Легенда о Белом Тигре

Меня разбудил запах крови.

Я принюхался не открывая глаз. Привычный камень пещеры — холодный, с минеральными прожилками, помнящий эпохи до появления людей. Пыль — сухая, с легкой горечью, оседающая на каменном полу и стенах. Утренняя роса.

И — кровь. Точно кровь.

Сначала это был лишь намёк, тончайшая нить среди сонной темноты. Металлический привкус, словно медную монету положили на язык. А потом запах раскрылся и позвал меня.

Первые мгновения сознание отказывалось фокусироваться, словно затянутое вязкой и тяжёлой пеленой полусна. Повернувшись на бок, я уткнулся щекой в шершавый камень и поморщился. Тело ломило, будто последние несколько суток я таскал валуны.

Впрочем, может, так оно и было.

Я медленно открыл глаза, щурясь от рассеянного света, проникающего в пещеру через узкий вход. Пещера была небольшой — не более пяти шагов в поперечнике, с потолком, который опускался ниже к задней стенке, где я обычно спал.

Обычно?

Да, я осознал, что живу здесь давно. Вход, расположенный с восточной стороны, был наполовину скрыт каменным выступом и кустарником — незаметен снизу, но с отличным обзором долины. Идеальное логово.

Логово?

Странное слово всплыло в сознании само собой. Не убежище, не дом, а именно логово. Место для зверя, не для человека.

Серые утренние сумерки мягко очерчивали силуэты моего неприхотливого жилища: каменный выступ, служивший столом; «кровать» — просто гора сухой травы и листьев; несколько сломанных веток в углу; остатки вчерашней трапезы — обглоданные кроличьи кости брошенные у входа.

Проклятье, я что, сожрал его сырым?..

…

…а почему меня это так заботит? Съел и съел. Это моя честная добыча. Вкусно.

Я невольно облизнулся при мысли о еде, о сочном жирном мясе… И подобрался.

Запах крови становился отчетливее. Влажный, солёный, и совсем не похожий на сладковатый запах подсохшей кроличьей крови.

Человеческая кровь.

Странно… откуда я знаю разницу?

Я привстал, опираясь на руки, и тут же замер, уставившись на свои конечности с недоумением. Пальцы с непомерно отросшими, почерневшими от грязи ногтями больше напоминали когти хищной птицы или дикого зверя. Кожа на костяшках огрубела, покрылась мозолями и царапинами. Предплечья оплетала сеть шрамов. Некоторые были рваными, как будто я боролся с дикими зверьми, а часть — узкими и точными, словно нанесенные холодным оружием…

Да и сами руки выглядели странно знакомыми и одновременно чужими.

Это… мои руки?

Озадаченный, я провел ладонью по лицу и наткнулся на клочковатую, спутанную бороду. Волосы на голове, судя по ощущениям, отросли ниже плеч, грязные пряди неопределённого цвета свисали на глаза.

В памяти забрезжила мысль, что когда-то я выглядел иначе. Опрятнее. Чище. Не таким диким.

Но когда это было? И было ли вообще? Интересная у меня биография. Вспомнить бы её ещё!

…Кто я?

У меня вообще есть имя? У людей есть имена. А я человек? Откуда я родом? Сколько мне лет?.. Пустота вместо ответов. Не помню, впрочем, это не важно. Сначала надо узнать, что происходит.

Пролитая человеческая кровь — это всегда к неприятностям.

Я медленно поднялся на ноги. На мне были лохмотья, когда-то, вероятно, бывшие приличной одеждой. Вон, даже осталась часть вышивки… или это просто грязное пятно? Теперь же ткань истончилась настолько, что еле прикрывала тело. Ноги оказались босыми, ступни — огрубевшими и покрытыми коркой засохшей грязи. На левой щиколотке змеился шрам, похожий на след от укуса.

— Разве это… я? — прохрипел я вслух и поразился собственному голосу — низкому, хриплому от долгого молчания.

Эта фраза повисла в затхлом воздухе пещеры, оставшись без ответа. В голове роились обрывки мыслей, ни одна из которых не складывалась в целостную картину. Кто я? Как долго живу в этой пещере? И почему мне кажется, что я знаю другую жизнь — жизнь, где не приходилось спать на голых камнях, охотиться на кроликов и жрать их сырьём?

Новый порыв ветра принес с собой более отчетливый запах крови, а с ним — еще что-то. Что-то неприятное, гнилостное, противоестественное. Словно сама земля исторгла из своих глубин нечто, чему не полагалось существовать.

