ЛБТД

Артур сразу завоевал популярность в наших стройных девичьих рядах: он был высок, строен, светловолос и по-своему утончен, этакий Драко Малфой от русреала. За три месяца учебы мы ни разу не видели его в стенах университета одетого во что-то, кроме идеально выглаженных костюмов, безупречно-белых рубашек и начищенных до блеска туфель. За стенами университета, в условиях, так сказать, дикой природы, нашего местного аристократа можно было заметить прогуливающимся в дизайнерских джинсах, опять же, рубашках и кроссовках, которые шли ему точно так же, как туфли, костюмы и прочие атрибуты мужеского полу.

Но внешность в коктейле его популярности среди женского населения сначала нашей группы, а затем и всего курса, была скорее приятным дополнением, потому как привлекательных молодых людей в университете было много, и Артур среди них выгодно отличался.

Да, словно ожившая мечта всех диснеевских принцесс, Артур, помимо внешних данных демонстрировал полный спектр тех черт характера, за которые его были готовы порвать на миллиончик маленьких Артурчиков и разнести по уголкам, чтобы всем досталось.

Он был ненавязчиво добрым, веселым, отзывчивым и внимательным. Делал комплименты и так аккуратно и осторожно, что оставалось только завидовать.

Помимо прочего Артур никогда не отказывался помочь, дружил, казалось, со всеми и к каждому относился так, что казалось, что ты самый важный человек во вселенной. Как минимум, во вселенной Артура.

А еще у Артура было неоспоримое достоинство, которое несколько возвышало его социальный статус и делало привлекательным для досуговых развлечений: Артур жил буквально в пятнадцати минутах пешком от стен университета и не в маленькой хрущевке три на пять, а в новой квартире с претензией на бесконечность. Квартире, в которой было пять гостевых спален, огромная гостиная, потрясающе укомплектованная кухня, столовая и, прости господи, библиотека с бильярдным столом. А самое главное — Артур жил там практически один, если не считать, конечно, домоправительницы, приходившей днем, которая раньше была его няней, но активно продвинулась по карьерной лестнице после того, как Артур научился самостоятельно завязывать галстук. По словам Артура в квартире обычно только ночевал отец, иногда захаживала его мать — родители нашей светловолосой звездочки находились в стабильном разводе — но в остальное время он страдал от одиночества одновременно во всех своих пяти спальнях.

Естественно, мы не могли бросить товарища в беде.

Судьба Артура в качестве яркой звезды нашего курса была предрешена еще до его поступления.

Надо сказать, что компания у нас в целом подобралась хорошая, правильная. Все легкие на подъем, все достаточно здравомыслящие, чтобы понимать пользу прогулов, все, опять же, достаточно здравомыслящие, чтобы понимать, что мир не без греха, поэтому вредные привычки вовсе не вредные, если употреблять их в меру. Опять же, компания наша так удачно подобралась, что вредные привычки у нас были ограничены алкоголем и сигаретами, в которых не было веселящего допинга, что лично мне очень нравилось. При всей той дозволенности, которую мне позволяли родители, приобщаться к котикам, которые нарк, меня не прельщало.

Гормоны, алкоголь и чудный привкус взрослой жизни, который появился на языке при выдаче студенческого билета, быстро сотворили свою амурную магию, и в группе — да и не только в ней — споро стали появляться парочки. Собственно, спустя три месяца наша компания, половое разделение в которой гармоничным образом уравнивалось, практически вся разбилась на временные ячейки общества.

Не занятым остался разве что Артур, к которому приглядывался как минимум весь наш бравый первый курс. Я в том числе, чего уж тут таить.

В конце концов, такие мальчики на дороге не валяются. В пяти гостевых спальнях, пребывая в алкогольном угаре, валяются, это проверено, а вот на дороге — точно нет.

Но как к нему ни приглядывались все заинтересованные — и не только, к слову, девушки, так как слухи поползли весьма противоречивые — Артур держался на почтительном расстоянии от компрометирующих ситуаций и раз за разом отклонял предложения сходить в ближайшую кафешку, посетить ночной клуб и даже покурить вдвоем между парами. Причем отклонял эти предложения так, что ни у одного из обратившихся не было к Артуру претензий и чувства обиды и падения достоинства куда-то в зону ниже плинтуса.

Артур неизменно относился ко всем одинаково доброжелательно и приветливо, не выделяя конкретных индивидов из толпы. На посвят, например, он всем девчонкам в нашей группе, и тем, кто входил в наш тесный кружок, и тем, кто остался вне его, торжественно преподнес по цветку белой лилии. Девочки были в восторге, парни слегка поднапряглись, но в целом тоже оценили жест, особенно когда Артур объявил, что это не от него, а от лица всей мужской части. Цветы, правда, были красивыми, правда, конкретно мне больше импонировал сам этот жест, чем цветок, так что восторг пришлось наиграть, чтобы не слишком выделяться из общего ровного фона, да и к тому же дареный конь — он не для того, чтобы зубы разглядывать.

Просто у меня к лилиям особенное отношение. Потому что сама Лиля, и подарить на праздник Лиле лилию — это же так оригинально, никто никогда этого не делал. Домашние к восемнадцатому году жизни все-таки поняли, что лучше банальные розы, чем лилии. А еще лучше, конечно, тюльпаны, но где ж их взять не в сезон.

Так что постепенно все как-то свыклись с тем, что Артур ведет монашеский образ жизни и перестали видеть в этом что-то из ряда вон. Артуру это не мешало, остальным тоже, всех все устраивало. А мы как ходили в кино, музеи и рестораны всей дружной толпой, так и ходили. Постепенно все планы сразу вкидывались в общий чат на согласование, это стало нормальным порядком жизни.

Поэтому когда в конце ноября Артур однажды подсел ко мне за парту, я не придала этому особенного значения. В конце концов, мы все время старались сесть так, чтобы обитать в ореоле друзей, а не тех странных личностей, которые учились с нами в одной группе, которые вроде как запоминались, но очень смутно. Например, у нас в группе были девочки, имена которых я к декабрю так и не запомнила, да и фамилии знала очень смутно.

Ну, что поделаешь, в конце концов.

