Лестница в будущее

Золотая равнина простиралась до самого горизонта. Иногда по ней пробегали легкие волны. Это ветер колыхал тучную ниву. Где-то вдали, в синеватой дымке, прятались бескрайние степные выпасы с неисчислимыми стадами. Местами приятное однообразие плоскости нарушали гряды холмов с обильными виноградниками. Селения с вогнутыми крышами кальвинистских церквей поражали крепкими каменными домами под черепичными крышами, обилием домашней птицы и основательностью подворий, увешанных красным перцем. Венгрия! Благодатный край, упирающийся в высокую стену зеленых Карпат.

Горы гремели. В привычный местным гул, издревле поселившийся на высоких склонах, вмешивался посторонний неестественный звук. Металлическое бряцание, надсадный скрип колес, гомон множества человеческих голосов. С карпатских вершин вниз стекала река стальных штыков и лакированных касок с торчавшими вверх пиками-гренадами[1]. Огромная русская армия шла на мадьяр, чтобы покончить с революцией в Европе.

— От же ж расшумелся Карпатыч! Эка рычит, как зверь, – испуганно шептали солдаты, оглядываясь на гудевший за спиной горный массив, где между высоких дубов и сосен вольно гулял ветер, и с надеждой вглядываясь вперед, в такую знакомую золотую колосящуюся рожь.

Наконец-то, свершилось, чего все так ждали. После долгих колебаний и уговоров со стороны австрийцев Николай отважился бросить свои войска за пределы империи. Начался Венгерский поход. Хоть он и закончился победой, ни славы, ни особых дивидендов не принес. Глупый поход. Напрасно-расточительный. И немалые деньги, одолженные у англичан, потратили. И тысячи солдат уморили. И союзника не приобрели. Вскоре австрийцы со всей очевидностью докажут русским, что оказанная услуга ничего не стоит.

(русское вторжение в Венгрию)

Армия спустилась с гор, не встретив сопротивления. Венгры отступали, избегая сражения. Русские за ними особо не гнались. Этакий вежливый танец, когда один партнер смертельно боится наступить на пятки другому. Так и дальше все пошло: лишь передовым разъездам довелось скрестить клинки с гонведской кавалерией, без особых потерь с обеих сторон. Больше всех пострадали лишь поля. За уходящими вглубь мадьярской равнины русскими корпусами тянулась широкая полоса вытоптанных хлебов и оставшихся без дров селений.

— Отчего вы вступили в Венгрию в данную минуту? – спрашивал увязавшийся за офицерами корпуса графа Ридигера ученый немец из Лемберга, обещавший всех лечить, коли будет нужда, и напросившийся в поход, влекомый не то научным интересом, не то любопытством.

—Исключительно по прихоти нашего царя. Никто в России на подобном не настаивал, никто ему подобного не советовал и не пытался выяснить причин, для чего это нужно. К венгерцам мы не испытываем неприязненных чувств.

— И австрийцы не просили?

— Нет, не просили. Сообщили лишь, что настала нужная минута.

— То есть, все-таки попросили защиты?

— Если и просили, то как-то невнятно. Дайте нам войска, говорят. А Государь им в ответ: мы сами с усами. Распыляться не станем. Если бабахнем, так всем кулаком. Чтоб все вздрогнули.

— Как же такое возможно?

— Как-то так, пан доктор. Славянская душа, она широка и нам самим порой непонятна. К слову сказать, пока стояли в Кракове, наши унтера затеяли пирушку с австрийскими. Выпили, поговорили по душам – и набили им морды.

— Как! Союзникам?!

— Как-то так! – разводили руками офицеры. – Уж больно спесивыми их рожи нашим показались. Мы их особо и не ругали.

Эти вздорные разговоры в той или иной интерпретации ходили в офицерских кружках до самого конца похода. На черта полезли за Карпаты? В Галиции их встречали как старых друзей – с распростертыми объятиями, цветами и приглашением на постой в квартиры обывателей. В России, бывало, приходилось с боем выбивать себе жилище для постоя. А тут тебе и лучшая комната, и богатый стол, и вовсю любезничающие дочки хозяев. А в Венгрии – вино по первой просьбе и прямые намеки, что было бы неплохо, если русский царь заберет мадьяр под свою руку. И как тут воевать с таким-то настроем? Постепенно в мозгах укоренилось лишь одно разумное объяснение: во всем виноваты поляки! Понабежали-понаехали к венграм и давай их смущать: мы вам поможем от австрияков избавиться, а вы нам – с Россией поквитаться. Этого Государь стерпеть не смог. Оттого и послал войска, чтобы навсегда избавиться от заразы. А почему не посадил кого-то из своей родни на венгерский престол, то не нашего ума дело. Есть материи, коих лучше не касаться, дабы не получить взыскательной или укоризненной благодарности. С занесением в грудную клетку!

