Курсант.

Утро началось ранним, влажным питерским туманом, который стелился по площади перед Академией Следственного Комитета, расплываясь мягкими слоями вокруг стоящих групп абитуриентов. В основном — растерянные ребята вчерашние школьники, только что «выдохнувшие» последнее напряжение перед ЕГЭ. Многие впервые в жизни в таких строгих костюмах, кто-то с папками под мышкой, кто-то с родителями, кто-то с друзьями – для моральной поддержки.

Девушки шёпотом повторяли определения из обществознания и взволнованно щебетали, впрочем, довольно приглушенными голосами, а многие парни бледнели, то и дело вытирая вспотевшие от волнения ладони о брюки.

Игорь Громов — мужественно-красивый, очень серьезный юноша с темно-русыми волнистыми волосами, высоким лбом, решительными чертами лица и упрямым подбородком — стоял немного в стороне от толпы, погруженный в свои мысли. Глаза у него были серые, стального оттенка, большие и внимательные, и их прямой взгляд частенько приводил в замешательство лжецов, которым казалось, что парень видит их насквозь.

Игорь не был очень высок, но ему вечно казалось, что он мал ростом, хотя в нем было ровно 182 сантиметра. С 16 лет он усиленно качался в тренажерном зале школы, а с 9 лет ходил на борьбу дзю-до, в которой получил уже зеленый пояс, поэтому фигура его сводила с ума девушек — сильная, гибкая и спортивная. Недостатка в поклонницах у Игоря не было, но никто из девушек не смел по-современному вешаться ему на шею и открыто флиртовать, потому что их моментально останавливал прямой и даже удивленный взгляд парня, который казалось говорил им — «Чего тебе надо? Ааа…это? Напрасно.» Слишком серьезен был выпускник школы с математическим уклоном, который был пока ориентирован только на учебу.
Он стоял в сторонке не потому что стеснялся — просто привык думать в тишине, и тем более, не повторял ничего: знания у него не лежали слоями «подготовки», они были встроены в его способ мыслить.

Баллы ЕГЭ у Игоря были почти эталонными — из тех, что в приёмной комиссии отмечают галочкой на полях: русский — 92, история — 89, обществознание — 96.

Этого было достаточно, чтобы пройти в любой юридический вуз страны, но для Академии СК это было лишь «право на вход». Настоящие испытания начинались только сейчас — там, где уже никакие баллы не помогут, а решит только голова и характер.

Когда двери открылись, толпа двинулась внутрь.

Абитуриентов распределили по группам: сначала — регистрация, потом — дополнительные вступительные профессиональной направленности.

Группа в которую попал Игорь, вошла в просторную аудиторию с ровными рядами столов. На каждом лежала тонкая брошюра:

«Тест логико-аналитического мышления».

Председатель комиссии — мужчина лет пятидесяти, сухой, строгий, в форме капитана юстиции СК— прошёл вдоль рядов и объявил:

— На выполнение — сорок пять минут. Задания разного уровня. Никаких телефонов. Разговоры запрещены.

Он щёлкнул секундомером.

Абитуриенты развернули брошюры — и почти синхронно притихли.
Сложность тестов была выше, чем они ожидали: не ЕГЭ, не Олимпиада, не школьная логика.

Игорь медленно прочитал первое задание:

«Установите логическую ошибку в рассуждении…»

За секунду понял.
Отметил.
Пошёл дальше.

Второе:
«Определите, какой вывод невозможен при следующих исходных данных…»

Он закрыл глаза на долю секунды, прогнал цепочку через сознание — и спокойно сделал отметку.

Третье:
«Найдите несоответствие в коротком описании бытовой ситуации…»

Игорь отметил его почти сразу: в тексте фигурировало действие, которое физически не могло произойти в указанном порядке.

Это полностью соответствовало уровню вступительных СК России: проверка внимательности, способности не путать факты с предположениями и видеть структуру текста.

