Лапшевня бабули Хо — I: Пробудившийся

Умирать сегодня я не собирался. Вообще, ничего такого.

Сегодня я собирался только подзаработать.

Я тут договорился на днях с одним вечным студентом, что пробью ему канал сквозь стену в общаге под оптоволоконный провод.

С утра снарядился перфоратором, метровым буром и прочим необходимым инструментом и поехал в пригородное гетто, где студент обитать вздумал.

Места и раньше были гнусные, да и сейчас мечтой не стали, Сюда почему-то все еще не дотянулось облагораживающее влияние имперских программ развития пригородов.

Ну, вот чего тут добровольно жить? Эдакий заповедник гоп-стопа.

В былые времена, когда я был помоложе, хрен прошел бы тут от автобусной остановки без драки. Я тогда был сильно более нервный и нетерпимый, но нынче я человек взрослый, занятой, и мне не до глупостей.

И народ местный с тех пор подрос, семьями обзавелся, детьми, ему уже не до удали молодецкой по подворотням. Все в сети увязли, у них там теперь все, и удаль, и гоп-стоп...

Н-да. Я вот только что-то семьей не обзавелся еще. Ну, не выбрал еще ту самую. Ведь столько девушек прекрасных, как можно выбрать только одну? Лишить себя разом всех остальных? Чот какой-то сразу проигрышный вариант. Так что пока тут без прогресса. Но я парень молодой, будет еще у меня семья, всем на зависть.

Короче, сегодня умирать я никак не планировал. Куда мне умирать: мне еще нет тридцати, у меня все впереди.

Студент, заказчик мой, встретил меня на входе в эту свою общагу. Небольшая пятиэтажка, без балконов, с длинными коридорами на весь этаж.

Ладно хоть санузлы не общественные. Но места знатные, злачные. Такой предсмертный приют алкаша. Хотя во дворике, в скудной песочнице, возились детишки с пасочками.

— И как ты тут живёшь, вообще? — задумчиво окинул я взглядом сии славные охотничьи угодья на втором этаже.

— Комната от дядьки осталась. Ну, я и переселился от мамки, достала уже своими "работай, девку найди, женись". Достала, реально.

Я только головой покачал. Ну, каждый сам кузнец своего несчастья. Открыл инструментальный ящик с перфоратором и занялся тем, зачем пришел.

Пока я собирал перфоратор, бур вставлял, прокладывал питающий провод, студент смотрел видосы в инете.

— Видал уже, чо на югах, в Поднебесной творится? — показал он на экран, где могучий фонтан огня взлетел в небеса над крышами домов, разгоняя облака. А потом камера снимавшего погасла от прилетевшей с крыши черепицы.

— Это взрыв какой-то, что ли? — удивился я.

— Да не скажи, — протянул студент. — Больше, на вулкан похоже. Какой-то только необычный. Фигануло — будь здоров, дым до небес. Наши уже второй самолет министерства катастроф отправляют. Масштабно там шарахнуло.

— Ладно, — я пожал плечами. — Уши береги, шумно будет.

Только я принялся долбить стену, как тут же на шум в конце коридора открылась дверь, и кто-то резко и агрессивно зашагал в мою сторону по общему коридору.

Нда, обычное дело. Без этого, наверное, никак. Похоже, пора собрать все небогатые запасы моих дипломатических способностей, что я берегу для таких случаев. Щаз то они мне все и пригодятся.

Из полутьмы коридора на меня вылетел быстрый и нервный деятель, белобрысый мужик в сильно поношеной спортивке и с погасшим взглядом зомби.

— Слышь, работник месяца, — этак слегка пьяно и развязно обратился он ко мне. — Ты это завязывай! Задолбал уже долбить!

— Пять минут еще, — срвершенно мирно и спокойно сообщил я чистую правду.

— Слышь, да мне глубоко поровну, сколько там у тебя еще минут, — мучительно выговаривая слова, поведал мне белобрысый. — Давай, собирай вот это все свое требухтение и вали отсюда.

Смачно пахнуло перегаром: нда, с похмела клиент. Самый тяжелый случай.

— Эй, — донесся из дверей голос моего заказчика. — Ну, вы чего там?

А молодец студент, не затаился.

— А ты чо тут вылез? — неприветливо оскалился белобрысый, высматривая, кто это вторгся в нашу приватную беседу. — Скройся с глаз, я с тобой потом разберусь.