Так что когда Артур подсел ко мне на первой паре, я не удивилась. И когда слегка коснулся своей коленкой моей — тоже. У нас кабинеты вообще маленькие, а группы большие, сидим друг у друга практически на коленках, ничего странного. И когда наклонился, отчего нос сразу защекотался ароматом парфюма, и нос сам собой скривился, и захотелось чихать, опять же ничего странного не заметила.

А когда он позвал тихим полушепотом:

— Лиля!

Я повернулась к нему, чуть не столкнулась с ним носом, и недоуменно спросила:

— Что?

— Может, после пар зайдем за кофе и пройдемся? Погода классная, — предложил он.

— Давай, — кивнула, и улыбнулся Артур, улыбнулась я и быстренько кинула клич в общий чат, совершенно ничего не подозревая.

Чат на предложение отозвался положительно, Артур несколько изменился в лице, но бодро отрапортовал, что встречаемся в курилке.

Снова ничего не поняла я уже в более приватной обстановке.

Наступало утро, часы на каминной полке — да, у Артура в квартире был большой мраморный камин с самой настоящей каминной полкой и часами на ней, прям как в лучших домах Парижа — уверенно тикали приближение к восьмому часу утра, а я уже почему-то умудрилась проснуться, хотя накануне мы сидели на диванах и болтали о всякой ерунде, щедро сдабривая разговор алкоголем, чуть ли не до четырех часов. Курить в квартире было нельзя, но пепельница на всякий случай все равно стояла, и в нее мы скидывали пробки от бутылок. Теперь она возвышалась на кофейном столике курганом утреннего похмелья.

Вечер начинался томно, с подготовки к грядущему зачету, потому что зачет был первый, страшный, и вся наша компашка слегка… побаивалась, скажу литературно, кто больше, кто меньше. Например, среди нас были признанные задроты, которые делали абсолютно все домашние задания, записывали абсолютно все лекции и в целом всегда были готовы выйти на передовую ответов. Также среди нас были и стабильные забывалы, которые не писали лекции, не делали домашние задания, и в целом относились к учебе достаточно пофигистично.

Я, подумав, поместила себя в золотую середину, потому как жизнь моя была простой и легкой, пока довольны были родители, а довольны они были, если дочь в моем лице не хватала вагон двоек, не приходила домой в полном невменозе и не слишком рвалась во взрослую жизнь. Во всем остальном они проводили политику «не вижу, не знаю», так что пока я соблюдала три простых правила — то есть, если хватала неуды, быстро их исправляла, в невменозе предпочитала отсыпаться у друзей и говорить родителям, что я их маленькая девочка, невинно улыбаясь, — я могла делать в целом все, что угодно.

Артур, конечно, больше склонялся к отличникам, все-таки память у него была прекрасная, преподаватели его любили, да и сам учебный процесс давался ему достаточно легко, поэтому он помогал остальным разбирать непонятое, делать несделанное и поддерживал моральный дух тостами за будущее. Все-таки пролететь в первый же зачет не хотелось никому.

А потом как-то плавно конспекты были отложены в сторону, рекой полилось вино, виски, ром и другие алкогольные радости жизни, так что разошлись мы под утро. Благо, что пять спален позволяли всем разместиться с комфортом. Мы с девочками, Аней и Катей, которые также не были обременены молодыми людьми, сразу забили себе дальнюю комнату с кроватью таких размеров, что там с удобством разместилась бы целая футбольная команда, не то, что три тонкие, аки березки, мы.

Я почему-то проснулась раньше всех, по крайней мере, в нашей комнате. Опять же, с тех самых пор, как мы стали проводить увлекательные интеллектуальные вечера в квартире Артура, появилось правило: если кто-то утром встает раньше всех, то, как минимум, он не шумит, как максимум, сразу варит кофе на всех.

Повалявшись и поняв, что заснуть мне не даст уже не только похмелье, но и богатырский храп Ани, которой не помогали ни тычки в бок, ни увещевания шепотом, что совесть надо бы тоже иногда поиметь, я встала с кровати, натянула футболку и джинсы, и пошлепала в гостиную, которая хранила следы вчерашнего попиища. Как побоища, только у нас оно было без драк.

Каково же было мое удивление, когда на том самом диване, где еще несколько часов назад мы сидели с картами и бокалами, лежал Артур. Весь такой растрепанный, все еще в костюмных штанах и в строгой рубашке, которая порядком измялась, и при этом все еще эфемерный, идеальный, даже в таком потрепанном, похмельном виде. Я не удержалась и накинула на него плед.

Сидеть безмолвным призраком в гостиной не хотелось, поэтому я пошла на кухню, выполнять кофейную повинность.

И не прошло и минуты, как позади послышался шорох — очень такой подозрительный шорох, ведь все должны были спать.

Оказалось, проснулся Артур.

— Я тебя разбудила? — спросила, балансируя на одной ноге с кофейником в руках. Потому что шорох меня напугал, но голова все же слегка кружилась от недосыпа и похмелья, поэтому со стороны мои практически балетные па, наверно, выглядели, как неловкая пародия на Джека Воробья.

— Нет-нет, что ты, — как всегда вежливо ответил Артур и поспешил забрать кофейник, пока я не отправила его в полет. И не факт, что полет бы прошел мимо белой рубашки самого Артура, так что опасения, надо признать, были обоснованные. — Садись, я сделаю, — сказал он, а когда я стала протестовать, поставил кофейник и чуть ли не насильно усадил на один из стульев у барной стойки.

Потекла неспешная беседа. С Артуром было просто — он мог говорить на какую угодно тему, даже про Винкс и Стартрек, что у парней моего возраста было не самым часто встречающимся достоинством. Но Артур мог, а если не знал предмета разговора, то никто никогда бы не заподозрил его в том, что ему скучно или не интересно.

И-д-е-а-л. Как есть.

Против воли вздохнула, и, кажется, получилось это слишком душераздирающе, потому что Артур услышал, повернулся и недоуменно приподнял бровь.

— Э-э-э… экзамены скоро, — ответила, необратимо краснея.

Артур же хмыкнул и вернулся к тому, чем он там занимался. Потому что мне было не видно да и не слишком интересно, если честно.

А потом передо мной на стол опустилась яичница, судя по всему, свежеприготовленная, а рядом с ней приземлилась огромная чашка кофе — тоже свежесваренного. Артур же сел рядом, с такой же тарелкой и такой же чашкой. И выглядел настолько невинно и вообще не причем, что очень захотелось, как минимум, его обнять.

Как минимум.

