Лекарь Империи 2

Заметив, что я его вижу, Фырк удивленно пискнул. Потом радостно взмахнул своим пушистым хвостом и, легко спланировав по воздуху, подлетел прямо ко мне, тычась своей серебристой мордочкой мне в щеку.

– Двуногий! Ты меня слышишь! Наконец-то! Я уж думал, ты совсем оглох и ослеп! Я тут тебе такие знаки подавал, такие сигналы посылал, а ты – ноль реакции!

– Ноль реакции?! – возмущенно спросил я, стараясь не обращать внимания на его фамильярность. – Так это ты пропал, а не я!

– Ну что ты так сразу, двуногий, с претензиями? – проскрипел он, поправляя свою серебристую шерстку. – Я, между прочим, был занят очень важными делами! Спасал Вселенную от нашествия разумных тапочек! А ты тут, понимаешь ли, без меня чуть не погиб от скуки и переизбытка кофеина! Неблагодарный!

– Хватит набивать себе цену, Фырк, – я быстро его осадил. Этого еще не хватало, чтобы он тут из себя спасителя Галактики строил. – Давай по существу. Где ты пропадал столько времени? И почему так внезапно появился? Я уж думал, наша с тобой астральная связь окончательно накрылась медным тазиком из-за этих гильдейских браслетов.

Фырк как-то странно на меня посмотрел, потом вздохнул.

– Ну, если по существу, двуногий, то все это время я был здесь, в этой самой больничке. Никуда я от тебя не девался. А то, что ты меня не слышал и не видел… ну, тут ты почти угадал. Эти твои дурацкие «кандалы» действительно как-то нашу связь порушили. Технически, так оно и было. Как будто между нами глухую стену поставили.

– То есть, это все-таки из-за браслетов? – уточнил я.

– Да, из-за них, проклятых, – кивнул Фырк. – Они твою «Искру» заблокировали, а наша с тобой связь, похоже, на ней и держится. Нет Искры – нет и Фырка. По крайней мере, для тебя. Но тут, двуногий, фишка немного в другом.

– И в чем же? – я с интересом посмотрел на него.

Фырк уже открыл было рот, чтобы поведать мне очередную вселенскую тайну, но тут в наш увлекательный диалог бесцеремонно встрял Пончик, который до этого с открытым ртом наблюдал за моими телодвижениями и бормотанием себе под нос.

– Илья, а ты… ты с кем-то сейчас разговариваешь? – его круглые глаза выражали крайнюю степень недоумения. – Ты так странно головой вертишь и что-то шепчешь… У тебя все в порядке? Может, тебе отдохнуть надо? А то после такого дежурства…

Я едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Ну вот, приехали. Сейчас он еще решит, что у меня от переутомления крыша поехала.

– Да все со мной в порядке, Семен, не переживай, – я постарался изобразить на лице самую безмятежную улыбку. – просто разговариваю сам с собой. Приятно иногда поговорить с умным человеком.

– Ну, не знаю, Илья… – Пончик недоверчиво почесал затылок. – По-моему, это не очень нормально…

– Да он просто слишком тупой, чтобы понять всю глубину твоего внутреннего мира, двуногий! – тут же встрял Фырк, который, кажется, успел проникнуться к Величко глубочайшей антипатией. – Ему бы только бутерброды с колбасой жевать да истории болезни портить! Оставь его, не обращай внимания!

– Так на чем мы остановились, Фырк? – я проигнорировал озабоченное сопение Пончика. – Ты говорил, что фишка в чем-то другом. Рассказывай. Где же ты все-таки был, пока я тут в одиночестве страдал?

Фырк снова вздохнул, на этот раз как-то очень трагично.

– Да здесь я был, двуногий, здесь! Рядом с тобой! В этой самой ординаторской, потом в палате у этой твоей Захаровой, потом в операционной… Везде, где был ты! Только вот ты меня не видел и не слышал. Эти твои кандалы, они как будто создали вокруг тебя какую-то… непроницаемую оболочку. Я бился об нее, как муха об стекло, пытался до тебя достучаться, предупредить, подсказать… Но все без толку! Ты меня просто не воспринимал! Это было ужасно, двуногий! Я уж думал, все, конец нашей с тобой дружбе! Думал, придется мне снова искать себе нового… э-э-э… компаньона. А это, знаешь ли, дело не из легких! Таких интересных двуногих, как ты, еще поискать надо!

