Ласка

Секретарша Леночка сидела на своём рабочем месте — в приёмной директора школы — тихо, как мышка. Приняв вид озабоченный и деловой, она притворялась, что разглядывает разложенные перед ней документы. На самом же деле сорокалетняя «девушка» всем своим существом прислушивалась к скандалу, разгоравшемуся в директорском кабинете. Раньше приёмную и кабинет разделяла тяжёлая, обитая дерматином с войлочной подложкой дверь, и услышать, что происходит за ней, было решительно невозможно. Новый же директор, Сергей Алексеевич, велел дверь заменить на современную, лёгкую и красивую. Не учёл вот, что слышимость резко повысится, и его личная секретарша теперь могла без опаски подслушивать беседы, не предназначенные для посторонних. Впрочем, Леночка не слишком-то распускала язык, вот разве что с физкультурницей Диной поделится, или с Ирочкой из началки, ну, ещё с завучем Маргаритой Артемьевной…

Бздям! За стеной что-то упало, судя по тяжёлому бронзовому звону и грохоту — пресс-папье, брошенное крепкой рукой.

— Алиханов должен получить пятёрку по химии! — гневно прорычал директор.

О! Леночка понимает: Алиханов — сын очень, очень уважаемого человека. Гейдар Алиханов владеет сетью обувных магазинов по всей области, а ещё…

— Оскар Алиханов — лентяй, наглец и тупица! Какая пятёрка, вы с ума сошли?! Как я могу поставить пятёрку человеку, для которого моль* — это бабочка, которая ест шубы? Тройку натянула ему, пусть радуется, — бесстрашно возразила Антонина Николаевна, учительница химии.
*Моль в химии — единица измерения особой физической величины — количества вещества.

А чего ей бояться? Удивительно, что ещё преподаёт, в её-то возрасте. И ладно бы одинокая, но ведь уже внуков полно, правнуков понянчить бы на пенсии… Нет. Работает.

— Вы не понимаете, да? Гейдар Алиханов нам компьютерный парк обновил, скидку на готовое питание обеспечил, факультатив по экономике — за чей счёт, вы думаете? И благодаря кому его ведут лучшие специалисты? Я уж молчу про его связи в мэрии и повыше. Наш самый уважаемый спонсор! А вы его сыну — тройку, не четвёрку даже!

— На большее Оскар не способен, — отрезала химичка.

— Так, — помолчав, вновь заговорил директор, уже тише. — Раз вы слов не понимаете, попробуем по-другому. Премию я вам срежу, раз вы недостаточно компетентны, чтобы раскрыть способности одарённого ребёнка лучше, чем на тройку. А не нравится — увольняйтесь, скатертью дорога! Кому вы нужны в ваши семьдесят?

— Помнится, вы же меня и уговаривали ещё на годик остаться, Сергей Алексеевич.

— Уговаривал, потому что вы — учитель от бога, но вы делаете нашу совместную работу невыносимой! В конце концов, Алиханов — исключение, особенный ученик, вы могли бы пойти на компромисс! Подумайте до выходных, Антонина Николаевна.

Да наплевать ему, кто там учитель от бога, цинично подумала Леночка. А вот что химичка — заслуженный учитель с кучей регалий вроде «Учитель года» и прочее такое, вот это важно, этим можно прихвастнуть перед родителями учеников. За дверью меж тем воцарилась долгая тяжёлая тишина. Секретарша так и представила себе, как сражаются взглядами Антонина Николаевна, тощая и прямая, как палка, и директор — бровастый, стриженный почти под машинку, с накачанными мышцами, на которых как влитой сидит пошитый на заказ костюм.

— Я вас поняла, — наконец прервала молчание химичка. — Всего доброго.

Она затопала к двери, и Леночка принялась со всем видимым усердием перебирать бумаги. Дверь открылась — и захлопнулась, аж линейка на столе задребезжала, и секретарша накрыла её ладонью, так и не подняв головы. Антонина Николаевна прошла было мимо, но остановилась и вернулась.

— Леночка, будьте добры, дайте мне бумагу, — попросила она со всей вежливостью. Пришлось дать, не притворяться же глухой!

— Ручку?

— Спасибо, есть, — химичка села в кресло, положила лист бумаги на классный журнал и быстро застрочила что-то.

«До чего ж старуха на Шапокляк из мультика похожа!» — в очередной раз оценила Леночка. Чёрный брючный костюм, ослепительно-белая блузка с кокилье, собранные в ракушку волосы — благородная седина, никакой краски, ни один волосок не выбивается из причёски. «Посторонние реагенты в пробирке недопустимы, даже пыль или волосок!» — говаривала учительница химии, раздавая в начале каждого урока одноразовые шапочки и перчатки. Несчастных случаев на этих уроках практически не бывало, последний — лет так пятнадцать назад, вскоре после того, как Леночка заняла место секретарши при прежней директрисе-взяточнице Процентовой.