— Эй-эй, мужик, — пощелкал я пальцами, отвлекая зомби от клиента. — Сюда смотри, тебе чего надо-то?

Белобрысый сфокусировался на мне:

— Слышь, оператор машинного сверла, ты утомил уже. Ты чо не врубаешься, или чо? Давай, собирай это все и сваливай в темпе. Непонятно чо? Повторить надо?

Он наклонился вперед и облал меня могучей вонью перегара:

— Вали отсюда. Понял? Давай-давай. Не стой.

И рукой мне помахал.

— А то что? — дерзко усмехнувшись, я форсировал события. Ну чего теперь тянуть то. Все понятно уже.

— Слышь, последний герой, — это он изящно так на мой восточный тип лица намекнул и поморщился от головной боли. — Иди уже. У нас тут не гонконгский боевик.

— Пять минут еще потерпишь, — процедил я. Ну а что, теперь обратного ходу уже нет. — И расстанемся, как в море корабли.

— Или что? — поднял белесые брови спортсмен. — Побоксируем?

И пошевелил игриво так плечиками, словно бить от плеча собирался. А может и собирался, только я не повелся, не раскрылся.

— Занимался, что ли, чем? — усмехнулся этот видимо уже давно бывший спортсмен следя за мной тусклым взглядом

— Ага, в «Мортал Комбат» от звонка до звонка в первом классе еще отбарабанил, — отозвался я, не теряя концентрации. Забалтывает, падла. Забалтывает.

— А я то и гляжу, костяшки то сбитые, — показал он глазами на мои руки.

— Дома по стеночке бью, на досуге, — отозвался я, не теряя концентрации.

Знаю я вашу гнусную породу, вот сейчас под болтовню перо мне и присунешь под ребра.

И конечно я не стану ему ничего объяснять, что дед мой, как и многие в восьмидесятые-девяностые, фанатскую школу собрал, в которой мать моя с отцом и повстречались. И что от всех них, вот из-за таких гнусных деятелей, повелителей засранных пригородов, мне осталось в наследство только две страницы в тетради в клетку со схемой какого-то тао — формального комплекса неизвестного мне стиля. И принцип бить быстро и безжалостно.

И принципу этому я намерен сейчас последовать в любой момент.

— Ладно, — пожал плечами алкоспортсмен. — Ну, поглядим, поглядим...

Вальяжно цыкнув, прошел мимо меня по коридору и вниз по лестнице спустился.

Понятно. Там, у подъезда, меня поджидать будет — может, даже не один, кто его знает.

Детский сад, штаны на лямках.

Я уже заканчивал, складывал инструмент в чемодан, ко мне подошел студент-заказчик, и спросил негромко:

— Чо, может проводить тебя?

— Да ну, брось, — легкомысленно отозвался я. — Чего он мне сделает-то?

Студент на своем порыве настаивать не стал, расплатился со мной переводом по номеру телефона. Договорились пересечься на неделе в сети при случае, я собрал свои манатки и пошел. Поздновато уже, домой пора.

Вышел на улицу из общаги. У подъезда никого и никто меня во дворе не поджидал.

Похмеляться, видать, пошел, здоровье поправлять. Разумный человек.

Темнеет уже. И стыло как-то, нерадостно. Если бы я умел предсказывать землетрясения, я бы сказал, что нечто страшное грядет. Холодный ранний вечер был полон недобрых предчувствий.

Может потому, что впереди — самая длинная ночь года. Вот пока я шел к конечной остановке автобуса они за мной и пристроились.

Их было пятеро. Четверо борзых, резких, и этот спортсмен белобрысый, резвый оказался, подтянул-таки откуда-то своих корешей.

Таких корешей уже почти и нет нигде, где он их таких только собрал? Вымирающий вид.

Но я как только их увидел, сразу понял. И я, и они сразу поняли, что мы уже не разойдемся.

Жаль, что я молоток из инструментального ящика вовремя не вытащил. И от прохожих толку в таких столкновениях никакого.

Я дошел до разгромленной предыдущими поколениями бетонной остановки, поставил на изрезанную ножами лавку инструмент и повернулся к ним.

А они уже подходили, рассыпаясь полукругом.