– Но если связь была прервана, – я нахмурился, пытаясь осмыслить его слова, – то как же так получилось, что мы сейчас снова общаемся? Браслеты-то на мне. И «Искра» моя по-прежнему заблокирована.

– А вот этого я и сам не знаю, двуногий! – Фырк развел своими маленькими пушистыми лапками. – Я сам в шоке! Я уж было совсем отчаялся, сидел там, на шкафу, и горевал о своей горькой фамильярской доле… И тут – бац! – как будто что-то щелкнуло! И ты меня снова слышишь! Чудеса, да и только! Может, твои браслеты не такие уж и всемогущие, как казалось? Может, в них есть какая-то… э-э-э… дырка?

Я задумался. Его слова звучали как-то подозрительно. Слишком уж все просто. Браслеты, блокирующие Искру, вдруг дали сбой? Или наша с ним связь оказалась сильнее магии Гильдии?

Не верилось. Что-то здесь было не так. Но задать ему новый каверзный вопрос я не успел.

Дверь в ординаторскую резко распахнулась, и на пороге появился Шаповалов. Вид у него был… ну, скажем так, не очень дружелюбный.

Скорее, как у быка перед корридой. Я сразу понял – он уже все знает. И про Захарову, и про мою самовольную операцию. Сейчас начнется…

***

Спустя несколько часов. В коридорах Муромской Центральной Больницы.

Шаповалов шел по гулким коридорам административного крыла больницы, и настроение у него было, прямо скажем, паршивое.

Он вообще не любил вызовы к начальству. А тут еще и разговор явно будет не из приятных.

Интуиция просто вопила о том, что его ждет знатная головомойка. И все из-за этого… Талантливый, зараза, но такой же неуправляемый и проблемный, как дикий мустанг. Прямо как он сам в молодости.

Шаповалов нервничал. А нервничать он не любил еще больше, чем ходить к начальству. И от этого злился сам на себя, на медсестер, на хомяков, на весь этот дурацкий мир с его идиотскими правилами…

В коридоре, у самого поворота к кабинету главврача, он столкнулся с Игнатом Семеновичем Киселевым, заведующим всей хирургической службой. Тот тоже выглядел не слишком радостным.

– Ну что, как ты? – Киселев кивнул ему, когда они поравнялись. – Еще не наложил в штаны?

– А сам-то? – Шаповалов криво усмехнулся. – После твоего звонка и описания «благодушного» настроения нашей драгоценной Анны Витальевны, я уже почти готов писать покаянное письмо Императору.

– Разумовского не убил? – усмехнулся Игнат Семенович.

– Нет пока, Игнат, не убил, – Шаповалов вздохнул. – Хотя, признаться, желание было. Но ты же знаешь, кадры решают все.

– Твой подопечный хоть и с прибабахом, но голова у него варит что надо. Жалко такого терять.

– Жалко! – фыркнул Шаповалов. – Этого подопечного ты же мне и подсуропил! Мне вот сейчас больше себя жалко. Чувствую, отымеют нас сегодня по полной программе. Без вазелина!

– А я, по-твоему, в восторге от этой перспективы, да? – Киселев хмыкнул.

– Да кто ж его знает, – хмуро заметил Шаповалов. – Ты тут чаще бываешь!

– Должность такая, – отрезал Кисилев. – Вечные совещания, отчеты, взбучки от начальства… Привык уже.

– Ну так, может, ты и сейчас привычно отдуешься за двоих? – снова усмехнулся Шаповалов. – Ты же у нас главный, тебе и ответ держать. А я так, скромно в сторонке постою, головой покиваю для приличия.