Мерзость.

Я поморщился и втянул воздух глубже. Обоняние казалось неестественно острым. Разве человек способен различать столько оттенков запахов? Кровь — свежая, еще теплая. Пахнет страхом и болью. Не меньше четырех человек. И… один из них еще жив.

Странная мысль вдруг пришла мне в голову: никто не имеет права проливать кровь на моей горе.

Моей горе?

Да, моей! Эта гора принадлежала мне. Каждый камень, каждое дерево, каждый ручей был частью моей территории. Я был здесь хозяином и защитником границ.

Я выпрямился, ощущая, как напрягаются мышцы. Тело отзывалось странной, звериной готовностью. Словно в нем жил кто-то еще — сильный, свирепый, не ведающий страха или забывший, что это такое…

Я шагнул к выходу из пещеры, машинально пригибаясь под нависающим каменным сводом. Утренний воздух ударил в лицо — свежий, холодный, пропитанный ароматами хвои, мха и влажного камня. На мгновение я замер на пороге, ослеплённый внезапной яркостью после полумрака пещеры.

Мне почудились высоченные сияющие башни из зеркал, но стоило моргнуть, как они пропали…

Мир раскинулся передо мной, словно древняя картина, нарисованная рукой мастера. Моя гора Туманов оправдывала своё название. Белесая дымка струилась между склонами, обволакивала деревья, превращая реальность в сказку. Вековые сосны поднимались из тумана, как мачты призрачных кораблей — их нижние части тонули в молочной пелене, а верхушки купались в золотистом сиянии восходящего солнца.

Я словно жил на вершине огромного каменного столпа, уходящего в облака. Из утренних туч проглядывали соседние вершины, поросшие хвойным лесом. К северу и востоку тянулась горная цепь.

На западе гора резко обрывалась, открывая вид на долину. Сейчас она была почти полностью скрыта под одеялом тумана, напоминавшим спокойную водную гладь. Лишь изредка из этого белого моря выступали верхушки самых высоких деревьев и едва различимые дымки от очагов — там, внизу, лежали деревни.

Человеческие поселения.

Почему-то от этой мысли внутри всколыхнулось странное чувство — смесь презрения, опаски и… тоски?

Что-то внутри тянуло меня туда, но я знал, что нельзя приближаться туда, где пахнет едой и дымом. Слишком опасно.

Угрюмые склоны ниже моей пещеры обрывались почти отвесно, создавая естественную защиту от незваных гостей. Лишь с восточной стороны к вершине вела узкая серпантинная тропа, местами такая узкая, что двум людям было не разойтись.

Эта дорога, древняя как сама гора, петляла между скал, иногда скрываясь в туманной дымке, иногда проявляясь тонкой ниткой на фоне зеленых склонов. Когда-то давно монахи вырубили здесь ступени, но время и дожди сделали их почти неразличимыми. Сейчас сквозь завесу тумана я мог видеть только ближайший поворот дороги, где и происходило то, что разбудило меня.

Запах крови стал сильнее. К нему примешивалась та отвратительная вонь мерзости. Я принюхался, поворачивая голову, как зверь, определяя направление запаха. Снизу, с горной тропы, что извивалась между скал, ведя к перевалу.

Что-то произошло там. Что-то плохое.

А потом я осознал, окружающую меня тишину.

Гора молчала.

Прежде этот склон никогда не бывал безмолвным. Пересвист птиц в кронах деревьев, стрекот насекомых в траве, шорохи мелких грызунов среди камней, далёкие крики орлов, парящих над долиной. Даже когда я шёл по горе, они затихали, но никогда не умолкали совсем.

Но сейчас… Абсолютная, мёртвая тишина. Казалось, будто сама гора затаила дыхание.

Я прислушался внимательнее, напрягая слух до предела. В этой неестественной тишине можно было различить лишь биение собственного сердца да гулкое эхо далёкого водопада где-то за северным хребтом.

Животные всегда чуют беду раньше людей. Они прячутся, замирают, пережидают. И если притихла вся гора…

Я неожиданно для себя обнаружил, что издаю низкий, утробный рык. Моя глотка и грудь вибрировали от мощного звука, пальцы напряглись, выпуская когти. Надо объяснить чужакам, кто тут хозяин.

Моё тело отреагировало прежде разума — мышцы напряглись, плечи развернулись, колени слегка согнулись, готовые к прыжку. По коже побежали мурашки, волоски на руках встали дыбом.