Так как дальше всё было по знакомому мне с юности сценарию — я ждать выполнения всех ритуальных формальностей не стал. Пошел им на встречу, с хрустом разминая костяшки кулаков:

— Чо, парнишки, решили прикурить найти?

Такой лобовой взлом привычного образа поведения их малость смутил.

— А ты чо такой дерзкий, мужик? — смущенно отозвался один из них.

— А ты чо, чего другого хотел? — якобы удивлённо отозвался я.

— Да ладно, пацаны, отстаньте от мужика. — второй вроде как решил под утихомирить своего обидчивого приятеля.

— Не, а чо он дерзкий такой? — не успокаивался первый.

Играл он кстати, не очень убедительно. Второй был куда одарёнее актёрским талантами. Ему хотелось верить.

— Да ладно, пацаны, чо пристали? Нормальный же мужик, трамвай вон ждет.

Да-да, и так далее, и тому подобное. Четверо передо мной, а пятый вон уже стоит на стреме, озирается. А я уже не жду ничего хорошего, я уже готов, я уже жду, когда придет пора бить...

И хорошо бы успеть сделать это первым.

И вот как раз этот второй, талантливый, который вроде бы и за тебя, и даже спиной к тебе повернулся, типа уговаривает остальных отвалить... Он-то и бьет с развороту тыльной стороной кулака, хлестко, в голову, как кистенем, и сразу ведёт с ног, всё качается, других ударов почти и не чувствуется.

Но тут уж, даже если не соображаешь, все понятно. Два удара за удар и шаг назад.

Блин, оступился, упал на колено!

Белобрысый спортсмен оказался предо мной, поднял ногу в тяжелом ботинке и пробил мне в лицо всей тяжелой ребристой подошвой, ладно, я руку успел подставить.

Я сбросил удар с предплечья, поймал ногу в замок обеих рук, вскочил, дернув ступню вверх: спортсмен шумно прилег на землю, и я пробил ему ногой в самое сокровенное. Спортсмен тут же потерял голос, но за ним уже лезли роскошные морды, одна другой краше.

И вся эта толпа кинулась на меня.

Меня спасал только узкий тротуар между припаркованной машиной и остановкой. Они прибывали ко мне по одному. И нельзя было отступать.

Но тут уж, даже если не соображаешь, все понятно. Бей, завещал мне дед на тетрадной страничке. Быстрее. Еще быстрее. Два удара за удар и шаг назад.

Два удара прилетают первому в борзое рыло, а вот шаг назад не выходит: остановка кончается, отступать некуда. Значит — просто бей. Соберись, откинь встречный удар, и бей сам. Сейчас!

Мой кулак щелкает в челюсть одного из них. Лязг, лязг!

— Падла! В зубы! А-а!

Борзый отвалил назад за спины дружбанов, еще не достаточно убежденных в моем тотальном миролюбии.

Еще одним меньше, хотя бы на минуту. Бей, пока можешь. Простая, элементарная стратагема. Сколько раз ударили меня — уже не важно. Держись и жди. Сейчас, вот сейчас что-то будет. Но хрен вы меня с ног собьёте.

Второй был резче, быстрее, у него в кулаке сверкала сколами по стеклу розочка разбитой пивной бутылки, классика которая всегда с тобой, запасся же, успел где-то.

— Давай, падла! Давай! — орал он на меня, тыкая зубастым краем бутылки в меня.

Это ты зря. Отбил руку с бутылкой в сторону, а тротуар то не широк, розочка прилетела в стену остановки, влажные от ужаса пальцы соскользнули по бутылке на сколы, и я еще ногой прямо по ладони всадил: захрустело стекло по кости, клиент заорал, завыл, заплакал и помчался куда-то прочь от нас в наступающую вечернюю темноту.

— Следующий, — хрипло скомандовал я.

Ничто так не бесит в противнике, как этакая снисходительная высокомерная самоуверенность. У людей от бессильной ярости башку разрывает нутрянным паром, а мне ведь только того и надо.

Но эти что-то тормозили.

— Пустите! — истошно орал там кто-то. — Меня пустите!

— А-а-а, — протянул я. — Это ты.

Это был мой старый друган, белобрысый зомби, знатный спортсмен-алконавт. Иногда они возвращаются. Отлежался, видать, отдышался там, за братскими спинами, после травматичного ушиба тестикул.

