Лесной посох

— Вот он! Теперь — ни звука, и ползти, головы не поднимая.

— Кто он? Нет тут никого!

— Идиот! — всю силу приказа унтер Ан вкладывал в беззвучный шёпот. — Ещё вякнешь, я тебя убить не успею, сам сдохнешь.

— Унтер, не дури, — непокорный солдат не особо даже усмирял голос. — Я по лесам ходил больше, чем вы все вместе взятые. Нет тут никого. Если ты башенки испугался, что за лесом торчит, так до неё больше пяти акче, туда три дня идти надо. Нас оттуда не видно и не слышно, а уж дострелить — нет такого оружия.

Солдат поднялся в полный рост.

— Видишь, ничего мне не стало…

В следующее мгновение он вскрикнул и схватился за щеку. Меж пальцами, стремительно распухая, разливалось синюшное пятно.

Унтер боком скатился в прилучившуюся бочажину, вдоль которой они двигались, успев только просипеть приказ:

— В воду! И дышать через трубку!

— Командир, пособи! — хрипел ослушник. — Ранило меня!

Никто не кинулся на помощь погибающему, каждый стремился поскорей бултыхнуться в болотную воду. Да и крик вскоре прекратился: разбухший язык залепил глотку, не позволив дышать.

Некоторое время слышалось только сипение дыхательных трубок, которые для начала нужно было продуть, да изредка колыхалась ряска, когда кто-то в глубине пытался шевельнуть рукой или ногой.

У рядового Рютеля это был первый боевой поход, но во время учёбы таска была такая, что и в бою не встретишь. Кувырок в воду, трубку — в рот, выдохнуть с силой и замереть. Густая болотная вода неподвижна, снаружи не доносится ни звука. Да хоть бы там кто криком кричал — всё равно не услышишь. Кто-то шевельнулся, но это было случайное движение, а не осознанный сигнал.

Рютель старался не думать о том, что происходит над поверхностью воды, совсем рядом с ним. Парень, неосторожно вскочивший на ноги, наверняка уже мёртв. Он был новичком в отряде, Рютель даже не запомнил, как его зовут. Его приняли в группу в последнюю минуту, когда муштра уже закончилась, взяли как проводника, поскольку он действительно много ходил по лесам, умел разбирать следы зверя и человека, и верно держал направление, когда другие начинали бродить кругами. А вот Чёртов палец, он же Зачарованная цитадель или Замок колдуна в его лесах не встречался, и излишнее самомнение прикончило несостоявшегося следопыта.

Сам Рютель был родом из приморских селений. Семья его была бедная, собственной лодки у него не было, Рютель нанимался гребцом на чужие баркасы. Когда путина заканчивалась, заканчивались и заработки. Чинить сети и конопатить чужие лодки — работа копеечная, и Рютель привык в это время бродить по лесам, которые раскинулись по ту сторону прибрежной дюны. То были обычные леса, лишённые какой-либо потустороньщины, и Рютель не похвалялся своим опытом, хотя и не преклонялся перед погибшим следопытом.

Жизнь в рыбацких селениях была скучновата, потому Рютель, которому наскучило болтаться между лесом и морем, прельстился на уговоры заехавшего вербовщика и отправился служить в войска его величества. Там он быстро прошёл курс выживания и попал в группу разведчиков, отправившейся на поиски Чёртова пальца.

Несильный, но вполне осознанный толчок подсказал, что следует двигаться вперёд; бесцельно лёжа в бочажине, ничего дельного не вылежишь. Рютель пихнул локтем соседа, передавая сигнал, и сам пополз, стараясь не расплёскивать воду, подальше от того места, где погиб неудачливый проводник. Хотя, если его прикончил Чёртов палец, поднявшийся над лесной чащей, то он достанет, где угодно.

Бочажина, иные называют её ручьевиной — мокрое место в лесу. По весне вода здесь идёт верхом, словно в добром ручье, летом застаивается и зацветает. Но в любом случае, место это низкое и, значит, как надеялся унтер Ан, не будет просматриваться Чёртовым пальцем, чем бы этот палец не являлся в натуре.

Однако, как выяснилось, низинки точно также простреливались из трижды проклятой Зачарованной цитадели. Слово «простреливаться» употреблялось по солдатской привычке, поскольку ничем, вроде бы, цитадель не стреляла. Просто заметит и убьёт, а как она это сделает, — спрашивайте у мёртвых.

