Лично в руки

падаешь ааххх в заблудшее зазеркалье

где от морали бесы привиты

свет приглушён и глаза прикрыты ©

Кем она была для меня? Сегодня я попробую ответить на этот вопрос. Конечно, как старому романтику, хочется написать, что само её появление в моей жизни было лёгким дыханием ветерка в полуденный зной, ласковой пробирающей свежестью после гневного распутного ливня. Но это будет не совсем верно. Потому что она была и тем зноем, и ливнем, и всеми прочими катаклизмами. Она больно ранила, но и нежно зализывала нанесённые раны. Прижигая, дула на них, причитая хорошо сдобренными диминутивами слова ободрения.

Мои чувства к ней она принимала как что-то само собой разумеющееся. Я никогда прямо не говорил ей о любви, боясь оттолкнуть. Знал, по её рассказам и этому полному возмущения «представляешь?!», что она не терпит, категорически не выносит посягательств на её свободу. При этом я не могу сказать, что она была неразборчива в связях. Ей было далеко не всё равно, с кем делить постель, а тем более просыпаться по утру.

Я пытаюсь вспомнить, чем она привлекла меня. Красивая фигура, миловидное лицо, тёмные волосы до талии. В день знакомства на ней было короткое розовое платье с платком вокруг бёдер, белые кеды, а в волосах заколка с живым цветком. Жёлтая лилия с приятным тонким ароматом — лучше любых дорогих духов.

На празднование дня города я идти не собирался. Но так получилось, что мой путь пролегал через центральный парк, где проходили массовые гуляния. Чтобы пересечь центральную улицу парка, мне пришлось войти в живую людскую реку. Меня несло течением. Она вынырнула откуда-то сбоку и всё время держалась впереди. Цветок лилии плыл передо мной где-то на уровне груди. А потом случился затор. Толпа остановилась, она повернулась ко мне и поправила волосы.

Да, она поправила волосы и золотисто-жёлтая пыльца с лилии осыпалась на скулу. Я заметил и сказал об этом. Тут же из крошечной сумочки появилось зеркальце. Оглядев себя, она искренне восхитилась, как удачно рассыпался этот волшебный порошок, и не стала ничего вытирать. Хитро глянув на меня, она заговорщически подмигнула и сказала:

— Смотрите, там за скамейкой между памятником можно проскочить и по бордюру выйти на боковую дорожку. Если подняться по склону немного вверх…

Не договорив, она ухватила меня за руку и повела в только что обозначенном направлении. Мы поднялись на пригорок, хоть мне было чрезвычайно неловко ходить по газону. Раньше я никогда этого не делал, за исключением, возможно, раннего детства, и оттого чувствовал себя по-преступничьи неуютно. Но и выдёргивать руку из её тёплой ладони желания не было. А тем более, когда, поворачиваясь, она стреляла агатовыми глазищами, во мне просыпался азарт. Становилось любопытно, куда она меня выведет. Удивительно, но мы вышли на совершенно свободную неширокую дорожку, скрытую густой стеной кустарника и идущую параллельно центральной, всего тремя метрами выше. Здесь она оставила мою руку, но осталась стоять рядом.

— Мне туда, — зачем-то указал я направление из парка.

— Хорошо, — улыбнулась она, — а я просто хотела выбраться из толпы. Мне никуда не нужно.

— Пойдёмте со мной, — предложил я.

Она с лёгкостью согласилась, и мы зашагали в сторону выхода. По пути на этой дорожке нам так никто и не встретился.

Я представился, она с неохотой назвала своё имя.

— Сейчас вы скажете, что раньше никого с таким именем не встречали, какое оно красивое и необычное, — опередила она мои дальнейшие действия.

Тогда я спросил, что она делала в парке и почему была одна.

— О, я с парнем рассталась, — я думал тогда, что мне показалось, будто в голосе её послышались радостные нотки. Сейчас же, анализируя события тех дней, я понимаю, что так оно и было. Она никогда не печалилась при расставаниях, твёрдо уверенная, что за ними последуют ещё более чудесные встречи.

***

Её непосредственность умиляла меня. Проснувшись однажды, в один из дней, когда она оставалась ночевать у меня, я застал её сидящей рядом по-турецки на кровати. При этом она ссутулилась и увлечённо считала тонкие складочки кожи на животе. Расправляла их, выравнивала, поднимала плечи, выпячивая живот, и снова сутулилась.

— Что ты делаешь? — спросил я, в недоумении глядя на её странные телодвижения.

