Ларкспир: Вечное кино забвения

Комната пахла горьким дымом и старыми плёнками. Экран, вмонтированный в кирпичную стену с облупившейся краской, показывал кадры, словно вырванные из сна: мальчик в ковбойской шляпе гонится за котом по пыльным улицам Ларкспира — вымышленного городка, где даже воздух пропитан ржавчиной и тоской. Джейкоб прикоснулся к экрану. Изображение задрожало, окрасив его пальцы в сизый свет.

— Нравится ретро-стиль? — Голос прозвучал справа, где секунду назад была лишь тень.

Мужчина в бардовом бархатном пиджаке выступил из мрака. Его лицо напоминало треснувший фарфор: белое, гладкое, с паутиной тонких шрамов. В руке он крутил перстень с аметистом, вспыхивающим фиолетовым при каждом движении.

— Меня зовут Сириус, — он улыбнулся, и Джейкоб увидел, что зубы у него покрыты мелкой вязью рун. — Ты между станциями, дружок. Место для... рефлексии.

Джейкоб отшатнулся. На экране промелькнул он сам — за рулём потрёпанного пикапа, с сигаретой в зубах. Глаза скользили к телефону на пассажирском сиденье. Сообщение от Клэр: «Джейк, я беременна».

— Выключи это! — Его крик растворился в гуле проектора.

Сириус щёлкнул пальцами. Кадр замер: пикап врезался в грузовик с цистерной. Взрыв окрасил экран в багровое.

— Ларкспир любит такие спектакли, — Сириус достал из воздуха хрустальный бокал с вином цвета венозной крови. — Город-то не настоящий. Собирательная солянка из страхов всех, кто сюда попал.

Джейкоб сглотнул. Воздух стал густым, как сироп. Он вспомнил запах горелой резины, крик Клэр в трубке за секунду до...

— Почему я здесь?

Сириус вздохнул, подошёл к стене и провёл рукой по трещине. За ней открылся вид на Ларкспир: дома с покосившимися крышами, неоновые вывески моргали названиями несуществующих баров, в небе плыла луна, разрезанная пополам, как гнилое яблоко.

— Ты топливо, Джейк. — Сириус обернулся. Его глаза теперь горели, как угли в печи. — Город живёт чужими сожалениями. Каждая твоя «а если бы» — кирпичик в его стенах.

На экране возникла Клэр — в чёрном платье на похоронах, с лицом, напоминающим восковую маску.

— Она продаст твой пикап, родит дочь и назовёт её в честь своего отца-алкоголика. — Сириус приблизил лицо, и Джейкоб увидел в его зрачках тысячи таких же комнат, таких же экранов. — Хочешь это изменить?

— Это... невозможно.

— Всё возможно, — Сириус развел руки, и стены рухнули, открыв бесконечный зал с зеркалами. В каждом — версии Джейкоба: в одном он выжил, но стал инвалидом; в другом — спасся, но сбил ребёнка; в третьем — Клэр лежала в могиле вместо него.

— Выбор? — Джейкоб засмеялся хрипло. — Это ловушка.

Сириус поднял бокал. Вино вылилось на пол, превратившись в рой алых бабочек.

— Ловушка — это верить, что выбор вообще существует. — Он снял пиджак, и под ним оказалась кожа, исписанная движущимися татуировками — сценами аварий, катастроф, тихих самоубийств. — Ты уже мёртв, Джейк. Но Ларкспир дарит шанс стать... зрелищем.

Зеркала сомкнулись, образуя сцену. В зрительном зале сидели тени с билетами, на которых горели имена. Джейкоб увидел «Клэр» в первом ряду.

— Играешь свою трагедию — город растёт. Отказываешься... — Сириус щёлкнул пальцами, и тень Клэр рассыпалась в прах. — Она исчезает навсегда.

Джейкоб посмотрел на экран. Там он — настоящий, живой — всё ещё сидел в пикапе. Секунда до выбора: ответить Клэр или нажать на газ.

— Решай, — прошептал Сириус, вкладывая ему в руку билет со своим именем. — Герой или зритель. Вечность — она разная бывает.

А внизу, в фойе Ларкспира, уже печатали афишу: «Вечное кино. Новая звезда — Джейкоб Райт».