Время шло.
Где-то в зале кто-то уже начал нервно постукивать ногой, кто-то сжался в комок над листом, кто-то поднял глаза к потолку в попытке «вытянуть» мысль.

Комиссия наблюдала из соседнего помещения через широкое внутреннее окно — прозрачную вставку в стене, через которую было видно весь зал. Время от времени экзаменаторы переглядывались, явно отмечая что-то в поведении абитуриентов.

— Двадцать минут прошло — а вон тот, седьмой ряд, — уже перевернул на финальные задания, — заметила женщина-экзаменатор в сером брючном костюме и белой английской блузке.

— Вижу. Пусть пройдёт все до конца, — ответил мужчина с серыми глазами в штатском. — Уровень виден сразу.

Игорь не пытался быть быстрым. Он просто думал ровно в том темпе, в котором работал его аналитический аппарат.
Последние задачи — на сопоставление данных и выявление логической несостыковки между двумя короткими утверждениями — оказались самыми интересными.

Секундомер щёлкнул снова:

— Сдаём работы.

Абитуриенты шумно выдохнули.
Где-то в третьем ряду раздались всхлипывания како-то чересчур нервной абитуриентки, несколько парней с ошеломлёнными лицами обсуждали, что ничего не успели.

Игорь встал, подошел к столу и молча положил свою брошюру перед капитаном юстиции.

Следующим этапом было собеседование с комиссией.

Абитуриенты заходили по одному.

В холле перед дверью стояла очередь — напряжённая, смятая. У некоторых были расстроенные лица после первого испытания, некоторые девушки чуть не плакали.
Кто-то бубнил про «мотивацию», кто-то репетировал фразы.
Игорю репетировать было нечего. Он был готов отвечать прямо и честно, впрочем, как всегда.

Дверь открылась в очередной раз.
— Громов Игорь Александрович.

Он вошёл.

Аудитория была просторная, с длинным столом, за которым сидели трое:

— женщина-психолог,
— преподаватель по правовым дисциплинам,
— офицер Академии, полковник юстиции.

Полковник первым поднял голову:

— Игорь Громов. Восемнадцать лет. Санкт-Петербург. Школа с математическим уклоном. Олимпиады были?

— Да, — спокойно ответил Игорь. — По математике и логике.

— Хорошо. Тогда скажите вот что…
Полковник щёлкнул пальцами, и преподаватель подвинул ему лист.
— Представьте: трое свидетелей описывают одно и то же событие, но их показания расходятся. Ваши действия?

Игорь не задумывался:

— Уточнить обстоятельства, из которых они наблюдали ситуацию. Развести их версии по порядку событий, убрать интерпретации и оставить только фактологические элементы. Потом — сопоставить совпадающие данные и определить, где расхождение могло возникнуть из-за особенностей восприятия.

Психолог подняла брови.
Преподаватель сделал короткую пометку.

— Хорошо… а теперь скажите: почему Следственный комитет? Почему не юрфак, не МВД? — спросил преподаватель.

Игорь ответил честно:

— Потому что мне интереснее не применять чужие выводы, а искать собственные. Находить то, что спрятано в деталях. Потому что в МВД много направлений, а в Следственном Комитете всё предельно ясно: расследование — это суть работы. И это – мое.

Полковник едва заметно улыбнулся — очень редко, почти незаметно.

— Последний вопрос, — сказала женщина-психолог. — Что для вас первично: закон или справедливость?

Игорь на долю секунды задумался.
Ответ был комплексным, и он сформулировал его именно так:

— Закон — это рамки. Справедливость — смысл. Рамки должны служить смыслу.

Женщина слегка выдохнула, будто не ожидала от восемнадцатилетнего пацана такой формулировки.

Полковник посмотрел ему прямо в глаза:

— Громов… вы понимаете, что служба — это тяжело? Это не кино, не детективы. Здесь люди ломаются. Здесь работают сутками. Здесь нет права на ошибки.

— Я понимаю, товарищ полковник.

— Ладно. Всё. Свободны.