На что в ответ получил целую лекцию о том, что в жрицы какого-то индийского храма берут исключительно девочек, у которых на животе восемь симметричных складочек. Она искренне печалилась, что её складки, которые и складками-то было не назвать, не желают располагаться симметрично и в нужном количестве. Для чего ей это было нужно, я не рискнул спрашивать. Потому как к тому времени уже немного её узнал. И полагал, если ей взбредёт в голову, то она запросто рванет в Индию, найдёт тот самый храм и… Но она, хихикая, ласковой милой кошечкой нырнула ко мне под одеяло, дополняя информацию о приёме в жрицы ещё одним немаловажным фактом.

— Только меня бы и так не взяли. Я не девственница, и месячные у меня идут с десяти лет. А таких девочек из жриц сразу выгоняют.

***

Мне импонировало то, как она неподдельно восхищается тем, что я делаю. Проходя мимо стола, за которым я работал, она наваливалась грудью мне на спину и заглядывала в лежащие передо мной бумаги. Я занимался переводами аннотаций к лекарственным препаратам. Множество специальных слов и терминов заставляли её трепетать.

— Ужас! — восклицала она. — Это так серьёзно. Я вся возбудилась.

Тогда мне стоило чуть отодвинуться от стола и она мгновенно оказывалась или у меня на коленях, или на полу между ног. Но перед этим всегда аккуратно забирала очки. Зрение у меня с детства было неважным, и к очкам я привык. Пробовал линзы, но ежедневные утренние и вечерние манипуляции с ними слегка раздражали. Она тоже считала, что очки мне идут. О том, что сама она носит линзы, я узнал только через пару лет после знакомства.

***

Был период, когда она пропала, перестав отвечать на сообщения и звонки. Я ездил к ней на съёмную квартиру, но новая квартирантка сообщила, что не знает, кто там жил до неё. Выпросив телефон хозяйки квартиры, я пытался узнать новый адрес, но и здесь потерпел неудачу. Попереживав месяц в затворниках, я решил выйти в люди. На дне рождения друга меня познакомили с девушкой. Мы сразу сошлись, а спустя неделю девушка переехала ко мне. Совместная жизнь довольно быстро мне наскучила.

Искусственно пытаясь подогревать чувства, я всё чаще ловил себя на мысли, что она никогда не надоедала мне так, как моя девушка. Что к ней мне не приходилось ничего из себя вымучивать. Наоборот, я остро чувствовал дефицит, потребность в ней. Мне было мало её. Потому что дав отведать кусочек себя, раздразнив, искусив, она не давала пресытиться, наесться. Тем самым всегда оставалась желанной. Постепенно мысли о ней заняли всё место в моей голове. Чувства полнили сердце. А душа и тело хотели ей принадлежать. Я порвал с девушкой. Поссорился с друзьями, что нас познакомили. Мне думалось, точнее, я загадывал, что если буду один, она почувствует и появится. Но этого не происходило.

Снова повстречались мы совершенно случайно на улице возле клуба. Нет, я не ходил в клуб. Я проезжал мимо, а она чуть не попала под колеса моей машины. Резко затормозив, я выскочил и схватил её, истерично хохочущую. Она закрывала ладонями рот и повторяла между приступами смеха:

— Прости, прости, это всё от нервов!

Я помог ей усесться на пассажирское сиденье и сам пристегнул. Пока обходил машину, не сводил с неё глаз. Она успокоилась и призналась, что очень испугалась. Мы катались по ночному городу. Она болтала так, будто расстались мы только утром.

— На лбу мне что ли написать, что в меня нельзя влюбляться, — возмущалась она, рассказывая о расставании с каким-то парнем. И тут же перескакивала на другую тему. Снимая туфли, блаженно растопыривала пальчики и утверждала, что именно в эти моменты познаешь всё счастье быть женщиной.

На следующий день я проснулся позже обычного. Никогда с юности так долго не засыпался. В комнате было приятно прохладно, я закутался в одеяло и спал, как сурок. Пахло свежестью с лёгкой примесью чего-то химического. Я открыл глаза, когда она случайно наступила мне на ногу. Окно блистало чистотой, а она ходила по краю кровати, изо всех сил тянулась, вставая на цыпочки, и вешала шторы. Они были влажные, только из машинки и пахли японскими капсулами для стирки.

— А? Красота? — подбоченившись, сияла она улыбкой. А потом, мурлыча, лезла ко мне под одеяло, и тесно прижавшись, неожиданно засыпала.

Сколько усилий приходилось прилагать в тот момент, чтобы не вырвались из меня слова, признания, которые отпугнули бы её.