– Ага, размечтался! – Киселев усмехнулся. – Разумовский числится за твоим отделением, так что основная порция комплиментов от Кобрук достанется именно тебе, Игорек. А я так, для моральной поддержки. И давай-ка ты там будешь субординацию соблюдать, когда мы к ней зайдем. Без своих этих… «я умный, а вы все дураки». А то я тебя не знаю.

Шаповалов только нервно фыркнул в ответ. Да уж, характер у него был не сахар, и сдерживаться, когда его начинали «учить жизни», он не умел.

Они подошли к массивной дубовой двери кабинета главврача. За столом у двери, как всегда невозмутимая, сидела Ниночка–секретарша. Киселев, прежде чем постучать, немного затормозил Шаповалова.

– Так, Игорь, давай еще раз, на берегу. Что делаем-то? Какая у нас общая позиция? Увольняем? Или будем до последнего отмазывать? Косяк-то ведь действительно серьезный. Операция без страховки пациента, без разрешения, адепт в главной роли…

Шаповалов нахмурился.

Увольнять Разумовского ему совсем не хотелось. Несмотря на все его выходки и проблемы, которые он создавал, парень был действительно чертовски талантлив. Такими кадрами не разбрасываются.

– Не знаю, Игнат, не знаю, – он потер лоб. – Талант у него, конечно, от бога. Но и геморроя от него – выше крыши. Но увольнять… это как-то… слишком. Может, обойдется строгим выговором? С занесением в личное дело и лишением квартальной премии?

– Строгим выговором? – Киселев скептически хмыкнул. – Игорь, ты Анну Витальевну как будто совсем не знаешь! После такого она его не то что выговором, она его живьем съест и косточек не оставит. И нас заодно, за то что проморгали. Это будет очень сложно, Игорь. Очень.

– А что делать-то тогда? – в голосе Шаповалова прозвучало отчаяние.

Тут в их разговор неожиданно встряла Ниночка. Она была в этой больнице для всех была «своим человеком», хоть и была секретарем главврача.

– Можете сколько угодно тут «общую позицию» занимать и друг на друга ответственность перекладывать, господа целители, – она смерила их проницательным взглядом. – Но, боюсь, целыми и невредимыми вы из кабинета Анны Витальевны сегодня точно не выйдете. Она с самого утра сама не своя. А когда ей еще и про Разумовского доложили… В общем, готовьтесь к худшему. И валерьяночки прихватите. Побольше.

Шаповалов и Киселев только тяжело выдохнули, мрачно переглянулись, как два обреченных гладиатора перед выходом на арену, и, набрав побольше воздуха в легкие, решительно толкнули дверь.

Кабинет Главного Целителя Центральной Муромской больницы – Анны Витальевны Кобрук – был просторным и светлым, обставленным с безупречным, холодноватым вкусом. За большим письменным столом с аккуратными стопками бумаг, сидела сама хозяйка кабинета.

Эффектная брюнетка с короткой, идеально уложенной стрижкой, в строгом, но элегантном брючном костюме цвета мокрого асфальта. Ей было уже хорошо за сорок, ближе к пятидесяти, но выглядела она гораздо моложе своих лет – подтянутая, энергичная, с острым, пронзительным взглядом темно-карих глаз.

Сейчас эти глаза метали такие молнии, что, казалось, в кабинете вот-вот запахнет озоном.

– Проходите, господа, присаживайтесь, – ее голос был обманчиво-ровным, но в нем отчетливо звенела сталь.

Шаповалов и Киселев вошли и заняли места на стульях для посетителей, стараясь сохранять внешнее спокойствие, хотя напряжение в воздухе можно было резать ножом.

– Вы нас вызывали, Анна Витальевна? – начал Киселев официальным тоном, хотя прекрасно понимал причину вызова.

– Вызывала, Игнат Семенович, вызывала! – Кобрук резко стукнула изящным, но тяжелым пресс-папье по столу так, что Шаповалов невольно напрягся. – И вы оба прекрасно знаете, по какому поводу! Вы вообще отдаете себе отчет в том, что произошло?! Вы, два Мастера-Целителя, заведующие ключевыми подразделениями больницы?!

Она вскочила со своего места и принялась нервно мерить шагами просторный кабинет, ее каблучки яростно стучали по паркету.

