Лето. Солнце. Пересмешки

Название деревни – как фамилия. Услышал ее – и тут же представил ее обладателя (ну, или в случае с деревней – жителя). Иванов – значит, серый, неприметный, усредненный, Волкодавов – значит, здоровенный мужик с кулаками-гирями, Лисицын – значит, хитрый, пронырливый и непременно с тонким, хрящеватым носом. Точно так же и с деревней. Согласитесь, кто в вашем представлении будет наиболее приятным в общении: тот, кто приехал из деревни, скажем, Соловьи или тот, что с Верхних Бирюков? То-то.

Вот и людей из наших Пересмешек тоже, наверное, считают веселыми и жизнерадостными людьми, с широкой улыбкой идущими по жизни. И если так можно сказать не про всех…

То про меня – можно.

Видите вон того мальчишку, деловито пылящего босыми ногами по проселку, идущему между ячменных полей? Да-да, вон того, чернявого, как цыган и загорелого, как вороненок.

Это я.

И пусть на мне нет ботинок – да и кому они вообще нужны, летом-то? – мешковатые штаны не по размеру так и норовят свалиться с тощего живота, а белая рубашка скорее – светло-серая, мне это не мешает радоваться жизни, с той самой искренней улыбкой, которая представляется при слове «Пересмешки». В конце концов: мне, за мои-то тридцать лет, приходилось встречаться с всякими неприятными вещами, из которых «некрутая» одежда – минимум миниморум. Тем более, я и раньше-то на свою одежду особого внимания не обращал, вполне мог выйти в супермаркет в домашних тапках с заячьими ушами…

Кстати, если кому-то показалось, что «мальчишка тридцати лет» - это как-то чересчур (взрослеть все же нужно пораньше), да и не тянет веселый гуляка на тридцатник – максимум, лет на одиннадцать (вообще-то десять, но я высокий, в маму), то…

Всякое, знаете ли, бывает.

Например, если вы – старый хиккан, выползающий из квартиры только раз в неделю в магазин, а в остальное время ведущий малоподвижный образ жизни, заключающийся в сидении за компом или валянии на диване и чтении скачанных из интернета книг – не поддавайтесь на уговоры родственников хоть раз вылезти из норы и отправиться на пляж, это ловушка. А если уж согласились – ни в коем случаем, разжарившись на песочке, не прыгайте в реку, чтобы «охладиться». Иначе сердечко клинанет и ваша жирная тушка всплывет кверху белым брюхом.

А если вы – десятилетний мальчишка, нашедший в совхозной библиотеке справочник электромонтера и решивший по нему исправить искрящую розетку, то хотя бы отключайте свет перед этим. Нет, не выключателем лампочки щелкните, а пробки выкрутите. Ну а если все же решили, что раз лампочка не горит, то и в розетке тока нет – не проверяйте наличие тока сразу двумя руками. Да, в справочнике об этом ни слова, но делать так все же не надо. Иначе ток замкнется через ваше тощее тельце, сердечко остановится – а когда забьется вновь, вас в вашей голове уже не будет.

Там буду я.

Кстати, если вы решили, что слово «совхозная» вставлено для красного словца – обломитесь. Как я обломился, когда осознал, что я теперь какой-то мелкий дрищ, а вокруг меня – Советский Союз конца шестидесятых. Тот самый Союз, который я даже краем не застал, родившись в 1992 году.

Поле закончилось – местность тут лесистая и поля небольшие – на мосту через речушку стояли два пересмешинских мальчишки, лет пятнадцати, и хмуро смотрели, как течение потихоньку сносит поплавки из гусиного пера.

- Привет, Кис, - мрачно сказал Петька Барсук. Вовка, его брат, тоже Барсук, хотя фамилия у них и вовсе Васильевы, так же мрачно кивнул.

Не клюет, видимо.

Я жизнерадостно поздоровался и пошуршал дальше, отчего настроение у них и вовсе испортилось.

Братья Барсуки – известные шпанюки и задиры, и не преминули бы отвесить любому прохожему мелкому пацану щелбан или пинок, просто потому что настроение плохое и вообще «А чего это он?!».

Любому. Но не мне.

Меня местная шпана опасается трогать. Нет, это не я такой страшный, просто у меня есть Батя.

Батю боятся все.