Весь смех – увы, сквозь слезы, ибо была холера (но об этом позже) – в том, что истинной причиной была лишь гордыня, прикрытая фиговым листком идеи возвеличивания России. Государь долго вторгаться никуда не хотел. Созревал, как овощ на грядке, постепенно наливался, как любимая венграми паприка жгучей остротой, уверенностью в своем предназначении спасителя Европы. Хоть и пообещал юному кайзеру Францу-Иосифу всячески его оберегать, но предоставил событиям течь своим чередом[2]. Они и текли – и вовсе не в пользу цесарцев. Отчего-то австрияки панически боялись венгров. Те их колошматили за милую душу. Мадьяры со своим вождем Кошутом распоясались настолько, что взяли да низложили в Венгрии своего законного монарха из подгнившего на корню Габсбургского рода. И давай австрияков гнать взашей из своей страны. А чтоб до них быстрее дошло, что кончилось немецкое время, двинулись на самую Вену, до которой не так уж и далеко от венгерских границ. Европа – тут все близко.

— Спасите-помогите! – заволновались большие шишки в Вене.

Но как-то вяло, что ли. Без огонька. Хотя их посланец на колени бросался и руки наместнику в Польше целовал. А Паскевич, постаревший и потерявший нюх фельдмаршал, купился, как лох на базаре. Решил отправить кайзеру в помощь целую дивизию. Прямиком в австрийскую столицу.

«Эх, отец-командир, командир-отец, что ж ты такой прыткий не по годам?» – расстроился царь-батюшка. Сам-то он страданиям венцев не доверял. И не рвался за них каштаны из огня таскать. Он хотел себя возвеличить в глазах всего мира, совершенно не беспокоясь, что потом станут говорить: Николай задушил европейскую революцию!

Быть может, Николай не хотел допустить республиканизации Европы по французским лекалам? Если по уму, то откуда им, этим лекалам, этим буржуазным идеалам, явиться на свет в стране, где правили бал одни помещики-магнаты? Где фабричных труб на всю страну было меньше, чем в одной Московской губернии? Откуда взяться буржуа средь бескрайних полей кукурузы, ржи и пшеницы? Судьба Венгрии в случае победы Кошута – при лучшем раскладе, это монархия с приглашенным на трон королем, а при худшем – шляхетская республика по образцу панской Польши. При должном маневрировании последний вариант можно было бы и не допустить. Но нет, внутренне Николай уже все для себя решил еще в конце апреля 1849 года: военной помощи австриякам – быть! Не потому, что он был великим стратегом. Просто перекройка границ Европы показалась ему слишком революционной идеей. Так что идея специальной военной операции уже вполне созрела, как и ее параметры. Корпуса должны быть достаточно многочисленны, чтобы самостоятельно выполнить поставленную задачу. И никакого присоединения к австрийским войскам. А тут бац – и в дамки! В смысле – одной дивизией, да в Вену.

И кто пострадал? Паскевич? Как бы не так. Больше всех досталось отставному хорунжему Косте Варваци, продолжавшему наблюдать за развитием событий из Кракова по заданию политической разведки. Из города, в одну минуту превратившегося в узловой центр перемещения русских войск. Его ближайший начальник советник посольства Фонтон припомнил, что до Вены накануне ее штурма Коста добрался вместе с австрийскими войсками по железной дороге. Вот Феликс Петрович и предложил использовать опыт цесарцев, а организацию сложной логистической операции свалил на своего приятеля и подчиненного Варваци, чтобы жизнь медом не казалась.

Если для прибывающих в Краков русских офицеров начался праздник – сплошные банкеты и балы с австрийцами, решившими не ударить в грязь лицом, – то для Косты – сущий ад. Чем только не пришлось заниматься! И переговорами с пруссаками, чтобы перевезли войска по своей территории за полцены[3]. И арестами подозрительных иностранцев – эмигранты толпами рвались в Венгрию. И погрузкой войск в вагоны: перебросить 13 тысяч солдат по железке – это вам не баран чихнул!

Неразбериха была страшной. Один нестроевой солдат даже попал под поезд – первая символическая в своей нелепости жертва будущей венгерской кампании. Войска размещали в открытых вагонах на продольных лавках. Огромным толпам зевак, провожавших отбывающие полки, казалось, что солдаты не сидят, а выстроены повзводно. «Виват, Руссы!», – кричали выстроившиеся шпалерами вдоль железной дороги прусские и австрийские немцы в живописных национальных костюмах.