– Это же просто вопиющий случай! За гранью добра и зла! Адепт! Который, между прочим, до сих пор находится под следствием Инквизиции Гильдии! И этот… этот индивидуум проводит сложнейшую экстренную операцию на пожилой пациентке! Без моего ведома! Без официального разрешения! Без соответствующей страховки у пациентки, в конце концов! Да вы хоть понимаете, что это не просто нарушение всех мыслимых и немыслимых уставов и протоколов, это самое настоящее подсудное дело?! Что нас всех теперь по судам затаскают, и мы оттуда не вылезем до конца своих дней?!

– Ну, Анна Витальевна, насчет «подсудного дела»… там же такая ситуация была, что не до юридических тонкостей… – попытался вставить слово Киселев, но его голос прозвучал как-то очень неуверенно. – Пациентка была практически при смерти, перитонит, шок… Каждая минута была на счету. Да и потом, это же простая, одинокая бабулечка, откуда у нее деньги на адвокатов и судебные издержки? Какое там заявление в суд… Она, я думаю, еще спасибо скажет, что ей жизнь спасли.

– «Простая бабулечка»?! – Кобрук резко остановилась перед ним и впилась в него своим яростным взглядом так, что Киселев невольно поежился. – Игнат Семенович, вы что, первый день в медицине работаете?! Или вы с луны свалились и не знаете, на что способны простые бабулечки и их многочисленные «благодарные» родственники, когда дело касается денег и возможности содрать с больницы кругленькую сумму?! Вы что, уже забыли гражданку Семейкину?! А?! Напомнить, чем тогда все закончилось?!

При одном только упоминании фамилии «Семейкина» Игнат Семенович испуганно выпучил глаза и замахал руками так, будто отгонял от себя стаю невидимых ос.

– Только не Семейкина, Анна Витальевна, умоляю вас, только не она! – взмолился он.

Шаповалов тоже нервно дернулся и как-то весь сжался. Семейкина в свое время немало крови попортила всему руководству больницы и заставила их раскошелиться на нехилую сумму компенсации.

– У меня до сих пор от одного этого имени нервный тик начинается! – проговорила главный врач. – Даже представить боюсь, что сделают родственники спасенной Захаровой, когда мы им выставим официальный счет за проведенную экстренную операцию! А не выставить мы его не можем! Операция была. Факт зафиксирован. Таков закон и порядок отчетности перед Гильдией и страховыми компаниями!

– Да уж, Анна Витальевна, но так бывает, – поспешил добавить Кисилев. – Всем вокруг глубоко плевать на жизнь простого пациента. Главное – бумажки, отчеты, счета. А то, что люди потом последние квартиры продают, чтобы наше лечение оплатить, или в долговую яму на всю оставшуюся жизнь залезают – это уже никого не волнует. Главное – система работает.

Шаповалов криво усмехнулся и развел руками.

– Да уж, – подхватил он, тоже не скрывая сарказма. – Боюсь, Захарова еще раз триста нашего Разумовского проклянет, когда узнает, в какую копеечку ей вылилось его «героическое спасение». Вместо того чтобы тихо-мирно помереть от перитонита, она теперь будет до конца своих дней этот долг выплачивать. Вот уж осчастливил так осчастливил.

– И чем он только думал? Адепт-самоучка! Пациента в такие неподъемные долги вогнал… Ай-яй-яй – Киселев покачал головой. – Или он решил, что больница у нас – благотворительная организация, и мы всем подряд операции бесплатно делаем?

Кобрук резко вскинула на них глаза, и в ее взгляде промелькнуло что-то такое, отчего оба Мастера-Целителя невольно поежились.

– Да какие, к черту, долги, Игнат Семенович?! Какие счета?! – ее голос снова зазвенел от ярости. – Вы что, оба с ума сошли?! Я понятия не имею, как мне вообще эту операцию по документам проводить! Как ее легализовать!

