Лейтенант Игорёк

Из жизни ограниченного контингента советских войск
в Демократической Республике Афганистан.

Все звания, имена и фамилии изменены.
Совпадения с реальными лицами случайны, но правдоподобны.

1.

Лето в Афганистане – совсем не то, что в Сочи или Крыму. Солнце обжигает землю до звона. Жара высушивает всё тело, моментально вытягивая из него влагу, отчего чувство жажды сопровождает каждого солдата и офицера в течение всего дня.

Попытки облегчить пребывание на солнце, надев прямо на голое тело маскировочный костюм (их повсеместно зовут попросту «маскхалатами»), приводят к покраснению и облезанию кожи и визиту в медпункт за мазью от ожогов.

Ветер-«афганец», называемый местными жителями «кара-буран» (черная буря) или «боди шурави» (советский ветер), несущий тёмной стеной пыль и песок из района Кандагара, может дуть несколько дней кряду, занося всё вокруг настоящими барханами песка и закрывая небо для работы авиации.

Штабы частей рассылают шифровки с прогнозами погоды, на основании которых и планируется вся служебно-боевая деятельность подразделений, включая проводки колонн снабжения, выходы разведки и полёты вертолётов, ибо никакой дурак и отчаянный командир, что с нашей стороны, что у душманов, не станет высовывать нос из домов и укрытий в такую погоду.

Старший лейтенант Макаров, принявший должность командира роты взамен своего друга Лёхи Ершова, уехавшего в Союз, ждал прилёта вертушек.

В его новой роте освободилась должность командира взвода. Лейтенант Панин по прозвищу «Мичман» (в честь главного героя художественного фильма «Мичман Панин», а не в силу военно-морского прошлого) ушёл командовать разведвзводом.

И вот теперь, как сообщили в штабе батальона, новый офицер, направленный в роту Макарова, должен прибыть к месту службы персональным «бортом». Такое иногда практиковалось, хотя и не для доставки каких-то там лейтенантов.

Пара Ми-8, вздымая облака пыли и песка, приземлилась на «взлётку». Вслед за «Мишками» (которые иногда называли «голубями мира» за слабость вооружения и брони) опустилась пара «Крокодилов» (Ми-24) прикрытия.

Несущие винты вертолётов замедляли своё вращение неохотно и величаво. Поднятая вертушками пыль постепенно опускалась на выжженную траву и металлическую сетку ВПП.

Техники вертолётов выставили трапы и, обойдя свои машины по кругу, стали открывать задние люки и опускать аппарели для выгрузки груза. Заместитель командира батальона капитан Зуев во главе «банды» тыловиков и снабженцев направился к вертушкам принимать привезённое.

2.

В это время по приставной лестнице неторопливо, держа в руке здоровенный кожаный чемодан с блестящими замками, спустился офицер в новеньком х/б, берцах-«облегчёнках» и в солнцезащитных зеркальных очках-каплях под козырьком форменного кепи.

Сам Андрей Макаров, прибывший на базу чуть менее года назад, обошелся тогда дешёвым пластмассовым «дипломатом» и солдатским вещмешком, и такой чудесный, коричнево-кожаный чемоданище – «мечта оккупанта» вызвал у него чувство лёгкой зависти.

Подойдя к лейтенанту, он поприветствовал нового сослуживца:

– Добро пожаловать в Афган, лейтенант. Я твой командир роты старший лейтенант Макаров. Пойдем в штабной модуль к комбату представляться, а потом решим вопрос с размещением и прочими делами.

Андрея неприятно удивили слабое, безвольное рукопожатие и брезгливое, надменное выражение лица, с которым незнакомец осматривал территорию, окрестные горы, фигуры солдат, разгружавших вертолёты.

Но более всего его поразило высокомерие, с которым лейтенант обратился к проходящему мимо солдату: «Алё, боец! Бросил на хер мешок, подхватил мой чемодан и доставил его к штабу. И не дай тебе божЕ поцарапать или испачкать дорогую вещь!».

Все эти наблюдения и эмоции Андрей оставил при себе, сделав, однако, вывод, что нас, горемычных, «осчастливил» своим появлением генеральский сынок или отпрыск какого-нибудь крупного чиновника.

