Леснинка

Как давно да где подалече уж не скажет ни запись ни слово о том, как бродил домовоюшек-сиротинушка в поисках уголка себе уютного-нового.

Да с причиной достойной он со старого места в путь-дорожку отправился: о том сам собой вспоминает, тропки незримы лесные топча.

Скок он сам себя одомашненным помнил, сток в избушке жил припеваючи. У крепкой супружьей четы в добре-почитании. Жили поодаль от движи людской, под сенью Дуба-Царя в глубинке лесной, на опушке речушной.

Те супружники ещë смолоду от мира буйного, грязного, отворотились да отправились пáрою куда их взгляды вели. Присмотрели местечко то, на опушечке, да взялись землянку подстраивать, своей жизнью счастливые.

А в месте том, внутре дубка молодого, в самом широком дупле, жил дух леса - Леснинка. Молодой был да дикий, над людками, в чащобе изредка потерьными, потешаться любил. Да порой их так изводил своими пакостями да запугами, что раз в раз от хозяина леса то выговор слышал а то, бывало, и шишками по маковке получал. Да ток люба была ему та жизнь вольная и задорная: ведь окромя потехи своей он со Зверем дружбу водил. А и Зверь-то в их краях необычный прибился: гибкий будто ветка ивовая, текучий весь аки водица; чернющий такой, будто в ночи кажду ночь-то купался; с ушками острыми а усищи-то! Ух! От края до края всю землю обхватывают.

Да ток вредный он был, что по ранней весне ажно спасу во всëм лесу с него не было. Орал звонко, нахальненько, словно Богов к себе зазывая. И мож впрямь зазывал-то? Опосля его криков блаженненьких вся весна зеленóй распускалась, словно матушку Ладу тот зверь гласом своим приводил.

И росли они вместе в дупле, обедки надвое-то деля: Леснинка с желудей-корешочков всë млел, а Зверь то птичек, то мышей приволакивал, порой даж рыбку в речухе ловил. Костями хрустел, чешуйки с перьями да разбрасывал, ток успевай за ним прибирать. Но в радость жизня така им обоим была: любили друг об дружу холодами белющими боками греться, да меж дружей на ветвичках дубовых песенки петь.

А вот тут пока одной весной пели - приметили пáру супружью-молоду. Они с телегой одной буреломку прошли и на опушке устроились. Двух, здесь место давече обживших, на ветвях не приметили.

Обошли всë вместе, дубку молодявому поклонились, батюшкой-Родом его обозвав. И, ещë побродя да меж собой уговариваясь, за дело в четыре руки и схватились:

Днями то землицу деревянными палками плоскими подкапывают, ямку неглубоку-широку выкапывая, то, бывало, валëжники вместе ж тащат, то брусину катают и меж другом друг к другу прикладывают. А оба счастливые, узами крепкими вместе-то спаяны, неразлучники будто душевные.

Видать, Мокошь-матушка их шибко связала, тонкой жизненной нитью друг к друже бесшовно пришила.

А Леснинка со Зверем чëрным всë любопытничают, даж про проказы свои подзабыли. На то Лешему, хозе лесному, первости странно-то было, он ажно древом невидным к ним заходил, справлялся: живы ль проказники.

А как распознал их любопытничье, расхохотался ветром тëплым-безмолвным и в чащобу отправился: неча ему тут больше смотреть, всë чего нужо он уж увидал.

А те двое за людками смотрят да замечают, что жëнкее нет-нет а хворенько делается да и видом сама по чутке ещё пуще прежнего вширь раздувается, в особле местечке пузовом. Супружа еë над ней полюбовно хлопочет, заботой накормит, водицы речной нагреет, помоет. И вновь воротается, избуху-то складывать пока весна в лето ясное степенночкой входит.

Да ток приметили как-то проказники стихшие, что едальня у людок скуднеет, запаски свои они уж подъели, а на пополну свежу рук не хватает.

- Мож подсобим? - одной ночью тихонечной Леснинка у Зверя спросил. Тот своими глазьями надменно сверкнул, мол, не годно: сами затеяли, пущай сами справляются. А тот ему дразнится:

- Вот как они с голодухи тут оба помрут? На кого смотреть тода бум? Снова шалить? А я уж отвык - не хочу. Мне вот так интересно.

И, не ждя ответа зверьного, умчал из дуплища, камышну корзинку наплëл и побрëл по лесу, шишки да ягоды с корешками в неë собирать. Набил до краëв предрассветом вертаясь, приставил еë у порожка открытого да тихонечко на дубовы ветви вернулся: смотреть-любоваться, как подарочек людкам придëтся.

А те по утру с недостройки выбрались, подношеньеце увидали, обрадовались. Да ток жëнка от радости той ажно слëзно зашлась, супружьим объятьем спокаиваемая.

А Леснинку распëрло от радости - така благодарность много приятней сердцу пришлась. Сидит на веточке, ножками воздух болтает да молчаливого Зверя подзуживает, что, ежли б и он подмог и в его ж сторону благодарка б вспорхнула.