Киселев и Шаповалов недоуменно уставились на нее. Кажется, они не совсем понимали, о чем она говорит. А она, видя их растерянные физиономии, продолжала, и голос ее дрожал от сдерживаемого гнева:

– Операция была проведена! Кем?! Адептом! – она почти выплюнула это слово. – Который не имел никакого официального допуска к самостоятельным хирургическим вмешательствам! Вы это осознаете, господа Мастера?!

Киселев и Шаповалов только молча переглянулись. Аргументов у них не было.

– И это еще не все! – Кобрук сделала шаг к ним, ее глаза метали молнии. – Этот герой находится под следствием Инквизиции Гильдии! Он разгуливает по больнице в магических браслетах, которые ПОЛНОСТЬЮ блокируют его «Искру»! Вы хоть понимаете, что это значит?!

Шаповалов нервно сглотнул. Кажется, до него начинала доходить вся глубина той пропасти, на краю которой они оказались.

– Я что, по-вашему, должна отправить в Гильдию Целителей официальный отчет, где будет черным по белому написано, что в моей, подчеркиваю, МОЕЙ больнице, адепт без магии и без какого-либо допуска провел сложнейшую экстренную операцию на пожилой пациентке?! – Кобрук почти перешла на крик. – Да меня же после такого отчета не просто с должности главврача снимут с позором! Меня из Гильдии вышвырнут прямым рейсом, с пожизненным запретом на любую целительскую практику!

Она на мгновение замолчала, тяжело дыша, потом с новой силой обрушилась на них:

– Потому что у меня здесь, в моей больнице, благодаря вашему попустительству, творится такой бардак и такое вопиющее самоуправство, каких не было никогда за всю долгую историю существования этой самой Гильдии! Вы хоть это понимаете, гении вы мои хирургические?!

Шаповалов сглотнул. Видеть в таком виде Кобрук он не привык. Да что там… никогда и не видел.

– И… что же нам теперь делать, Анна Витальевна? – его голос прозвучал осторожно.

Кобрук медленно опустилась в свое массивное кресло. Ее плечи поникли, а лицо, еще недавно искаженное гневом, вдруг стало усталым и каким-то… беззащитным.

Она молча смотрела на двух своих хирургов, потом медленно, словно нехотя, подняла руки, окунула лицо в ладони и прикрыла глаза. В кабинете повисла тяжелая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихим тиканьем старинных часов на стене.

– Я не знаю, Игорь, – наконец глухо произнесла она, не отнимая рук от лица. Голос ее был полон такого отчаяния, что у Шаповалова и Киселева мороз пробежал по коже. – Я просто не знаю… Но одно я знаю точно. Отчет в Гильдию о том, что адепт без Искры провел экстренную операцию, я писать не буду. Никогда. Это будет конец для всех нас. И для больницы тоже.

Она снова замолчала, потом вдруг резко выпрямилась в кресле, и в ее глазах блеснул знакомый стальной огонек. Усталость как будто испарилась, уступив место холодной, расчетливой решимости.

– Значит так, Игорь Степанович, – она посмотрела на Шаповалова в упор, и от ее взгляда у того мороз пробежал по коже. – Эту ночную операцию на пациентке Захаровой провели вы. Лично. Как ответственный Мастер-Целитель. Адепт Разумовский вам, возможно, ассистировал, подавал инструменты, не более того. Все необходимые изменения в истории болезни и операционном журнале должны быть сделаны немедленно. И вы, Игнат Семенович, – она перевела свой тяжелый взгляд на Киселева, – лично это проконтролируете. Чтобы ни одной зацепки, ни одной нестыковки. Все должно быть идеально.

Шаповалов ошарашенно уставился на нее. Он ожидал чего угодно – разноса, выговора, штрафа, даже требования уволить Разумовского. Но такого…

– Анна Витальевна, но… позвольте! – он наконец обрел дар речи, и в голосе его прозвучало откровенное возмущение. – Как это «я провел операцию»?! Меня же даже в больнице не было ночью! Я не дежурил! Это же подлог!

Кобрук даже не шелохнулась, продолжая сидеть за своим массивным столом. Она только чуть склонила голову набок.

– А это, Игорь Степанович, – ее голос был тихим, но в нем звенела угроза, – уже ваши проблемы.