Лифт

Лифт остановился между этажами так буднично, будто делал это каждый день. Короткий скрежет, дрожь в полу — и тишина.

— Вот чёрт, — первым сказал Вадим. Крупный, в майке, с пакетом из круглосуточного. — Только этого не хватало.

Рома ткнул кнопку «Вызов диспетчера». Короткий писк — и тишина. Ещё раз — тот же тонкий щелчок контакта.

— Алло! Мы застряли! — крикнул он в щель между дверями.

Шахта съела голос и вернула его глухим, чужим.

Илья достал телефон. Экран мигнул: «Сеть недоступна». Он глянул на индикатор, выключил-включил авиарежим. Ноль.

— Ну, бывает, — сказал он слишком спокойно. — Подождём минуту, включат.

Под потолком моргнула лампа аварийного света: раз, другой — и загорелась тускло-жёлтым. Воздух сразу показался плотнее. Металл, резина, пыль — запахи слиплись, стены будто придвинулись на полшага.

Вадим ударил ладонью по створке.

— Эй! Есть кто?! — Голос сорвался и провалился вниз.

— Тихо, — сказал Илья. — Зря орать. Слышимость в подъезде так себе, а воздуха тут не море.

Рома невольно сделал вдох короче. Где-то в груди тихо свистнуло; он машинально коснулся кармана, где лежал ингалятор, и убрал руку.

— И что теперь? Сидеть? — буркнул Вадим.

— Сейчас проверят линию, — ответил Илья. — Если нет — дождёмся дежурного. Ночь длинная, но не бесконечная.

Рома взглянул на часы: 22:50. Он подумал, что если их откроют к полуночи — ещё повезёт. Но почему-то казалось, что ночь будет длиннее.

Они молча переглянулись. Лифт не скрипел и не дёргался. Он просто застыл — квадратная железная коробка на тросах, в которой каждый вдох слышно чуть лучше, чем хотелось бы.

Минуты три ничего не происходило. Под потолком тихо поскрипывала решётка аварийного светильника.

— Всё, надо ломать, — сказал Вадим и упёрся пальцами в створки. Металл поддался на толщину спичечного коробка — и встал. Из щели пахнуло холодом шахты и пылью.

— Не рви, — Илья удержал его за плечо. — Дверь закусит — потом вообще не откроют.

— А сидеть ждать? — Вадим дёрнул ещё раз; злость ушла, толку не было.

Рома достал ингалятор, глянул на баллончик, будто прикидывая, сколько там осталось. Нажал ингалятор — в воздух, для проверки.

— Оставь, — сказал Илья. — Пока дышим нормально. Телефоны — в авиарежим. Свет не включать. Батареи — как запасной воздух.

Они погасили экраны. Тускло-жёлтое пятно лампы стало ещё слабей. Воздух сделался вязким: каждый вздох напоминал, что здесь трое и объём — ладонями померить.

Вадим опустился на пол, прислонился к стене, коротко хохотнул без смеха:

— В девяностые мы так в подвале сидели, когда стреляли. Думал, хватит с меня коробок.

— Без историй, — произнёс тихо Илья. — Держим тишину.

Где-то сверху щёлкнуло реле — будто на площадке включили свет. Потом снова пусто.

— А диспетчер? — спросил Рома.

— Ночь. Если дежурный один, обходит дома по очереди. Мы между этажами. Если ловители сработали, шахту просто так не откроют.

Вадим посмотрел в чёрную щель между створками, как в узкую лужу.

— Эй… Люди! — уже тише.

Эхо вернуло обрывок «лю…» и разошлось по металлу глухим гулом.

Рома старался дышать ровно. В глубине груди коротко свистнул тон, чужой, как из детской свистульки. Он сделал маленький вдох через зубы, удерживая кашель.

— Сядь. Спина к стене, подбородок вниз. Так легче, — сказал Илья.

— Знаю, — выдавил Рома, садясь. — Просто лестницы люблю. А сегодня устал.

Лампа моргнула и вернулась — на тон темнее. Внутри стало как в ночной маршрутке: свет есть, толку мало.

