Квинтэссенция

В этот день шел дождь. Он стучал по крышам домов, подоконникам, козырькам подъездов, падая вниз, ударяясь о мостовую и разлетаясь веером капель, которые уже через мгновение вольются в бесконечный поток мутной воды, текущей с небес в канализацию, в недра больших, бестолковых и суетных городов.

Он был одним из миллионов, хотевших покинуть Землю ради новых открытий, но стал одним из тысяч, которым не удалось это сделать. Первый корабль стартовал пятнадцать лет назад – один из множества, что впоследствии покинули Землю, неся в своих металлических телах колонистов. На это зрелище собрались посмотреть тысячи людей, и еще миллионы в этот момент прильнули к экранам своих телевизоров, жадно ловя глазами каждую деталь происходящего. Это было неописуемо красиво, когда остроносая ракета, блестевшая на ярком солнце металлическими боками, медленно подымалась в небо на реактивных струях, со всей мощью вырывающихся из ее дюз. Она набрала скорость, и вскоре в небе можно было разглядеть лишь маленькую точку.

Затем, через год, улетела вторая ракета, еще через полгода третья, через три месяца четвертая, пятая, шестая… Интервал уменьшался, а количество кораблей увеличивалось. Желающих покинуть Землю становилось все больше и больше. Длинные людские очереди, хвосты которых терялись за горизонтом, месяцами простаивали перед пунктами записи в надежде на то, что им позволят улететь. Везло не всем, но все же большинству удалось вырваться с планеты.

Прошел год с тех пор, как начался массовый исход людей, и вот, он стоит совершенно один посреди улицы, и смотрит в ночное небо, где только начинают зажигаться звезды. Где-то там, среди миллионной россыпи тонких серебристых капель, сейчас движутся последние корабли. Кто-то осядет на Марсе, кто-то на Венере, ну а кто-то рискнет большим, двинувшись сквозь необъятную галактику к более дальним мирам. Его не взяли с собой. Стариков, больных, инвалидов без жалости оставляли на Земле, ведь там, в иных мирах, они станут лишь обузой. Но он то не был ни больным, ни инвалидом, ни даже стариком. Он заполнил все документы, полтора месяца провел в очереди, боясь упустить свое место, и в последний момент… его просто забыли.

Это было так нелепо, что он даже не знал – плакать ему, или смеяться. Но он не сделал ни того, ни другого, а всего лишь бесцельно брел по опустевшим улицам, где легкий весенний ветерок гнал по все еще мокрым от дождя мостовым мусор. В спешке люди не отключили город от электрической сети, но без присмотра станция быстро перестанет работать. Уже через несколько недель город погрузится во мрак.

Теперь некуда было спешить. Работы не было, деньги не представляли ценности, и можно было впервые за много лет насладиться теплым, спокойным вечером. По пути домой он зашел в уютное французское кафе. Пол блестел чистотой, столы аккуратно застелены белыми скатертями, каждое место сервировано. Под потолком играют бликами отсветы от классических люстр с вензелями, переливающихся перламутром и золотом. Раньше он никогда не позволял себе обедать в этом кафе, ведь для его зарплаты простого офисного клерка это было непозволительной роскошью. Но теперь можно было не беспокоится о таких мелочах, как счет.

Он подошел к бару и взгромоздился на высокий стул, разглядывая ровные ряды бутылок перед собой. Здесь были представлены напитки со всего света, и в этот момент он решил, что непременно сегодня напьется. Может быть, даже потом пойдет по улицам, и будет громить витрины магазинов. А может заглянет в кино, запустит проектор, и до утра будет смотреть все последние киноновинки. Кто знает?!

Он встал со стула, обошел бар и долго выбирал бутылку. Остановился на квадратной, приземистой, внутри которой переливался янтарь. Плеснул в стакан и минуты полторы стоял с закрытыми глазами, смакуя чудесный вкус алкоголя. На мгновение он представил себя барменом: вокруг играет музыка, в воздухе стоит непрекращающийся гул голосов посетителей, смех, снуют официанты, разнося блюда на фарфоровых тарелках, а он, стоя за стойкой, готовит различные коктейли. Традиционные, экзотические, сладкие, горькие, крепкие, терпкие… когда-то давно он хотел работать в красивом ресторане барменом, но жизнь распорядилась по-другому.

