Куртка

Давно ли, недавно ли, а в конце века прошлого жил-был в стольном малом граде С. парень один по имени Василёк. При себе имел два глаза голубых, бездонных, копну волнистых волос светлых, руки две, ног и ушей такое же количество, нос прямой с горбинкою, губы алые, сочные да куртку кожаную чёрную, что папенька из-за границы как-то привёз по блату великому. И уж так Васильку куртка сия нравилася, что он и гулял в ней, и на рок-концертах «коз» кидал и слэмился, и выпивал в друзьями горькую, и спал на лавках парковых по весне, а то порой и в душе с нею мылся шампунею. А что? Натуральна кожа всё стерпит.

В общем, был с нею не разлей вода. Так и говорил всем девицам да приятелям: «Не расстануся во век с курткою милою, в ней меня и похороните!» Приятели у виска пальцами покручивали, а девицы на такое в голосину вопить начинали: «Да на кого ж ты нас!...» Ну, и потом на игрища всякие постельные соглашалися. Втроём. Василёк, куртка евойная и дева какая жалостливая.

И вот однажды, возвращаясь с рок-концерту, приспичило Васильку нужду малую справить. Прямо в центре, где многолюдно днём, а ночью... Ну, шастает люд, конечно, но редёхонько. Глядь-поглядь, ан все туалеты общественны – закрыты! В ресторан без заказу не пущают, а «Макдональдсов» тогда в стольном малом граде С. и отродясь не было.

Стал Василёк по старинке кусты густые искать. Искал, искал, ан только клумбы тюльпанные, цветастные. А в них разве скроешься! Вдруг – чу! На киоск один набрёл. Закрытый ужо, но зато повыше тюльпанов клумбовых. «Дай, – думает, – с тылу его и облегчуся! Авось, никто и не заметит».

Стоит, значит, Василёк струю на стенку киосковую подпускает, вокруг ничего не замечает. А тут – гоп-стоп! – а подкралися к нему незамеченно два полиционера здоровенных, что патрулём по граду ходили и на предмет хулиганства бдили. «А ну-ка! – вещают басами зычным. – Пройдёмте-ка в отделеньице! Там акт на вас, гражданчик, составим. За порчу чужого имущества коммерческого!»

Василёк глаза долу опустил, ширинку застегнул и взмолился жалостливо: «Не губите души невинной, дяденьки начальнички! Я раз всего лишь в таком замеченный, не буду больше я!» Полиционеры затылки свои крепкие почесали, недолго так подумали да говорят: «Эт, в принципе, можно. Хулиганство твое дюже мелкое, взять с тебя особо нечего. Отпустим, так и быть. Но с условием! Сымай куртку свою чёрную кожану да всё, что из себя выпустил на чужое имущество коммерческое, вытирай насухо!»

Делать нечего. Либо курткой жертвовать, либо в участок идти да штрафы платить. А денег у парня отродясь много не водилося. И снял тогда Василёк куртку свою чёрную кожану, сердцу милую и начал вытирать ею со стен жёлтое, уринотерапевтическое. Насухо, под бдительными оками полиционеров здоровенных.

Полиционеры знатно тогда просмеялися да отпустили прудильщика малого. Вместе с курткой его. Но с той поры Васильку фартить плохо стало. Вроде и куртку после оного случая выкинул, решив с нею не хорониться уж более, и отмылся в душе с тремя мылами... А народ его словно сторонился. И девки красные вовсе за версту обходили. Вот что языки полиционерские в стольном малом граде С. творят!