Но — но было много, особенно тех, которые были про то, что Артур подчеркнуто одинаково ко всем относился, и пытаться это изменить значило повести себя… некрасиво, наверное.

Не то чтобы я ждала проявления инициативы со стороны парня, но когда человек дает понять, что в отношениях не то чтобы заинтересован, то пытаться настоять на своем уже выглядит не слишком достойно.

А мне не слишком хотелось в глазах Артура выглядеть недостойной. Как бы это ни звучало и какие бы смыслы в этом не увидели возможные мои субличности. Я же близнец, у нас вообще с этим проблемы.

Мы болтали про всякую ерунду, а за большими окнами, шторы на которых были отдернуты и пропускали первые робкие солнечные лучи, разгорался рассвет. И было в этом что-то, что-то такое, для чего у меня не было объяснения.

Но мне это очень нравилось.

А потом Артур сказал:

— Скоро, кстати, выходит новый фильм с Томом Крузом…

А я оживилась:

— Ты про новую часть миссии, которая невыполнимая? Надо сходить будет обязательно!

А Артур даже удивился, пока я не добавила:

— Дима с Витей тоже хотели сходить, надо будет в «Соловье» сеансы посмотреть, чтобы после пар успеть.

— Вообще, — порозовев слегка, но я решила, что это из-за кофе и солнца, произнес Артур, — я думал, может мы с тобой…

Но что именно «мы с тобой» мне узнать не довелось (хотя очень хотелось), потому что в кухню ворвалось видение.

Видение было не то чтобы обременено одеждой и стратегически важные места прикрывало большой мужской белой рубашкой. У видения были растрепанные рыжие волосы, идеальный — хоть и слегка побледневший и местами поплывший, но даже в таком состоянии идеальный — макияж, идеальная — и вот тут ничего никуда не поплыло — фигура, которую было очень хорошо видно, благодаря все той же рубашке, а еще она была разве что на пару лет старше нас.

А самое главное, видение явно не принадлежало к устоявшемуся числу членов нашей дружной компании.

— Ой, — неловко выпалило видение и засмеялось. — А вы уже встали, что ли? Денчик сказал, что вы до обеда будете дрыхнуть…

Артур скривился, румянец на его скулах усилился, и теперь это точно был румянец злости, а не только отблеск встающего солнца.

— Я только водички возьму, а то знаете, — продолжило видение и хихикнуло, — пить очень хочется. Ой, а это что, это кофе? — заметило оно кофейник. — Я возьму?

Не дожидаясь ответа, видение подхватило не только кофейник, но и плавленый сыр из холодильника, батон хлеба, палку колбасы, нож и чашки, демонстрируя, что руками владеет очень хорошо, снова рассмеялось и скрылось в неизвестном направлении в глубинах коридора.

— Денчик? — спросила я у стремительно темнеющего Артура.

— Отец, — коротко пояснил он и встал. — Ты извини, Лиль, я пойду с ним поговорю. Он обещал больше домой своих… — Артур осекся и неловко улыбнулся. — Девушек своих домой при мне не приводить.

Оставив чашку и недоеденную яичницу, Артур ушел в том же направлении, где до этого растворилось видение, а я… ну а что я.

Я продолжила пить кофе.

Абсолютно ничего не понимая.

Подозрение, что происходит что-то не то, появилось у меня в тот момент, когда мне стало казаться, что у меня либо паранойя, либо другое заболевание, несомненно, психиатрического толка.

Потому что друзья будто сговорились и раз за разом срывали планы, которые мы строили.

Началось все довольно невинно: сессия кончилась, и мы решили отметить ее успешное окончание — а все в нашей компании умудрились пройти эти экзаменационные рифы без неудов и пересдач. Организацией и планированием вечера занимался Артур, сам вызвался, никто и не возражал.

Потом случилось внезапное: когда Артур прислал в чат место, время и дресс-код — а у нас и такие вечера бывали — как-то резко в последний момент все восемь человек, помимо меня и Артура, оказались именно в это время очень сильно никак-не-отменить, две-недели-назад-договорились, маме-обещали занятыми. Остались буквально я да Артур, который браво держался перед лицом препятствий.

Пришлось позвонить ему и сказать:

— Давай, наверно, перенесем и уже после каникул соберемся?

Потому что на каникулы большинство разъезжалось, я с родителями, вот, уезжала в Париж на три недели, так что меня и в первую неделю учебы не будет, и Аня, я знала, уезжала на море, и Катя, а Дима с Витей говорили, что подписались на турнир по какой-то стрелялке, по которой оба они сходили с ума, да и остальные уже оповестили о грядущих планах…

— Да, давай, — отозвался Артур.

Голос мне его не слишком понравился, но Артур всегда вел себя так сдержанно, что не стала ему говорить об этом.

Когда кончились каникулы и снова начались занятия, ситуация стала повторяться. То договоримся пойти в кальянную — все выходные почему-то оказываются занятыми. То соберемся пойти в бар — и в процессе выясняется, что доехало только трое, и из троих третий уже через полчаса должен уехать, потому что форс-мажор, потому что надо.

И как-то так получалось, что неизбежно моим единственным собеседником оказывался Артур.

Нет, я не жаловалась, Артур мне нравился еще с сентября, но в моей голове он сам собой перелетел в папочку «друзья», потому как ясно дал понять, что романтические отношения — это не то, что ему нужно в данный временной отрезок. Он все еще мне нравился, но уже больше как объект любования, чем объект реального прикладного интереса. А у него и без этого прикладного интереса было много того, к чему хотелось бы приложиться — исключительно, к слову, метафорически.

Хотя, вот, глядя на его всегда идеально уложенные волосы, мне бы очень хотелось еще приложиться к его парикмахеру, но это так, больше фоново.

Но все это выглядело очень подозрительно. И если бы не слаженность действий наших одногруппников, я бы начала подозревать, что они просто не хотят общаться больше со мной и всячески избегают, не зная, как сказать об этом. С другой стороны, у нас тихоней была только Инна, которая предпочитала молча отсиживаться и многозначительно улыбаться, а вот другие за словами вообще никогда не лезли ни в карман, ни куда-то еще.

Мои подозрения усилились, когда этот фокус повторился в четвертый раз. Казалось бы, по традиции они должны были бы усилиться на третий раз — все-таки, бог троицу любит, и вот это все, но что-то не так пошло в шаблонах, матрица стала сбоить, поэтому уверилась я в том, что что-то не так исключительно на четвертый раз.