Он пил, наливая то из одной бутылки, то из другой. Смешивал, наблюдая, как сочетаются вкусы и цвета. Часа через два он уже значительно опьянел – легкость от алкоголя разлилась по всему телу. Захотелось музыки. Пошатываясь, он вышел из-за стойки, и нетвердой походкой двинулся в сторону музыкального аппарата, что стоял в углу. Потыкав в кнопки, он выбрал мелодию, и вскоре в воздухе разлились мелодичные звуки.

Возвращаться к бутылкам он не стал, а вышел на улицу, где на потемневшем небе уже четко проступили созвездия. Прищурившись, он начал тыкать пальцами в небо, как будто хотел сорвать яркие точки с небес, и бросить их к своим ногам, растоптав в дорожной пыли.

Было прохладно, но он не замечал бодрящего ветра, что обдувал тело. Во всех жилых домах свет был выключен, но ночные вывески в магазинах и барах включались автоматически, поэтому улицу заливал яркий неоновый свет. Он заходил в каждый магазин, ресторан, или бар, что были открыты, и везде видел одно и то же: на прилавках лежали продукты, кассы были заполнены выручкой, в холодильниках на полках было полно еды… и казалось, что город продолжает жить. Как будто ему было все равно, что люди ушли к звездам, и больше уже никогда не вернутся обратно.

Немного протрезвев, он понял, что ему страшно! Страшно от того, что город давил на него со всех сторон своей мрачной тишиной, а память подкидывала образы недавнего прошлого, когда улицы еще были заполнены толпами народа. Окончательно и явственно вдруг пришло понимание – он, и еще несколько тысяч умирающих изгоев, раскиданных друг от друга на сотни, а то и тысячи километров, остались совсем… СОВСЕМ одни на Земле. Его жена, дети, друзья – все они там, в небесах, летят в серебристых ракетах к новым мирам, а он здесь, один. И вот они – эти проклятые звезды, прямо над головой, такие близкие и такие бесконечно далекие! Кажется – протяни руку и ты ухватишь ее пальцами, сможешь переместиться туда, неважно, как и почему, но ты будешь там, со своими родными… Но все это иллюзия, обман, ложь.

Стало холодно, по телу прошла судорога, и свет от витрин, еще час назад кажущийся таким родным и знакомым, теперь был чужим, бросающим уродливые, корявые тени на мостовую. Он не выдержал и побежал по улице, крича во все горло. Забегал в каждый бар и включал музыкальный автомат, как будто тот мог стать собеседником и другом. И уже вскоре над городком разливались голоса и мелодии, сливающиеся друг с другом в безумную мешанину звуков.

Он бежал со всех ног, а мертвые тени преследовали его, протягивая крючковатые пальцы, пытаясь ухватить за полы одежды. Ветер свистел в ушах, и в сочетании с музыкальным фоном, висящим над городом, создавал в голове мелодию безумия. Композицию страха, симфонию одиночества… А он был дирижером, убегающим от собственного оркестра!

Добежав до окраины, он, наконец остановился, и с трудом переводя дыхание, обернулся, посмотрев на оставшийся позади город. Тот стонал за спиной, сверкая яркими огнями, мятущимися во тьме призраками домов, подымающихся к небу. Город был живой, и так же, как и он, не хотел оставаться один. Ветер шептал слова, проникающие внутрь, впивающиеся в мозг квинтэссенцией барабанного боя и последней молитвы умирающего. Он просил убить его, не оставлять гнить под бесконечными дождями и снегами, что придут на смену палящему солнцу.

И он услышал зов города, проникся его просьбой. Они были родственными душами в этом мире одиночества…

А потом он поджег одно из зданий на окраине города. Деревянные домишки даже после дождя вспыхнули ярким пламенем. Уже через час, никем не остановленный, огонь добрался до центра города. Лопались лампы, от нестерпимого жара трескались и осыпались стекла, обрушивались крыши домов, а он, бросив прощальный взгляд в сторону города, уходил в темноту, в тишине которой сквозь яростную песнь пламени продолжали разноситься звуки прекрасной мелодии, игравшей в стареньком музыкальном аппарате!