— Вы что творите? — завопил за спиной старушечий голос с другой стороны дороги. — Я полицию вызвала!

Никакого впечатления этот вопль на моих оппонентов не произвел. И то спасибо, добрая душа, но лучше бы ты на помощь кого позвала, хоть бы «пожар» прокричала, а там и трава не расти. Но, нет — герой должен быть один.

Ну, да и хрен с вами, на миру и смерть красна. А то какова же еще, вон, все вокруг теперь в кровище алой, моей и чужой.

— Да пустите меня! — пробился ко мне спортсмен. — Дайте его мне.

— Ну, так ты приди, и возьми, — усмехнулся я кровавым лаконичным смешком.

Спортсмен оскалился, поднял руки в стойку.

Ну, а потом он проработал меня образцовой боксерской троечкой. Ну да, ну да. Техника бьет понт, из любого положения, всегда так было и всегда так останется. Меня трясло и бросало, я вяло отмахивался.

Очнулся я уже от ударов прилетающих со всех сторон, это они меня все разом взялись месить.

Стой на ногах, отходи! Стой на ногах, не падать! Не падать...

На мгновение просвет в прилетающих ударах, и я слышу:

— Кидай, Рыжий!

Рыжий сверкнув в полутьме золотыми фиксами на оскаленных зубах — кидает. Из-за спин тех, что бьют ногами в тяжелых ботинках, короткий выпад, на вытянутой руке — и тут же выдергивает руку с шилом назад.

Смешной удар чуть слева от грудины, даже не заметно, даже не больно сначала.

Я покачнулся, но не упал. Собрался и пробил с выпадом на ногу, глубоко пробил в дыхло и спортсмен с визгом выдохнув выбитый из под диафрагмы воздух, снова вышел из чата.

Потом опять долго и муторно месислись, я разбивал чью-то жуткую морду об стену остановки, так что аж вылетали на асфальт золотые зубы и все разбить не мог, слабо разбивал, несерьезно, неубедительно так.

Потом, вдруг пришел в себя. Темно в глазах и снаружи темень. Словно мы сражались до глубокой ночи, как в эпической былине блин. И холодно.

Тротуар забросан телами, как поле боя.

Это я, что ли, их так? Фига себе, наворотил я переулочков. Экий же ты добрый, Илюша, пока трезвый...

А хорошо я их уделал, кажись, никто не ушел, даже тот, который на стреме стоял.

Но, вообще плохи мои дела, кулаки стесаны до костей, и ледяная стенка остановки под плечом. И горячее, текущее с лица.

Вот же блин, ну я и встрял...

— Эй, ты как?

А. Это добрый мимохожий обитатель сего благословенного пригорода спрашивает. Отважился подойти, как пыль драки осела. Ну, и чо? Я как?

— Живой вроде... — плюю кровью.

— Тебе бы в травмпункт, — сглотнув говорит он. Хреново видать я выгляжу.

— Ага, — снова плюю кровью на асфальт. — Надо бы. Где он у вас тут?

— Это вон там! Тут близко!

Нда. А я так долго тут не простою. Идти надо.

И я пошел, куда было указано.

Травмпункт будет где-то еще нескоро там, впереди, помню. Я ведь там уже бывал когда-то, чувака с ножевым отводили, кстати. Давно это все было. Впрочем, пофиг. Главное — дойти... доползти... добрести...

Я и добрëл. Час, может, брел, не знаю, переставлял ноги, оставляя круглые звездочки крови по дороге...

Травмпункт на пустынной, с тусклыми фонарями, улице. Низкая, но почти непреодолимая лесенка в две ступеньки. Дверь, ярко освещённая изнутри белым светом...

И там неожиданно людно.

— Тут очередь, — не взглянув, бросают мне из этой самой очереди.

Я падаю на свободный стул. Больно. На меня никто не смотрит. Все смотрят маленький телевизор под потолком у регистратуры.

— Власти города выступили с заявлением, — бубнит диктор. — Сила выброса эквивалентная... Администрация города начала эвакуацию населения. Мировая Межимперская Ассамблея созывает внеочередное заседание на высшем уровне... Учёные пока не могут объяснить наблюдаемые аномалии... Имперское управление предотвращения катастроф посылает в помощь свои самолеты...

— А чего там у них полыхнуло? Вулкан или бомба? — спросил кто-то.