Проще всего было бы не губить войска, а сделать вид, что ничего в лесу нет, и вообще, никакого леса нет. Мало ли на свете недоступных людям чащоб? Но как стерпеть, если заросли, вот они, под самым носом, и охраны у них никакой, а не получается ни леса порубить, ни дровами не разжиться. То если, угодно — руби, но вернёшься ли целым, никто тебе не скажет.

Но это мужицкая туга, а каково баронам? Охота в заповедных борах — это же мечта! Маркиз Чобурт, как гласит предание, в те места ездил и такое случалось добывал, что только в охотничьих сказках встретишь. Ну и доездился. Добро бы просто самого пристрелило, так нет — Чёртов палец снялся с места, объявился у самой опушки и такое устроил, что Чобуртский маркизат остался только в памяти людской, а на деле там уже сто лет никто не живёт. Развалины крепости и сейчас можно отыскать на холме, хотя и развалинами их никто не назовёт, одна каменная крошка. А плодородные земли частично ушли под лес, а частично их прибрал король.

Но с тех пор не стало государю покоя. Одно дело, если граничишь на суше пусть даже с недобрым и воинственным, но человеческим соседом, совсем иное, когда там клубится потусторонняя жуть, от которой не знаешь, чего ожидать. Потому и посылал государь в зачарованный лес отряды егерей и разведчиков, которым поручалось узнать, что творится в чаще, где располагается гнездо нечисти и каково оно собой.

Возвращались не все, и сведения приносили противоречивые. Утверждали, например, что на одном из лесных холмов стоит заброшенный замок, а Чёртов палец, это его наблюдательная башня, которая порой выламывается из стен и отправляется бродить по лесу, уничтожая всё на своём пути. Легко утверждать такое, если никто не видел вблизи ни замка, ни его донжона, ни ужасных следов.

Отряд унтера Ана отправился в свободный поиск, не имея никаких особых поручений, но в самом начале пути, по глупости возомнившего о себе новичка, влип в смертельную передрягу.

Рютель выполз из болотной каши на плотное, протёр залепленные глаза. Сзади, шагах в двадцати, бесформенной кучей лежало то, что было несостоявшимся следопытом. Двадцать шагов — недалеко они сумели уползти.

Чуть в стороне почва была песчанистой, и лес поднимался строевой. Унтер первым переполз туда и сел, прислонившись спиной к столетней ели. Уцелевшие солдаты собрались вокруг, каждый выбрав безопасное местечко.

— Вот так-то, — произнёс Ан. — Один дурак — и половины группы как не бывало. Троих солдат не досчитываемся. Теперь разбирайся, то ли они не выплыли, то ли нырнуть не успели. Давайте думать, что делать дальше. Возвращаться, потеряв людей и без результатов нам не с руки. Неважно, что будет со мной, а вот вы из разведчиков будете разжалованы в землекопы. Всем всё понятно? Тогда — вперёд! Прикрываться деревьями и поглядывать, не вернулась ли долбаная дрянь.

Через минуту поредевший отряд двинулся, держа направление на невидимый Чёртов палец.

Рютель, пригнувшись передвигался от одного необъятного дерева к другому. Бежать он остерегался, бегущий всегда привлекает внимание, но и зря торчать на виду — не стоило. Поспешай, не торопясь.

Ельник скоро сменился строевыми соснами. Двигаться стало легче, но и опасней, сосняк прозрачен, человека легко заметить.

Время от времени пластуны коротко пересвистывались, чтобы не разойтись ненароком или предупреждая об опасности. Птичий свист в лесу не так привлекает внимание. Но Чёртов палец не показывался, должно быть, ему хватило первых жертв.

Потом раздался свист, зовущий всех собраться вместе.

Плотная, хорошо убитая тропа лежала перед ними. Сосновые иглы сплошным ковром устилали почву, явных следов на них не оставалось, но в одном месте, где досыхала лужа, оставшаяся от недавнего дождя, чётко обозначился трёхпалый отпечаток.

— Чей? — спросил унтер.

— На гуся похож. Вон, и перепонка меж пальцами видна.

— Сам ты гусь, — возразил другой знаток. — У самого жирного гуся лапа в три раза меньше.

— Разговоры потом, — вмешался унтер Ан. — А пока ищем, что тут за гусь-великан бродит, и, главное, почему его Чёртов палец не пришиб.

Выслушали приказ и опять побрели, как бы все вместе, но каждый сам по себе.

