Лети, моя Хумай!

Превратиться в птицу легко. Достаточно закрыть глаза, раскинуть в стороны руки и побежать. На первых трех шагах по телу пройдет мелкая дрожь, и легкие наполнятся воздухом, на четвертом – тело станет легче. На пятом ты окажешься в воздухе. Шея вытянется, руки станут тоньше, ноги стремительно сожмутся в размерах и превратятся в черные жесткие лапы. Одновременно тебя окутает яркая вспышка света, а по всему телу пробегут мурашки, и оно враз покроется белым оперением. Шестого шага уже не будет: ты полетишь. Легкое онемение кожи к этому моменту пройдет, лишь перья сначала будут щекотать до смеха. Но рассмеяться не получится – из тонкого длинного горла вырвется долгий лебединый крик. И вот ты уже птица, белая лебедушка Хумай. И никто, никто на этом свете, кроме твоих родных, не отличит тебя от другого лебедя.

— Твои глаза ни с чем не спутать, Хумай. – любил говорить ей отец. – И взгляд, и горделивый стан своей дочери я узнаю из тысячи, даже если она в обличье птицы.

Она надеялась, что сердце Самрау почует, в какую беду попала его дочь, и он успеет прилететь до того, как будет уже поздно. Хумай то и дело поднимала голову и всматривалась в небеса, стараясь отыскать его грозную фигуру, летящую к ней на помощь. Но небо до самого горизонта было предательски чистым. «Ах, отец… – мысленно обратилась она к нему в который раз. – Приди, отец! Помоги выпутаться из ловушки, в которую попалась по глупости».

Превратиться в птицу легко. Легко летать в вышине под ласковым взглядом Матери-Солнца. Легко нежиться на прозрачной водной глади. Но стоит тебе устать в долгом полете, то превратиться обратно в человека не получится, пока не наберешься сил. Уставшее тело не может меняться так быстро. Уставшую птицу легко поймать.

Она и сама не поняла, как не заметила этих диких мальчишек, набросивших на нее сети. Охотники подкрались бесшумно, словно не люди, а тени скользили по траве, и поймали ее в одно мгновение, как только она опустилась на небольшое озерцо, окруженное деревьями и густым кустарником. По всей видимости они скрывались в кустах, выжидая пока не зазевается зверь или птица, и увидев, как лебедушка собирается сесть на водную гладь, тут же накинули на нее сети. От страха лебедушка забилась, пытаясь вырваться из плена, и мальчики для пущей надежности туго перетянули ее лапки грубой веревкой, которая больно впилась в кожу.

«Не нужно было лететь весь день без отдыха!» – в который раз мысленно корила себя Хумай. Дался ей этот заброшенный, пустынный край, лежащий посреди бесконечного моря! Но любопытство так разъедало её после того, как она подслушала разговор отца с заезжим кунаком, утверждавшим, что в этом краю нет Смерти, что она забыла о нем много лет назад и что здесь никто из людей не живет. Как же он ошибался! И люди здесь живут, и сами они смерть для всего живого.

Хумай попыталась резко вырваться из ловушки, надеясь, что мальчики зазеваются и ей удастся осуществить побег, но один из них грубо схватил ее за крылья, сжав при этом правое с такой силой, что кость надломилась и разрезала кожу. Тут же острая боль пронзила всё её тело, отчего у нее потемнело в глазах, и она резко вскрикнула.

— Полегче, Шульген! – сердито крикнул мальчишка чуть ниже ростом. – Ты сделал птице больно.

— Больно?! – рассмеялся Шульген. – Это наш ужин, брат, и скоро ей станет ещё больнее.

Раненное крыло будто жгло всё тело Хумай, она в ужасе смотрела на выступившую кровь и понимала, что улететь самостоятельно она не сможет, и перевоплотиться обратно – тоже. Услышав, как смеётся один из мальчиков и называет её их ужином, Хумай почувствовала сильную пульсацию внизу живота и дикую тошноту, от которой у нее закружилась голова. На мгновение ей стало трудно дышать, но она быстро поборола ужас, охвативший её, и уже собралась было заговорить с теми, кто её поймал, как вдруг из-за деревьев вышли мужчина и женщина. Седые, с сеткой морщин на лицах, оба очень похожие друг на друга, словно близнецы. Хумай сначала не поняла, сыновьями или внуками были им мальчики – слишком они были стары для роли отца и матери. Но вскоре ей стало ясно, что всё-таки это их дети.