— Там ни то, ни другое. Там странное что-то из земли вылезло. Хорошо хоть, что от нас пять тысяч километров. Видосы оттуда смотрел уже? Жесть.

— Некогда мне. У меня вон третьи побои за день. Мужик, тебя как зовут? Документы с собой? Эй, мужик!

Санитар смотрит на лужу алой пенистой крови, накапавшей на линолеум из-под моей куртки, и орет кому-то:

— Да ты чего стоишь-то?! Каталку сюда, живо! Проникающее в легкое!

Падаю на каталку, как в колодец. Темный бесконечный колодец. Как меня везут прочь, от приемной по темному коридору в дежурную операционную, я уже не чувствую. Да и не до того мне.

На дне колодца меня уже ждут.

— Ты кто? — прошептал я, вглядываясь в непроглядную темноту.

И темнота мне ответила.

— Я-то? — ответила тьма. — Я дед твой.

Голос действительно был дедовский, как будто родной какой-то. Я даже удивился немного:

— Мой дед умер.

— А я тот, который еще живой.

— У меня такого нет...

— Много ты знаешь, — усмехнулась тьма старческим смешком. — Ты и отца своего не видел никогда.

Это было правдой. Мать про него толком ничего рассказать так и не успела.

— Тебе чего надо? — проговорил я раздражённо.

И он ответил:

— Значит, слушай. Я сегодня уже и так одного внука потерял. Двоюродного братца твоего, получается. Не хочу терять другого. Я видел, как ты дрался, техника ни к черту, но славно, неукротимый боевой дух, жаль было бы это утратить.

— Что ты несешь?

— Не перебивай, — произнесла тьма голосом старика. — Я могу дать тебе ещё один шанс. Но это тело умрет. Оно уже практически умерло. А у тебя очень мало времени. Для этого ты должен согласиться. Внутренне согласиться, себе самому сказать, ни к чему мне многословные обещания.

— На что согласиться?

Голос старика вздохнул, затем выдержал паузу и продолжил.

— Эх... День у меня сегодня выдался тяжелый. Один внук умер, второй умирает. Времени нет тебе всё пересказывать! Давай ты сам всё вспомнишь и быстро всё решишь.

— Я...

...Я уже был где-то ещё. А если быть точнее — у себя дома. Вот только... я ли это был? И где был этот дом?

Впрочем, это все было неважно. Потому, что подбитый глаз сильно болел. Я его даже открыть уже не мог.

Глаз болел, но больше болело мое ушибленное мальчишеское самолюбие.

— Чжао, — позвал я.

— Ну чего еще? — недовольно обернулся мой брат.

Мой старший брат. Мне не на кого больше надеяться, кроме него.

— Некисло тебя отоварили, — отозвался Чжао, окидывая меня взглядом. — Кто это был?

— Ублюдок из соседнего класса брата привел и дружков его, — уныло отозвался я. — Старших.

— А я тебя предупреждал, что этим кончится.

— Я с ними один на один дрался!

— А они не стали один на один и наваляли тебе все вместе. Да? Вот так это и бывает.

— Мне нужна твоя помощь, — произнес я.

Брат нахмурился.

— Ты начинаешь меня доставать. У меня нет времени на твои школьные разборки. У меня тут взрослые дела, мне на твою убогую среднюю школу плевать.

— Ты брата на банду променял?! Я теперь на улицу выйти не могу! Они меня там ждут. Мне теперь всю жизнь придется дома просидеть!

— Это им быстро надоест. И ты не просидишь — сегодня ты ведешь деда в парк.

— Это же твоя обязанность! Ты старший! — возмутился я.

— Это давно уже не моя обязанность, — хмыкнул брат. — Я вырос.

— Дедушка привык ходить с тобой!

— Дедушка старый, ему всё равно.

— Он опять будет на людей кидаться! Как я его остановлю?

Чжао нахмурился, покачал головой.

— Дедушка старый, а не сумасшедший. Для этого ты с ним и идешь, чтобы прикрыть, если что.

— А кто прикроет меня?

Мой брат только вздохнул.

— Тебе только глаз подбили. А были времена, когда за то, что ты устроил, можно было пику под ребро поймать. Уймись. Повзрослей уже! Я не могу тебя постоянно пасти. Если дела действительно станут плохи, за мной не заржавеет. Но это, — он показал на мой синяк. — Это фигня. Возня детская. Займись делом уже.