На ночёвку собрались в крепком месте: маленькая поляна, где зверь не подкрадётся, какой он ни есть гусь. А тяжёлые ёлки по краю, глядишь, прикроют от торчащего пальца. Дежурили по двое, как и прежде привыкли.

Рютелю с напарником досталась третья смена. Одни называют её собачьей, другие предпочитают третью смену всем остальным. Двое караульных делят третью смену не поровну. Один сидит у всех на виду, изображая живца, второй лежит рядом со спящими, закрывшись с головой, и будто бы спит, но на самом деле в любую секунду готов броситься на не ожидающего атаки противника.

Через час часовые меняются.

Незнающий спросит: А если тот, кто лежит, уснёт в самом деле? На то он и есть незнающий. Такие в зачарованный лес не ходят, и, во всяком случае, оттуда не возвращаются.

Близился пересменок. Рютель сидел, изображая трухлявый пень, вещевой мешок лежал у ноги, изготовленный к бою палаш — на коленях. Вроде бы ничего не шелохнулось, но в каких-то двух шагах перед Рютелем обозначилась тень, один в один повторяющая самого Рютеля. Оно сидело согнувшись, лица было не разглядеть. Рютель осторожно потянул палаш, выдвинув из-под плаща лезвие едва ли на три пальца. Ночной гость не шелохнулся, но там, где угадывалось лицо, чуть блеснули синие огоньки. Значит, видит и ждёт, что человек станет делать.

Одним пальцем Рютель втолкнул оружие под плащ, пригасив стальной отблеск. Встречные огни тоже исчезли. Неплохо, это уже почти разговор.

Рютель на мгновение прикрыл глаза. Тень чуть заметно качнулась.

Да? — Нет? — поди разбери. Оставалось сидеть и гадать, хотя время пересменки прошло. Тень ещё раз колыхнулась и растаяла в предутренней тьме.

Рютель чувствовал, что напарник лежит напружинившись, готовый в любой миг вмешаться. Но сидящий лучше знает, что делать, тем более, что ночной гость пришёл именно к нему.

— Видел? — беззвучным шёпотом спросил Рютель.

— Видел. Что это было?

— Не знаю. Может быть — леший. Пришёл посмотреть. Они же любопытные и не спят никогда. Им наш бивак в диковинку.

— Что ж ты его саблей нее рубанул? Узнали бы всё точно.

— Чего рубать-то? Он мне вреда не сделал. А то он от палаша увернётся и потом так отомстит, сто раз пожалеешь.

— Правильно не рубанул, — неожиданно подал голос казалось бы спящий унтер. — Добро, если там призрак или леший, а ну как ночное зеркало?

— Это ещё что за зверь?

— Есть, говорят, такая дрянь. В лесу водится, но и в дома забредает. Придёт в ночи и сядет напротив тебя. Пока ты тихо сидишь, оно тоже сидит тишком. А вздумаешь его рубануть, как ты предлагал, оно тебя так рубанёт, замаешься ошмётки собирать.

Ан поднялся, пристально огляделся, негромко скомандовал:

— Объявляй подъём.

— Ребятам ещё почти час спать, — возразил Рютель.

До побудки оставалось пятьдесят семь минут, и унтер знал это ничуть не хуже Рютеля.

Время идёт безостановочно, и людям нужно за ним следить. Это только в деревнях мужики живут по солнцу. В городах на ратуше непременно установлены башенные часы с курантами, в монастырях течение времени определяют посредством огромных клепсидр. Есть песочные часы, которые переворачивает специальный служка, а есть и солнечные. Эти вовсе от человека не зависят, но только от погоды.

Но всего чудеснее часы с боем, что на золотой цепочке носит его королевское величество. Как видим, всем от самодержца до последнего лапотного мужика нужно наблюдать течение времени. И только королевские пластуны, самые опытные разведчики, умеют обходиться без часов. Во всякую минуту они знают, сколько часов и минут показывают стрелки королевского хронометра.

И хотя отдыхать можно было ещё без малого час, караульные прекратили безмолвный разговор, и напарник Рютеля негромко, но отчётливо произнёс:

— Подъём.

Все мигом встали, словно и не спал никто.

— Ночью приходил некто неизвестный, — объявил Ан. — Он не напал, мы разошлись миром. Но не исключено, что это вражеский соглядатай. Значит, надо как можно быстрей уходить отсюда.

— И зарубок на деревьях не делать, — добавил Рютель, знавший, как часто зарубки подводят идущего.

Вопросов никто не задавал, собрались мгновенно, вышли в путь, на дожидаясь света.