Приезд нового, свежего лица всегда вносит разнообразие в жизнь и быт маленького офицерского коллектива. Свежие слухи и сплетни с «Большой земли», училищные новости, поиск знакомых, разговоры о девушках, холодном пиве и мороженом – обычное явление для замкнутого мирка, затерянного в предгорьях Памира.

На вопросы лейтенант, представившийся Игорем Смолиным, отвечал неохотно: минимум сведений об училище и «придворной» воинской части, в которой прослужил около года до направления к нам. По его высокомерным и снисходительным, «через губу», репликам становилось понятно, что служить с ним будет не просто.

Наши мысли подтвердил и начальник штаба, присоединившийся в офицерской курилке к нам тем же вечером.

«Лейтенант Игорёк», как тут же окрестили нового офицера солдаты, был из семьи довольно высокопоставленного московского чиновника и после распределения из училища служил в привилегированной воинской части столичного гарнизона.

Скорее всего, для него служба в Афгане и тем более участие в боевых действиях должны были стать красивой строкой в личном деле и открыть неплохие карьерные перспективы. Но мы уже видели много разных людей и их разных поступков, и делать скоропалительные выводы не стоило.

Три недели Игорёк держался пусть и отстранённо, но вполне нормально, выполняя ежедневную работу и неся службу исправно, хоть и без усердия. Так продолжалось вплоть до его первого выхода на сопровождение колонны в составе роты.

3.

Как правило, первый бой изменяет в голове и солдата, и офицера очень многое. Адреналиновый шторм, бушующий в крови, стирает напрочь всё содержание инструктажей и теоретических знаний, полученных ранее, оставляя лишь рефлексы, вбитые в подкорку: упасть, откатиться в укрытие, стрелять в ответ.

При этом патроны в магазине автомата расходуются пугающе быстро, вылетая куда угодно, но только не в сторону цели, которую зачастую и не видно на склонах гор.

Но бывает и по-другому: боец впадает в ступор, теряется и беспомощно оглядывается вокруг с искренним удивлением и полным непониманием происходящего.

Нечто подобное произошло и с Игорьком, и лежать бы ему в горячей пыли на дороге, возможно, что и с дыркой в голове, если бы не сержант, уже больше года воевавший в афганских горах. Он схватил растерявшегося лейтенанта за руку и оттащил к укрытию. Игорёк, втиснувшись между камней, закрыл голову обеими руками и мелко дрожал, не реагируя на крики и стрельбу.

К счастью для колонны, после подрыва фугаса на дороге, не причинившего повреждений, и быстрого обстрела духи отошли в горы, не дожидаясь прилёта «Крокодилов» и подхода подкреплений.

Подойдя к лежащему на камнях лицом в пыли лейтенанту и подняв его, Макаров увидел белое, без кровинки, лицо, дрожащие губы и трясущиеся руки.

После осмотра санинструктором, который не нашел следов ранений или травм, Игорьку повесили на плечо оставленный им среди камней автомат, так и не снятый с предохранителя, предварительно отсоединив магазин, забрали разгрузку с боеприпасами и посадили в кабину «Урала», стоявшего поблизости.

Колонна продолжила движение и благополучно прибыла на базу. Механически переставляя ноги, лейтенант выбрался из машины и был сдан на руки доктору, нашему «Пилюлькину». Тот сразу определил, что с Игорьком не всё в порядке.

Доктор сдал оружие и снаряжение Игорька его солдатам, проводил лейтенанта под руку к палатке медпункта и уложил на койку. Обычное средство в виде ста грамм разбавленного спирта оказало ожидаемое воздействие, и пациент вырубился.

Поведение Игорька сразу начали обсуждать как солдаты, так и офицеры. Не сказать, что это была обычная реакция на бой для лейтенанта, прослужившего в войсках уже год. Больше было похоже на поведение молодого солдата-срочника, не готового к боевой ситуации.

На следующее утро Игорёк прямо из санчасти пришёл на завтрак. Понимая, что растерявшемуся в бою офицеру нужна поддержка, никто из офицеров батальона не пытался «воспитывать» его, наоборот, вспоминали смешные случаи из жизни и поведение их самих в первом бою (впрочем, слегка приукрашивая степень испуга), и пытались вовлечь его в нашу беседу.