О чем прямо сказала Артуру.

Мы сидели в баре, у стойки, потому что изначально Артур забронировал нормальные столики, но из-за того, что нас снова проигнорировали, бронь самоликвидировалась. Поэтому пришлось расположиться у бара, где места было, скажем прямо, не так чтобы много. Как Артур нашел эти два стула — ума не приложу, но все-таки нашел, поэтому мы хотя бы не стояли, зато сидели так тесно, что мое колено упиралось Артуру между ног, и я очень старалась не двинуться случайно так, чтобы прекратить дальнейшее распространение рода Артуркиного. Артур же положил руку на спинку моего стула, потому что положить ее больше никуда нельзя было, и он тоже очень осторожно шевелился, чтобы случайно меня не задеть.

— Мне кажется, это заговор, — сообщила, наклонившись поближе. Заметила, что Артур в очередной раз сменил парфюм, но снова не попал в мои вкусовые пристрастия — снова чесался нос и снова пробивало на оглушительный чих.

Артур поднял брови и, кажется, слегка розовея, но в приглушенном освещении бара сказать было сложно, сказал:

— Что ты имеешь в виду?

А я показала на телефон, на бар, снова на телефон:

— Да они уже в четвертый раз этот фортель выкидывают, ты не заметил еще? Мы же уже три раза также договаривались, а в итоге у всех резко планы.

Артур на мгновение опустил взгляд, он, как-то совершенно неожиданно попал в зону моего декольте — ну, мы же в бар шли, а если есть что показать, то почему бы и не показать. Артур теперь совершенно точно порозовел, взгляд отвел, схватил свой бокал и залпом половину чуть не выпил.

— Ну, правда, — продолжила я. — И ладно бы, через раз такое было, а то четвертый раз подряд! Может быть, я их чем-то обидела? Это совершенно точно заговор.

И тут Артур огорошил.

— Ты права, это заговор.

И коснулся моей руки своей. Не встретив сопротивления — а я как-то разом нырнула в состояние крайнего удивления — переплел наши пальцы.

— Я с осени пытаюсь тебя куда-нибудь пригласить, но все время кто-то мешает, а мне кажется, что такие вещи лучше делать лично, а не в переписке, — продолжил он, слава всем богам, не поднимая глаз, потому что выражение лица у меня было, наверно, под стать состоянию — крайне удивленное.

— Я подговорил ребят, чтобы они сливались с наших тусовок, потому что иначе мне тебя было одной не застать, ты же все время с кем-то, — продолжил Артур, а я наконец-то справилась с лицом. Очень вовремя, потому как Артур поднял глаза.

И я как-то внезапно почувствовала себя виноватой.

— Ты мне еще с первого дня учебы понравилась, — признался Артур.

Меня хватило только переспросить:

— С первого дня?

А Артур кивнул и как-то смущенно улыбнулся.

— Я просто не хотел с плеча рубить, да и вообще мы не так чтобы близко были знакомы, я хотел почву прощупать, вдруг… — он дернул плечом. — Я думал, что ты все поймешь, когда вам лилии привезли, ведь я мог выбрать все, что угодно, а выбрал их, потому что ты — Лилия…

Да уж.

— А я не поняла, — выдавила.

Артур с улыбкой покачал головой.

— А потом я тебя позвать погулять хотел.

— А я снова не поняла.

В голове пронеслась мысль.

— А тогда перед зачетом?..

Артур кивнул.

— Идеальный ведь момент был, но эта… — он скривился, — дама, если так ее можно назвать, все испортила.

Взгляд Артура как-то внезапно изменился, стал острее. А мне показалось, что в баре как-то слишком жарко, шумно и вообще очень-очень неуютно, в конце концов, могли бы и кондиционер поставить.

— Что ты об этом всем думаешь? — спросил Артур.

А мне бы очень хотелось сейчас выйти на воздух, не важно, что там столбик термометра давно уполз в глубокий минус, и закурить, хотя вроде как на Новый год пообещала сама себе бросить. Очевидно, безуспешно.

— Это очень неожиданно, — призналась я.

Брови Артура дернулись. Я как-то неожиданно поняла, что они у него темнее остальных волос, волосы-то то светлые, практически платиновые, а брови темные, русые.

— Тебе нужно время, да? — криво улыбнулся он. Не с поражением, но чем-то похожим.

— Не обижайся, — выпалила, — но ведь ты так ясно дал всем понять, что ты не ищешь никаких… отношений, — почему-то слово «отношения» никак не хотело вылезать из рта наружу, пришлось выталкивать, — я и не подозревала даже, что ты… и я…

— Я не буду давить, — вздохнул Артур и руку убрал, слегка погладив запястье большим пальцем. — Но если вдруг позову тебя куда-нибудь, в кино, например, или в музей, ты пойдешь?

А я внезапно почувствовала себя очень-очень-очень виноватой.

Потому что сказала:

— Пойду.

Потому что сказала, хотя все мысли почему-то кричали «нет».

И не понятно почему, ведь Артур мне, правда, нравился.

Правда-правда.

И даже не где-то глубоко, а вот тут, рядышком.

И я уже хотела что-то еще сказать, что-то такое, что отразит это мое внезапное внутреннее смятение, но не успела.

Потому что Артур улыбнулся, так счастливо, что я не стала его расстраивать.

В конце концов, он же такой идеальный, такой прекрасный, не парень — мечта, и это общепризнанный факт. И за ним давно ходит целый хоровод желающих оказаться вот здесь и сейчас на моем месте.

И я, вообще-то, сама этого хотела.

Осталось только понять, почему все-таки «нет».

Не парень — мечта, что было общепризнанным фактом, и я слышала это со всех сторон. Об этом в один голос твердили мне девочки, об этом мне завистливо сообщали охотницы за Артуркиной головой.

Вообще со всех, мне почему-то об этом намекнула даже молоденькая преподавательница и секретарь в ректорате, удивив меня, во-первых, тем, что она знает меня и Артура, а во-вторых, тем, что знала, что между нами происходит.

Потому как я сама не то чтобы понимала, как именно это назвать.

