Легенды старой Риги. 5. Пшеница Эмился.

5. Пшеница Эмилса.

Случилось это при бургомистре Вилисе Менгайлисе.

Его ближайший помощник и друг, Екаб Пекшенс, решил как-то раз отдраить и очистить ставни своего двухэтажного дома, окна которого выходили как раз на ратушную площадь. Да оно и понятно: тут и голуби старались, и дожди, и пыль и грязь оседали. Покрасить, конечно, нужно было эти ставни-жалюзи. Потому как уж больно они бугристые и грязные были: краска точно как надо не легла бы!

Вот и позвал он тогда паренька Эмилса Тилбергса. Тот рос без родителей, отец утонул в очередной буре – был рыбаком, а мать скончалась от чахотки, когда Эмилсу исполнилось едва десять. И «заботу», если её можно так назвать, о племяннике, взял на себя дядя Эмилса, Кристап Тиссе.

Не будем ходить вокруг да около: пробивался Эмилс случайными заработками, а в дом дяди старался приходить только ночевать. Чтоб не слушать долгих и нудных попрёков в хлебе, который он, дармоед, не заработал, постели, за которую не платил, и прочих поучений от человека, который и сам, если честно, особо ничем похвастаться не мог: еле сводил концы с концами, перепродавая рыболовные снасти, и сети. Которые плели в его маленькой мастерской жена и две дочери.

Пообещал Екаб тогда мальцу столько пшеницы, сколько сможет он набрать в мешок, который Екаб показал Эмилсу.

На добросовестное отскабливание всех следов помёта, старой краски, грязи, и отслоившегося дерева ушло у Эмилса всё время с утра и до позднего вечера.

Но сделал он всё очень тщательно и добросовестно.

А когда пришёл за расплатой, предложил ему ехидно усмехавшийся в бородку Екаб Пекшенс набрать из огромного ларя в полуподвале у кухни – пшеницы. Эмилс без всякой задней мысли взял предложенный мешок, и принялся нагружать в него зёрна – совком, имевшемся тут же, в ларе. И каждый раз проверял: сможет ли унести мешок. И вот, когда он решил, что для его молодой спины ноша как раз подходящая, попытался он взвалить мешок себе на спину…

Да не тут-то было!

Прорвалось трухляво-гнилое дно мешка, и оказалась вся пшеница на полу кладовки!

Екабс, присутствовавший при погрузке, молчать не стал:

- Ах ты, такой-рассякой! Растяпа! Да что ты сделал с моим мешком! И кто теперь уберёт всё это добро?! И кто мне отдаст новый мешок взамен этого, испорченного тобой?! Да как ты посмел вообще нагрузить столько, что вон: мешки рвутся!..

И так далее в том же духе.

Эмилс сразу понял, к чему дело идёт. С другой стороны – и сам виноват! Кто же может поверить, что первейший скряга в их городе отдаст ему безвозмездно столько зерна?! Да и смотреть надо было на мешок…

Однако задним умом все крепки. Вот и пошёл Эмилс несолоно хлебавши, после целого дня тяжёлой работы, прочь. И в руках у него остался лишь старый трухлявый мешок с продранным дном.

Но выйдя на улицу, оглянулся парнишка на дом своего обидчика. И пришла ему в голову интересная мысль. Открыл он мешок, чтоб проверить: и точно! Завалялось в одном из углов несколько зёрен пшеницы!

Взял их в горсть Эмилс, да и рассыпал этакой дорожкой – вдоль всего фасада дома Пешкенса. А сам стремглав побежал в старую Рамбулу, в район мастеровых и цеховиков. Там, на перекрёстке улиц Пелду и Калею, жил некто Салинь Рудзитис. Известный тем, что торговал разными лечебными настойками, да приворотными зельями, да туалетной розовой водой – это уже на потеху богатеньким купчихам да дворянским жёнам.

Вот к нему и обратился юный Эмилс, честно рассказав, как подло и коварно поступил с ним помощник бургомистра.

Салинь сказал, покивав седой головой:

- Вижу я, юный Эмилс, что велика твоя обида. Так ведь и поступок Екаба – действительно подлый и мерзкий. Нельзя так обращаться с детьми!

- Но я не ребёнок! – возмутился тогда Эмилс.

- Тебе – четырнадцать. И для меня, в мои семьдесят восемь, ты – ребёнок. И ещё вижу я, что ты уже примерно представляешь, чего ты хотел попросить от меня. Раз подготовил всё. Рассыпал зёрна у фасада.

Ну, так и быть посему. Ступай спокойно домой, и вот тебе краюха хлеба на дорогу. Потому что Пешкенс кормить тебя и не собирался, а дома у вас, как и всегда после ужина – хоть шаром покати.

Откусывая от краюхи прямо на ходу, Эмилс думал, что наутро, если всё пойдёт так, как он предполагал, услышав однажды о таком случае, вредному Екабу придётся солоно…

И, конечно, отказать себе в том, чтоб посмотреть утром на дом обидчика, парнишка не мог. Только вот ему пришлось проталкиваться сквозь толпу, собравшуюся на ратушной площади! Правда, всё прекрасно видно было и издалека, но ведь так хочется посмотреть вблизи!