Последним этапом было психологическое тестирование.

Оно проходило в большом компьютерном классе — ровные ряды мониторов, белый свет ламп, монотонное щёлканье клавиш. Абитуриенты сидели напряжённые, многие уже с красными глазами от сотен однообразных вопросов. Но Игорь работал спокойно, движением взгляда перебегая от строки к строке.

И вдруг на экране появились вопросы, которые выбивали из колеи даже самых уверенных.

«Вы опаздываете на важную встречу, а по дороге видите человека, которому явно плохо. Ваши действия?»

По залу прошёл робкий шорох — кто-то тихо ругнулся.
Варианты были специально составлены так, чтобы каждый казался неправильным.

Игорь выбрал тот, что отражал простую логику:
«Оказать помощь и сообщить по телефону о задержке. Человеческая жизнь важнее любой встречи.»
Без пафоса, без драматизма — просто так, как он бы сделал.

Следующий вопрос был ещё более странным:

«Что вы сделаете, если близкий вам человек постоянно нарушает правила, но просит вас держать это в тайне?»

Взъерошенный парень в соседнем ряду хмыкнул и стёр уже третий ответ подряд.
Варианты были провокационные: «отвести в полицию», «потакать», «молчать».

Игорь выбрал иной — единственно рациональный:
«Сначала поговорю с ним серьёзно. Если нарушение создаёт угрозу — я обязан действовать по закону.»

Третий вопрос был совсем «на излом»:

«Вы уверены в своём решении, но все вокруг — против. Как вы поступите?»

Многие бы выбрали либо упрямство, либо покорность.
Игорь отметил:
«Проверю факты ещё раз. Если буду убежден, что прав — останусь при своём мнении.»

Логично. Без театральности. Прямо и честно.
Психолог, сидевшая за стеклом наблюдения, чуть заметно кивнула — такие ответы показывали и самостоятельность, и холодную голову.

И последний «каверзный» блок: тест на переключение внимания.
На экране появлялась таблица из сотен символов. Нужно было за тридцать секунд найти все «Е» с маленькой точкой сверху и все «4» в кружочках.

Кто-то ронял мышку от спешки, кто-то в панике мельтешил глазами, кто-то откровенно пыхтел от натуги.
А Игорь просто «скользил» по таблице взглядом, как будто видел скрытый порядок там, где остальные видели хаос. Попадал точно — символ за символом, быстро, ровно, без суеты.

За стеклом психолог снова переглянулась с коллегой.
— Этот парень… как будто читает не глазами, а структурой, — прошептала она.

Игорь прошёл через все блоки спокойно, уверенно, вдумчиво.
Он не пытался «играть» ответы — отвечал честно, ровно, без крайностей. ОН и жил всегда так – честно, сдержанно, ровно.

Психолог, наблюдавшая за общим процессом, отметила, что Игорь не делает паузы перед сложными вопросами — значит, он не боится внутренних конфликтов, не пытается подстраиваться под образ «идеального кандидата».

Последовавшую потом Медкомиссию Игорь прошёл без сложностей: терапевт отметил крепкое здоровье, хорошую физическую подготовку, психиатр — спокойный, уравновешенный характер. В итоговом заключении стояло короткое: «Годен. Ограничений нет». Это был один из самых формальных этапов, но многие абитуриенты переживали именно его; Игорь же прошёл через него так же ровно, как и через все остальные испытания.

Когда он вышел из корпуса на знойный летний воздух, площадь перед Академией снова была заполнена абитуриентами и родителями — обсуждающими, спорящими и измотанными.

Игорь просто вдохнул и — ровно и глубоко. В принципе, он просто чувствовал внутреннюю уверенность, почти тихое, спокойное знание: он сделал всё, как должен был, знал, что сделал все, что смог. И даже больше. Потому что уже почти три года штудировал учебники, по которым учатся криминалистике, логике, психологии. Потому что уже в старших классах школы твердо знал – куда пойдет учиться профессии. «Или» для него просто не существовало.
Позже, когда комиссия изучит тесты, протоколы и оценки собеседований, один из членов скажет:

— Парень… Громов… Игорь — с редким складом ума. У него логика не «учебная», а естественная. Будет толк.