В школе у меня было целых три парня, что для практически девятнадцатилетней меня не так чтобы много, ведь у нас уже не Темные века и даже не Советский союз, ранней половой жизнью отношения в шестнадцать уже не считаются, слава тебе, господи, и родители у меня в целом понимающие: мама, понимающая, что лучше она сама отведет меня к врачу и даст соответствующую информацию о контрацепции, чем я узнаю это опытным путем у того же врача, но уже с другими диагнозами, а также понимающая, что папе лучше в целом об этом не знать, так что папа тоже понимающий, но больше заочно, все-таки, когда дочь на ночь оставляет мальчика в своей спальне в пустой квартире, то они явно там не в дурака играют.

Разве что на раздевание…

Поэтому да, для меня отношения не были великим мифом и таинством, сокрытым за семью печатями, тоже не являлись, и все их аспекты я в целом ожидала увидеть, после такого-то признания.

Но Артур меня безмерно удивил.

Для начала он пригласил меня в кино, очень благопристойно пригласил, на вечерний, конечно, сеанс, но не на поздний, и билеты взял не в последние ряды, в те самые, которые якобы поцелуйные, а вполне себе в центр зала. При встрече вручил небольшой букетик белых лилий, что было несомненно мило. Во время фильма он очень благопристойно сидел рядышком, держал мое ведерко с попкорном и периодически поглядывал, смешно ли мне.

А после фильма не менее благопристойно довез до дома на такси, чмокнул в щеку и самоликвидировался, оставив с букетом, ведерком попкорна, который я так и не осилила, и легким ощущением недоумения.

Недоумение усилилось, когда мы, следуя, видимо, озвученной Артуром культурной программе, пошли в музей, и за все три часа осматривания интереснейших экспонатов, Артур даже не попытался меня обнять или взять за руку. Только слегка розовел, когда задевал случайно.

Экспонаты, к слову, правда были интересными, мы много говорили, смеялись, и в целом время пролетело незаметно, но вот недоумение — да, недоумение усилилось. Потому что со стороны Артура не было практически никаких поползновений, вполне логичных и ожидаемых от молодого человека, которому нравится молодая девушка, и которых вполне логично ожидала я. Не считать же поползновением, в конце концов, тот неловкий момент, когда, помогая надеть пуховик, Артур случайно пробежался пальцами по моим ребрам в опасной близости от груди. Он так от этого действия смутился, что еще минут пять ходил красный, как вареный рак.

Я бы никогда не подумала, что Артур настолько стеснительный. Не после этой засады в баре так уж точно. И никто бы не подумал, ведь он всегда казался таким уверенным в себе, таким спокойным, особенно когда дело доходило до около романтических событий в нашей общественной жизни. Вспомнить только, как он отшивал подходивших к нему девушек и парней — мы даже тихо завидовали.

А когда дошло до дела…

Драко Малфой от русреала в моей голове плавно превратился в робкого Невилла Долгопупса.

И я бы не имела ничего против такого развития событий, ведь я и сама не понимала, почему согласилась встретиться с Артуром.

Я долго думала потом и решила, что это я, видимо, от неожиданности. Ничто ведь не предвещало? Ничто. Поэтому я собралась с мыслями, выдохнула и приняла волевое решение попробовать. Практически как тогда, когда у меня не получались прыжки в высоту — не получались и все, а сдавать их на физкультуре как-то надо было, и никакие головные боли от сдачи не освобождали. Наш физрук был вообще мужиком привычным и на все стыдливо опущенные глаза и сообщения шепотом, что ну-я-же-не-могу-ну-понимаете-ну-никак, отвечал, что ничто не длится вечно, а он так вообще всегда свободен. В том смысле, что на пересдачу хоть в воскресенье можно приходить.

И не важно, что сердце не замирало при одной только мысли, что вот сегодня я увижу Артура. Или что завтра мы с ним встретимся, и рядом не будет никого, кто мог бы нам помешать. Сердце — оно вообще же такой неверный орган, само не понимает, чего хочет, оно просто запуталось.

И вот я решила, что буду пытаться, что буду изо всех сил стараться — потому как Артур действительно был ожившей мечтой диснеевской принцессы. И это был бесспорный подтвержденный множеством восторженных поклонниц факт.

Тем обиднее было, что Артур в мою сторону никаких активных действий не предпринимал.

После третьего свидания, когда Артур также невероятно благопристойно встретил меня у кафе, вручил очередной букетик лилий — все таких же белых, и мы провели очень интересный, и очень приличный вечер в разговорах под вино и эклеры, я не выдержала.

Потому как вечер приближался к завершению, и, судя по тому, как вел себя Артур, он собирался продолжить все в том же благопристойном ключе, который меня уже начал, честно говоря, слегка бесить.

Потому как стараться заинтересоваться Артуром не как хорошим парнем, потрясающим другом и гипотетической голубой мечтой диснеевской принцессы было все сложнее без какой-либо встречной помощи со стороны, собственно, мечты.

Поэтому я сказала, оборвав речь Артура, которая плавно сводилась к тому, что пора собираться домой:

— Артур, я в недоумении.

А Артур удивленно моргнул:

— Почему?

А я вспомнила, что я очень стараюсь и выдала:

— Ты сказал, что я тебе нравлюсь, но никак не проявляешь это внешне.

И Артур моргнул еще удивленнее:

— А как я должен это проявлять?

Вот тут заморгала я, недоуменно, удивленно, все по синонимичному ряду. Потому что я никак не ожидала, что мне придется это ему объяснять.

— Просто понимаешь, я привыкла к тому, что когда мальчику нравится девочка, он хотя бы коснуться или обнять ее пытается… как минимум.

Моргание Артура грозило превратиться в тик. А учитывая, что ресницы у него были на зависть всем девушкам нашей группы длинными, густыми и вообще ходячей рекламой туши три в одном, он мог осуществить угрозу «Братьев Грим» и взлететь.

— Так вот оно что, — произнес он.

Некоторое время между нами витали только флюиды неловкости и джазовые отзвуки мелодии, которая играла где-то в колонках под потолком. Еще дрожало пламя свечей, зажженных на столике, укоризненно на меня со стола смотрела надкушенная булочка.

Наконец, Артур выдохнул и сказал:

— Понимаешь, ты мне действительно нравишься. И я не хочу все испортить и напугать тебя своей напористостью… — Я едва не подавилась воздухом. Артур, тем временем, продолжил: — Я и так переживал, что слишком смутил тебя там, в баре, к тому же я обещал не давить… И вообще мне кажется, что до перевода наших отношений в иную плоскость, было бы очень здорово узнать друг друга, как друзья, понимаешь? — Артур поднял на меня свои глаза, хорошо, что я уже успокоилась после сообщения о том, что он, оказывается, напористый.