— Смотрите, не упустите птицу. – приказал мужчина. – Это единственная наша добыча на сегодня.

При его появлении старший мальчик притих и сменил грубый тон на заискивающий:

— Не беспокойся, отец. Я крепко её держу.

— Ты перестарался и, кажется, сломал ей крыло! – возмутился младший.

— Урал. – мужчина посмотрел на него долгим взглядом. – Это наша пища.

— И что? – насупился младший сын. – Она такая же живая, как и ты. Как и я. – с этими словами он подошел к брату и бережно забрал птицу из его рук.

Мужчина оставил без внимания реплику сына. Взглянув на небо, он заторопил детей и жену:

— Пора возвращаться, скоро стемнеет.

Все четверо, больше не проронив ни слова, вышли на еле заметную тропу и направились в сторону заходящего солнца. Лебёдушка, вытянув шею, словно пыталась поймать его еле видные предвечерние лучи, превозмогая острую боль в крыле. «Ах, матушка… – молилась она про себя. – Задержись еще хоть немного, не уплывай за горизонт… Найди своё нерадивое дитя, помоги мне выбраться на волю, матушка…». Но солнце, не услышав ее молитвы, окончательно скрылось за горами. И сразу же со всех сторон стали подползать угрюмые вечерние сумерки, охватывая своими щупальцами всю долину, через которую лежал путь.

Выход к долине проходил через густую чащу леса, которая пугала Хумай. Никогда она еще не видела столь недружелюбный лес. Огромные сосны, раскинув свои старые лапы, жутко скрипели и стонали, будто жалуясь на долгую жизнь. Внезапный резкий ветер устрашающе завывал где-то наверху, волнуя кроны высоких тополей. Временами слышалось рычание диких зверей, скрывающихся в густых зарослях. Где-то вдали ухнула три раза сова, извещая о своём выходе на охоту. Ей в ответ раскаркалась стая ворон на старом дубе, и тут же взметнулась ввысь, оглашая окрестности громкими гортанными криками и неистовым хлопаньем крыльев. Эхо тут же поймало эти будоражащие кровь звуки и, казалось, намеренно усилило их, распространяя всё дальше и дальше к долине.

Однако, казалось, людей, что ее поймали, нисколько не волновал лес, через который они шли уверенным шагом. «Они здесь главные. – поняла Хумай. – Они сами смерть всему живому.» – вновь повторила она про себя пришедшую недавно ей в голову мысль.

Хумай взглянула на больное крыло. С него медленно стекали капли ее густой крови. Младший мальчишка, несший ее бережно на руках, приложил к крылу лист подорожника, а она и не заметила. Его руки были вымазаны её кровью, но он не обращал на это никакого внимания. «Он привык. – подумала Хумай. – Кровь для него – обычное дело.». Она осторожно оглядела крыло. Рана, из которой стекала кровь, набухла, из нее торчала кость, которая, как показалось Хумай, была треснута. Сама она не одолеет такое расстояние, это было ясно. Даже, если она сумеет убедить их отпустить ее, нельзя пережидать здесь, пока поправится крыло. Нужно вызвать подмогу, но очень осторожно.

Несший ее Урал, будто чувствуя страх птицы, погладил ее по спине своей огромной тяжелой ладонью, стараясь не задеть сломанное крыло:

— Не бойся, птица. Не бойся.

Хумай осторожно подняла голову и посмотрела ему в глаза. В них не было жестокости. То был взгляд честного и справедливого батыра. С виду он был еще мальчишкой лет двенадцати-тринадцати, но в нем уже сидел дух великого воина. Хумай наитием почуяла эту необыкновенную силу. Его тело уже начало принимать черты батыра – широкие плечи, узкий таз, могучая грудь. Лицо у него было резко очерченное, тяжелая квадратная челюсть делала его на вид старше, выразительные скулы и раскосые глаза придавали какой-то дикой привлекательности всему облику мальчишки, скупая улыбка и складка между нахмурившихся бровей говорили о том, что он чем-то постоянно озабочен.