— Чего по времени? — спросил Вадим.

— Десять минут от силы, — Илья глянул на часы. — Ждём ещё десять. Если тишина — пробуем связь по одному: по тридцать секунд, не больше.

— Почему по одному? — вскинулся Вадим.

— Потому что если откроют под утро, кому-то нужен будет живой телефон. И фонарь. И… — Илья кивнул. — Ингалятор.

Рома кивнул. Холодно — но верно.

Сверху глухо ударило — будто по шахте прошёл пустой вагон. Кабина едва ощутимо дёрнулась и опять застыла. Вадим вздрогнул.

— Нормально, — сказал Илья. — Трос «дышит».

Секунды вытянулись. Тишина стала слышной. Звук пальца по колену показался громким. Илья отчётливо ощутил, как механически считает вдохи: «раз-два», пауза, «раз-два».

— Ладно. По связи. Я первый. Тридцать секунд.

Он включил телефон. Две палки — и тут же ноль. Набрал «112». Индикатор повис на «инициирование» и отвалился. Илья выключил телефон.

— Следующий.

Вадим включил свой, приложил к уху, закусил губу.

— Идёт… Не, сорвалось, — выдохнул он и зло ткнул большим пальцем «выкл».

Рома не включал. Держал ладонь на кармане с ингалятором и смотрел в тусклый свет.

— Потом. Экономим, как ты сказал.

Слева в стене кабины чуть тянуло холодом — будто через щель шёл воздух.

— Вентиляция немного дышит, — сказал Илья. — Не идеально, но не ноль.

— Ну и славно, — выдохнул Вадим. — Значит, не помрём.

Илья не ответил. Он слушал, как в шахте живёт дом: далёкие двери, шаги, в соседнем подъезде лифт прошёл ровно, с тонким гулом. Их кабина не ехала. От неподвижности ночь становилась толще.

— Ещё десять минут, — сказал он. — Потом решаем, что делаем руками.

Прошло ещё минут десять. Воздух стал тёплым и влажным — будто кто-то набросил на кабину тяжёлое одеяло. Лампа под потолком светила тусклее.

— Хватит ждать, — сказал Вадим. — Если мы сами не откроем, тут и сгниём.

Он встал, просунул пальцы в щель и, упершись плечом, попытался раздвинуть створки. Металл едва сдвинулся и упёрся. Костяшки побелели, потом пошла тонкая кровь.

— Брось, — ровно сказал Илья. — Между этажами. Если снимешь защёлку — заклинит ловителями. Повиснем до утра. А если сорвёшь — хуже.

— А сейчас у нас что, курорт? — Вадим покачал руками, разгоняя боль. — Сидеть и считать вдохи?

— Именно. Паника ест воздух быстрее, чем трое мужиков.

Рома слушал и старался дышать ровно. Свист в груди стал заметнее — короткий, на выдохе. Он положил ингалятор на колени, как билет, который лучше держать в руке.

— Можно… один раз, — негромко попросил он.

— Один, — кивнул Илья. — Сейчас — вдох. Следующий — через пятнадцать минут. Держи носом, без разговоров.

Рома нажал ингалятор, сделал дозу, задержал дыхание, как учили. Веки дрогнули. Он кивнул: легче. Отложил баллончик, не убирая далеко.

Вадим фыркнул, глядя на Илью:

— Ты кто вообще такой, а? Начальник шахты? Команды раздаёт… «Пятнадцать минут», «не дыши», «не рвись». Сам-то живой?

— Живой. Пока не ору и не машу руками.

— Да пошёл ты… — Вадим ударил ладонью по панели с кнопками. Пластик дрогнул, лампочки мигнули и вернулись к прежней тусклости. Сверху ответило сухим щелчком.

Илья наклонился, поднял с пола Вадимов пакет. Внутри шуршали чипсы, банка колы и бутылка воды 0,5.

— Газировку — позже. Чипсы — нет. Воду делим на троих. Глотками.