На вид он не страшный – обычный человек, сорока годов, среднего роста, узколицый, жилистый, в сапогах, пиджаке и кепке (и в штанах тоже, юмористы), пьет мало, в драки не лезет, матом не орет, и вообще предпочитает говорить тихо и веско. Из тех, что называют «золотые руки», Батя слесарит в совхозных мастерских и, я уверен, может подковать блоху, если ему это зачем-то понадобится. А причина, по которой Батю боятся, написана как раз на его руках. Буквами «КОЛЯ» на пальцах и солнышком с надписью «СЕВЕР». Сейчас не те времена, когда татухи бьют себе даже училки и полицейские, сейчас наколки встречаются в основном только у моряков и уголовников. А к морю мой Батя никогда и не приближался.

Забавно, кстати – в прошлой жизни у меня родственников, считай, что и не было. Ребенком я был единственным, других детей папа с мамой не хотели, да и меня неизвестно зачем завели – не хотелось бы думать, что в семье индейцев меня звали бы Рваная Резина – потому что обращались со мной… наверное, как с домашним питомцем. Главное, чтобы был сыт и одет, на остальное – пофиг. Получил в школе пятерку – ага. Получил двойку – ага. Подрался и получил фингал – ага. Подрался и поставил фингал – ага. Когда мне исполнилось восемнадцать, дорогие родители с плохо скрываемым облегчением объявили мне, что я теперь совершенно взрослый, могу жить самостоятельно, поэтому – добро пожаловать отсюда. Видимо, из-за такого «воспитания» мне общение с другими людьми никогда и не требовалось. А тут – не просто семья, а целая семьища.

Помимо Бати есть еще мама Ира – а как Батю зовут, я до сих пор не знаю, я тут только месяц и за это время его никто по имени не называл – две сестры, старшая Ленка и младшая Катька. И всё это в одном доме. А помимо них есть еще бабушка Глаша, мамина мама, дядька Пётр, мамин брат, дядька Петька, который младше дядьки Петра на десять лет, но при этом – его и мамин дядька, а мне двоюродный дед, значит. И это не считая другой, совсем уже семиводнокиселевой родни.

Мама Ира, кстати, может быть еще одной причиной, по которой меня побаиваются. Высокая, длинноногая, худощавая, деревенское прозвище – Страус. Получила его мама после войны, когда одним ударом своей длинной ноги в грудь вырубила одного чересчур назойливого ухажера за сельским клубом. Но побаиваются ее не за это, а за то, что, по слухам, ее бабушка Ольга, моя прабабушка, значит, перед смертью передала маме свою ведьминскую силу. Не знаю, при мне мама Ира на метле не летала и суп из змеиных голов и жабьих лапок не варила. Но так говорят.

Ленка старше меня на семь лет и в этом году торжественно закончила нашу Пересмешинскую школу, отправившись поступать в медицинское училище на фельдшера, собираясь вернуться и работать в нашем деревенском медпункте. А Катька, наоборот, на два года младше меня и вовсе не такая шебутная, как остальная семейка, наоборот, тихая и молчаливая, отчего другая малышня ее иногда обижает. Приходится приходить грозному старшему брату и причинять справедливость. Катьку я стараюсь поддерживать, помогать и даже на день рождения, который был у нее две недели назад, в день защиты детей, подарил ей купальник, который сшил собственноручно.

Думаете, взрослому человеку в теле ребенка должно быть неинтересно с малышней, да и вообще – я должен быть серьезным, яжевзрослый? Ага, сейчас. Я тоже эти книжки читал, про то как взрослый в прошлое переносится, и ребенком становится. Серьезным таким, аж зубы сводит, на перемене в догонялки не поиграет, учителям на неточности в учебниках указывает, и все взрослые с ним прям как с взрослым общаются. Ага, сейчас, часть вторая. Тело – оно-то не взрослого, ребенка. А гены пальцем не задавишь. Мой предшественник, Лешка-Кис, был ребенком до крайности шебутным и подвижным. А я-прежний – наоборот, до той же крайности ленивым и неторопливым. И вы думаете, что Лешка-Кис сразу станет серьезным только от того, что в его голове теперь живет старый толстый хикки? Я вас умоляю. Тело прямо-таки само просится бегать, прыгать, лазать через заборы, таскать девчонок за косы и ловить раков в лесной реке. Сидеть за книжкой оно категорически не согласно.