И это окажется правдой.

………….

Через три дня Игорь уже с восьми утра был у Академии, чтобы посмотреть списки поступивших. Перед входом в Академию толпилось несколько десятков человек: родители, абитуриенты, друзья, те, кто пришёл сегодня узнать — здесь ли начинается их жизнь или надо искать другой путь.

Стенд с приказом о зачислении висел прямо у входа, в стеклянной витрине. Ещё до восьми утра перед ним уже образовалась плотная группа — кто-то пытался читать сквозь стекло, кто-то тянул телефон, кто-то нервно повторял вслух свою фамилию, будто боялся забыть. Все нервно толкались у стенда, пытались пробиться поближе, чтобы найти или не найти свою фамилию.

Игорь подошёл спокойно, но в толчею не полез. Не потому, что не волновался — просто он никогда не показывал своё волнение, хотя сердце немного усиленно отбивало свой ритм. Он встал немного сзади, ожидая, пока толпа чуть разойдётся. Кто-то всхлипнул, кто-то резко развернулся и ушёл, кто-то, наоборот, подскочил, обнял отца, мать — и чуть не расплакался от радости.

Наконец между людьми образовалась узкая щель.
Игорь шагнул вперёд.

На белом листе, прижатом к доске металлическими зажимами, стоял жирный заголовок:

ПРИКАЗ №… О ЗАЧИСЛЕНИИ НА ПЕРВЫЙ КУРС АКАДЕМИИ СЛЕДСТВЕННОГО КОМИТЕТА РОССИИ

И ниже — список.

Фамилии шли по рейтингу: сверху — самый высокий конкурсный балл.

И почти сразу— во второй строке— он увидел:

ГРОМОВ ИГОРЬ АЛЕКСАНДРОВИЧ — ЗАЧИСЛЕН.

Справа — конкурсный балл, сложенный из ЕГЭ, психологических тестов, ДВИ и собеседования:

293 / 300. Один из лучших результатов набора.

Прямо под его фамилией стоял значок:
«Зачислен на бюджет. Прибыть к 1 сентября.»

Игорь сделал всего один вдох — глубокий, ровный.
Не улыбнулся, не выдохнул резко, не подпрыгнул.
Просто на секунду прикрыл глаза — как будто что-то внутри наконец стало на своё место. Кулаки сжались сами собой и по груди разлилось радостное возбуждение и сердце забилось стремительнее.

Он посмотрел ещё раз — не на свою фамилию, а на весь список целиком.
Убедился, что всё действительно так.

И только тогда медленно отошёл от стенда, освобождая место другим.
Толпа поглотила его, но внутри было ощущение такой тихой, крепкой радости, что даже холодное утреннее солнце казалось тёплым.

Сегодня начиналась его настоящая жизнь.

Когда Игорь поднялся по лестнице на свой этаж и вставил ключ в замок. Он вошёл тихо, аккуратно, словно боялся разбудить того, кто может быть спал, и почти сразу в проёме кухни появилась мама — так стремительно, будто стояла там весь день, слушала каждый лифт, каждый шаг, каждый скрип лестницы. Милая, добрая женщина лет сорока шести, худенькая, как девочка, с мягкими чертами лица и добрыми глазами. По ее лицу было видно, что внешностью Игорь пошел не в нее, но контур решительного рта сына повторял контур губ мамы, и улыбались они почти одинаково.

Она буквально замерла на секунду, вглядываясь в его лицо, будто пытаясь одним взглядом прочитать всё: устал ли, побледнел, испугался, дрожат ли руки, держится ли он…
И только потом выдохнула — едва слышно, как если бы всё это время не дышала.