Он встал, спустился вниз, завел мотоцикл на площадке перед домом и уехал по своим взрослым делам.

Скотина, бросил меня одного!

А дед уже поджидал меня, стоило мне отвернуться от окна. Как обычно, выглядел он как просветленный даос, или как запущенный бомж. В балахоне этом своем засаленном грубой вязки, весь в подвесках от сглаза, детских красных значках и даже с какими-то военными медалями.

Стоит, опирается на свою суковатую палку — где только и подобрал, ума не приложу? В городе такую красивую ветку днем с огнем не найти, сразу убирают, если что-то с дерева свалится.

Но, несмотря на возраст, дед наш — был старичком бодрым. Я лично видел, как дед этой палкой мух на лету сбивает.

— Ну, что, внучок, — язвительно так произнес дед. — Пойдем, что ли? Полдень скоро.

— А я не пойду. — отозвался я. — Вот так вот. И делайте, что хотите.

— А чего так? — ехидно сморщился дед.

— А не хочу. Чжао должен был идти!

— А мороженое?

— Дед! Мне уже давно не пять лет!

— Гм. И то верно. Ты уже большой. Значит, два мороженных? «Морозный дед»?

Пришлось идти — против дорогого мороженного с бело-синим стариком на упаковке, которое привозили откуда-то с далёкого сказочного севера, я устоять не мог.

Но прежде дед заглянул в свой медный астрологический телескоп, с зубчатыми часами, поворачивавшими трубу, через которую он следил за зодиакальными планетами. Затем недовольно помотал седой нечесаной башкой:

— Плохой день. Плохой час.

— А чем плохой? — спросил я.

— А тем, что снизу могут постучать, — непонятно ответил дед.

Впрочем, он почти всегда что-то такое необъяснимое говорил, я даже и не углублялся особо. С тем мы и пошли на улицу.

И они поджидали меня там, возле брошенных на асфальт велосипедов у входа в парк, сидя прямо на тротуаре, несмотря на ветреную погоду. Мои непримиримые враги. Все трое. Толстый Шан, худой Ю и коротышка Пенг. Вот же было им не лень в выходной день!

Я, сгорая от стыда, шел рядом с дедом, ведь я не мог на них даже смотреть. Впрочем, они тоже не больно радовались, особенно когда дед вдруг остановился перед ними, опираясь на палку и по-доброму так спросил:

— Ну что, как?

— Как... что? — неуверенно отозвался Ю, поднимаясь на ноги. Остальные тоже вскочили.

— Как то самое, — ухмыльнулся дед, как обычно ничего этим не объяснив.

В этот момент земля под нами вздрогнула. Голуби взлетели с окрестных крыш.

— Ой, — присел от неожиданности толстый Шан. — Это что?

Дед, мгновенно уставил на солнце свой острый прищуренный глаз, и произнес:

— Шли бы вы по домам, ребятки.

— Ага, — тут же согласился коротышка Пенг. — Мы пойдем.

Оседлали свои велосипеды и тут же свалили, трусливые ублюдки.

— Идем, — коротко бросил дед и широким шагом понесся к центральному парку: и не скажешь, что ему столько лет, сколько и не живут вообще...

— Это что было? — запыхавшись выговорил я. — Землетрясение? Тогда нельзя по домам, нам в школе говорили...

— Землетрясение — это было бы неплохо, — не оборачиваясь, отозвался дед.

Впрочем, я от него другого и не ждал, он же даос, типа, а они все ненормальные.

У нас в Центральном парке есть такая круглая площадка, прямо в середине, вот на нее мы с дедом и пришли. Он вышел на площадку, огляделся, опять прищурился на солнце:

— Хм...

Что-то ему тут не нравилось. Он внезапно бросился на бетон, прижался к нему ухом, вызывая оторопь у гуляющих округ мамочек с малыми детишками. Я, неизвестно на что надеясь, помахал им рукой — жалкая попытка смягчить дедову безумную выходку!

Опять он за свое! А он только разогревался. Дед вскочил и завопил, напугав в округе всех:

— Чан! Уведи их! Уведи всех этих людей!

Неожиданно для себя — я не стал спорить. Да они, собственно, и сами были не прочь свалить подальше от лохматого маньяка.