На свершившуюся месть.

И точно: когда протолкался, увидел, что весь фасад дома Екаба заслонён выросшими во всю высоту дома колосьями! Каждый колос – толщиной с его бедро! И, судя по всему – очень крепкие и упругие. Во всяком случае, мерные могучие удары, оказавшиеся ударами двух профессиональных лесорубов, топорами по стволикам, не оставляли на стеблях ни малейших следов!

Тут Екаб, высунувшийся из одного из окон верхних этажей, откуда он стебли кое-как смог раздвинуть, заорал во всё горло:

- Вот он! Хватайте его! Я знаю, знаю! Это его рук дело! Я вчера обма… э-э… не расплатился с ним как положено, вот он и заколдовал пшеницу!

Ну, прибежали тут приставы, схватили Эмилса под белы ручки: а ещё бы! В те времена обвинения в колдовстве сразу вели к… Очень суровому наказанию!

Однако вот только довести парнишку до городской тюрьмы у приставов не удалось. Потому что откуда ни возьмись, в воздухе появились две здоровущие дубинки, и принялись уж так обрабатывать головы и спины стражи, что только пыль летела! И те, хоть и орали, что «это нечестно!», и, дескать, «отдаёт самым настоящим колдовством!», вынуждены были бросить Эмилса прямо посреди улицы, и позорно бежать куда глаза глядят!

Эмилс, не придумав ничего умнее, отправился туда же, куда ходил вчера. А там его уже ждала собранная котомка, и посох. И напутствие от знахаря:

- Эмилс. Ну, ты и сам давно уж подумывал бросить всё и всех в этом городе, да отправиться на поиски лучшей доли. Поэтому – вот тебе продукты на дорогу. Да и на всю оставшуюся жизнь может хватить, но! Если никогда и никому не дашь эту котомку. Не должна она попадать в чужие руки! А теперь ступай, скажем, в Таллин для начала. Потому что там ты найдёшь временную работу. У них сейчас вакантны два места ночных метельщиков. А надоест – так и можешь идти себе дальше! Никто ведь тебя не сдерживает. Ну а пища у тебя, как я уже говорил, будет всегда!

Ну а здесь… Тебе оставаться ни к чему. Но могу тебя порадовать: в ближайшие месяцы твой враг будет… Расплачиваться!

И Эмилс действительно, не забыв от души поблагодарить, отправился в путешествие. И, говорят, едва он съедал краюху из своей котомки, как тут же на её месте возникала новая!

Однако после Таллина следы паренька теряются: да и вряд ли он хотел, чтоб его можно было найти…

Потому что обидчик его, злобный Екаб, действительно: платил!

Когда вырубить или перепилить мощные упругие стебли не удалось, попробовали было докопаться до их корней. Это кончилось плохо: весь фасад дома Екаба начал проседать, и заваливаться вперёд! Екаб велел тогда прекратить земляные работы, и зарыть всё обратно!

Ну, зарыть-то зарыли, да только вот фасад так и остался наклонённым: словно знаменитая Пизанская башня!

Попробовал тогда Екаб, организовавший выход из своего дома через одно из задних окон, дождаться осени. Ну, дождался. Стебли пожелтели, и подсохли. Только вот менее прочными от этого не стали!

Так что приказал Екаб облить их маслом, да поджечь!

Все бригады пожарных Риги стояли тогда вокруг, чтоб предотвратить, если что, переход пламени на соседние, заранее политые водой, дома.

Да только никуда пламя «перебираться» не стало. Зато от дома Екаба, как ни старались ни нанятые им служки, ни пожарные, ничего не осталось!

Растрескалась известь, на которой держались слагавшие его камни, да обрушилась вся двухэтажная постройка! Превратившись в закопчённую вонючую дымящуюся неопрятную груду…

И вынужден был тогда Екаб, чтоб не ощущать на себе презрительные и насмешливые взгляды горожан, уехать навсегда из Риги. Вначале – в Юрмалу. Но там тоже обо всём случившемся слыхали. Так что вскоре пришлось незадачливому скряге перебираться и в Каунас, а затем – в Даугавпилс…

А затем и его следы теряются во мгле преданий.

И от всей этой истории остался только пустырь у ратушной площади, который довольно долго так и оставался пустырём, поросшим бурьяном и другой сорной травой… Однако лет через сорок, посчитав, что, наверное, уже умер тот, кто наложил страшное заклятие на простые зёрна, участок с почерневшими и всё ещё вонявшими копотью камнями откупил купец Салтайс Гунарс. И выстроил новый, уже трёхэтажный, дом.

И – ничего! Ну, собственно, это не удивительно: он вёл свои дела вполне честно. И при расплате никого не обманывал.

Ну а такая огромная пшеница больше никогда нигде в Риге не росла…