Взгляд привычно выхватил самый безопасный путь вниз, к источнику запаха. Не по открытой тропе — слишком заметно. Между камнями, по узкому каменистому жёлобу, полускрытому зарослями.

Я двинулся вниз, не давая себе времени на размышления. Тело словно само знало, что делать. Каждый шаг был точным, выверенным. Там, где обычный человек карабкался бы с трудом, я двигался плавно и быстро. Руки и ноги находили уступы и трещины инстинктивно, без усилий мысли. Когти служили дополнительными зацепками, впиваясь в мягкий мох и камень.

Я перепрыгивал с уступа на уступ, использовал гибкие ветви кустарников для спуска, скользил по осыпям мелких камней, сохраняя равновесие там, где любой другой кубарем полетел бы вниз. Всё это происходило в полной тишине — ни единого сорвавшегося камешка, ни одной хрустнувшей ветки.

В голове промелькнула мысль, — а мог ли я так раньше? — и пропала. Я знал, что не мог. Сейчас было не до рефлексии. Сначала надо разобраться с проблемами.

За поворотом тропы открылась небольшая каменная площадка — один из редких ровных участков на крутом склоне. Место, где обычно путники делали привал перед последним рывком к перевалу. Замедлив шаг, я начал красться, прижимаясь к скалам, сливаясь с тенями деревьев. Тропа была всего в нескольких десятках метров ниже. Оттуда доносились звуки — влажное хлюпанье, треск разрываемой плоти, тяжёлое, неритмичное дыхание.

Приблизившись к повороту тропы, я замедлился и осторожно выглянул из-за скалы.

Моим глазам предстала сцена кровавой бойни.

Три тела в тёмной поношенной одежде — судя по виду, бандиты — лежали в лужах собственной крови. Один с разорванным горлом, второй с распоротым животом, третий обезглавлен, его голова соединялась с телом лишь маленьким кусочком кожи. Тела изломанные. Смерть наступила недавно — кровь ещё не успела свернуться.

В стороне, прижавшись к скале, сидел старик с седой бородой, одетый в серое одеяние травника. Лицо в крови, одна рука безвольно повисла, но он ещё дышал. Рядом с ним валялась опрокинутая корзина с травами и корнями. Я заметил среди них женьшень — редкий, ценный корень, за который многие готовы убить.

Что ж, картина понятна. Лихие ребята решили поживиться за счёт старика, но запах крови привлёк мерзость. Какая ирония. Хищники оказались жертвами.

Я снова взглянул на тропу. Там, в центре площадки возвышалось… чудовище.

На первый взгляд — огромный дикий кабан, но гнусная вонь, окутывающая его и поднимающаяся рваными клубами тёмной дымки вверх, говорила, что это уже не зверь. Его шкура, покрытая грубой щетиной, пульсировала чёрными венами, словно под ней текла не кровь, а жидкая тьма. Глаза светились болезненным жёлтым светом. На боку набухала отвратительная опухоль, похожая на гигантскую бородавку. Она, казалось, жила своей жизнью — пульсировала и увеличивалась с каждым куском плоти, который чудовище с мерзким хлюпаньем и чавканьем вырывало из тела одного из бандитов. Я мог поклясться, что на мгновение разглядел в этой мерзкой массе бородавки подобие рыла.

Но самым жутким было то, что существо не просто пожирало мясо. Когда его клыки вгрызались в тело, из ран вытягивались тонкие нити серебристого света, которые тварь всасывала вместе с кровью и плотью. С каждой поглощённой нитью опухоль на боку увеличивалась, а тело жертвы становилось серым, иссушенным.

Душа. Тварь пожирала души!

Откуда я это знал? Просто знал и всё. Это мерзость — существо из изнанки мира, паразит, искажающий живое, созданный, чтобы убивать.

Во мне закипал тяжёлый гнев. Оно пришло на мою гору жрать.

Как оно осмелилось?!

Я буду защищать свою территорию. Любой ценой.

Холодная и расчётливая ненависть накрыла меня. Это не должно быть тут. Это не имеет право существовать. Мерзость должна быть уничтожена.

Старик заметил меня. В его глазах вспыхнула надежда, тут же сменившаяся ужасом. Он слабо дёрнул здоровой рукой, явно пытаясь прогнать меня. Мол, беги, пока цел.