Заметив ее интерес, Урал в свою очередь взглянул на нее. Птица не отвела глаз, разглядывая его в упор. Никогда доселе никто из пойманных им живых существ не смотрел на него так. В умирающем взгляде животных читалось, что угодно, но только не интерес. Чаще всего это был бессмысленный взгляд, направленный неизвестно куда. Иногда хищники, умирая, исходили злобой, которая была животной агрессией. Они видели в нем противника, который их поборол, но не человека. Ни одна пойманная птица не ждала так покорно своей участи, все они судорожно бились в его руках, пытаясь вырваться и улететь, и ни одна птица не смотрела на него внимательным взглядом. Лебедушка же разглядывала его так, словно изучала. Урал невольно поёжился под ее взглядом и первым отвел глаза.

— Ты не простая птица. – наконец сказал он и вновь посмотрел на нее.

Хумай лишь коротко кивнула в ответ. Она понимала, что убедить нужно не мальчишку, а отца. Ей не хотелось тратить силы на пустые разговоры. Крыло нещадно болело, и с каждой секундой она слабела, поэтому выжидала момент, чтобы заговорить с седым мужчиной.

Лес кончился внезапно, и им открылась долина, окруженная горами. Тут же в нос ударил сладкий тягучий запах лесных ягод, смешанный с еле уловимым ароматом душицы и зверобоя. Хумай вспомнила, как они с Айхылу прошлым летом лакомились ягодами на точно таком же поле. На нем так же росли душица и зверобой, и они нарвали их домой целую охапку, чтобы высушить и пить травяной чай.

До гор шли уже практически в темноте. Хумай к этому времени окончательно обессилила от острой боли, временами она теряла сознание, что очень беспокоило несшего ее мальчишку. Он бережно гладил ее по голове, которую аккуратно уложил себе на предплечье. К этому моменту Урал окончательно решил, что эту птицу не даст в обиду ни брату, ни отцу. Он и сам не понимал, что же так тронуло его в ней – то ли взгляд ее, полный боли и такой осознанный, то ли сломанное нерадивым братом крыло.

Наконец они подошли к подножию небольшой горы. На небольшом возвышении зияло отверстие – вход в пещеру, их жилище. Перед входом была небольшая площадка, на которой находился большой плоский камень и бревна вокруг него. Камень служил им обеденным столом, на нем же они обычно свежевали тушки убиты животных и готовили скудную еду. Мужчина коротко кивнул Шульгену, и тот сразу подскочил и стал убирать утварь, что лежала на камне, без слов поняв отца. Урал молча смотрел, как Шульген готовит место для отца, чтобы тот разделал белую лебёдушку, обмякшую на его грубых мозолистых ладонях. Он чувствовал, как внутри у него скапливается злость на отца и брата такой силы, что он готов был вступить с ними в схватку. Урал осмотрел птицу – она лежала, еле дыша и чуть прикрыв глаза. Крыло было болезненно набухшим, хоть кровь уже перестала сочиться. Урал вновь ласково погладил птицу, как будто хотел, чтобы она поняла, что он не даст ее в обиду.

От его прикосновений Хумай вынырнула из тьмы, в которую она погружалась как в вязкую топь. Крыло ныло так, что уже не было сил оставаться в сознании. Едва она открыла глаза, как резко вспомнила, что произошло. Она взглянула с надеждой на небо, дышащее прохладой летней ночи где-то далеко над головой и украшенное первыми робко сияющими звездами. Хумай горько вздохнула и тут же вздрогнула от раздавшегося внезапно голоса мужчины:

— Наточи мой нож, Шульген. – сказал отец мальчиков и скрылся в пещере.

Шульген, криво ухмыльнувшись, стал точить длинный отцовский нож о большой каменный брусок. При этом время от времени он посматривал на Урала, всё так же державшего лебедь в руках, и одаривал их обоих недоброй улыбкой. Хумай не могла отвести глаз от ножа, который равномерно, с визгом и скрежетом, неторопливо двигался по бруску камня. Страх сковал ее сердце, и ей казалось, что она потеряла дар речи.

Когда отец показался в дверях, проверяя выполнил ли его просьбу старший сын, Урал окликнул его:

— Отец.

— Что? – по недовольному тону отца было понятно, что он уже понял, о чем поведет речь его сын.