Откашлялась.

— Кажется, понимаю.

Артур улыбнулся. Той самой очаровательной улыбкой, которая поражала все живое, которое интересуется мужеским полом, что находилось рядом. Мое сердечко исключением не стало.

— Я не хочу с тобой торопиться, — произнес он. — Я уже торопился, и ни к чему это не приводило. Но если ты против…

— Не против, — ответила опять быстрее, чем успела подумать. К счастью, сейчас я не чувствовала себя виноватой, по крайней мере, не так сильно.

В конце концов, я же пыталась, правда?

— Но если ты слегка усилишь свой напор, — добавила, — то тоже буду не против.

Артур снова улыбнулся. Многообещающе так.

— Договорились.

У меня, как и любой нормальной девушки в период пубертата, был период одержимости всяческими кружевами, сеточками, шелками и сатинами, особенно в области нижнего белья. Никогда не забуду вписку с одноклассниками, когда я вышла, словно звезда звездовишна, вечером в типа шелковом костюме — хотя какой там костюм, название одно — «Виктории Сикрет» курить в пятнадцатиградусный мороз, схлопотала двустороннюю пневмонию и почти месяц валялась дома, слава всем богам, не в больнице. Зато фурор произвела — никого в таком наряде точно не было, а у парней так вообще челюсти отвисли.

Гормоны, что с них взять.

Это я к тому, что период благополучно кончился, а с ним кончилось увлечение ниточками вместо нормальных вещей. Снова во главе угла встало удобство, которое не отрицало при этом симпатичности и общей красивости, но главное, все-таки, чтобы было удобно. А еще в обиход вернулись всякие милые сердцу прелести, типа пушистых тапочек, заколок-бабочек и чехлов для телефона с единорожками.

В целом, походный набор мой не слишком изменился в своей сути — все те же шорты, все та же майка с рукавами. Только теперь они были не из невидимых тканей и в микроскопических размерах, а обычными, хлопковыми.

С зайчиками.

И я всегда очень спокойно относилась к удивленным комментариям друзей-знакомых, потому что зайчики на пижаме действительно были примечательными — такими вроде бы миленькими, но стоит приглядеться, и можно заметить необычные детали типа ножичков в их пушистых ручках, кровавые следы, которые можно были принять за узоры, банданы с черепушками, отрезанные головы заячьих врагов — все в рамках милости, да. Мне даже забавно было, что люди сначала хихикают, что пижама-то прям как у девочки маленькой, а потом тоже хихикают, но уже немножко нервненько.

Но вот что-то пошло не так.

С другой стороны, у меня что-то иначе никак и не бывает.

Тот вечер, когда что-то пошло не так, начался практически как обычно. Стояло начало марта, масленица только прошла, поэтому холодильник Артура был забит блинами разной степени засушенности.

Я как-то спросила, зачем у них дома так много готовят, если Артур там живет практически один, ведь его отец там почти не появляется, разве что на ночь, а остальные — обслуживающий персонал — ночевать не остаются.

Артур тогда пожал плечами и сказал, что всегда так было, они уже привыкли, а еду потом на улице собачкам отдают и бездомным.

Вот и на масленицу у них были такие завалы еды, что становилось немножечко страшно. Артур думал недолго и пригласил нас всех оказать посильную помощь в уничтожении этих самых завалов. Приглашение было принято с радостью, в конце концов, не могли же мы бросить друга в беде. Да еще такой серьезной!

Наши отношения с Артуром не то чтобы шли семимильными шагами, но уже сдвинулись с мертвой точки, по крайней мере, мы не только дошли до публичного держания за ручки, но и поцелуйную грань перешагнули, к моему вящему удивлению и безграничной радости Артура. По его пассажу про вот эти вот все не-хочу-торопиться и очень-здорово-узнать-друг-друга-как-друзья я решила, что, может быть, к лету мы наконец-то будем обниматься, не говоря уж о чем-то более существенном, но нет.

Но дальше дело не ушло.

И, в целом, я была этому рада.

Потому как Артур мне действительно нравился — и чем дальше, тем отчетливее я это понимала.

Но, к сожалению, понимала также, что нравился он мне не так, как должен был. Не так, чтобы подкашивались ноги, чтобы мурашки бежали по телу от одной только мысли о его прикосновениях, чтобы подрагивали пальцы от волнения.

Нет, целоваться с ним было очень приятно. Целоваться Артур умел — этого у него было не отнять, и это вовсе не было мучительной пыткой или издевательством над самой собой, вовсе нет.

Просто…

Просто это было не то.

И то, что до кроватных развлечений мы пока что не дошли, меня радовало.

Потому что если на этой стадии уже «не то», то дальше оно внезапно «тем» не станет.

В мою голову нет-нет да захаживали мысли, что справедливо будет прямо поговорить обо всем с Артуром, справедливо и честно, но… Но я понимала, что это приведет к периоду отчуждения, к тому, что как минимум какое-то время мы общаться перестанем, что неизбежно появится раскол в нашей компании. Впрочем, нет, раскол в нашей компании вряд ли появится: все наши так обожали Артура, что безоговорочно встали бы на его сторону.

Конечно, ведь это я плохая.

Да, поговорить с Артуром, пока дело не зашло слишком далеко, стоило.

Вот только страшно это было — жуть.

И неприятно.

И пока что все было… нормально. Так зачем портить?

Так что я улыбалась по-прежнему и вела себя как ни в чем не бывало, старательно отгоняя неугодные мысли прочь.

В те дни, когда наша компашка оставалась у Артура, занимая все пять гостевых спален, я продолжала ночевать в той самой комнате, которую мы с девочками заняли еще осенью. Более того, заняли мы ее вовсе не метафорически: так как мы довольно часто ночевали у него перед парами после ночных тусовок, Артур предложил всем принести свои вещи, чтобы хранить в квартире на непредвиденный случай. Этакий набор «минутка». Мысль была интересной, тем более, что постоянно спать в уличном — то еще удовольствие, а брать футболки у Артура мне не позволяла совесть. В том смысле, что тогда ему со всеми придется делиться.