Он открутил крышку, отпил полглотка, передал Роме. Тот смочил губы и отдал. Вадим вырвал бутылку, сделал большой глоток.

— Маленько, — сказал Илья.

— Я и сделал, — огрызнулся Вадим. — Тебе мерка с линейкой нужна?

— Нужна голова. И тишина.

Сверху снова щёлкнуло — чуть длиннее. Кабина едва заметно подтянулась вверх на сантиметр и вернулась. Вадим рефлекторно прижался к стене.

— Это что было?

— Проверяют цепь. Или соседний лифт ходит, тросы гуляют. Нормально.

Тишина легла обратно. Слышно было, как Рома считает на вдохе. Как у Вадима трётся ткань о спину. Как в углу кабины тихо постукивает болт, будто открутился на пол-оборота.

— Я говорю: надо раскачать, — оживился Вадим. — Так делают. Дёрнуть разом — и поймает этаж.

— Раскачка — прямой путь в ловители, — отрезал Илья. — Снимут дверь, кабина будет не в горизонте — Рома первый полетит вниз головой. Мы между этажами.

— Значит, сидим и дохнем?

— Значит, сидим и живём. По плану: пять минут тишины. Потом — по очереди стучим в дверь: три коротких, пауза, ещё три. Если кто-то на площадке — услышит. Телефоны — каждые двадцать минут, по тридцать секунд. Ингалятор — по состоянию, но не чаще, чем я сказал. Воду — экономим.

— «Как я сказал», — передразнил Вадим. — Может, ты ещё и решишь, кто выживет?

— Постараюсь, чтобы все. Начинаем.

Он постучал тыльной стороной кулака: «тук-тук-тук». Пауза. «Тук-тук-тук». Эхо ушло в шахту и засело в ухе, как комар. Ответа не было.

— Моя очередь, — Вадим ударил громче. На третий удар кабина слегка дрогнула, лампа моргнула. С потолка сыпанула пыль; Рома кашлянул, согнулся, зажмурился — в груди свист сложился в тонкую пилу.

— Дыши носом, — Илья положил ладонь на его плечо. — Медленно. Вниз взгляд.

— Я… нормально, — выдавил Рома. Пальцы на коленях дрожали мелкой дрожью.

Вверху щёлкнуло — длиннее прежнего, будто перебросили ножной тумблер. Кабина едва заметно кульнула — сантиметр вниз и обратно. Все трое замерли.

— Это уже хорошо, — сказал Илья. — Значит, нас видят.

— Или перезапускают, — фыркнул Вадим. — А мы тут сидим и считаем вдохи, как идиоты.

— Лучше идиоты, чем трупы. Сел. Пять минут тихо.

Вадим не сел. Он упёрся лбом в холодный металл и стоял, как у шведской стенки. Потом оглядел решётку лампы, провёл пальцами по углам — искал люк. Люка изнутри не было. Он ткнул ногтем в шов обивки. Больно. Обшивка не поддалась.

— Вот же клетка, — сипло сказал он. — Знал бы — пешком.

— Знал бы — в другой дом въехал. Сядь.

Вадим всё-таки сел. Плечи опустились. Несколько секунд слышали только тонкую работу дыхания Ромы. Свист стал короче, но не ушёл.

— Слушай, — уже почти нормально сказал Вадим. — Если нас откроют ночью — по лестнице пойдём? Я не сяду во второй лифт.

— Пойдём. Если ночью — иду с вами до дверей. Если утром — у меня работа. Но сперва — выйти.

— У меня… — Рома кивнул на карман. — Осталось немного. Я считать перестал.

— Я посчитаю. Сейчас у тебя было две дозы за сорок минут. Следующая — через пятнадцать или по необходимости. Мы в этом объёме дышим долго, если не срываться.

Свет на миг потух — как будто кто-то прикрыл ладонью тусклую лампу. На секунду в кабине стало по-настоящему темно, как в коробке из плотного картона. Потом свет вернулся — ещё слабее.

— Всё, — негромко сказал Вадим. — Я не буду ждать. Или сейчас, или никогда.