Правда, надо признать, что и обычным ребенком я все же не стал. Разум – он тоже, знаете ли, не просто так болтается. Получился из нас с Лешкой такой себе мутант, невзрослый-неребенок. Взять тот же купальник, который я Катьке подарил. Ребенку идея такого подарка и в голову бы не пришла, шить сестре купальник, а если бы и пришла, то получилось бы страшное, кривое и косое поделие. Ну а взрослый бы и вовсе не стал бы дарить купальник, если бы не думал, что он девочке нужен. У меня же теперь все просто: «А не подарить ли Катьке купальник, вдруг он ей нужен? А давай! А где взять? А сшить!». От Лешки у меня – куча идей, от меня самого – тщательность их воплощения. Видите где-нибудь здесь слово «логичность»? Правильно, его нет.

Так что с одинаковым энтузиазмом и интересом я теперь могу выпиливать себе деревянный пистолет для игры в войнушку – и с азартом в нее играть потом – и, например, мастерить что-нибудь в хозяйство…

Вот, скажем…

Я остановился и обошел находку вокруг. Ведро. Лежит посреди дороги. Хорошее ведро, оцинкованное, из толстой стали… вот только сплющенное в лепешку. Упало, наверное, с какого-нибудь совхозного грузовика – и прямо под колесо. Хозяин ведра вышел, посмотрел, плюнул, пнул ногой – и поехал дальше. Правильно, кому нужно смятое ведро?

Кому, кому, например, мне.

Я, правда, еще не знаю точно, что из него сделаю, но зато точно знаю, что такую ценную находку нужно прибрать. Вдруг кому-то еще понадобится.

Я поднял ведро и перебросил его через канаву на луг, на котором вдалеке паслись черно-белые коровы совхозного стада. Прямо за большой приметный камень, вылезший из земли неподалеку от дороги. Вот, теперь не забуду, где оно лежит, и потом обязательно вернусь за ним. Следом за ведром полетела дужка, найденная несколькими шагами дальше. Ну а я пошагал дальше.

Может, кого-то интересует вопрос, куда это я так бодро иду? Да я, честно говоря, и сам не знаю. Мало ли куда может отправиться деревенский мальчишка солнечным летним днем? Хочу – в лес, погулять среди берез и сосен, послушать кукушку, поискать грибы или ржавые немецкие каски. Хочу – в другую сторону, на речку, купаться до синих губ или ловить рыбу. Хочу – дойду до дороги, сяду на автобус и поеду до райцентра, благо до него и пешком-то час ходьбы. Хочу – сверну к Бате в мастерские, или на колхозную ферму, или заверну в библиотеку.

Много способов весело провести время, если ты ребенок, много.

Кто-то, может, и спросит, чего это я не следую примеру других людей, тех, что в прочитанных мною книжках попадали в СССР, в свое, ну или чужое, детство? Ну, давайте посмотрим, что они там делали.

Значитца, каждый правильный оказанец в прошлом должен (в порядке значимости) сделать следующее:

- навешать люлей обижавшим его школьным хулиганам;

- показать всем учителям, какой ты теперь умный;

- собрать гарем из симпатичных одноклассниц;

- найти клад, чтобы было много денег;

- приобрести себе крутую одежду, джинсы, например;

- покупать себе только качественные продукты;

- а, ну да, еще СССР спасти.

Из этого замечательного списка:

- люлей хулиганам мне вешать не надо, они меня и так не обижают;

- показывать свой умище мне негде, каникулы на дворе, да я и так не стал бы выделываться, я человек скромный;

- гарем мне по возрасту не положен, да сейчас и неинтересен;

- где лежат клады – я понятия не имею;

- крутая одежда мне и прошлой жизни нужна не была и в этой я прекрасно босиком похожу;

- качество продуктов того, кто мог съесть засохшую пиццу, согнав с нее тараканов, и так мало интересовало. А про качественный советский пломбир я ничего сказать не могу, мне сравнивать нечего (здесь пломбир не продается) и не с чем (я его и не ел никогда, я не люблю мороженое);

- спасать СССР… Нет, можно, наверное, только… Как? Написать письма про то, кто там где шпион? Так я этого не знаю. Предупредить про аварию в Чернобыле? Я даже не уверен, что ЧАЭС уже построили. Точно так же, как не уверен, что Чикатило еще не ходит в школу в качестве ученика. Да и будем честными – что может сделать деревенский мальчишка?

Вот и получается, что мне и делать-то нечего. Кроме как наслаждаться летом, солнцем и детством.

У меня – каникулы!