Вот так пижама с зайчиками-убийцами перекочевала в квартиру Артура, и именно так она оказалась на мне в тот вечер.

Хотя почему вечер… самое интересное со мной всегда происходит утром.

Почему-то у Артура дома я не могла спать долго. Даже если ложилась поздно, позже всех, а в тот вечер мы легли действительно позже всех: после того, как Витя ушлепал спать, слегка пошатываясь после почти что единолично уничтоженной бутылки виски, Артур поймал меня в коридоре и устроил коридорно-поцелуйную диверсию.

А потом коридорно-поцелуйная диверсия плавно перетекла в диванно-поцелуйную, а потом Артур меня отпустил и, погладив на прощание по щеке, пожелал спокойной ночи и удалился в свои покои.

Все-таки выдержка у него была железобетонная, ничего не скажешь.

Когда я-таки пришла в нашу с девочками спальню, те еще не спали и с выражениями абсолютной незаинтересованности происходящим на лицах ждали меня. Пришлось их разочаровать, что мы снова делим одеяло на троих и демонстративно отказаться отвечать на каверзные вопросы.

К счастью, Катя с Аней — девчонки классные и очень понимающие, поэтому отстали быстро, и мы всей гурьбой увалились спать.

На часах было где-то около трех утра.

Я резко проснулась где-то около семи и поняла, что на этом мой сон — все. Совсем все.

Девочки спали, да в целом спала вся квартира, а мне уже спать не хотелось.

Хотелось пить и чего-нибудь противно-жирненького, как обычно бывало с похмелья. И если со вторым я себя активно ограничивала, так как угроза не пройти в дверной проем постоянно напоминала о себе колышущейся стрелкой на весах, то с первым я вполне могла себе помочь.

К тому же у Артура на кухне была совершенно потрясающая кофеварка.

И я, как была, в той самой пижаме с зайчиками, носочками, разве что, разжилась, проследовала на кухню, где было темно — март же только, к тому же за окном было серо, к тому же на окна была полуопущена плотная занавеска.

Поэтому я вполне оправданно его не заметила.

Да и вообще он в темном углу сидел, как только видел, что там в этой книге написано.

Да и вообще сидел тихо-тихо, как мышь, даже не дышал, кажется.

К тому же, пользуясь тем, что в спальнях шумоизоляция, и никто на этот раз не изволил спать на диване в гостиной, в которую вела из кухни широкая арка, я еще и музыку включила, драйвовую такую, электронную, под которую прямо самое то было бессознательно подергиваться в потоке.

Пританцовывая, хотя со стороны это, наверно, выглядело как конвульсии эпилептика, я запустила кофеварку, залезла в холодильник, достала оттуда ветчину, сыр и хлеб, собираясь сделать горячие бутерброды, вытащила сразу приборы, чтобы потом не лазить, и как-то так неудачно положила их на столешницу, что ножик откатился — отлетел? Отскользил?.. — до края и упал на пол, улетев под нее и дальше, к столу.

А я же умничка.

Я вообще молодец.

Я нагнулась посмотреть, куда он там подевался, увидела, что за столешницу, и… поползла.

Прям вот взяла и поползла. Коленками по полу, ручками вперед.

Обогнула столешницу, достигла стола и увидела ноги.

Обыкновенные такие ноги в темно-серых костюмных брюках. С подозрительно длинными ступнями в серых носках.

Подозрения меня обуяли сразу же, но я малодушно понадеялась, что это все только подозрения.

Как в фильме ужасов я вытащила голову из-под стола и…

И вот он.

Сидит.

Смотрит на меня своими невозможно синими глазами, весело ему, губы вон улыбаются.

— Здравствуйте, — произнес мой рот без моего ведома. Да еще так деловито произнес, будто не его хозяйка только что тут вместо клоуна выступала.

— Утро доброе, — произнес он.

И вот в этот момент я поняла, что это провал.

Провалище.

Потому что от одного этого «утро доброе» резко пересохло во рту. Там, конечно, и так был далеко не Тихий океан, но после этого веселого «утра доброго», произнесенного так… так… да фиг знает как, просто произнесенного, я стала обладателем локальной мини-Сахары.

Потом я зачем-то, не поднимаясь на ноги, все также стоя на четвереньках, сказала:

— Лиля.

А он улыбнулся шире, будто сдерживая смех, и ответил:

— Денис.

— Сергеевич, — зачем-то добавила я, пытаясь подавить предательских бабочек, которые со скоростью истребителей стали носиться там, где им самое место, и бомбардировать все подряд.

— Можно просто Денис, — со смешком сказал этот самый Денис, который Сергеевич.

Который по всем признакам был отцом Артура.

Они даже были похожи (вот неожиданность), лицом похожи, потому как Артур у нас был блондином, только брови темнее, а вот Денис, который Сергеевич, темноволосым. И нет, он не был более взрослой копией Артура, схожесть у них была отдаленная, но она была. В прищуре глаз и штрихе ярко выраженных острых скул.

И да, он был отцом Артура, тем самым, который Денчик, который с видением. Рыжеволосым, одетым в одну только рубашку и нагло укравшим мой свежесваренный кофе.

Воспоминание о видении бабочек присмирило, вселило некое подобие жизни в мою обезоруженную тушку и подняло на ноги. Я демонстративно отряхнула коленки и прошла как можно спокойней к кофейнику, который показывал, что он, как бы, уже собрался исполнять свое основное функциональное предназначение.

Мне бы еще собраться.

— Будете кофе? — спросила я, отворачиваясь. Разом как-то вспомнились и мои вот только что исполненные танцы, больше похожие на конвульсии, и забег на четвереньках под стол, и пижама с зайчиками, и то, что она как бы не так чтобы сильно длинная и новая, и вообще… Стыд-то какой, Господи боже.

Хорошо, что я хотя бы краснела не так легко, как некоторые, и румянец щеки не имел привычки заливать. И вообще в кухне было сумрачно.

А он одет был, к слову, в черную рубашку и сидел у темных штор.

— Если нальешь, то буду, — отозвался Денис, который Сергеевич. И встал зачем-то из-за стола, впрочем, зачем стало почти сразу понятно, потому как Денис, который Сергеевич, подошел ко мне — практически близко! — и не так, чтобы напрягаясь, открыл верхний шкафчик, почти что под самым потолком, достал оттуда подставку с сиропами и специями, поставил подставку рядом со мной.

