«Сад забытых душ»

Знаете, тогда я даже спустя три года не смогла отпустить его. Жизнь шла, а я словно осталась в том проклятом дне февраля. Глаза оставались красными от пролитых слез, под глазами залегли синяки. С его смертью со временем смирились все, даже мама. О нем забыли, и, кажется, помнила лишь я. Брат лежал в земле один, и я не могла простить себе, что в тот день не смогла быстрее среагировать. Если бы я скорее вызвала скорую, если бы не была так сильно охвачена ужасом, и было еще много «если», что медленно отравляли мое сознание. Но этого не случилось, и он, маленький, закрыл глаза на моих руках. В один из таких дней я узнала о саде, где живет одна женщина, его хранительница. От отчаяния или же горя я не могу сказать точно даже сейчас, спустя года, я с надеждой пришла к ней.

Она жила далеко, вдали от городов и людей. На зеленой равнине, окутанная сиреневыми и белоснежными клематисами, стояла кованая дверь, ведущая в сад. И я застыла с восхищением, смотря на нее, в груди теплилась надежда. Я потянулась к ручке, но рука застыла в воздухе. Десятки сомнений, как пчёлы в улье, роились в моей голове. Я взмахнула головой, отгоняя их, и, пока не передумала, открыла дверь.

За дверью было светлей и в миллионы раз прекраснее, чем за ее пределами. Сотни, а может и тысячи цветов и деревьев с кустарниками заполняли почти все пространство. Алые, голубые, фиалковые, оранжевые, розовые и белоснежные краски растений мерцали в солнечных лучах, делая сад сказочным в моих глазах. Дверь закрылась сама, и я сделала первый шаг на каменную дорожку.

Алые розы соседствовали с белыми, жёлтыми и розовыми, сплетаясь своими ароматами. Фиалки, пионы, гортензии, полевые ромашки, нарциссы и ирисы... Их было столько, что названия большинства я даже и не знала. Они росли, наверное, только в им самим известном порядке. Одинокие ромашки словно дети прятались за нарциссами, что заботливо укрывали их. Пионы вместе с гортензиями с интересом склонили набок головы, будто молодые девушки с интересом рассматривали другие цветы и незваную гостью. Сиреневые ирисы были дальше всех и держались вместе, скорбно склонив свои головы, и, будто чувствуя их боль, никто не рос рядом с ними. Бред, не могут же цветы что-то чувствовать и вести себя как люди? Как только я успела об этом подумать, ветвь яблони коснулась меня, оставив белоснежный цветок на моём плече, так гладит мать своего ребенка. С каждым шагом я все глубже погружалась в сердце сада, и все больше мне чудилось, что растения в саду смотрят на меня. В груди росло убеждение, что растения были не простыми и скрывали какой-то секрет, что я должна была разгадать.

— Хранительница сама ухаживает за ними? Она знает загадку каждого из них? — вопросы были заданы в воздух, и никто меня не услышал за исключением странных растений.

Я долго еще шла по тропинке с интересом, рассматривая каждый цветок или дерево, задавая всего один вопрос: какой же секрет ты хранишь? Я смотрела на розовую хризантему, как рядом со мной раздался приятный голос женщины.

—Это Диана, красавица, правда? — Я с удивлением повернула голову и увидела хранительницу. Она — женщина лет шестидесяти, с морщинами на лице и ярким взглядом голубых глаз. Седые волосы собраны в причёску, а синее платье испачкано в грязи. Она улыбается мне.

– Она прекрасна. Изящна, словно балерина. Я Настя, а вы? — Смотря на эту женщину (старушкой называть ее я не могу даже мысленно), на губах появляется улыбка. Я встаю и становлюсь напротив неё.

– Здравствуй, Настя, я Аглая, хранительница этого чудного сада. Раз уж ты решила навестить меня, почему бы нам не выпить вместе чая с печеньем? — она словно моя родная бабушка берет меня свободной рукой за локоть и ведет по дороге. Она не смолкая рассказывает мне названия тех цветов, что я не знаю, и мы, погруженные в разговор, не замечаем, как доходим до небольшого деревянного домика с верандой. Аглая усаживает меня за стол и сама ставит чайник, хлопочет, заставляя стол угощениями. Через небольшой промежуток времени мы садимся за стол, и я делаю первый глоток восхитительного липового чая.

– Аглая, растения необычные, я права? — чашка греет пальцы, придавая уверенности. Глаза женщины напротив теплеют, и она берет ложку и кладёт малиновое варенье на хлеб.

— Так сразу? — тихо смеётся она. — Ты и правда права. Растения, живущие в саду, необычные. Это души людей, о которых забыли их близкие. — И тогда я вспоминаю причину своего прихода. Брат. Что, если и он есть в этом саду?

– Душенька, ты что-то хочешь спросить? Ты вся побледнела.

– Да... Да, я хочу кое-что спросить... У вас три года назад не появлялся новый цветочек? Мальчик, что погиб во время пожара? Это было в феврале. Маленький, ему было семь... Даня, его звали Даня. — Мысли перескакивают с одной на другую, голос не слушается и дрожит, и, когда заканчиваю, замолкаю с надеждой, смотря в глаза Аглаи. Они наполняются не сочувствием, а пониманием. От этого на мгновение становится легче.

– Нет, такого в моем саду нет. — Аглая делает глоток чая, а с меня спадает огромный груз. Его помнят. Брата не забыли. На душе спустя долгие три года становится спокойно и почти умиротворённо. Видимо, это отражается на моем лице, раз Аглая улыбается уголками губ, стараясь скрыть это за чашкой чая.

– Аглая, а вы сами ухаживаете за всем садом? — тянусь за булочкой и разламываю ее, чтобы намазать маслом.

– Конечно, я здесь совсем одна. — Женщина откусывает печенье и с минуту молчит. — Каждый в саду требует обособленного ухода, что подходит розе, не понравится петунии. Ох, иногда они капризничают, как маленькие.

– Вам не одиноко быть здесь совершенно одной? — Как человек может совершенно добровольно оставаться одним? Ей не тяжело? Не плохо? И меня вдруг так охватило желание остаться здесь с ней, в этом маленьком деревянном домике в окружении чудесных цветов и деревьев.

– Мне было одиноко, но человек может привыкнуть ко всему, я привыкла к одиночеству. — Аглая попыталась улыбнуться, но вышло плохо, свет не коснулся ее лица.

– А если я останусь с вами? Я бы могла стать вашей... ученицей. Конечно, если вы сами не будете против. — Речь была сбивчивой от волнения, и я покраснела. Аглая застыла, а потом она искренне улыбнулась, ее глаза потеплели, и она тихо засмеялась.

—Конечно, милая, я буду только рада. — Морщинки на лице Аглаи даже разгладились, и на это счастливое мгновение она стала на десяток лет моложе.