Лейтенант молчал. Он молчал на завтраке, на построении и на разборе выхода. Глядя пустыми глазами на окружающих, он не отвечал даже на пустяковые вопросы, и все попытки расшевелить его обернулись провалом.

Наш замполит майор Блинов, пригласив его на разговор в штабной модуль, уже через полчаса вызвал к себе доктора и снова отправил Игорька в медпункт, а через три часа на прилетевшем в сопровождении «Крокодилов» борте лейтенанта вместе со знаменитым чемоданом отправили в госпиталь.

На все вопросы по поводу Игорька и замполит, и доктор отвечали «по- военному уклончиво», то есть посылали спрашивающих в далёкие дали пешим эротическим маршрутом.

Чувствуя себя ответственным за судьбу молодого офицера, Андрей пытался узнать, что же такого произошло между Смолиным и Блиновым, и чем была вызвана скоропалительная эвакуация лейтенанта, но тоже не нашёл понимания, а только нарвался на суровую отповедь подполковника Алиханова:

– Я – добрый и душевный человек, но ровно до тех пор, пока всякие командиры рот не сношают мне мозги своими дурацкими вопросами!

– Виноват! – ответил Макаров. – Разрешите идти?

– Идите, товарищ старший лейтенант, – уже гораздо спокойнее проговорил комбат. – Не переживай, Андрей, не рви своё сердце. Твоей вины тут нет…

4.

История о неудачном старте лейтенанта довольно быстро забылась за суетой и событиями военной жизни, и неожиданно всплыла более чем через полгода, в конце зимы, во время лечения Андрея Макарова в госпитале.

Беседуя с начальником отделения госпиталя, Андрей упомянул фамилию Смолин. К его удивлению, майор вспомнил того и рассказал о необычайном пациенте:

– Да, был такой лейтенант у нас в госпитале. Он же замполиту вашему в ходе разговора положил партийный билет на стол и сказал, что уверовал в Бога и не может больше быть членом партии. Мол, явился ему Иисус и сказал, что, уверовав – он спасется на войне. Ну а поскольку случай не совсем обычный, привезли его к нам. Он и тут продолжал молиться, на коленях стоял в уголке палаты, шептал что-то постоянно, крестился и прочее.

– Направили мы его в Москву, – продолжил майор-медик, – на обследование и центральную военно-врачебную комиссию. В общем, там ему и определили диагноз, как говорится, «ДМБ по 8-Б»[1]. Короче, признали негодным к прохождению службы и отправили «на гражданку», поднимать народное хозяйство.

– Так что, – удивленно переспросил Макаров, – он действительно с ума сошел, по-настоящему с катушек съехал?

– Знаешь, поговорил я с ним, понаблюдал, - начальник отделения поморщился. – Не поверил я ему, не болен он. Мне кажется, этот парень просто струсил. Ну а потом, у него папа в «верхах», пройдет комиссию через годик, снимет статью, устроится на приличную должность и еще нами всеми рулить будет, вспоминая через слово, что он тоже интернациональный долг исполнял…

Поговорив с врачом, Андрей вернулся в палату, прилёг на койку и незаметно для себя уснул.

И снилась ему всякая ерунда: незнакомый мужик по фамилии Ельцин с трехцветным флагом в руке на броне БТРа, странный пузатенький человек в кожаной кепке – «мэр» каких-то Лужков, и постаревший, вальяжный, мордастый, с выбритым лицом, в хорошо пошитом костюме Игорёк Смолин, произносящий речь перед огромной толпой с флагами и плакатами, начинающуюся словами: «Мы – настоящие воины-интернационалисты…»

Проснувшись, Макаров потянулся, потряс головой, отгоняя кошмарный сон и пробормотал: «Ну на хрен! Приснится же такая муть! Не дай Бог…»

[1] Статья 8-Б по тогдашнему Расписанию болезней и физических недостатков -- неврозы, реактивные состояния при умеренно выраженных, но длительных болезненных проявлениях. Такие лица негодны к военной службе в мирное время, годны к нестроевой службе в военное время.