А я очень старалась ничем не выдать, что у меня подрагивают коленки, руки, и вообще внутри бабочки молниями отстреливаются.

Потому что это было абсолютно, совершенно, невозможно неправильно.

— Мне добавь, пожалуйста, кокосовый сироп и корицу, — попросил он, доставая из подставки нужные бутыльки. Ну, в смысле, для сиропа был бутылек, для корицы скорее пузырек с дозатором.

А Денис, который Сергеевич, который вообще-то, Лиля, отец Артура, у которого рыжеволосое видение было, в конце-то концов, ушел обратно за стол, забирая с собой зачем-то приборы.

— И от бутербродов не откажусь, — добавил он из-за стола с улыбкой. — Если тебе не сложно, конечно.

У меня при этих словах чуть нож не выпал из рук.

Мне? Сложно?

Я, к слову, мало готовлю. У нас дома этим занимается мама и ее помощница по хозяйству, и мама обычно чисто для вида, чтобы при случае патетично заявлять, что готовка убивает ее жизненные силы. Меня она никогда не заставляла стоять у плиты, завтраки-обеды-ужины у нас всегда уже готовые на столе, так что максимум моих кулинарных талантов — это сварганить что-нибудь простое без претензий на эстетичность.

Так что у меня было стойкое ощущение, что ветчину и сыр резал кто-то другой, не я. И раскладывал на хлеб тоже.

Потому как я так никогда в жизни ничего аккуратно, тонко и ровно не резала.

Пока я разогревала бутерброды и разливала кофе — себе я добавила, не удержалась, малиновый сироп, который тоже нашелся в подставке, странно даже, ведь раньше Артур про сиропы не говорил, а я в ящиках специально не искала — Денис, который Сергеевич, увлеченно читал.

Поднял голову только тогда, когда пропищала микроволновка. Тут же встал, подошел ко мне, очень старающейся на него не таращиться — потому что фигура у него была такая, что Лиля-возьми-себя-в-руки-немедленно — забрал чашки с кофе и унес за стол.

Мою тоже.

А я, вообще-то, за кухонной стойкой хотела покушать… или вообще в гостиной… или столовой… или где угодно, но в другом, безопасном помещении.

Но я не могла же оставить чашку в плену. Тем более, там в кофе малиновый сироп был.

— Спасибо, Лиля, — улыбнулся Денис, когда я принесла тарелки.

— Да не за что, Денис… — откликнулась я. И добавила, не удержавшись: — Сергеевич.

А он дернул бровью, явно веселясь за мой счет.

Ели молча, я с упорством не смотрела на него, но смотрела в телефон. Денис, который Сергеевич, читал, но периодически косился в мою сторону с не то усмешкой, не то улыбкой.

Я малодушно надеялась, что на этом все кончится, мы сейчас доедим, допьем кофе, и я куда-нибудь спрячусь, чтобы подумать хотя бы, чтобы осознать, чтобы вообще в себя прийти, но нет.

Денис, который Сергеевич, дождался, пока я сделаю глоток кофе и кивнул в сторону меня. И сказал:

— Милая пижамка. Зайчики симпатичные. Намеки на насилие очень концептуально ненавязчивые, правда.

А я чуть не подавилась, едва сдержалась, чтобы не отфыркнуть кофе прямо на черную рубашку. И почему-то в голову навязчиво постучалась мысль, что пижама моя неприлично короткая. Считай, что вообще ее нет.

Уголки губ этого… Дениса, который Сергеевич, очень как-то резко дрогнули.

— А у вас рубашка милая. Пуговки симпатичные. Концептуально сливается со шторами, правда, — ответил мой рот, снова будто без моего участия.

Я с него вообще в ужасе. Никогда не подозревала себя в излишней разговорчивости, особенно на нервной почве, а тут именно что нервное потрясение разворачивалось во всей красе. Иначе я свою реакцию на отца Артура — повторяю для тех, кто в животе водит искрящиеся хороводы, отца! Артура! — объяснить не могла.

И вообще это похмелье.

— А что вы читаете? — опять же, слова сами по себе вылетели наружу.

Бронепоезд, видимо, было не остановить.

Денис, который Сергеевич, перевернул книгу так, чтобы мне было видно обложку.

— Властелин колец? — удивленно переспросила я. А книга, к слову, была такой хрустящей, такой блестящей в своей новизне… — Первый раз, что ли?

— Все когда-нибудь должно быть в первый раз, — ответил он, возвращая книгу на место. — Решил, что пора, — пожал плечами. — Раньше все как-то недосуг было. Ты, видимо, читала? — спросил он с улыбкой.

А я снова чуть не растеклась лужицей.

От одной, блядь, улыбки.

Да что ж это такое.

С энтузиазмом кивнула:

— Читала. И смотрела. Будете смотреть, фильмы ищите в режиссерской версии — они, конечно, по три с половиной часа идут, зато куда ближе к книге. И интересней. И концептуальней, да.

— Я запомню, — произнес, продолжая улыбаться, Денис.

Который Сергеевич!

Мне почему-то казалось, что если каждый раз отчество добавлять, то этот сумасшедший танец гормонов прекратится.

К счастью, меня спасло пиликанье телефона.

Не моего — телефона Дениса, который он извлек из кармана брюк. Провел по экрану длинным пальцем, слегка нахмурился, пробежался глазами по сообщению, слегка вздохнул.

— К сожалению, мне уже нужно ехать, — произнес он. Посмотрел на меня, улыбнулся так… Фиг его знает, как. В этом я фигу очень завидовала, потому что мне бы очень хотелось понять, почему я так на него реагировала. На простую улыбку. На голос.

Денис в пару глотков допил оставшийся кофе, захлопнул книгу, встал из-за стола, книгу оставил лежать на месте, а чашку и пустые тарелки отнес к посудомойке и собственноручно ее загрузил. И все за считанные минуты. Я только моргала и крепко держала собственную чашку.

Хоть что-то я крепко держала.

— Спасибо за завтрак, Лиля, — улыбнулся Денис, который Сергеевич. — Еще увидимся, — добавил он.

И подмигнул, уходя.

Мне.

Подмигнул.

А я досчитала до двадцати, услышала хлопок закрывшейся входной двери и уронила голову прямо на стол с глухим стоном.

Провал.

Просто провалище.