— Ну?.. — спросила она, и в этом «ну» было столько любви, тревоги, гордости и страха, что у любого другого человека навернулись бы слёзы.

Игорь тихо снял кроссовки, поставил их ровно у стены, поправил шнурок — не потому, что тот мешал, а потому что ему нужно было хотя бы несколько секунд тишины перед тем, как сказать.
Но когда он поднял голову, его голос был ровным, спокойным:

— Всё нормально, мам. Я всё прошёл.

Она не поверила.
Точнее — поверила, но хотела услышать больше, почувствовать в его словах эмоцию, которую он, как всегда, тщательно прятал под ровной, мужской сдержанностью.
Она подошла ближе, коснулась его плеча ладонью — тёплой, мягкой, чуть дрожащей.

— Сыночек… ты точно?..

Игорь улыбнулся уголком губ — той короткой, почти незаметной улыбкой, которую понимали только очень близкие люди:

— Точно, мам. Всё хорошо. — наклонился и нежно поцеловал мать в щеку, пахнувшую уютом, домом и немного —выпечкой.

Она коротко обняла его и с облегчением сказала:

— Ну и слава Богу! Пойдем, подкрепись, сынок.

На стол встала тарелка с бутербродами, тёплый суп, который она уже разогревала несколько раз, не зная, когда сын вернется домой.

— Рассказывай, — сказала она, садясь напротив и пристально глядя на него, словно боялась упустить хоть одно слово. — Как было? Сложно? Тест? Собеседование? Психолог?.. Ты ведь ничего не скрываешь?

Игорь откинулся на спинку стула, вдыхая запах дома — тёплого, спокойного, самого родного на свете. Он начал рассказывать — коротко, спокойно, без украшений.
Про длинные коридоры академии, про комиссию, которая смотрела так внимательно, будто хотела разглядеть его душу, про странные вопросы психологов, про таблицы с символами, которые он разбирал, как мозаики…

Мама слушала, не перебивая, только иногда прикладывая ладонь к губам, будто боялась что-то спросить слишком рано.

— И ты… справился? — спросила она наконец, тихо, почти шёпотом.

Игорь кивнул.

— Справился.

— Господи, какой ты молодец.

Мама на секунду отвела глаза — и в этой секунде было всё: огромный, бесконечный материнский страх, гордость, благодарность судьбе, что её мальчик вырос, стал сильным, что он идёт по пути, который выбрал сам, не свернул, не испугался.

— Папа… — сказала она чуть тише. — У него сложные операции, но он очень переживает за тебя и просил, чтобы ты ему сообщил, когда будут результаты.
— Хорошо, — кивнул Игорь. — Я скину ему сообщение.

Он взял мобильный и набрал сообщение отцу, который работал в Больнице хирургом-ортопедом и мог ответить на сообщения только в перерывах между операционными, потому что медицинская аппаратура здорово глушила сигналы телефонов.

Мама снова посмотрела на него — дольше, чем нужно, задержалась взглядом на его лице, на глазах, на упрямой линии губ:

— Ты… ты ведь понимаешь, что нам страшно? Что я… я очень за тебя боюсь?

Игорь опустил взгляд, потом снова поднял его — уже мягче, теплее:

— Понимаю, мам. Бояться еще рано. Я пока только курсант. Никакого оружия, никакой беготни за преступниками, как в кино. Понимаешь? И потом – я готов. Правда.

Она глубоко вздохнула, кивнула, будто соглашаясь — не с его выбором (его выбор она давно приняла), а с тем, что он действительно стал взрослым.

— Ешь, мой мальчик. Потом отдыхай. — потрепала она сына по волосам.
— Да…мам. Спасибо – все было очень вкусно.

Закончив трапезу, он встал, подошёл к окну и посмотрел на вечерний Питер, где над домами стояло густое летнее небо, и трамваи звенели так протяжно, что казалось — звук идёт прямо через его грудь.

«Это мой путь. И я к нему готов». — подумал он, глядя на далекие очертания Лахта-Центра в закатном солнце.