Дивизия, вернее сводный отряд из разных полков, под командой генерала Панютина до Вены не добралась[4]. Ее задержали в моравском городке Унгариш-Градиш. Оказалось, что прямой угрозы австрийской столице вроде как бы и нет. Чего тогда стоили все эти «спасите-помогите» и уверения, что дорога каждая минута? Тихой сапой австрияки добились, чего хотели. Русское войско против своей воли таки оказалось под командованием венцев.

Неприятная вышла ситуация, особенно, для фельдмаршала. Осадочек, как говорится, остался. Но русская военная тройка уже понеслась в Европу, и ее уже не остановить. Правда, понеслась она отчего-то самым тихим шагом. Когда все-таки решились на СВО, до венгерской границы сводный экспедиционный корпус добирался целый месяц. Ныне Паскевич отчаянно боялся распылить свои силы, получив монарший втык за самоуправство.

Косте все так же было не продохнуть. В Краков продолжали прибывать все новые и новые части, чтобы следовать уже в Галицию. То приходилось объясняться с польскими магнатами, отчего генерал Ридигер выбрал для своего пребывания дом банкира Гецеля, а не особняки графа Потоцкого или графини Платер (Коста посоветовал, чтобы паны не зазнавались). То тормозить не в меру ретивых генералов, желавших отправить евреев-лазутчиков в Венгрию, а жен их держать под арестом, пока не вернутся. То подготавливать парадный банкет в Дворянском собрании. Собравшиеся там офицеры будто и не на войну собрались, а на праздник. Летнее путешествие с целью удовольствия, прогулка – таково было общее настроение.

— Уф, Тамара! Как же я устал! – признался жене отставной хорунжий, когда последние транзитеры из Варшавы наконец-то покинули Краков. – Не то обленился на вольных хлебах. Не то не по мне такая работа. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Сам не заметил, как превратился и в квартирмейстера, и в дипломата, и в мальчика на побегушках.

— Отдыхай, мой дорогой! Кажется, можно выдохнуть!

Раздавшийся стук с улицы в ворота, ведущие во внутренний дворик, ясно показал, что чета Варваци рано расслабилась. Коста встал с удобного кресла, с сожалением опустив на столик чашку с недопитым чаем.

— Кого там черт принес? Открывай, сова, медведь пришел?

— Сова? Медведь? – с подозрением посмотрела Тамара на мужа.

— Игра слов, дорогая. Всего лишь игра русских слов.

Он открыл калитку в воротах и остолбенел. Его взгляду предстала конная группа из всамделишных черкесов в сопровождении жандарма. Восемь горцев в запыленных чохах с газырями и высоких папахах с суконным верхом в цвет бешметов. Бурки по летнему времени приторочены к седлам. Ружья в меховых чехлах за плечами, кинжалы, шашки, пистолеты, заводные кони с вьюками – все, как полагается. Настоящая малая набеговая партия. Лишь жандарм несколько портил картину.

—Эээ… – промычал Коста, на мгновение решив, что по его душу пожаловали кровники из темиргоевцев, которые объявили Зелим-бею канлу больше десяти лет назад. – Чем обязан?

Он мысленно отругал себя, что снова шастает без оружия. Бахадур точно не одобрит.

— Получите! – грозно молвил жандарм и всучил Косте плотный пакет.

Отставной хорунжий его вскрыл. Быстро прочитал бумаги. И чуть не застонал вслух. Родное ведомство уведомляло своего секретного сотрудника, что его заботам препоручается восьмерка добровольцев с правого берега Кубани, вызвавшихся отправиться на войну в Венгрию.

«Расквартированный в Варшаве Кавказский конно-горский дивизион, входящий в состав Кавказского Сводно-Иррегулярного полка князя Бебутова, вот уже более десяти лет испытывает острую нехватку пополнения из желающих послужить Его Императорскому величеству. В связи с событиями в Европе еще в прошлом году был брошен клич среди воинственных горцев. Откликнулись кабардинцы и осетины из узденьских родов, собрав дополнительные две сотни под командой майора Кундухова. Ныне усиленный Конно-горский дивизион уже выдвинулся в Карпаты. Каково же было удивление штаба в Варшаве, когда туда прибыла своим ходом группа из восьми человек, представлявшая племена не вполне покорившихся горцев, хотя и из тех аулов, что перебрались на наш берег Кубани. Его Величество был тронут сим благородством и повелел оказать содействие славным воинам. Выбор по понятным причинам пал на вас, как на человека, обладающего обширными познаниями во всех тонкостях обхождения с черкесскими представителями. Государь находит весьма полезным не оттолкнуть протянутую руку помощи, но крепко ее пожать. Наместник Его Светлость князь Воронцов всемерно поддержал сие важное политическое решение. Посему вам поручается:

1. Доставить в действующие войска восьмерых добровольцев.