Обычный путник в полминуты сбился бы с дороги в предрассветном лесу, но только не разведчики. Они перебирались от одного столетнего гиганта к другому, умудряясь не пойти кругами, словно сгинувший проводник был с ними. Леший, если ночью являлся именно он, бродил поблизости и наверняка обижался, глядя на человеческое самоуправство.

В конце концов лесного хозяина это достало. Дикий, режущий уши вопль пронёсся над вершинами. Ни человеческое, ни звериное горло не могла издать такой звук. Соблюдать тишину больше не имело никакого смысла.

— Это леший! — завопил Рютель, которому в прежние времена приходилось слышать крик лесного хозяина. — Он сердится! Сейчас начнёт ломать деревья! Быстро отходите в мелколесье!

— Нет! — рявкнул унтер Ан. — От дерева можно уклониться, а в редколесье нас дьявольский палец перестреляет, как куропаток.

Это поняли все. Люди продолжали перебежки через чащу.

Со страшным треском переломился ствол корабельной сосны. Как там никого не зашибло, оставалось только гадать. Ветра не было, штиль стоял полнейший, но вековая ель по соседству накренилась и рухнула, выворотив огромный щит переплётшихся корней.

— Эх ты, — попенял Рютель лешему. — Я с тобой по-хорошему перемигивался, а ты — вона как.

Прошла пара минут, и Рютель понял, что в лесу наступила тишина. Так обычно и бывает: разошедшийся хозяин выломает три-четыре дерева, а там и успокоится. Всю чащу ему крушить не с руки.

Солнце уже проснулось, лес заливали косые лучи. Казалось, идти можно безопасно: леший умолк, забился в свою нору и спит, хотя спать-то он и не умеет. Чёртов палец, буде объявится, можно разглядеть издалека. И всё же, именно сейчас донёсся призыв о помощи.

В одно короткое дыхание Рютель достиг места, где случилось нападение, но он поспел туда не первым. Двое солдат уже были там, но ничего не могли сделать, чтобы помочь товарищу.

На кричавшего напал гусь, вполне соответствующий отпечатку, оставленному на глинистой дорожке. Ростом птичка была вчетверо против любого из разведчиков. Гусь напал на одного из людей, но забить его клювом не сумел и поступил, как привык поступать в борьбе с шустрой добычей: лягушкой, рыбой или тритоном. Ухватив человека поперёк туловища, гусище подбрасывал его в воздух, намереваясь, когда человек повернётся вниз головой, проглотить его целиком. Именно так младшие братья гуселапого чудища управлялись с озёрной пищей.

Но человек лишь отчасти схож с лягушкой. Солдат покорно взлетал на воздух, но падал извернувшись самым неудобным образом, упорно не желая лезть в глотку.

Двое бойцов в лохмотья изрубили плавательные перепонки на лапах гуся, но тот, кажется, и не почувствовал ничего. Рубить жёсткие, словно каменные, лапы, было совершенно бесполезно, перо, там, где доставали удары сабель, упруго скользило, так что гусь был словно одет в броню.

Рютель подскочил сзади и в прыжке вогнал палаш под гузку, где не было жёсткого пера, а лишь густой пух. Гусь коротко гоготнул и с ног до головы обдристал Рютеля жидким помётом.

Наверное, гусь был ранен, но он никак этого не проявил, продолжая швырять и ловить в воздухе добычу. По счастью, на помощь примчался ещё один разведчик. Каут был лучником, и даже купание в канаве не могло повредить его оружию. Коротко пропела тетива, и боевая стрела по самое оперение вошла в круглый, ничего не выражающий глаз. Через мгновение второй глаз также был выбит.

Гусь тонко засипел, будто стрелы пронзили не глаза, а горло. Ему уже было не до охоты, хотя башка была всё также вздёрнута к небу. Клюв, по-прежнему раззявленный, не грозил схваченному охотнику, и тот упал бы с высоты, но по счастью шмякнулся на спину погибающему монстру и лишь оттуда съехал на землю. Там его подхватили товарищи и быстро поволокли прочь.

Рютель вздохнул с облегчением и пошёл искать какую-нибудь ямину с водой, чтобы немного отмыться от предсмертного подарка гуся.

Остальные попытались разделать подбитую птицу, но свалить её наземь не удалось. Гусь топтался на покалеченных лапах, хлопал крыльями, размашистыми, но неспособными поднять его в воздух, мотал слепой головой, но не проявлял никакого желания умирать или хотя бы свалиться с ног. Вечером, хотя очень хотелось мяса, оголодавшему отряду пришлось обходиться без гусятины.

