложке книги был красивый портрет. Впрочем, причёска поднимает нижнюю границу в район восьмидесятых-девяностых, поскольку раньше носили длинные волосы, иногда даже завитые.

А что дают эти мои выкладки? Да ничего.

Судя по положению Солнца, я нахожусь в том же море – в Аравийском. Вряд ли меня перенесло в Атлантику или Тихий океан. Солнце почти в зените, чуть к югу, и если я правильно понял, нынче зима. Это значит что я где-то на десятом градусе северной широты, ну, плюс-минус. Определить долготу не смогу – нет часов.

Хотя… полез на пояс, в кармашке для часов обнаружил довольно крупный пижонский хронометр в узорчатом платиновом корпусе, со стразами. Платину я знаю: у меня была платиновая запальная трубка от старинной пушки. Часы на цепочке, так что опасность потерять минимальна. Нашел и нажал кнопочку, открывающую крышку, и сразу понял: хрен мне, а не определение долготы: часы наполнены водой. Жаль. Уж и не знаю, удастся ли отремонтировать эти часики, слышал, что они очень не любили морской воды. Ну да, пусть это станет самой большой моей проблемой, ибо есть вопросы серьёзнее, например, как меня нынешнего зовут, и как я тут оказался. Лазание по внутренним карманам результаты дало, но невнятные: в правом кармане пиджака оказался платиновый портсигар с размокшими папиросами, которые я тут же вытряс. На крышке гравировка по-немецки готическими буквами: «Альфреду Виктору в день двадцатипятилетия от любящего отца» и дата 15 сентября 1890 года.

Ага. Скорее всего, это мой день рождения, уже неплохо, и, кстати, по имеющимся признакам я довольно точно определил временной промежуток. Это мне плюс. Портсигар в карман, лезу за пазуху, обнаруживаю там крестик, кстати, тоже платиновый, а рядом с ним золотую ладанку. Крестик оказался не наш, не православный, а чей – не знаю. Не разбираюсь я в этих штучках, и католический от лютеранского креста или какого-нибудь коптского не отличу. Я даже не знаю, есть ли различия вообще. В ладанке – эмалевые портреты мужчины и женщины средних лет, надо полагать, родителей моего вместилища. Надписей не было. Ну да ладно, оботрёмся-разберёмся.

Замёрз.

Вода вообще-то тёплая – градусов двадцать, а то и двадцать пять, но от постоянного оттока тепла скоро совсем окоченею и кирдык бывшему Диме, а нынче Альфреду Виктору. Но шанс на выживание есть. Между одеждой и телом имеется водяная прослойка, согретая моим теплом. Эта прослойка защищает меня от быстрого переохлаждения, хотя и не так хорошо, как хотелось бы. Мысли вильнула и вернулась к прежней теме: надо бы выяснить свою фамилию, если это вообще возможно.

Чтобы согреться поплыл по волне куда-то на запад. С такой скоростью до Африки доберусь примерно за два-три года, хотя можно и не торопиться – наверняка мной подзакусит какая-нибудь акула, хотя бы и вон та, чей поплавок неподвижно торчит метрах в ста от меня.

Хм… Неподвижно… Читал, что акулы не могут замирать в неподвижности, поскольку тут же тонут. Или это одна из баек, что прилипла в детстве и осталась до самой старости? А ну как сейчас бросится на меня, да и растерзает.

Потихоньку плыву, уже немного согрелся. Чтобы не обгореть от экваториального Солнца, вынул из нагрудного карманчика носовой платок и накинул на лицо, оставив дырочку для обзора. Надо же следить за акулой, правда?

А акула стоит и стоит, и с нового ракурса её плавник стал выглядеть не треугольным, а вовсе даже прямоугольным. Хм… Значит это не плавник. Тогда что мне мешает его осмотреть?

И я поплыл к плавнику, а может и к ящику.

При взгляде в упор плавник оказался чем-то вроде резного навеса, а акула – дверью из ценных пород дерева. И не просто дверь, а дверь от дворца: судите сами, в квартирах не ставят двери высотой метра три с половиной, а в ширину около полутора метров, как бы не больше. С прежними руками я бы легко измерил эту дверь, поскольку знал длину и толщину ладоней и каждого пальца. Это очень удобно – постоянно иметь при себе довольно точный измерительный инструмент.

И в толщину полотно очень приличное – сантиметров десять-двенадцать. Дверь заключена в массивную раму. Уж не знаю как правильно, мужики в нашей местности называли её косяком.

Вах! А вдруг это портал в иное измерение? А что? Открываешь дверь и шагаешь с мир меча и магии.

Воодушевлённый новой идеей я взобрался на дверь и принялся её тянуть на себя. Ага. Щяз. Дверь из массива твёрдого дерева такого размера весит не меньше тонны, а напитавшаяся воды и того больше. К тому же, плёнка поверхностного натяжения весьма прочна, не так просто оторвать плоскую вещь от водной поверхности. А что если толкнуть? Потолкал. Даже поколотился всей тушкой – тоже бесполезно. Видимо, тут нужны заклинания, но кроме банальных «Тох-тибидох», «Сезам, откройся», «Ахалай-махалай» и «Дерпарол» я и не знаю. Абыдна, да! Надо было в своё время учиться мистике, а не научному атеизму…

Кстати, известные мне заклинания не сработали, увы и ахЪ.

Пока колотился в дверь, стало жарко. Температура воздуха градусов двадцать пять, вполне комфортно. Разделся, разложил свою одежку на спасательный жилет, а ботинки пристроил на резной козырёк. Кальсоны пристроил туда же. Мать моя дорогая! Вот отчебучивал мой предшественник! На экваторе ходил в костюме, застёгнутом на все пуговицы, да ещё и в кальсонах! Шёлковых, но тем не менее. Хотя… В этой одежде есть смысл – она действует как термос. Не зря же наши казахи и калмыки носят летом плотные халаты на вате, а то и на меху. И русские мужики тоже часто летом ходят в тёплой одежде, часто и в шапках. Как ранним утром по холодку выйдут, так до вечера и не снимают. Мудрое поведение. Одежда, как термос оберегает тело от жары. Мы там, в будущем разбаловались с кондиционерами и прочей климатической техникой, а тут люди ещё слишком близко к природе. Решено, буду следовать местным обычаям. Во-первых, они более правильные, а во вторых выделяться среди хроноаборигенов не стоит. Кстати, когда попаду к людям, надо для начала осмотреться насчёт анахронизмов, а то как бы не попасть врасплох. Вдруг окажется, что Гога сотворил надо мной одну из своих отвратительных шуточек, и Магога его вовсе не убивал, просто я находился под воздействием каких-нибудь интересных веществ и гипнотической установки. Но как тогда я попал в это тело? Оно совершенно точно не моё. Это тело моложе, стройнее, ухоженнее… Не считая остальных несуразиц, в прежнем теле больные почки, и сейчас бы я корчился от боли их-за переохлаждения и спровоцированной им колики.

Ладно, будет время, будет и над чем поразмыслить, в конце концов, если начнут расспрашивать излишне любознательные дяденьки, стратегию ухода в глухую несознанку никто не отменял, а она при всей ожидаемости и примитивизме – одна из самых действенных.