Фырчала в ответ морда усатая, гордо в сторону нос воротя, да ток приметил дружа его, что нет-нет да взглядом он-то к людкам пускается. Видать, шибко его проняло, тож услыхать благодарочку хочется.

Так и случилось: следущей ночью пока Леснинка траву съестну собирал, зверь в корзинку двух рыбëх приволок, даром, что сам весь до хвоста вымочился.

А супружники чисто-искренне радые, с воздухом-ветром благодарки заботе лесной отдают да свежими силами за дела принимаются. Пока мужка крышу дëрном обкладывает, жëнка с пузом огромным камышьи плетëнки плетëт без слов красивы песни опушке всей напевая.

А как дом-землянку достроили, так то ей срок подошëл, цельну ночь криков стояло под само небо.

Проказники в оконце открытое носами заглядывали, любопытничали. А к утру углядели в супружьих руках комок бледный, шибко странны звуки сдававший. И стало с двух человеков цельных два с четвертиной, потому как малюта та за часть лишь считаться могла.

Так и вошли они в сердцевину лета горячего-жгучего. Мужчинка стал по охотам ходить и приметил Леснинка, что Зверь чëрным пятном по ветвям за ним по пятам увивается, любопытство своë теша.

А жëнка с малявой всë по дому трутся, красотою украшивают. Он к ним с каждым днëм всë ближе подходит, но на глаза не кажется.

Разве что в землянку заглядывает да дивится - чу за пустота-простота внутри, ток лежаночки на землице, даж места тëплого нет. Смотрит и думает: как жеж людки-то зимовать тут будут? Змëрзнут ж вусмерть при первых похолодках.

Думал он, думал да порешил у хозяина леса спросить. И отправился в чащобу к Лешему, совета искать. А по пути его Зверька чëрный-то встретился, перехватил, весь взъерошенный, перепуганный, к дубу мчится, Леснинку с собою зовëт: беда знать где-то рядом с тем местом гуляет.

Кинулись они на опушку зеленистую да увидали, что жëнка людская траву охапками собирает, в кучи сгребает. А дитë возле домишки на пенëчке в корзинке сопит. А к нему, со стороны деревьев высоких, обдрыга высокая да русо-лохматая в белой сорочке длинно-оборванной подбирается, уж к младене-то руки тянет, чтоб с собою украсть.

Ахнул Леснинка, за желудями невзревшими потянулся и давай в Полудню кидаться, сгонять. А Зверь след за ним, на крышу землянки спрыгнул, дугой выгнулся, шерсть надул и как забладит-зашипит.

Взвизгнула гостя незванная, дитë разбудила, матери взгляд привлекла. Крикнула жëнка, дела побросала и метнулась к местечку тому, Полуденку снопом травы отгоняя. Та к дому кинулась - с крыши зверь криком орëт; под сень дубка метнулась: так с ветвей жëлуди сыплятся да болюче-то, силою стравлены.

Развизжалась ободра коварная да так на опушке и сгинула, под полуденным солнцем всеми замечена.

Жëнка младену схватила, к грудине прижала и смотрит на Зверя чернющего, взглядом сверкающим. А к нему рядом Леснинка с ветви свалился - точно Леший рукою с местечка-то скинул.

Смотрят молча друг в друга, спокоевшись, а дитятка знай себе булькает да хохочет, на гостëчков-защитничков ясным глазом-то, словно небо бездонное, глядя.

Рассыпалась женщина в слезах-благодарности: ведь ежли б те двое шум не подняли, увела б Полудня кровиночку.

А проказники прошлые смущëнно потоптались по крыше да на дуб и вернулись, где их самое место.

По вечеру, как супружка с добычей вернулся, она ему всë рассказала. Сказала о том, что раз таки у них соседки хорошие, нужо их в ответ сблагодарить, да не словом, а делом иль вкусностëй.

Согласился мужчина с еë-то словами, в ночь к дубку подошëл да стал тех двоих подзывать да подспрашивать: что в благую хотят да что в жизни им любо.

Зверь сказал коротко: ему всë равно. Всë что нужо сам-то достанет. А Леснинка смекнул, что мож попробовать интересней устроиться и ответил:

- Ты, людка, древом займись. А то ж зимку на земле не потянете. Избушку добротну построй, мебелëй да печнинным теплом да наполни. А я посмотрю, шибко по нраву мне за вашей житкой-то наблюдать.

Удивился ответке такой муженëк, но, сказал, сделает, чтоб духа лесного за подмогу уважить. Ток, говорит, на то время нужо, посему, пущай он терпеливым станет в своëм ожидании.

Согласился проказник лесной да, как всë порешилось, не стерпел, к хозяину лесному-то побежал с просьбами.

Прилип на хвост Лешему неотвязно, да всë поваленны брëвня на опушку ту просит. С инструментами, чтоб красоту да удобства из древешек творить.

Леший по-первости да для вида хмурился и отказывал. Но прочуяв напор весь решительный, смягчился, добром же ответив.

- Ток я друго те дам, нежли струменты, - пыхтел он, над грибом-корешком наколдовывая да в настойку то всë выводя на водице росиночной.

