Лесные тропы

«Земную жизнь пройдя до половины,
я очутился в сумрачном лесу» (с)

Смутно угадывающиеся между толстых древних замшелых стволов деревьев тени, взяв его в полукольцо, медленно наступали сквозь тьму. И обгоревший почти до самого изящного кулака импровизированный факел в помощники решительно не годился. Кто иной, на месте Дана, сделал бы рефлекторный шаг назад и тут же был бы растерзан нахлынувшими тенями. Рвали бы наугад – не только его тело, но и друг друга. Тьма скрывает всё. Вот только он – не «кто иной». У Дана и мысли отступить не возникло. Да и не могло возникнуть. Вместо гибельного рефлекса он поддался иному чувству. Он сделал шаг вперёд, навстречу угрозе. И тени отшатнулись, заворчали – недовольно и угрожающе.

До утра оставалось ещё долго – ночь только вступала в свои права. Но и утром, как и днём, здесь, в глухой чащобе, царил мрак. Чуть менее непроглядный в полуденный час, но никак не помогающий спасению. Думал ли Дан в эти минуты о спасении? Да. Но вовсе не о своём личном. На крепкую руку парня легли тонкие прохладные пальцы. Неуверенно, нащупывая. И скользнули вверх по плечу, к шее. Даже в полной тьме Дан узнал их и, впервые за сутки, предательская дрожь ударила под колени, почти подогнула ноги.

– О, могучий и смелый…

Тихий шелест мягкого голоса разрезал ночь бритвенной остротой, скрывшиеся во тьме тени снова подались вперёд.

Тряхнув головой, Дан резко отшвырнул в сторону бесполезный огарок, стряхнув этим же жестом и пальцы со своей руки. Потянулся за пазуху.

– Не время.

Тот же голос. «Никогда не говорящий правду», – так родители учили своих доверчивых и наивных детей воспринимать его: «Не верь ни единому слову из этих уст!!! Ни единому!». Дан давно не был ребёнком. Но и в полу взросления ещё не вошёл, лишь только готовясь переступить порог юности и войти в мир мужчиной и воином. Не успел. Неодолимая сила загнала в лес и шла теперь по пятам. Или отстала?

Тени вновь зашевелились, подались ближе, заскрипели хриплым многоголосьем хладного жадного шёпота.

– Обещал! Врал! Врал! Врал! Убийца! Лжец! Палач! Обещал! Врал! Врал! Врал!

Липкими скользкими пальцами шёпот хватал за душу, тянул её прочь из тела, превращал её в струны и фальшиво играл на них симфонию хаоса и безумия. Дан качнулся, и рука его вновь потянулась за пазуху льняной рубахи.

– Нет!

Голос, убеждавший, что ещё не время, зазвучал громче, порвался сквозь обволакивающую сырую завесь многоголосого шёпота.

– То, что ты задумал погубит тебя! Рухнешь ты, выплеснув всю жизнь свою. Увидишь дневной свет в последний раз и погаснет твой собственный свет!

Улыбка тронула губы юноши. Кто же верит этому голосу? Никто, в здравом уме. Но и никто в здравом уме… Пальцы, уже нырнувшие за ворот, замерли.

– Ты спасёшь других, но не себя. Но те, кого ты спасёшь, растопчут то, что осталось от тебя. И выпустишь ты в мир ложь, порок, жадность и смерть, что спасённые несут в душах и телах своих! Скверну пробудишь ты пламенем, которое готов выпустить!

Верил ли Дан этому голосу? Он и сам не знал. Заронил ли этот голос в него сомнения – хоть каплю? Если трезво подумать, то нет. Но, кто в юные годы думает трезво? Тонкие пальцы вновь коснулись руки юноши и скользнули вверх. Голос стал тише и жалобнее.

– Не выпускай огонь! Оставь его! И пусть твои глаза светят им! Они укажут путь!

Дёрнулась рука. Но не отправилась дальше вглубь, сокрытую под воротом льняной рубахи. И не сбросила чужие пальцы. Хотя, если задуматься, какие же они чужие?

Дан накрыл тонкие промёрзшие пальцы ладонью свободной руки, бережно и ободряюще сжал, щедро делясь с ними своим теплом. И тепло это, пока робким огнём горевшее в душе юноши, но готовившееся ответить на решительный рывок жарким ярким пламенем, вместо этого расцвело, спокойно поднялось выше, запылало в его глазах, озарив собой весь мир. И Дан увидел. Впервые за всю свою жизнь, не добравшуюся ещё до порога зрелости. Увидел всё.

– Знаешь, для разнообразия я поверю тебе Кэс! Удивлена? Привыкай.

И ведомые светом, незримо для всех окружающих льющимся из его светлых очей, Данко и Кассандра уверенно отправились через лес. Навстречу жизни, о которой никогда не ведали остающиеся за спиной тени.

– Безумец! Пошёл за чокнутой. Оба сгинут в болотах…

Племя шептало, ворчало и злопыхало, будто пытаясь сплести тёмную липкую сеть, опутать и спеленать ей непокорных дерзких детишек. И она расползалась по ночному лесу, гналась за уходящими к свету нового дня фигурами. И бессильно сгорала в так и не выпущенным из груди Данко пламени.