— Граждане, покиньте площадку! — воскликнул я.

Выталкивая последних мамочек с площадки, я обернулся и увидел, как дед, встав ровно в центре, поднял свою сучковатую палку, словно меч. А потом, зажав палку вторым кулаком, словно сдернул с нее кору и древесину, как ножны с меча. Собственно, то, что там оказалось — это и был цзянь, прямой меч, сверкающий полированным металлом узкого лезвия.

Умом непостижимо, как он смог провернуть такой фокус на глазах у всех!

— Ну охренеть... — только и пробормотал я.

Дед медленно взял рукоять меча в обе руки, подняв его перед собой.

— Дед, — попросил я. — Не сходи с ума, пожалуйста!

Медленно он перевел на меня взгляд, и это был не взгляд безумца, а бога, яростно готового встать на пути надвигающегося хаоса.

— Дедушка, — я даже отступил под его яростным взглядом. — Давай я маме позвоню?

Только теперь я понял, что это не колени у меня дрожат от ужаса, это земля ходит под нами ходуном.

— Чан, — и голос деда рокотал как гром, и сам он словно стал на метра два выше, одежда на нем трещала по швам. — Чан, бежать поздно. Держись! И помни! Ты наследник великого Юйчи Гуна! Держать эти ворота — наше предназначение. Будь отважен. Держись!

И бетонную площадку, словно пробку, выбило вместе с нами из земли.

Меня прижало к расколотому бетону, что держался только на прутках арматуры. Словно ракетой нас подняло ввысь над парком, краем глаза я увидел горы и сверкнувшее сбоку море.

Дед взлетел вместе с площадкой и мной, его взметнувшиеся седые волосы закрыли половину неба. Он перевернул меч острием вниз и обеими руками вонзил его в бетон площадки по рукоять.

Чудовищный визг расколол площадку на куски, и стало видно, что меч ушел до середины в голый череп огромной, высотой с небоскреб змеи с рогами буйвола. Этим визгом меня едва не унесло прочь. Но дед, вцепившись кулаком в рукоять меча, другой рукой поймал меня за пояс и притянул к себе. Одежда на нем распахнулась, и могучим мышцам на его торсе позавидовал бы любой бог-олимпиец. Чёрт, да он как будто помолодел!

Дед всем телом надавил на меч и тот вошел в голову твари до предела, по самую гарду.

Тварь заверещала на всех возможных частотах и издохла. Издохла, начала падать обратно с той невероятной высоты, на которую закинула нас своим ударом из недр земли.

И мы падали вместе с нею. Рубашка на ураганном ветру хлестала меня по спине.

Я видел, что дед что-то кричит мне, но не слышал ни звука.

Но я понял, что это еще не всё.

Да что еще-то!? Что еще может случится?!

Змея взорвалась.

Её разнесло на миллион мелких кусков, визжащих как шрапнель, изрешетивших всё: парк, город, небо, землю, солнце. Деда, меня....

Кажется, к этому моменту я окончательно перестал понимать где тут я, а где Чан Гун, обыкновенный китайский школьник, приходившийся мне родственником...

Всё исчезло во всесжигающим взрыве.

И я снова остался в темноте один.

— Ураган ци, — произнес старик в темноте. — Фонтанирующий всёсметающий поток. Давно у меня не было столько ци в распоряжении. И пока у меня есть к ней доступ — я могу совершить настоящее чудо. Я могу спасти одного внука, потеряв обоих.

— Он умер? — спросил я. - Чан?

— Да. Нет. Не совсем. Тело его еще живет. Но дух его уничтожен, изрешеченный осколками духовного скелета монстра земли. Его больше нет. Только кое-что из памяти, отдельные части разума.

— То есть ты не спас его.

Голос старика дрогнул.

— Ничего нельзя было поделать. Ничего нельзя было поделать.... Но я спасу тебя. Мальчик умер. Маленький отважный Чан Гун. Но ты еще жив. Ты можешь унаследовать его тело! И даже остатки памяти. А он унаследует твой дух. У меня хватит сил приживить твой дух в это тело и удержать тебя в нем достаточно долго, чтобы вы срослись. На это уйдет время.

— Сколько?

— Сколько-то. Ты согласен?