Урал смущенно замолчал, не зная, какие слова подобрать, чтобы рассказать отцу о коротком диалоге, произошедшим между ним и птицей. Она до сих пор никак больше не показала, что не простая птица, а продолжала молчать, поэтому он допускал мысль, что её кивок мог померещиться ему.

— Отец… – Урал смущенно улыбнулся. – Не надо трогать птицу…

Но раздавшийся внезапно тихий женский голос перебил его:

— Спасибо, батыр. Но позволь мне самой объясниться с твоим отцом. – лебедушка говорила из последних сил, но и так голос ее был прекрасен словно журчание весеннего ручья в горах. – Я не земная птица, и я не сирота. Родом я из Страны птиц, которой правит отец мой, падишах Самрау. Когда-то давным-давно, когда еще никто из людей не жил на этом свете, он искал себе пару, но не найдя ее на земле, он воспарил в небо, и, увидев Луну и Солнце, в обеих влюбился, и каждая подарила ему по дочери. Моя мать – солнышко по имени Кояш, все вы знаете ее, всем вам светит она день деньской. Меня же зовут Хумай, стоит мне распустить мои золотистые волосы, как с них льется свет днем – на землю, а ночью я посылаю лучи самой Луне. Я прошу вас: отпустите меня во имя отца моего и матери моей, дающей вам свет и тепло. Вы не сможете меня съесть, даже если разорвете на части, сжуете и проглотите – в младенчестве мать омыла меня из Родника Жизни, подарив мне бессмертие. Мой отец, падишах Самрау, всё равно найдет меня и спасет. Прошу вас: отпустите меня на волю.

Сказав последние слова, лебедушка расплакалась. Никогда в жизни ей не приходилось кого бы то ни было молить о пощаде – это унижало, растаптывало её достоинство и будто уничтожало изнутри. Никто никогда не причинял ей боли, и впервые в жизни она видела свою кровь.

Отец батыров долго молчал, в упор рассматривая Хумай.

— Я никогда не слышал ни о твоем отце, ни о тебе. – наконец произнес он хриплым голосом.

Хумай кивнула:

— Возможно. Но, может, ты слышал, что на свете есть Родник Жизни?

— Это я слышал. – осторожно ответил ей мужчина.

— Ты можешь перерезать мне горло и вкусить моего мяса, но не переварится оно в тебе. Камнем ляжет оно в твоей утробе и утробе твоих детей! Отпусти меня, старик, я вернусь в родную страну, к своей семье, а вам в знак благодарности я укажу путь к Роднику Жизни.

Старик молчал, задумчиво перебирая седую бороду. Ничего он не ответил белой лебедушке Хумай, лишь отозвал в сторону жену и детей, чтобы держать совет, как быть.

— Птицу надо отпустить. – упрямо заявил Урал и сильнее сдвинул брови.

Шульген зло рассмеялся ему в лицо:

— А чем ты собрался ужинать, брат?!

— На сегодня ужина у нас хватит. – впервые заговорила их мать.

При этих словах Урал торопливо сжал её руку, а Шульген с возмущением повернулся к отцу:

— Да мало ли какая это птица! Если б она была волшебной, то мы бы не смогли ее поймать, или она уже давно бы сбежала при помощи своего волшебства. Но она до сих пор здесь! Интересно получается! Отец, съедим её, не упускай наш ужин.

— Шульген, ты сломал ей крыло! – в который раз напомнил ему Урал. – У нее нет сил ни на что. Ты посмотри, крыло треснуло, и с него льется кровь! – при этом он махнул рукой в сторону птицы, которая сидела очень тихо, прикрыв глаза.

— Она наобещала какой-то Родник Жизни, и ты ей поверил! – зло бросил ему в лицо Шульген. – Что это вообще такое, этот родник? Кто его видел? Почему мы должны верить, что она в нем искупалась и теперь бессмертна? Очень мне интересно посмотреть, как она воскреснет после того, как отец отрубит ей голову. – при этих словах Шульген, довольный своей шуткой, захохотал.