— А вы заметили, — сказал Ан, когда подводил итоги дня, — что пока мы с птицей возились, Чёртов палец сидел смирно? А ведь мог нас всех в распыл пустить.

— Пожалел, что ли?

— Вряд ли. Возможно гусь знал, что Чёртов палец сейчас смирный, потому и напал.

— Что он может знать, башка безмозглая? Он, наверное и сейчас на полянке топчется, а то и новые глаза выращивает. Мозгов для этого много не надо.

— Пусть не знал, но чувствовал. У него нормальных мозгов нет, а у нас — есть. Надо бы на эту тему помозговать.

Придумать ничего не удалось, и наутро голодный отряд двинулся по ранее намеченному маршруту, оставив за спиной слепо топчущегося гуся.

Лес тем временем становился если не реже, то светлее. Сумрачные ели уступили место дубам, которые в здешних краях растут исключительно саженные. Хотя, кому здесь сажать дубы, решить не просто.

— Братцы, гляньте, что тут растёт! — позвал один из солдат. — Он наклонился и выдрал из земли здоровенный белый корень. — Что за чудо: не редька, не репка, и даже не морковка, а что-то вроде.

Ещё один солдат разжился неведомым корнем, поскрёб его ногтем и ответил:

— Да это пастернак! У нас на огородах его полно выращивают. Только этот крупнющий, что тот гусь.

— А естся как твой корень?

— Нормально. Его парят в горшке, как репу.

— Откуда здесь этот овощ?

— Когда-то был огород, а потом место обезлюдело, а овощи растут самосевкой.

— Ага… Этим дубам лет по восемьсот. Не в каждом помещичьем парке такие найдутся. Какая тебе самосевка под таким дубом.

— Тут всё может быть. Ты не на репу смотри, а на Чёртов палец.

В самом деле, привычный лес быстро редел, сменяясь полем, а верней странным, несаженым огородом.

Цепочка полузаросших бочажин, вдоль которых они пробирались, превратилась в медлительную, но ощутимую речку, которая разлилась заметным озерцом. Болотистые берега заросли камышом, но и камыш чудился необычным, скорей уж просо или иное съедомое произрастание. Посреди озера плавала птица, оценить точные размеры которой нарасстоянии было невозможно.

— Гусь... — выдохнул Рютель.

— Гусыня, — поправил кто-то из знатоков. — Ждёт своего ненаглядного.

— Вот уж впрямь ненаглядный, с выбитыми гляделками...

В следующее мгновение все разом умолкли. На том берегу озерца прямо на глазах разведчиков возникло здание: не крепость, не замок, а скорей загородная усадьба знатного рода. Не было там ни рва с подвесным мостом, ни зубчатых стен, ни башен. Тем более, не было донжона, напоминающего Чёртов палец. Такое здание не годится для военных действий, оно может выдержать разве что возмущение окрестных мужиков, ежели таковые найдутся.

И всё же, откуда эта усадьба или охотничий домик или ещё что-то неназванное взялось здесь, словно каменщики и резчики только что покинули стены? От Чобуртского маркизата, чей замок возвышался ещё на памяти людской, остались одни развалины, а тут стены новёхонькие, и вроде даже стёкла в окнах блестят.

— Рудвил! — скомандовал унтер Ан, — ты со своими людьми бежишь к нашим заставам, докладываешь, что мы здесь видели, и где. Остальные — за мной!

Остальных оставалось четыре человека, именно они начали атаку на волшебное строение.

Рютель мчался, стараясь не отставать от Ана. Как назло, на пути оказалась обширная делянка гороха. Ноги путались в длинных стеблях, бежать было почти невозможно. Всё же, пусть с трудом, Рютель продирался к цели. Ему приходилось скакать, высоко задирая ноги. Горох, высыпаясь из стручков, обстреливал его наподобие зелёной шрапнели.

Строение постепенно приближалось. По прямой до него было близко, но двигаться приходилось в обход озера, так что усадьба дразнила атакующих своей беззащитностью. А когда до цели оставалось всего-ничего, плоская крыша усадьбы вздулась огромным фурункулом, и оттуда полез к небесам Чёртов палец.

Кто скажет, из чего он был построен? Каменную кладку он ничуть не напоминал, бревенчатую стену — тем более. Окна или бойницы, начинающиеся высоко над крышей остального здания, казались нарисованными на стенах.

