Со мной, браток, дело было. Занесло меня в лес, разок — по малину. Малина в тот год уродилась знатная, дородная, духовитая. Соблазн, да еще какой. С роднёй, бабами нашими из деревни заходили, а там, в малиннике-то, народ расползается, каждый свой куст ищет. Ну, я и отбился. С детства по лесу лазил и, стыдно сказать, заблудился, причем оба раза.
А при себе что? Плетёный короб, сигареты, да спички в кармане. Ни харча, ни воды. По нашей-то северной привычке: сходил на часок, а пропадай хоть сутки, — ручей да ягоды прокормят.
И вот пошло оно. Туда бежишь, пока на бурелом не напоришься, сюда пошел, опять к тому же бурелому пришел. Суетишься, торопишься, думаешь: «Сейчас, вот за той елью». Ан нет. Лес-то он живой. Он играет с тобой. Смотришь — а уже не тот подлесок. Вместо малины вырос папоротник орляк, будто зелёные крылья раскинул. А под ногами не мох, а осока кочковатая да багульник, одуряющий, пьяный.
Ну, думаю, «горькому Кузеньке – горькая и песенка».
Куда ни идешь к тому же месту возвращаешься. Круговерть, короче. Напорешься на землянку, что ещё со времен Мамая, наверное, стоит, наверное, от монголо-татар прятались. Верхние бревна вросли в землю. Внутри все травой поросло. Обойдёшь её — глядь, а тут волчья яма, старыми жердями прикрыта, страху нагонит. А то и силок на зайца попадётся, на сосне затянута ленточка — знак, что человек помечал, да недобрый знак, потому как дернешь ленточку, она и порвалась, время ей значит рваться. Давно висит, сгнила.
Снова вышел на тропу — вроде, знакомая, утоптанная, – в деревню выведет. Идёшь по ней, сердце радуется, а она тебя к той же землянке подводит. Замкнутый круг. Будто леший насмехается, значит.
Солнце уже к закату клонится, в лесу синеть начинает, холодком от сырых мест потянуло, грибным духом повеяло. А в горле сушняк, язык к нёбу прилип. И страх-то какой подступает — не передать. Не то, чтобы умирать боишься, а ощущение, что старуха с косой тут тебе подстерегла! Вот откуда оно? Знать бы.
Пропасть в трёх верстах от дома! Люди на похоронах ржать будут.
И вот, когда уже сил никаких не оставалось, ни телесных, ни душевных, увидел я белого зайца, – сидел и смотрел на меня такими глазами, жуть. Потом он прыгнул в сторонку и был таков, а вот тропку я за ним узрел. Неказистую, звериную, меж двух кочек, поросших морошкой да голубикой. А по краям-то её — крапива жгучая да иван-чай отцветающий, пух с него, как седина, летит. И валежина поперёк лежит, еловая, вся в лишайниках, будто седая борода. Перешагнул я через неё, и тут нутром своим, чутьём приближения беды понял: вот. Домой дорожка, стало быть.
И пошёл. Тропка была неприметная, а тут смотрю… по бокам-то… Грузди белые, как слитки серебра, разбросаны, на квадратном метре на мешок хватит. Дальше — полянка с земляникой, вся алая, будто кто-то с небес бусы рубиновые рассыпал. А там и малина пошла, и смородина дикая пошла, и черникой перед папоротниками усыпано. Идёшь, а по бокам будто ковры кто-то меняет перед тобой, тропинка устлана всеми дарами лесными. Да не нагнешься, темень скоро.
Вывела меня она прямо на покосы наши, за деревней. Оборачиваюсь — запоминаю местечко, чтоб на нее потом сразу ступить.
Утром не терпелось, с мужиками пошли искать. С ножами, топорами и компасом. Еще косу не прихватили. Всё прочесали — нету! Все тропы в округе знаем, а этой — будто и не бывало. Как сквозь землю провалилась. Старики только головой качали: «Не иначе, лесовик тебя, паря, водил. Помиловал, значит».
Но грех было такой клад не отыскать. Но чуяли мы, не дано оно нам. Да уж, бог не выдаст, свинья не съест. Видно, не всякая дорога человеку открывается. Иная — только раз в жизни, когда ты на краю, когда душа твоя обнажена до самого нутра. И нет загадки темней и мудрей, чем простая лесная тропа. МУЖИКИ УСМЕХНУЛИСЬ, НЕ ПОВЕРИЛИ. А ВЕДЬ БЫЛА ОНА. Я РУКАМИ ТЕ НЕЗЕМНЫЕ ГРИБЫ И ЯГОДЫ ТРОГАЛ.… Так и в жизни, судьба играет с тобой как та тропка… Я потом литературу кое-какую копнул. И вот! Кельтский фольклор (Ирландия, Шотландия, Уэльс) и Скандинавские предания кое-что говорят об этом.

Есть тропа, ведущая в Иной Мир, еще ее называют дорога Эльфов. Эта тропа появляется лишь в определённое время (чаще на закате, в сумерках, в туман). Она выглядит необычно привлекательно: может быть вымощена светящимся мхом, окутана неестественно красивым туманом и тому подобное. Путник, ступивший на такую тропу, уже не может сойти с неё. Тропа уводит его в мир фейри (эльфов, духов), где время течёт иначе. Ему кажется, он идет по ней несколько минут, а возвращается в наш мир и обнаруживает, что прошли годы, что его родители и друзья умерли. Может отсюда легенда о блудном сыне. Что он не понял, как все получилось, и есть версии, что в мифе не отец его встречает, а призрак не дождавшегося отца.
Иногда путник исчезает навсегда, становясь пленником иного мира.
Да у всех народов, живущих рядом с крупными лесами или горами, появляется тропа-проводник. Путник, заблудившийся в непроходимом лесу или застрявший во время метели, уже готовится к гибели, как вдруг замечает едва видимую тропинку или снежную утоптанную дорожку, которой раньше не было. Она может светиться слабым светом, или по ней может скакать животное-проводник (олень, волк, лисица, заяц). Стоит ему довериться и пойти по ней, как тропа выводит его к спасению. Со стороны же эта тропа не видна и существует лишь для того, кому она предназначена.

Вот читаю Петра Вяземского, и он о том же…

Да что там, и про ту круговую тропу сказано, на которой я ноги сбил, – «Леший Круг» называется в славянском фольклоре и «Круги троллей» в скандинавских легендах.
Злой дух (леший, тролль, дьявол) создаёт или «завязывает» тропу так, что она закольцовывается. Путник, ступивший на неё, обречен ходить по кругу, снова и снова возвращаясь на одно и то же место. Выход из круга возможен, если путник прочтет заклинание, вывернет одежду наизнанку, наденет шапку задом наперёд.
Может тропа не только испытание, но портал. А вот куда?

Неведомо куда.

Только искать нельзя, – тропа сама найдет того, кто ей нужен…

Загрузка...