Он вскочил и ударил обеими ладонями в двери. Раз. Два. Три. В груди у Ромы что-то сорвалось, он согнулся пополам и закашлялся — сухо, пусто, почти без звука. Илья за секунду оказался рядом с Вадимом, перехватил руки, заломил на себя, разворачивая к стене. Они ударились плечами о металл; кабина коротко звякнула.

— Отпусти, — сказал Вадим глухо, но без борьбы. — Отпусти, а то я тебе всё сломаю.

— Дыши. Вдох — пауза — выдох. Считай мой голос.

— Раз… — Илья произносил медленно, глядя в пустоту. — Два. Пауза. Раз. Два.

Глаза у Вадима дёрнулись, рёбра поднялись. Он начал совпадать с голосом, как с метрономом. Через десять счётов Илья отпустил руки. Вадим остался стоять, упершись лбом, и дышал уже сам — неглубоко, но ровно.

Илья повернулся к Роме. Тот сидел на полу, уткнувшись затылком в стену, и держал ингалятор двумя руками, как чашку с горячим. Губы побелели.

— Сейчас. Одна доза. На полный вдох не выходи. Задержку держи короткой.

Рома кивнул и щёлкнул. Свист убавился. Он закрыл глаза и остался сидеть, считая вместе с Ильёй.

Сверху снова щёлкнуло — уже совсем рядом, будто на потолке. Пошёл тонкий, почти не слышный гул — будто в стене включили маленький вентилятор. Воздух стал чуть прохладнее. Снизу из щели тянуло влажной пылью.

— Вентиляция ожила. Это нам подарок. Тихо. Держимся.

Вадим сел рядом, опустив голову на колени. Руки у него дрожали — не от злости, от усталости. Он снял цепочку с шеи, намотал на палец, сжал.

— Ладно. По твоему. Пять минут тишины.

— Спасибо.

Они молчали. В каждом звуке теперь было содержание: в слабом гуле вентилятора, в щёлкании лампы, в отдалённом гуле чужого лифта. Илья опять начал считать — тихо, чтобы слышали двое: «раз-два… пауза… раз-два…». И вдруг понял, что их трое, но дыханий — четыре: где-то к ним прибавлялся ещё один маленький шум — лопалась на лампе пылинка, или стучал в углу болт, или просто голова играла с тишиной.

— Через десять — связь. Тридцать секунд по очереди. И стук. Держимся.

— Стук, — сказал Илья. — Три. Пауза. Три.

Они отбили цикл. Эхо вернулось тоньше обычного — металл тоже уставал.

Рома задышал чаще. Сразу слышно: звук короче и выше, к концу выдоха добавился хрип. Он сорвался на кашель, зажал рот ладонью и замер, с вытаращенными глазами. Илья присел рядом:

— На меня смотри. Носом. Медленно. Плечи вниз. Подбородок вниз.

Пальцы Ромы побелели на ингаляторе. Щёлкнул — пусто. Ещё раз — короткое «цок», как у зажигалки без газа.

— Всё, — шёпотом. — Пустой.

Илья кивнул, будто так и должно. Положил ладонь Роме на грудь — не давя, удерживая ритм.

— Десять — вместе. Раз… два… пауза…

На седьмом счёте Рому повело. Он осел к стене тихо, словно не хотел мешать. Грудь дёрнулась ещё раз — коротко, пусто — и стала ходить реже.

— Рома! — Вадим подался вперёд.

— Не тряси. Дышим по счёту.

— Какой счёт, к чёрту, — прошипел Вадим и ударил кулаком в дверь. Раз. Два. Три. — Люди! — крик сорвался в шахту и распался.

Илья вскочил, перехватил его за предплечье, развернул. В тесноте упёрлись плечами; кабина коротко звякнула.

— Не ори. Ты сейчас дышишь за троих.

— А ты за кого? За себя? — Вадим попытался пнуть дверь; носок соскользнул, он ударился спиной о стену. Воздух вышел со стоном.

Илья не бил. Обнял со спины и зафиксировал по-спортивному: локоть под грудную клетку, ладонь на запястье.