***

Как-то я встретил её в магазине у дома. Обычный сетевой продуктовый, коих полно в каждом районе. В этот ходил редко, только если дома что-то неожиданно заканчивалось. Вот и сейчас вышел за сливками для кофе. Она стояла за полками со специями. В широкополой шляпе и тёмных очках, которые закрывали половину лица. И всё же не узнать её было невозможно. На тонких руках множество плетёных браслетов, что-то эдакое в стиле хиппи. Поняв, что я увидел её, она приложила палец к губам и тихонько указала мне рукой, чтобы уходил. Очевидно, она не хотела, чтобы её заметили и от кого-то пряталась. Я взял из витрины-холодильника маленькую пачку сливок и пошёл к кассе. Когда огибал стойку со специями, она пристроилась сбоку. Так, что из-за меня её не было видно тем, кто в зале. Мы прошествовали до кассы самообслуживания, я быстро оплатил покупку. Она перестроилась, встав впереди, стараясь не бежать. Половинки дверей разъехались в стороны, выпуская нас в летний жаркий день.

— Ты от кого-то пряталась?

— Угу.

Уверен, больше бы я от неё ничего не услышал.

— Будешь кофе? — я тряхнул упаковкой сливок.

— Угу, — она быстро посмотрела назад и ускорила шаг.

Обняв за талию, она увлекла меня за угол дома. Неожиданно остановилась у стены и, обвив шею руками, принялась целовать. Шляпа съехала, но я успел подхватить её. Кто-то смотрел на нас, я всегда чувствую чужой взгляд. Мне хотелось посмотреть, кто это, но наш поцелуй не позволял этого сделать. Глаза её были закрыты. Я подсматривал, думая, знает ли она, что тот, от кого она пряталась, нас выследил. Ощущение пропало, наблюдатель ушёл. Она распахнула глаза и отстранилась.

— Почувствовал?

Недоумённо нахмурившись, я спросил:

— Что?

— Вишнёвый! — она торжествующе показала только что вынутый из сумочки прозрачный блеск для губ.

***

Когда она ушла с работы и стала принимать малышей на дому, я почувствовал, что это её окрылило. Однажды я приехал к ней, в коридоре квартиры сидела мама мальчика, который был сейчас на занятии. Мама наблюдала через стеклянные окошки в дверях, как её сын смеётся, прыгая по цветным кружкам, разложенным на полу. Я тоже смотрел на веселую игру. Мама мальчика обратилась ко мне:

— Вы хотите водить ребёнка сюда?

Я ответил неразборчиво, но не отрицал.

— Не пожалеете, это лучший дефектолог. Мы перепробовали разных. И бесплатных, и дорогущих, но Ви — лучшая. Только она нашла подход к сыну.

Ви. Она назвала её Ви. Мне показалось, что сокращение от имени-отчества очень подходит ей.

***

Осенью мы несколько дней подряд вечерами смотрели фильмы. Она рыдала над «Великим Гетсби», но не проронила ни слезинки над «Титаником». А после «Ла-ла-ленда» рассердилась и долго ворчала на сценаристов.

Всё закончилось той ночью. Я проснулся от её внимательного взгляда. Сонно приоткрыл глаза, улыбнулся ей. Она едва заметно поморщилась. Я скорее почувствовал, чем увидел это. Мелькнула мысль — я сам всё испортил.

Утром мы проснулись и вели себя, как ни в чём не бывало. Позавтракали. Она спросила, что я больше люблю — море или горы. Мне хотелось сказать правду, что люблю я её, и не важно где, в горах или на море.

— Я уезжаю, — она сообщила об этом так, будто едет на дачу за город, а не переезжает за тысячи километров. О том, что она планирует переезд разговоров не было. А может, она и не планировала ничего, и решение было спонтанным.

***

У нас было не много общих знакомых. От кого-то из них через пару лет я узнал, что она вышла замуж. Новость заставила меня пережить целую гамму чувств. Почему я был так уверен, что она всегда останется свободной. Оказалось, что и самую свободолюбивую кошку можно приручить и одомашнить. Я завидовал тому, кому это удалось. И в то же время жалел его. Мало окольцевать её, важно было удержать.

Для меня она осталась воспоминанием, от которого внутри разливалась истома. Такое чувство испытываешь, когда, продрогнув в промозглый ветреный день, долго продираясь сквозь неуютный заснеженный лес, выходишь к жилищу. Скинув тяжёлую неудобную одежду и обувь, присаживаешься к камину, где пылает огонь. Делаешь глоток из кружки. Пряный напиток согревает озябшее нутро. Закрываешь глаза и слышишь, как мелодично звякают на тонком запястье браслеты, когда она поднимает руку, чтобы поправить волосы. И чувствуешь яркий аромат солнечно-жёлтой лилии.