Лабиринт Ариадны

Кто на Запад, а кто на Восток,

Кто до дому - зализывать раны.

Если хочешь, чтоб было смешно,

Расскажи лично Богу о планах.

Запрягая железных коней,

Вспомни тех, кто сегодня в граните.

«Нет, нельзя разгоняться быстрей,

Чем летает твой ангел-хранитель».

Иногда есть один только шанс

Но в него ещё надо поверить,

Равновесие - это баланс,

Как игра, между жизнью и смертью...

Петр Борисов.

Пролог.

1

Где-то, когда-то.

Вне времени и пространства они замерли, взявшись за руки. Безмерно далеко друг от друга – и всё же рядом. Сейчас – рядом. Будто слышишь не только дыхание товарища, но и стук его сердца.

Ровно девятнадцать человек – десять мужчин, девять женщин. Через одного. Не разомкнуть.

Сплошной круг-хоровод, плечом к плечу – не прошибешь, ни прорвешься, зубами не прогрызешь.

И раз за разом – одни и те же слова, чей давно позабытый смысл исчезает, расплывается в сознании. Особенно если не знаешь языка. На самом деле не понимаешь ни звука. Не знаешь, что скрыто под вроде бы привычными буквами.

И даже не уверен, что всё это понимал сам автор. Потому что тоже всего лишь перевел старый-престарый, древний-предревний текст еще откуда-то. Оттуда, где нашел. И вряд ли сам уверен, что переводил с оригинала, а не с уже трижды переведенной и десятки раз переписанной копии. С волей-неволей битым смыслом.

Потому что таким путем его сохранить невозможно. И родная игра слов порой теряется еще при первом переводе. Двойной и тройной смысл исчезает бесследно.

Но даже тот язык неведомого переводчика уже вряд ли помнит даже самый въедливый историк или лингвист. Нет ни одной зацепки. Ни одного настоящего современного перевода. Одни туманные догадки.

Но всё это - единственное, что еще может их спасти. И не только их самих.

Или не сможет уже кто и ничто.

Потому что даже если слова верны, и древний автор ничего не спутал, сами базовые условия не соблюдены. Их самих здесь и сейчас - недостаточно. Потому что на Зов в этот раз явились не все. Круг сомкнулся в неполном числе.

Потому что в тесном Круге их сейчас должно быть двадцать.

Больше — можно. Меньше — ни в коем случае.

2

Наши дни.

«Родные и близкие с прискорбием сообщают о смерти Стрижевой Ульяны Кирилловны, ... года рождения. Похороны состоялись 17 августа ... года, по месту трагедии»...

Часть первая. Ариадна покидает Крит.

Глава первая.

Ульяна, август.

1

Тетка слева постоянно жует пухлыми губами, не зная, куда деть большие, толстопалые руки, и вертится туда-сюда.

Тетка справа растеклась по железной скамье бесформенным желе, затянутым в черное бархатистое платье. Лениво цыкает на сына она громко, но он ее перекрикивает с легкостью. Сказывается опыт.

Уже толстому отпрыску лет двенадцать – впрочем, может, дело просто в откормленных габаритах? Потому что стучит по металлу сиденья и вопит он, как пятилетний.

Ульяна одернула за спиной привычный рюкзак, вскинула на плечо полупустую спортивную сумку. Покупать в буфете втридорога заварной кофе («Бурду «Американо» берите в зале ожидания!») – неохота. На улице – моросит бесконечный дождь. Но единственное свободное место в зале явно таковым и осталось лишь из-за отсутствия претендентов.

Звонок настиг уже у дверей буфета. Ульяна успела малодушно испугаться, но нет: не мама. Да и с чего бы?

Голос тети Дины привычно скрывает нарастающую тревогу. И привычно — плохо:

- Ты не передумала?

- Нет, - как можно мягче и спокойнее.

Не передумала. Нельзя.

Ульяна прикрыла глаза, отвлекаясь от вопящего толстяка и представляя тетю: как она откладывает мобильник старой модели, въезжает на своем неудобном кресле в крохотную кухню, включает огромный чайник, рассчитанный на большую, дружную семью. Или на семью и их гостей…

На миг остро захотелось оказаться именно там, на тетиной уютной кухне. Почти дома.

Тетя Дина знает всё. Не мама. Для той Ульяна уехала на археологическую практику. На месяц.

И даже это сообщила родительнице тетя – между делом. Мама сама не спросит. И вряд ли вообще помнит, на каком факультете учится ее дочь. И даже в каком учебном заведении – высшем или среднем.

Она предпочла бы видеть ее в совсем другом месте. Точнее, не видеть вообще. Просто знать, что Ульяна — там. Где заслужила. И надолго.

В идеале — навсегда.