Это сооружение тянулось и тянулось к облакам, неспешно поворачиваясь, и чудом не разваливая весь дом.

Прятаться было негде, скрываться некуда, оставалось мчать вперёд, надеясь, что у высокого подножия Чёртова пальца окажется мёртвая зона.

Так оно было или нет, но впереди обнаружился широкий проход, который не запирался ни воротами, ни решёткой, ни даже простой дверью. Выбирать было не из чего, туда и метнулся Рютель вслед за своим командиром.

Внутри уже не было того порядка, который процветал снаружи. Один за другим следовали залы, широкие, но без единой колонны, с обшарпанными стенами, на которых кое-где уцелели остатки полуосыпавшихся фресок. Что на них изображено, рассмотреть не удавалось, да и некогда было их разглядывать. Рютель высматривал лишь одно: массивное основание башни, проклятого Чёртова пальца, или хотя бы проход наверх, если вся громада держится на перекрытиях второго этажа. Но нигде не было ничего, кроме пыльной пустоты.

И вдруг очередной проход ударил по глазам ярким светом.

Здесь тоже не было ни колонн, ни лестниц, но все стены сияли аляповатой позолотой. Что изображали золотые разводы, было не понять. Довольно того, что они слепили глаза. А посреди зала стоял человек в пышном наряде мага.

Что есть наряд мага? Мантия, неотличимая от халата, какой изленившийся помещик, не снимая, таскает целый день. Ночной колпак тоже порой не покидает макушки владельца. Но никто не спутает деревенского лежебоку с волшебником. Здесь был явный чародей. Не только мантия и колпак со звёздами, даже не причудливый посох в правой руке; всего более волшебника изобличала страшная неподвижность вытянутой фигуры и горящий взор, который один жил на мёртвом лице.

Рютель не заметил, когда командир успел выхватить клинок, но стальная полоса, ни секунды не мешкая, обрушилась на голову чародея. Ни в лице, ни в фигуре колдуна ничто не изменилось, а палаш, прошедший множество стычек, с коротким звоном переломился. Одновременно тело унтера изогнула смертельная судорога, словно сабельный удар обрушился на него.

Ан ещё не успел упасть, когда в бой вступил Рютель. Он видел, что оружие ничем ему не поможет, и уже в прыжке бросил палаш и двумя руками вцепился в вычурный посох, рванув его на себя.

Недвижная фигура колдуна внезапно ожила, лицо исказилось. Встречный рывок едва не опрокинул Рютеля. Но к таким толчкам Рютель был привычен, когда тянешь сеть, толчки бывают ещё и посильнее. А по праздникам рыбаки соревнуются: кто кого перепихает. И в этой игре Рютелю было мало равных. Двое, вцепившись мёртвой хваткой, рвали друг у друга посох. Если бы кто-нибудь мог видеть в этот момент усадьбу, он обнаружил бы, что незыблемый Чёртов палец дрожит и изгибается из стороны в сторону, в зависимости от того, кто превозмогает в рукопашной стычке.

Чародей шипел и, кажется, был готов метнуть убийственное заклинание, но Рютель не стал дожидаться и приложил тяжёлым сапогом в голень противнику. Приём недопустимый в честной борьбе, но о какой честной борьбе может идти речь в такую минуту?

Плавать в солдатской обуви по заболоченным бочажинам почти невозможно, зато в обычной драке грубый сапог не подвёл. Тяжёлый удар по голени вряд ли сломал злодею ногу, но заставил вскрикнуть и упасть на спину, выпустив из рук посох.

Рютель быстро отшагнул назад. Волшебный посох достался ему, и в чём бы ни заключалась его сила, отдавать её было нельзя.

Чародей возился на полу, пытаясь подняться, но Рютель мгновенно набросил на него прозрачный покров, лишив всякой возможности сопротивляться.

В прежней жизни Рютель слыхом не слыхал ни о каком прозрачном покрове, а сейчас накинул его на чернокнижника, словно всю жизнь только этим и занимался.

— Пусти!.. — просипел зажатый колдун.

— Вот ещё... — теперь у Рютеля было время и возможность поизгаляться над противником.

— Всё равно, ты не умеешь им пользоваться. И себя угробишь и кучу народа погубишь.

— Ничего, я постараюсь тихонечко. Терпение и труд всё перетрут.

— Тебя перетрут, тебя. В мелкую труху…

Можно было бы слегка нажать и заставить колдуна умолкнуть, но Рютель поостерёгся это делать, решив, что болтовня мага может когда-нибудь пригодиться.