Разумный человек так бы и поступил. Но во мне поднималась волна ярости, затмевающая разум. Мерзость на моей горе.

На моей территории!

Оскверняет мои владения!!!

— Эй! — рявкнул я, выходя из-за скалы. — Это моя гора!

Мой голос прозвучал ниже и глубже, чем раньше. С рычащими нотками, которых не бывает у людей. В горле у меня как будто клокотал мой гнев, стремясь вырваться наружу.

Существо медленно подняло морду от разорванного тела. Его жёлтые глаза сфокусировались на мне. Из пасти, полной гнилых изогнутых клыков, капала чёрная слюна, смешанная с кровью. Тварь издала звук — не рык, не визг, а нечто среднее, напоминающее скрежет металла по стеклу.

— Прочь отсюда, — прорычал я, и мой голос прозвучал ниже и громче, чем я ожидал.

Чудовище перестало жевать и уставилось на меня, склонив массивную голову набок. В его взгляде мелькнуло что-то, похожее на удивление — если такое существо вообще способно удивляться.

А затем оно бросилось на меня. Существо рванулось вперёд с неожиданной для своей массы скоростью. Полтонны искажённой плоти тараном неслись на меня.

Инстинкт сработал быстрее мысли.

Я метнулся в сторону, перекатился, оказался за спиной твари. Она с разгона врезалась в скалу. Посыпались камни, эхо удара разнеслось по ущелью. Мерзость взревела от боли и ярости.

Я едва успел отскочить, когда туша пронеслась мимо, снося все на своем пути. Каменистая почва задрожала под моими ногами. Тварь затормозила, разворачиваясь с чудовищной ловкостью и готовясь к новому броску.

Когда кабан снова атаковал, я был готов. В прыжке, который человек совершить не смог бы, я перемахнул через него, оказавшись у твари на спине. Мои руки действовали будто сами по себе — когти впились в жесткую кожу, с легкостью вспарывая её, как лезвие вспарывает пергамент.

И это было правильно, я знал, что мои когти не подведут.

Из ран хлынула чёрная густая жидкость, забрызгав меня с головы до ног. Она была черной, вязкой, совсем не похожей на кровь обычных животных. Она жгла кожу, воняла тухлятиной и болотом. Но боль только разжигала мою ярость. Я наносил удар за ударом, разрывая шкуру, добираясь до того, что заменяло твари внутренности.

Чудовище взревело, мотая головой и пытаясь сбросить меня. Я держался, продолжая наносить удары, целясь в шею и в места соединения головы с телом. Каждый удар находил цель. В тот момент я существовал только здесь и сейчас — в битве, которая казалась странно знакомой, будто отголосок других сражений, которые я не помнил, но которые мое тело не забыло.

Мне как будто что-то подсказывало, куда надо бить. Мой разум словно раздвоился: часть меня действовала чисто инстинктивно, со свирепостью животного, а другая холодно анализировала ситуацию, выискивая слабые места, просчитывая варианты атак.

Туда! За ухо! Туда, где кожа тоньше, а кости слабее.

Существо билось подо мной, пытаясь сбросить. Одним резким рывком тварь развернулась, и мощный удар головой отправил меня в полёт.

Я сделал кульбит, перевернулся прямо в воздухе и врезался в ствол сосны с такой силой, что кора треснула и полетели щепки. Такой удар сломал бы человеку позвоночник и ноги, но я лишь пружинисто отпрыгнул и ощерился. То, что этот бой не будет лёгким я уже понял.

Существо снова пошло в атаку. Теперь оно двигалось медленнее — раны замедляли его, чёрная жидкость сочилась из десятков порезов. Но в жёлтых глазах по-прежнему горела смертоносная ярость.

Я встретил атаку лицом к лицу. Нырнул под удар клыков, оказался рядом с головой твари и вцепился когтями в её горло. Зверь внутри меня ликовал — это была идеальная позиция для смертельного удара.

Существо забилось сильнее, пытаясь стряхнуть меня. Но моя хватка была мёртвой. Я рванул когти в стороны, разрывая горло твари, выпуская потоки чёрной жидкости.

Мерзость пошатнулась. Её движения стали неуверенными, глаза помутнели. Я вонзил когти глубже, целясь в то место, где у нормального животного был бы позвоночник.

Казалось, победа близка. Я чувствовал эйфорию охотника, загнавшего добычу.

Но мерзость не была бы мерзостью, если бы не преподнесла гнусный сюрприз…