Еще мог знать Михалыч... увы, он не просыхает уже вторую неделю. Больше звонить Ульяна просто не стала.

Каждый вправе справляться с накатившими проблемами по-своему. Или не справляться. Если это не вредит никому, кроме тебя самого.

Через зал Ульяна ожидания прошагала быстро. Даже сквозь грязное окно — от колена и выше ее роста - отлично видно расходящиеся круги в набухающих лужах. Там торчать желания нет. Как и потом пять часов трястись мокрой.

Джинсовая куртка промокнет быстро. Сами джинсы — тем более.

- Привет. – Совсем юное лицо и улыбка во весь розовопомадный рот. - Тоже ждешь рейс на Чернореченск?

- Тоже, - Ульяна улыбнулась в ответ.

Девчонка – ее лет или даже младше.

- Здорово, - искренне просиял ребенок. - А то я никого из наших здесь не вижу.

- Тогда от меня толку мало, - улыбка очень стремилась превратиться в кривую усмешку. Но это Ульяна — ее хозяйка, а не наоборот. - Я еду в первый раз.

- Так ты не наша?

- Нет, я своя, - улыбка вновь сама лезет на лицо. Уже в своей светлой ипостаси.

Больно уж забавная девочка – русоволосая, голубоглазая, хрупкая, тоненькая, как тростинка. Ульяна была такой же… пока не стала подтянутой и тренированной, как… она сама.

- А у тебя в Чернореченске – кто?

- Папа. – Странно называть его так. Обычно Ульяна предпочитала «отец» или «батя». Но здесь не свои. Зачем привлекать лишнее внимание к странным словам? Мимикрировать – это то, чему Ульяна училась долго. Искусству не бросаться в глаза. Сливаться с толпой. - Сестра.

- А кто они? – загорелись любопытством и без того огромные голубые глазищи. - Вдруг знаю?

- У вас там пятнадцать тысяч народу. - А раньше было двадцать пять. Пока не поразъехались в города покрупнее. - Ты не можешь знать всех.

Девчонка поправила небольшой темно-розовый рюкзачок-сумку. Девчачий-девчачий. Под цвет коротенькой куртяшки из кожзама:

- Просто ты не жила в мелком городе.

- Не жила, - согласилась Ульяна.

- Здесь у вас почти полмиллиона, вот ты и…

- Полмиллиона – тоже не у «нас». Я кочую к вам на перекладных.

- А ты в каком классе учишься?

- В университете. На четвертом курсе.

- Ой… - осеклась. Смутилась. Не знает, как помягче оправдаться, что Ульяна не тянет на свои годы. На такое всегда обижаются. Почти все.

Только на самом деле - тянет ведь. И вполне себе. Даже для однокурсников пиво и сигареты покупает, когда им самим не верят.

Себе-то не требуется.

Ульяне повезло вырасти рослой, подтянутой и жесткоглазой. Или эволюционировать в такую.

- Ты права. Я младше моих сокурсников. Я после экстерната. И эмансипирована.

- А это что такое? – округлила глаза девчонка.

- Это значит – досрочно признана совершеннолетней. Со всеми вытекающими. Правами и обязанностями.

- У тебя были трабблы с одноклассниками? – смутилась вновь, но уже меньше.

Думает, стоит ли смущаться перед бывшим школьным «фриком»?

- У меня были проблемы с семьей, - кажется, тон Ульяны слишком заледенел.

И с законом. Но это стоит озвучивать даже позже, чем гипотетических одноклассников.

Где уже эта запаздывающая маршрутка, когда она так нужна? Через Мадрид, что ли, сюда ползет? Пора бы уже эсэмэски рассылать. Типа, я уже тут, где мои законные кошельки на ножках и с чемоданами?

А девчонка не отлипает:

- Твой папа же в Чернореченске?

- Вот потому и проблемы, - соврала Ульяна. Почти.

- Ой, прости, - девчонка неудержимо краснеет. - Меня Юлей зовут.

- Яна.

- Ого, какое классное имя! И редкое. Не то что мое. Может, я все-таки знала твою сестру? Как ее зовут?

- Даша. - Куда уж обыкновеннее? - И она меня старше.

- Не знаю, - разочарованно пожала плечами Юля.

- Ты можешь знать моего папу. Он вкалывает на лесозаводе.

- Ой, оттуда никого не знаю. Там все наняты больше не наши. Наших не берут. Берут не наших – чтобы платить поменьше.

На что спорим – еще и бухаете много? Не лично Юля, конечно. Не похожа. Пока.

Деликатно пиликнувший смарт поймал эсэмэс. Номер, цвет, где припарковался.

- Почему водила, кстати, швартуется, где такси? – уточнила Ульяна у единственного источника информации, раз тот всё равно под рукой и не прочь поболтать.