2. Остаться при кавказском сводном отряде на весь период военных действий в качестве вольноопределяющегося драгомана и следить за благонадежностью Конно-горского дивизиона, дабы исключить случаи перехода к врагу.

Подписано: тайный советник А. Сагтынский».

Сказать, что Коста был поражен – ничего не сказать! Вот так, за здорово живешь, превратиться в сексота? Да еще и на войну отправляют, хотя был уговор с подросшим в звании шефом русской внешней разведки. Нечего сказать: подсуропил его Превосходительство! От резкого отказа Варваци удержало две момента. Во-первых, не дело с порога гнать гостей с Кавказа, пусть и непрошенных. Во-вторых, к письму прилагалась записка все того же Адама Александровича, и стоило сперва с ней ознакомиться, прежде чем послать к черту всю Российскую Империю!

Частное письмо Сагтынского было составлено в максимально обтекаемых выражениях. Сквозь строчки читалось примерно так: я понимаю, что нарушаю нашу договоренность и слово, данное Тамаре Георгиевне, что больше никакой войны. Но что поделать, раз она началась? Выбрал из двух зол наименьшее. Ваша новая роль пусть и покажется вам стрельбой из пушки по воробьям, но зато лично участвовать в боевых действиях нет никакой необходимости. Считайте новое назначение своей легендой. Третьему Отделению не помешают свои глаза и уши на фронте. И кто знает, как повернутся события? Ваше знание европейских языков, особенно, немецкого, обязательно пригодятся во время будущих мирных переговоров, как и ваш опыт и понимание политической ситуации. Особенно в разрезе грядущих трудностей во взаимоотношениях с цесарцами.

Ну, дела! Вроде и в грязь лицом макнули, и облизали. Коста не вчера родился, чтоб не сообразить: царь-батюшка про него не забыл и вот-вот прижал бы к ногтю. Отчего не служишь в военную страду, сукин ты сын?! Поручение Сагтынского выводило отставного хорунжего из-под удара.

Но лично участвовать в том бардаке, который замутил император?! Ох, как серпом по известному месту вся эта история.

— Унтер-офицер! – обратился Коста к жандарму. – Вы можете быть свободны.

— Что случилось, дорогой? – окликнула Косту подошедшая Тамара.

— У нас гости! Быстро позови Бахадура! Нужно обеденный зал превратить в кунацкую. Стол к стене. Стулья – на вынос. На полы ковры и подушки, да побольше. Дальше я подскажу, что делать. Ах, да! Скажи Манане, чтобы мясо не солила. Пусть тузлук готовит, крепко соленый бульон с травами, чесноком и перцем. И кухарку пулей на рынок – мед, кур, зелени побольше, овощей. Картошки не нужно. И никакой свинины! Баранину и телятину во всех видах!

— Не волнуйся! Все устроим! Гости останутся довольны! – быстро проговорила Тамара и убежала.

— Здравствуйте, гости дорогие! – обратился Коста по-турецки к черкесам. – Гость в дом – посланник Аллаха!

— Мир вашему дому, уважаемый Зелим-бей! Благоденствия домочадцам!

— С приходом гостя придет и достаток! – ответил на автомате Коста, совершенно не удивившись, что к нему обратились по его имени, под которым он был известен в Черкесии.

Горцы слезли с коней. Каждый по очереди подошел к Зелим-бею, и с каждым он обменялся похлопываниями по спине. Даже с самым младшим, с юношей, у которого едва пробился пушок под носом. Кого-то он смутно напоминал, но вот кого? В приветственной суете Коста не смог сразу понять.

Каретного сарая и лошадиных стойл в доме, выделенном семейству Варваци для проживания, не было. Для размещения коней арендовалась конюшня на соседней улице. Коста порадовался тому, что войска покинули Краков и стало посвободнее. Бахадур отправился с юношей отвести на ночевку освобождённых от вьюков красавцев-кабардинцев. С ними пошел и один из горцев проследить, чтобы правильно обиходили коней после долгого похода. Остальные прошли во внутренний двор. Зацокали при виде арочных галерей, напомнивших им любимые террасы.

— Попрошу немного времени, уважаемые, чтобы подготовили кунацкую.

— Еу, еу! Неужели в таком доме есть кунацкая?!