— По мне дыши. Раз… два…

Через пять счётов Вадим сдался, осел, не вырываясь. Руки дрожали — от жары и злости.

Сверху щёлкнуло длиннее. Гул вентиляции стал ощутимее; из щели потянуло прохладой. В глазах Вадима вспыхнула детская надежда.

— Слышишь? Работает! Нас вытащат!

— Работает. Держим.

Рома не отвечал. Он сидел, уронив голову на грудь, и дышал редко, с паузами — будто кто-то забывал перелистнуть страницу.

— Рома, держись, — сказал Вадим и тронул плечо. Плечо было тёплым и влажным.

— Тишина. На вдох — «раз-два». На выдох — «раз-два-три».

Пять минут тянулись густо. По плану — связь. Илья включил телефон: одна палка. «112». Индикатор крутился, крутился — обрыв. Выключил.

Вадим включил свой. Мгновение гудка — и ноль. Он посмотрел на экран как на предателя и ударил телефоном себе в колено. Экран выжил. Он выключил аппарат, задышал ртом, громко.

— Стук. Последний на час.

Они отбили три — пауза — три. Где-то далеко хлопнула подъездная дверь; звук пришёл глухо. Вадим вскинул голову.

— Есть!

Он снова упёрся в створки. Металл на долю разошёлся — и упёрся. На виске вздулась вена.

— Стоп. Отпусти.

— Сейчас! — Вадим даванул ещё. Сверху коротко щёлкнуло. Кабину подтянуло вверх на полсантиметра и вернуло. Вадим выругался и метнул телефон в стену. Пластик ударился и упал в угол.

— Это из-за тебя! Мы бы уже выбрались!

— Мы бы уже лежали. Сядь.

Вадим толкнул плечом. Илья принял удар, не отступая. Вадим уставился — и сел сам, будто кто-то выключил тумблер. Опёр лоб на колени. Молчал.

Илья подошёл к Роме. Приложил пальцы к шее — не для диагноза, для правды. Пульс был редким и тонким, как нитка. Он посидел рядом, считая «раз-два» сначала за двоих, потом за одного.

Время разлохматилось. Вентиляция шептала. Лампа почти не светила — один намёк. В углу тихо постукивало, словно мелкий болт жил своей жизнью.

Через несколько минут Вадим начал заваливаться плечом к стене, дыхание пошло рваней. Попытался поднять голову — и сполз ниже.

— Дыши по счёту, — сказал Илья. Проверил пульс. — Есть. Слабый. Лежи.

Вадим не ответил. Глаза закрылись. Он дышал, но без звука.

Когда кабину наполнил утренний шум — робкий, как первый лифт в соседнем подъезде, — Илья понял: дом проснулся. Загремела крышка мусоропровода. Шаги. Голоса. Наверху кто-то сказал: «Застряли?» Другой ответил: «Щас ключ принесу». Металл над головой охладился.

— Слышишь, — прошептал Вадим где-то издалека, не открывая глаз. — Нас открывают.

— Слышу, — сказал Илья.

Щёлкнул замок площадочной двери. Над кабиной поскребли железом. Крикнули: «Не двигайтесь!» В шахту пролез холодный утренний свет — сначала тонкой полоской над створками, потом шире. Воздух пахнул подъездной сыростью и табаком. Грудная клетка Ильи сама потянулась навстречу.

— Сейчас, — произнёс он.

Металл взвыл, как старая петля. Створки дёрнулись, дрогнули, между ними открылась щель: белизна, ботинки на уровне глаз. Чьи-то руки потянули внутрь:

— Держитесь!

Илья вдохнул глубоко — и воздух упёрся внутри, как в стекло. Грудная клетка не подчинилась. Мир на секунду накренился, звук приглох. Он успел увидеть резиновый кант. Вмятину от телефона. Пустой баллончик у колена Ромы.

— Раз… — без звука. Ему не хватило «два».

Створки разошлись шире. Холодный утренний воздух вошёл внутрь.

— Один без сознания… двое — поздно, — сказал голос сверху.