Пара человек синхронно поднялись с места. Немолодой сутулый мужик со стаканчиком кофе в руке и полноватая тетка в светлых крашеных кудряшках. Стаканчик небрежно смят и летит в урну у стены. Тетка неловко цепляет две тяжелых сумки, заодно поправляя подбородком на плече широкую лямку тяжелого рюкзака. Черного, как Ульянин, но явно тяжелее.

- Потому что частник же, - захлопала ресницами Юля. – На них все и ездят. У нас же официальные рейсы вечно отменяют. На них уже даже билеты никто не берет. А если срочно? Ну, в больницу? Кому пролететь охота?

2

Читалку, она же букридер, Ульяна в дорогу прихватила. И подходящих книг там закачано тысяч несколько. Почти на всю память. И развлекательных, и обучающих, и даже пара любимых поэтов на их родном испанском. Пусть время пройдет с толком. Ульяна все-таки угрызет этот язык, потому что иначе до древнегреческого еще сто лет в обед не доберется. Не успеет и до пенсии, даже с учетом еще парочки возможных повышений возраста.

Но если в поезде время пути прошло плодотворно, то серый «Мерседес минивэн» нещадно трясет на каждом ухабе. А разномастных ухабов, кочек, ям и канав тут развелось, как продажных чиновников в мэрии. Усевшаяся рядом Юленька щебечет, что раньше был полный отстой, и просто супер, что дорогу теперь починили.

Ну, если это называется «починили»…

К счастью, музыка у пожилого водилы играет тихая и какая-то ровная, без слов. Под такую можно просто дремать, и даже бесконечный щебет Юленьки не мешает. Фоном работает. Как для некоторых — вечно галдящий телевизор.

Неужели Юлька ничего - совсем ничего – не слышала о Даше и Ульянином отце? Или это сама Ульяна (вслед за Юлей и ее похвальбой) преувеличивает масштабы «каждая собака всех знает»? Тем более, ни Юля, ни Даша с отцом – не собаки. Факт.

И отца Ульяна вживую не видела три года. Не жила с ним в одной семье - почти пять лет. А толком не знала, как выяснилось, и прежде...

- То сида Элис входит в дом, и в дом чужой притом...1 - теперь тихий, печальный напев разобрать можно, но он совсем не отвлекает...

…Старинный замок стоял на высоком холме с незапамятных времен. Он и сейчас грозно возвышается там тремя островерхими башнями. Мрачно чернеет, заслоняя солнечный свет. Отражается в прозрачной глади широкой, неспешной реки. Черный силуэт в золотой солнечной раме.

И сквозь всё это – светлое песчаное дно. И там, среди серого, почти серебристого песка мягко сверкают невозможно-прекрасные самоцветы-драгоценности. Темное от миновавших веков золото, прозрачный жемчуг, неяркое благородное серебро, кроваво-алые рубины, небесной сини сапфиры, черные в тени грозного замка агаты, морская бирюза, цвета летних трав изумруды, в тон осенней сосновой хвое – малахиты. Будто здесь веками тонули доверху груженые пиратские корабли.

А вон там, в стороне, еще темно-красный гранат и сумрачный, экзотический кровавик, что якобы нельзя носить почти никому. И щедрой россыпью - золотистый янтарь, что будто вобрал в себя не просто тепло летнего солнца, а сам его неудержимый жар прежних веков. Когда тут еще буйно зеленели густые джунгли, а то и мирно порхали над раскидистыми папоротниками южные гигантские бабочки…

Нужно набрать как можно больше этих украшений прежде, чем всевидящий вороненый замок распахнет багровые ока огромных глаз. Тогда уже не скроешься. Хоть полностью оденься в цвет речных вод, хоть замри, не шевелись и не дыши. Ты ведь не перестанешь быть живой.

И он тебя учует всегда.

И потому бесценные, но неживые камни должны быть надежно спрятаны в многочисленные карманы, нашитые на одежду где только можно. Особенно ближе к сердцу. Его биение голодный замок почует сразу. Как и дыхание, даже самое тихое.

И потому важно угадать, сколько точно нужно взять, чтобы не пойти ко дну таким же камнем. Только не столь ценным.

Потому что прежде, чем черный замок проснется с уходящим закатом, прежде чем вмиг узрит ближние и дальние окрестности в поисках живого и дышащего, нужно успеть нырнуть в эту теплую воду с головой. Именно так. Потому что истинное зло и ожившая смерть не могут перейти текучую воду, зато вполне способны зацепить над водой. Мгновенно.

Но не в водной глубине. Тьма не способна плавать. Как и нырять.

И пока в легких есть воздух, нужно как можно быстрее добраться до длинного водяного тростника, что растет лишь в самой глубине. Где густой черный ил. Из тех, кто не доплыл.

Или вовремя не нырнул…

1Крыс и Шмендра.