— Не такая, как дома, конечно! Но что-нибудь придумаем. Прошу прощения за бестактность: нет ли среди вас людей из Темиргоя?

— Нет, уважаемый. Мы из аулов, что под рукой князя Могукорова. Он вам привет передал.

Коста удовлетворенно кивнул. И камень с души упал, и приятно добрую весточку с берегов Кубани получить.

— Вдохновились его рассказами о походах против Наполеона? В Европу-то он не попал.

— Все-то вы знаете, уважаемый Зелим-бей.

— Вынужден оставить вас на несколько минут. Отдам нужные распоряжения.

Коста бросился в дом. Там царила суета. Служанки бегали с подушками, обустраивая зал на кавказский манер. Тамара, как Штраус в Дворце танцев «Шпрель», энергично дирижировала процессом, разве что без скрипки.

— Дорогая! У нас проблема! Гостям нужно вымыть ноги!

— Манана справится! – отмахнулась жена. – Хотя ей на кухне хлопот хватает.

— Может, польки? Каждой по гульдену премии!

— Балуешь ты прислугу!

… Прием гостей вышел на славу с учетом всех обстоятельств. Не прошли даром Костины мытарства по черкесским аулам. Нахватался – этого у него не отнять. Помог вместе с Бахадуром освободить гостей от оружия. Развесил его по стенам рядом с древними мечами, при виде которых горцы хором сказали свое «еу!». Служанки, воодушевившись обещанной премией, вполне профессионально вымыли горцам ноги. На ковре постелили, за неимением низких столиков, красиво вышитую ткань, как принято в Грузии. Ее заставили блюдами с закусками и горячим в небольших чашах.

Гости принялись за угощение, не побрезговав и вином.

Коста за импровизированный стол не присел. Стоял у дверного косяка и внимательно смотрел, как едят горцы, всего ли в достатке. Все по обычаю. Никто не удивлялся. Наоборот, поступи он по-другому, адыги посчитали бы себя оскорбленными.

Юноша справился первым. Сполоснул руки в чаше. Вытер полотенцем. Спрятал в ножны подкинжальный ножик – единственный столовой прибор, которым пользовались черкесы.

— Достопочтенный батоно Зелим-бей! Не почтишь ли меня разговором с глазу на глаз? – спросил неожиданно по-грузински.

Коста встрепенулся. Что за новости? Откуда среди черкесов грузин?

— Пойдем воздухом подышим во дворик.

Вышли. Расселись на любимом Тамарином месте.

Тихо журчала вода в фонтане, освежая прогревшийся воздух.

— Не узнали меня, дядя Коста? – прервал молчание юноша.

Дядя Коста? Чудны дела твои, Господи.

— Ты… ты… – пытался сосредоточиться отставной хорунжий. Подскочил, – Ты же Давид!

— Он самый. Сын князя Сандро Гуриели.

— Какими судьбами?! Ты как здесь? Тамара, Тамара! Скорее иди сюда. Посмотри, кто к нам приехал! Смотрю, знакомое лицо, а вспомнить не могу. Я же тебя помню совсем ребенком. Тебе сколько было в 43-м, когда я в Петербург уехал?

— 13.

— Вах, совсем мужчиной стал!

— Дядя Коста! Постойте! У меня к вам серьезный разговор!

— Да подожди ты со своими разговорами! Это ж радость какая! Тамара! Ну, где же ты?

— Не надо тетю Тамару, дядя Коста. Давайте наедине пока поговорим.

— Что за тайны? – весело спросил обрадованный Варваци.

— Я свататься приехал, дядя Коста!

[1] Николаевский шлем из черной помповой кожи, впоследствии названный в прусской армии пикельхельмом, имел шишак по образцу горящей гренады (гранаты).

[2] 18-летний Франц-Иосиф стал императором Австрии, королем Богемии и Апостолическим королем Венгрии 2-го декабря 1848 г., когда Фердинанд I отрекся в его пользу от трона и отправился сажать капусту под Прагой. Тот самый кайзер, который ввергнет мир в Первую мировую войну.

[3] Ж/д дорога Краков-Вена частично проходила по территории тогдашней Пруссии.

[4] Если по уму, то командовать отрядом должен был не генерал-адъютант Панютин, а генерал-лейтенант А.П. Лиснецкий. Из его дивизии взяли три полка против одного Панютинского. Но Паскевич посчитал, что у Лиснецкого меньше военной опытности и иностранными языками не владеет. Забавное обоснование своего выбора, да? Еще добавим: ж/д переброска сводной дивизии стала первым опытом подобного рода в РИ.