Но мать, поджав губы, сердито сказала:

— Родник Жизни, или Яншишма, вовсе не выдумка. По всему миру идет Смерть, пожиная свои плоды и питаясь человеческой ненавистью и злобой. Служат ей не только люди с черным сердцем, но и дивы, и змеи. Пока она набивает утробу в тех землях, где поселилось зло, и забыла о нашем крае, но когда-нибудь она придет и за нами. И так выкосит весь наш мир. Когда-то мы с вашим отцом жили среди людей на благодатной земле, да только напали на те земли дивы и змеи и выжгли ее, изгнали нас. Лишь Яншишма в силах остановить их, и вам, сыновья, однажды придется оседлать львов и пойти искать Родник, чтобы вернуть жизнь в погибшие земли.

— Ты права, – кивнул старик. – Мы наловим себе еще еды, так что не будем шутить с судьбой. Вдруг птица действительно поможет нам и укажет, где искать Родник Жизни.

— Ты что, отец, в самом деле хочешь нас отправить на его поиски? – удивился Шульген.

Но его вопрос остался без ответа. Старик кивнул Уралу, чтобы он оповестил птицу, что они ее отпустят. Тот с готовностью подошел к ней и молвил, глядя ей в глаза:

— Не бойся. Мы отпустим тебя. Я сам отведу тебя к твоему отцу, ведь ты передвигаться не в состоянии. Только подожди немного, я перекушу, и мы сразу выдвинемся в путь.

Хумай ничего ему не ответила. Её пугал Шульген, который не спускал с неё злых глаз, поэтому нужно было сделать всё быстро и не прогадать момент.

Урал, довольный, присоединился к своей семье, которая села за поздний ужин.

Хумай внимательно наблюдала за ними. Видно было, что они давно не ели и очень проголодались. Еда увлекла их настолько, что все, включая и Шульгена, забыли на какое-то время о ней. Тогда она, стараясь унять нервную дрожь в теле, осторожно вытащила три пера из здорового крыла, и обмакнула их в кровь, что сочилась из сломанного. Совершив этот магический обряд, которому некогда обучил её отец, Хумай замерла, прислушиваясь к ночной тиши.

«Если однажды ты попадешь в беду, – сказал он ей, когда она была ещё ребенком, – а я не успею прийти к тебе на выручку, омой три пера своих кровью, и в тот же миг явятся к тебе три моих самых сильных лебедя. Они спасут тебя из любой беды.». Тогда она засмеялась в ответ, уверив его, что с ней никогда ничего страшного не произойдет. Но отец лишь покачал головой, словно упрекая ее в беспечности. Хумай казалось, что и в других землях всё должно быть устроено так, как в стране её отца, где царили порядок и добродетель. Но как же она ошибалась, ей стало ясно только сейчас.

Лебедушка, затаив дыхание, продолжала вслушиваться в звуки ночи этой странной затерянной земли, но ничего такого, что могло бы ей внушить надежду на то, что ритуал сработал, не слышала: лишь где-то далеко плакала ночная птица, тихо жужжали сверчки в траве да громко чавкал голодный Шульген. Она совсем было уже приуныла, когда вдруг по поляне пронесся тихий шепот ветра. Он обдул ее сломанное крыло мягко и ласково, тихо прошелестев что-то ей на ухо. Хумай подняла голову, разглядывая звездное небо. Оно было иссиня-черным, словно бархатным. По нему важно плыл месяц в окружении таинственно мерцающих звезд, освещая землю. Вдруг что-то блеснуло высоко в небе,, а затем стремительно и бесшумно ринулось на землю. Сердце лебедушки подпрыгнуло и забилось: наконец-то!

Люди за трапезой до сих пор ничего не подозрительного не слышали, разбавляя свой ужин оживленным разговором. Хумай осторожно посмотрела на Урала, который спиной почувствовав её взгляд, медленно обернулся на нее. Сердце её бешено застучало, в голове пронеслись хаотичные мысли о том, что мальчик сорвет побег и окажется проворнее лебедей. Но Урал спокойно наблюдал, как рядом с ней внезапно очутились три лебедя и, мгновенно подхватив ее, вновь взлетели в ночное тихое небо. Всё произошло настолько быстро, что она лишь краем глаза успела увидеть, как подскочил Шульген и подбежал к тому месту, где она только что сидела.

Лебеди летели всю ночь, предварительно пересадив Хумай на носилки, которые они сделали на берегу того озера, где она была поймана маленькими батырами. Боль к этому времени стала нестерпимой настолько, что лебедушка не в состоянии была даже говорить.