Вот действительно. А согласен ли я? Или в самой постановке вопроса нет для меня выбора? Что я отвечу этой темноте? Маленький отважный Чан Гун умер. И я умираю. Что ещё остаётся мне?

— Конечно я согласен... дедушка.

— Вот и славно! Потерпи, Чан Гун. Всё будет хорошо. Только придется подождать. Потерпи.

Я был согласен немного потерпеть.

Темнота снова меня затянула. И это было надолго, очень надолго...

...Первый раз я услышал хоть что-то, хоть какие-то слова, наверное, через несколько дней, а может — и недель, после длинного провала в памяти. А, может, месяцев. Или... лет? Я слышал отдельные обрывки, так и не отложившиеся в памяти. Несколько голосов, и мужских, и женских, терявшиеся в беспамятстве. Мои соседи и сиделки менялись много раз. Но один или два разговора я запомнил:

— Он здесь, директор Цао?

Этот новый мужской голос тоже показался мне ещё более знакомым, чем другие, но кто это был — я не вспомнил.

— Да, господин. Это здесь. Проходите.

— Поверить не могу. Вот ты где... Директор Цао, сделайте мне небольшое одолжение, оставьте нас одних.

— Я надеюсь на ваше благоразумие, молодой человек. И на то, что мой пациент не пострадает, — ответил взволнованный голос директора Цао.

— За кого вы меня принимаете, директор? А? Я лежачих не бью. Всё нормально будет с вашим пациентом. Даже больше того — я оплачу его курс лечения с первого дня, как он попал к вам. И человека своего приставлю присматривать. Будьте спокойны, я еще не совсем с ума сошел, поднять руку на директора Цао. Идите, всё будет хорошо.

Послышался скрип двери, а затем и скрип кресла, в которое опустилось грузное тело.

— Ну, вот я и нашел тебя. Четыре года прошло... Или даже пять? Я и подумать не мог. А ты ведь даже не изменился совсем. Нда, сколько лет, сколько лет... Лежишь, тут спокойно и не знаешь, что вокруг творится. Такая свистопляска. Все чего-то хотят, силы испытывают, аргументов требуют. Ну, вот ты и будешь моим аргументом. Спи спокойно, спи, и не просыпайся.

Этот голос тоже потерялся в обволакивающей темноте.

И, наконец, после долгого-долгого провала в памяти — последний услышанный сквозь беспамятство разговор.

— Как тебя зовут, егоза? — спросил один из мужских голосов, тоже услышанных пару раз.

— Мое имя Сян Гинчен! Практикантка! Я ваш новый ци-ортопед. Прошу позаботиться обо мне!

Голос молодой, задорный, боевой. Мне даже сразу захотелось увидеть, как она выглядит.

— А вот этого мне вообще не надо. Сама о себе позаботишься, если мозгов хватает. Вот. Это твой пациент на сегодня.

— Ого, какой красавчик! — прозвенел женский голосок совсем рядом.

— Ты мне тут это, руки-то не распускай! Это личный пациент самого директора Цао! Поняла, Стрекоза? То-то! Я тебе даже что скажу. Большой человек тут у нас лежит. К нам от банды Циановых Кулаков каждый день смотрящий приходит. И ежели что не по его будет, он тебе руки-ноги-то пообломает!

— Ой, да ладно!

— Ну, смотри, твои руки-ноги-то. Ладно, пошёл я. Зайду еще.

Запах лаванды. Кто-то теплый наклонился очень низко. Тепло рук над кожей.

— Ох! Да что у тебя с узлами? Кто же тебя так изуродовал то? Ничего себе! Никогда такого не видела! Все меридианы смещены! Ну, я этого так не оставлю!

Хруст разминаемых пальцев, а потом последовала ярчайшая вспышка боли.

— Всё! Всё! Ну, всё уже! Всё уже прошло! Уже не больно! Всё прошло. Тише. Тише... Теперь больше не будет больно. Никогда. Теперь всё будет хорошо. Спи. Засыпай, прекрасный принц. Теперь я о тебе позабочусь.

И вот это уже действительно не было очередным провалом в памяти.

Это был сон. Настоящий, нормальный сон, в котором смешалось всё — последняя драка в моей прошлой жизни, взрыв подземного чудовища обрывки фраз, женские голоса и запахи больницы. И когда я понял это — смог, совершив огромное усилие, наконец, проснуться.

И я открыл глаза.