Покуда Леночка вспоминала, как да что, Антонина Николаевна закончила писать и подошла к её столу.

— Зарегистрируйте, дорогая, — мягко попросила учительница. — Прямо сейчас, при мне. Номер входящего проставьте и ксерокопию мне сделайте.

Секретарша мазнула взглядом по листу и ошалело мотнула головой. Да ладно?!

— Заявление об увольнении? Тонечка Николавна, как же так… Давайте вы подумаете ещё, а? — состроив печальную рожицу, Леночка снизу вверх поглядела на химичку. — Четверть только началась, где мы возьмём учителя химии? Да и вообще — как мы без вас? Мы-то ладно, а ученики?

— А это не моя забота, — старая дама улыбнулась, не разжимая губ, но глаза её остались холодны. — Сергей Алексеевич велел увольняться. Я увольняюсь.

— Это он сгоряча, вот увидите — завтра же передумает!

— Зато я не передумаю, дорогая. Оформляйте!

Вздыхая, секретарша по всем правилам оформила входящее заявление. Нет, ну как же не вовремя! Директор окончательно взбесится, а кто будет самым удобным объектом, чтобы излить это бешенство? Конечно, секретарша, кто ж ещё-то!

— Всё, Тонечка Николавна. Две недели отработаете…

— А я не могу! У меня сердце! — химичка левой рукой картинно схватилась за грудь, а правой обрушила журнал восьмого А на стол с такой силой, что притворство её стало бы очевидным самому что ни на есть тупице. — Иду домой, вызову врача. На отработку не ждите. Я старый, больной человек, мне эти ваши стрессы ни к чему!

И, по-прежнему изображая умирающего лебедя, резво покинула приёмную. Вот же!..

Пока Леночка предавалась унынию, представляя, какой скандал закатит шеф, Антонина Николаевна спешила домой. Уютная двухкомнатная квартира, обустроенная по вкусу хозяйки, пустовала: ни ребёнка, ни котёнка. Всё же не в семьдесят с хвостиком (ох, и длинный хвостик!) заводить кота или собаку: не дай бог что — и любимый пушистик пожилой дамы станет для кого-то нежеланной обузой. Мужа Антонина Николаевна давно похоронила, дети разлетелись. Навещали, конечно, и они, и внуки с правнуками, но не среди недели же. Одиночество иногда давило, но, с другой стороны, не нужно было готовить, собирать по всей квартире чьи-то носки и игрушки, а можно просто возлечь на широкий диван с кучей подушек и подремать до прихода врача.

Врача пенсионерка действительно вызвала из-за тяжести в груди. Немолодая фельдшер в сдвинутой под подбородок маске послушала сердце, померила давление, даже сделала ЭКГ с помощью переносного аппарата, поминая какого-то Михалыча незлым тихим словом. Не иначе, ремонтник схалтурил. Потом — укольчик, после которого полегчало, тоскливый беспомощный взгляд медички… Антонина Николаевна её понимала: старость не лечится.

— Вроде всё у вас неплохо, — задумчиво сказала фельдшер, — но давайте я вам на завтра участкового на дом оформлю, он вас в динамике посмотрит и, может, на анализы и к кардиологу направит. В вашем возрасте надо поосторожнее, а вы, похоже, чем-то расстроены?

— Уволилась, — криво усмехнулась Антонина Николаевна.

— Вот и правильно! Вам надо побольше отдыхать, бывать на природе, а не нервничать каждый день. Я вам сейчас выпишу пару назначений; есть кому в аптеку сходить?

— Позвоню внуку, заедет вечерком.

Фельдшер что-то там выписала, распрощалась и ушла, а Антонина Николаевна приняла таблетки, легла на диван и уснула. Сладко спала, пока её не разбудила вновь появившаяся тяжесть в груди. Дышать вдруг стало невозможно, рука не поднималась, и телефон на журнальном столике показался таким далёким… Старуха ловила воздух исказившимся ртом, но его не хватало. «Не воздуха, кислорода, — мелькнуло в голове химички, — потому и в глазах темнеет. Кислородное голодание. И сердце. Два года не дотянула до юбилея». Это была последняя мысль Антонины Николаевны. Темнота окружила её, а дыхание оказалось совершенно не нужным. И дыхание, и всё на свете перестало иметь значение. Старая учительница покинула этот мир.