Выпил Леснинка по указке его тот настой да упал сном беспробудным. Хозя леса его в дубово дупло воротил, Зверю взволнованному в ухо шепнул, что чрез три рассвета друже его новыми силами в мир подымется. И оставил полянку ту, под присмотром своим - шибко интересно-то стало, что из совместной заботы получится, да и угадает ли дух молодой на что ему сила нова дана.

А через три, как и было сговорено, Леснинка проснулся, на опушку вылетел, ахнул: по речухе брëвна повальны плывут, ток ловить успевай да вытаскивать. Супружки оба тем и заняты были, уж с семëрку с теченя навыловив да на берег втащив.

А дитë их рядом с ними ж, в корзинке, а у корзинки той его друже-Зверь разлëгся довольный, чëрную шубу на солнце-то грея да сторонами ухом крутя.

Подлетел к нему дух лесной и давай выспрашивать: как же то так срослось-получилося, что этот гордец к людям прилип. А он ему говорит, довольным мурчаньем заходится, дескать, людки-то хороши: рыбкой с мяском с ним делятся, за ухом чешут, шубку нежненько мнут, ласковым словом приветствуют. Так и приманили, пригрели сердечко его.

Порадовался за него Леснинка да к людкам ток сам не пошëл, почуял силой своей, что пока то не нужо. Пока будь с далëка смотреть, а как понужне-то станется, так он и придëт.

Так и взлетела осенька златая, с деревьев, по времени, шуршащу листву ветрами сшибаючи.

Заложили супружки нову избушку из брëвен, водою обкатанных да такую добротную - любо-дорого посмотреть. А Леснинка им силишкой своей подсоблял: труху с древок сбивал, трещки залатывал да меж собой их плотнее прикладывал, шибко вредные щели мхом забивая.

Да пока строились-то, в лесничьих сокровницах камнюхи да глину нашли: натаскали, сгрудили, да печуху крепеньку внутрянке и выложили, трубою над крышей поставили.

Нравилось бывшим проказникам с семейством водиться. Весëло задорно деньки пролетали. А как время белейшее на землю пришло, зазвали супружки соседок своих, да все вместе в новый дом и зашли.

Протопили печь, вместе радуясь, а мужичка Леснинке и говорит:

- Справились ль мы с первой сторонкой уговора-то, хозяйник подсобный?

- Справились, - искренней радостью он ему отвечал, - Вона, вишь, Чëрный уж пузо греет на ступенечке тëплой. Знач, добротно всë вышло, удобничьи. А с мебелëй я тебе сам подсоблю, научу. Мне Леший, леса хозяин, на то свою силушку дал. Не сказал ток как ей пользовать, но, мож, тебе понятней то будет.

Так и сошлись они все впятером под крышей крепкой, единой. Зверь, за окрасу свою, Чëрным названный, за дитятей смотрел да лаской к хозяюшке спрашивался. А она ему еë щедро давала в молчаливой тëпло-глубокой своей благодарности.

А Леснинка с хозяином своей силой делился, обучая его с древом столярничать да подсоблять. Так, к весне, понаделали они мебелей для удобств да взялись игруши строгать. И чадо ими же занято и хозяйка свободней.

Тут пора подошла посевными заняться да подумать, как им дале-то жить: супружникам самим-то на месте том хорошо, вольно-свободно. А вот дитятко подрастëт и какого ей в глуши от всех будет?

Годков пять ещë выждали, девчону ясноглазую мудростям леса и жизни уча. Она быстренько схватывала, с задорной весëлостью округу любя.

Так и летели годки то хлопотны, то беззаботные. Девчина, Лесанкой названная, под опекой Чëрного по лесу училась ходить, однажды и с Лешим сзнакомилась. Да так ему в душу запала, что стал он еë глубокой мудрости обучать и, для пущей понятности, Зверьку дал силу речью людскою владеть. Так и осели они в чащобке лесной, кажду ягодку да зверька познавая. И ни разу за всю еë жизнь, ни один зверь на неë зубцы не оскалил, ток за лаской к ней приходили.

Родитки еë были рады безмерно, что их дочь дочерью леса-то стала. По лету они порой виделись, красотой да мудростью еë восхищаясь.

Чëрный всë так же с нею ходил и видать было, как в пáру-то спелись, друг к друже привязные. А то уж Леснинке, ныне-то домовому, за радость-то было, сам ж он в доме осел-подъустроился.

Так и шли годы текучие, приводя всë к положному завершению. Те два супружника, уж возрастом ссохшие с головами белëными, как к дубку молодому на опушку пришли, так под сенью Дуба-Царя, окружным счастьем вскормленного-возросшего, вдвоëм и ушли в объятия Матери Сырой-Земли.

Проводил их в путь последний домовоюшек, сиротинкой оставшись, собрал с собой узелочек памятный из ложечки деревянной, самой первой ими-то сделанной, да с самой первой игрушки: медведцем косолапеньким, годами Лесанкой бережëный, любимый.

И отправился в путь, вглубь чащобки лесной, на поиски дома нового с очагом, любовью да счастьем полненным.